Часть III. Продолжение "Вечно живущего" и "Боги не отбрасывают тени"

 

Путь Бога.

 

Судьба во мгле. Как звезды сквозь туман.

И не хотим мы знать свою дорогу,

Когда с тропы нас сбросит ураган,

И полетим мы к черту или к Богу.

 

Пусть согревает нас обманный луч надежды.

Мы строим наши замки на песке.

И будем жить в неведенье, как прежде,

Чтоб не увидеть меч на волоске.

16.04.2005.

 

Люди часто сравнивают самих себя с муравьями, когда говорят о величии Бога. Но мы сами придумали религию, по которой Богом мы называем творца. И, как известно, человека он создал по своему образу и подобию, вложив в это создание капельку своей души. Так же как мы вкладываем душу в любимое дело. А муравьев мы никогда не создавали, поэтому сравнение глупо и неуместно.

Философы-пантеисты говорят о том, что, создавая Бога согласно своему представлению о нем, мы растворяемся в природе Бога. Но мы так же создаем для него новые пути. Перерастая Бога, люди открывают для него новые истины. Из мельчайших пылинок, коими являются жизни плотника или фрезеровщика, складываются камешки судеб историка или биолога. Эти камни идут на строительство ступенек. Ступеньками на дороге Бога становятся писатели, философы, политики. И если пылинки представляют собой ценность только в своей совокупности, то если убрать камешки – ступенька станет щербатой. А выкинь несколько ступенек – и Бог не пройдет. Или ему придется искать иную дорогу.

 

* * *

 

В Пасхальную ночь, когда тысячи верующих стремились на дорогу к Храму, все было приготовлено для торжеств, соблюдавшие пост, готовясь разговляться, покупали куличи и красили яйца, а церковная братия облачалась в торжественные одежды, Звенислав боролся с нашествием муравьев на своей кухне. Эти противные мелкие насекомые, которыми можно умиляться, если случайно к весеннем лесу, наполненном умиротворяющими ароматами и чудным пением птиц, один из них заползет тебе на рукав, совсем не вызывали таких теплых чувств, если они вздумали устроить муравейник в твоем доме. Расселившись по всей квартире, они залезают в твой чайник, обедают твоим вареньем, нахально бегают по твоей подушке. И все широко рекламируемые средства абсолютно бесполезны. Потому что, исчезнув на время из спальни, они появляются в гостиной, ванной и так далее. Даже большие любители животного мира, с которыми приходилось встречаться Звениславу, которые, казалось, мошек не обидят, безжалостно давили несчастных мурашек у себя на обеденном столе…. Впрочем, никто из этих людей не был буддистами. Может быть, тогда дело обстояло бы иначе.

Звенислав представлял себя злым языческим богом, который устроил землетрясение, потоп или любое наводнение местного характера только потому, что какой-то мелкий наглец посмел посягнуть на его территорию. А ведь, на самом деле, эти невинные существа и не подозревали, что эта территория принадлежит всемогущему и далеко не благородному богу, который не в восторге от того, что им тоже полюбилось данное место. И поэтому такой бог карает «огнем и мечом», да еще и имеет наглость возмущаться, что проклятые букашки здесь расплодились. Поэтому он смывает несчастных потопом ( из крана), давит, сдувает и применяет иные средства магической ( химико-технологической) защиты.

«Кем они считают меня?» - подумалось Звнниславу: «Стихией, тираном или великим Богом, которому не понравилась Вавилонская башня». Не понравилась просто потому, что он боялся проиграть эту безжалостную схватку, в которой он был простым самодуром, отстаивающим свои личные угодья.

Нет, Звенислав не был жесток, он неоднократно пытался сохранять жизнь этим маленьким существам, но когда их присутствие становилось слишком навязчивым, он забывал обо всех своих принципах и о том, что они ни в чем не виноваты, и не делают ничего плохого. Он с яростью взбесившегося бога, уничтожал, оправдываясь тем, что ему тоже надо где-то жить.

« Плохой из тебя получается Бог, Звенислав» - неожиданно услышал он насмешливый голос за своей спиной. Звенислав даже не стал оглядываться, отлично зная, кого это принесла нелегкая в такое неурочное время. Конечно же, вольготно расположившись на кухонном диванчике, на хозяина, заполненной насекомыми квартиры, ухмыляясь, смотрел Архангел Михаил. Надо заметить, что сиятельный небожитель выглядел на редкость вальяжно и раскованно, в отличие от своего коллеги, даже придя в этот непростой мир, с его небоскребами научно-техническими открытиями поразительным образом гармонирующими со слепым следованием вере, поклонению и отстаивания им одним известных принципов: например, желания во что бы то ни стало фотографироваться в платках, поскольку это угодно мусульманской религии, а значит, и Аллаху. Хотя, без сомнения, Магомету и в голову не могла прийти такая бредовая мысль, как наличие паспортов и фотоаппаратуры, поэтому он просто одним махом запретил изображения людей и животных, «поскольку в них вселяется Дьявол». Так чего, спрашивается, люди надрываются? Не фотографируйтесь вовсе. Почему в одном Коран можно исправлять, а в другом нет?

Все это промелькнуло в голове у Звенислава, когда он рассматривал стильный костюм на красавце-архангеле. «Что же ты не на службе, знаменующей воскресение Бога нашего и Спасителя? Тем более, что священный огонь уже доставлен во все храмы.» - по-прежнему насмешливо поинтересовался прежний строгий хранитель веры, а теперь бунтарь с непонятным статусом. «Да пошел ты!» - злобно огрызнулся Звенислав.

И тут дом существенно тряхнуло. Затряслись стены, звякнуло стекло. «Землетрясение! В Москве!» - поразился Звенислав. «Вряд ли. Скорее, это нам знак подают высшие особы. Пойдем, что ли выйдем, узнаем, что хотят от нас наши конкуренты» - ухмыльнулся Михаил-Архангел.

«А я однажды землетрясение в Стамбуле не заметил.» - невпопад сказал Звенислав, спускаясь по лестнице: «Оно, говорят, сильное было. Люди с кроватей попадали» « А ты дрыхнуть продолжал?» «Да нет, я вообще гулял по улице, но ничего не почувствовал».

Но этот занимательный рассказ был прерван вопящей толпой народа, собравшейся с пожитками на улице.

 

* * *

 

Мы прошли сквозь боль

Для того чтоб жить.

Чтоб опять себе

На земле служить.

 

Чтоб опять грешить

И из праха встать.

Чтоб потом других

На земле топтать

1991

 

На самом деле не произошло ничего сверх ординарного. Маленькое, хоть и непривычное для Москвы землетрясение в два с половиной балла. Но напуганный народ выбегал с пожитками. Больше всего досталось собакам – хозяева волокли воющих и упирающихся псин на поводке. Кто-то включил портативный телевизор и поспешил успокоить взбудораженный народ, что толчки скорее всего больше не повторяться. Прогнозам, правда, мало кто поверил и начался обычный базар на тему, возвращаться ли домой, или же напротив, выносить все вещи. Сетовали на тех, кто, и не подумав обращать внимания на такие мелочи, продолжал сладко спать по своим квартирам. Решали, надо ли их будить. И в этот момент произошло некое оживление – огромная лайка погналась за живущей в одном из подъездов беременной кошкой. Кошка, несмотря на то, что уже и по ровному месту передвигалась с трудом, перед угрозой быть разорванной, предпочла мгновенно вскарабкаться на дерево. Собаку все оттащили, а вот напуганная кошка никак не хотела слезать с дерева, где на не нее немедленно начали пикировать вороны. Всей толпой сначала ее уговаривали спуститься, потом пошли за лестницей и, наконец, несчастное животное, благополучно спрыгнуло с дерева, но тут же забилась под машину, откуда ее выманить точно не представлялось никакой возможности. Масло в огонь подлила комендантша дома, грозно заявившая, что нечего тут приучать бродячих кошек, она вот опять котят носит. В скобках надо заметить, что до появления этой кошки, получившей прозвище Принцесса, в подъезде водились огроменные крысы, ведущие себя до безобразия нагло. Что же касается несчастных котят, то чтобы спасти их от участи предыдущих малышей, которых та же комендантша вынесла на улицу и закопала в сугробе, наиболее приличные жильцы принесли на лестничную клетку кошачий домик, где отгородили выводок решеткой от недоброжелательных посягательств. Всех шестерых котят удалось раздать в добрые руки. При чем одними из желающих приобрести котенка оказались японцы, не говорящие по-русски. Поэтому когда комендантша опять завела свою песню о вреде кошек, Звенислав пришел в неописуемую ярость и уже собрался идти за своим пистолетом «Макаров», от чего его с трудом удержали наиболее благоразумные граждане.

«Вот видишь, все-таки хороших людей больше, чем плохих.» - резюмировал Архангел Михаил, когда они поднимались обратно в квартиру. «Неужели?» - усмехнулся Звенислав: «А знаешь, я тут решил как раз протестировать человечество на наличие бескорыстной доброты. Я дал в газете не традиционное объявление, типа, отдам котят в добрые руки, когда начинают звонить привередливые жирные морды и брезгливо интересуются степенью пушистости, окраской и наличием болезней. Нет, я написал, что подъездная кошка родила котят, и поэтому просим откликнуться добрых людей, помочь спасти малышей…. Ты думаешь, хоть одна сволочь позвонила?!» Звенислав остановился с ключами в руке около двери, яростно сверкая глазами на даже несколько отступившего от такого напора Архангела.

«Но ты знаешь, в глубинке некоторые люди настолько плохо живут.» - неуверенно начал Михаил: «Я тут недавно заезжал в одну деревню. Так представляешь, люди там белье в проруби стирают!!!» Архангел выразительно взглянул на Звенислава, ожидая изумленной реакции, но тот лишь равнодушно пожал плечами: «Да, прав был классик – страшно далеки от народа наши верхи… Ты, похоже, раз в жизни в деревне побывал. Что тебя еще удивляет? Вот я видел само сколоченный гроб, который мужичонка на дровнях вез в деревянную церквушку, а вокруг топились избы и никаких следов электричества. Как думаешь, в каком веке дело было? Рубеж XX-XXI.»

«Я тут придумал, - радостно начал Архангел, - надо открыть дешевые автоматические прачечные, как на Западе, знаешь? Люди будут приходить, закидывать белье в стиральную машину и идти дальше по своим делам.» Звенислав красочно представил себе «дешевые» прачечные в Ницце, где он недавно отдыхал, и перед его глазами возникла картина краснолицей бабки, которая выделяет из своей пенсии 169 рублей на еду ежемесячно и размышляет, может ли она заплатить раз в неделю за мытье в бане 20 рублей. И вот она, по замыслу великого Архангела, тут же побежит осваивать автоматическую новинку, которая, несмотря на свою дешевизну, все же обойдется ей в большую часть пенсии. К тому же электричество в таких деревнях хорошо, если по несколько часов в день бывает. Звенислав расхохотался, а Михаил обиделся. «Что-то брат мой, бог, плохо у тебя с народным счастьем получается» - резюмировал Звенислав. «А что ты предлагаешь?» - сразу взвился Архангел. «Ну, для начала, неплохо бы разобраться в причинах всех этих несчастий. А для этого, .. для этого…. Боги мы с тобой или нет?» - внезапно воскликнул Звенислав: «Так что зря лясы точим, пойдем, да посмотрим на все сами».

 

* * *

 

Как золото крыльев драконов

Возносятся солнца лучи.

Служители древних законов

Скрываются в мрачной ночи.

 

Их Бог – роковое проклятье.

Их смерть – продолжение тьмы.

Наложено злое заклятье

На души, сердца и умы.

 

Их месть не настигнет народы,

Что падают ниц пред крестом.

Кто выбрал не в пользу свободы

Останется вечно рабом.

06.01.04.

 

Комодские драконы, как их называют, или просто крупные вараны, по-настоящему затерроризировали небольшую деревню уже много лет назад. Они все плодились и плодились, а племя со своими примитивными копьями, при всем своем мужестве не могли с ними справиться. Поэтому годами стал вырабатываться культ поклонения этим звероящерам. Сначала им возвели некое подобие храма. Инициатором стал самый хилый, но зато не обделенный умом мужичонка, на которого уже косо поглядывали в деревне, брезгливо разглядывая его щуплую фигуру. Дело в том, что на небольшом островке за неимением достаточной пищи, процветал культ каннибализма. Все это, разумеется, оправдывалось религиозными и моральными установками. Ну, в конце концов, дикари, даже самые отсталые и тупые, не могут же просто так начать охотиться за своими сородичами. Кроме того, это явно игра без упорядоченных правил, да и, наконец, все эти узколобые и коротконогие аборигены были не лишены фантазии. Поэтому и возникла довольно путанная идеология, смысл которой сводился к тому, что кто съест хорошего человека, сам станет хорошим человеком. Но в такие дебри пускались только наиболее отважные войны, которые соревновались в прыти с соседним племенем в те незапамятные времена, пока некормленые человечиной вараны еще не обнаглели настолько и позволяли людям появляться за пределами своей деревни и вести охоту за себе подобными молодцами.

Теперь же, оградившись высоченным забором, за которым пускали слюну четырехметровые хищники, племя, постепенно вырождалось и уничтожало друг друга, довольствуясь примитивным принципом съедания наиболее слабых и неприспособленных к жизни. В этом был значительный смысл, способствовавший выживанию. Особенно если учесть, что при невозможности экзогамии, деревенские роднились между собой, а значит, все чаще и чаще появлялись в племени уроды, карлики и женщины, страдающие бесплодием.

И вот сегодня очередь на уничтожение дошла до хилого кривоного мужичка, которого, в общем-то, не очень хотели есть, уж больно он был худой и жилистый. Но с другой стороны и проку от него было мало. Работник он никакой. Поэтому когда пришел назначенный день, его, видно от страха, озарила идея. Выбежав на единственное подобие площади, больше напоминающее пустырь, он закричал надвигающимся на него вооруженным людям: «Стойте! Не то покарает вас грозный бог леса!» Оторопевшие люди, в замешательстве остановились. А маломерок продолжал гнуть свою линию, надрывно выкрикивая во все свои хилые легкие: «Слышите, слышите! Вот он идет! Вот трется своей священной шкурой о нашу крепостную стену. Он сокрушит ее, великий дракон, если не принесете ему в жертву прекраснейшую из девственниц!»

И действительно, в это время беременная вараниха, которой невыносимо хотелось есть, в отчаянии, что не может добраться до своей добычи, начала зубами хватать деревянные перекрытия скудной крепости. И тут донесся истерический голос из толпы: «Он прав, прав! Отдадим дракону девственницу. Принесем священную жертву! И они оставят остальных в покое!» Многие зароптали, но их голоса потонули в реве толпы: «Принесем жертву!»

«Сделай это!» - обратился вождь племени к подстрекателю.

«Стань жрецом, мудрый Мамбу!» - подхватила толпа. Глаза еще недавно преследуемого, жадно заблестели. Он выхватил из толпы красивую девушку. Наперерез ему устремился обезумевший отец красавицы, но был сражен копьем вставшего на сторону новоявленного жреца, вождя. Девушку поспешно связали, и с торжественными криками потащили к ограде. Мамбу приоткрыл ворота деревянной крепостицы и отчаянно упирающуюся жертву с неожиданной для него силой вытолкнул за пределы селенья. Народ замер в ожидании и, возможно, запоздалом раскаянии. Но вот послышался мощных хруст захлопнувшихся челюстей и предсмертный вопль жертвы. А потом дракон начал медленно удаляться прочь от деревни и толпа восторженно взвыла. Хлипкий мужичонка был тут же произведен во всевозможные ранги, и наиболее горячие головы готовы были даже присвоить ему почти божественные почести. Но их быстро урезонил вождь, сообразивший, что так сам может остаться и без власти. Активная молодежь начала воздвигать храм для проживания появившегося в их рядах спасителя-шамана, и только младшая сестра убитой девушки, яростно блеснув полными слез глазами, громко прошептала: «А ведь он вчера сватался к ней, постылый! Надеялся, что если она ему не откажет, его не убьют, потому что за него никто замуж не хотел, вот его и приговорили. И она отказала, вот теперь и отмстил, гад!» Мамбу отличался хорошим слухом, но сделал вид, что ничего не слышит, но внимательно пригляделся к юной нахалке, подумав, что в следующем году она как раз войдет в возраст, достойный, чтобы быть принесенной в священную жертву.

На окраине старики, доживающие свой век, но не тронутые безжалостными сородичами, поскольку входили в совет старейшин, шептались: «Что же теперь будет-то, а? Ведь этих драконов только помани человеческой кровью, отбоя от них не будет. Им ведь все мало!» «Тише ты!» - шикнул на старика его еще более древний кореш: «У нас теперь новая власть, смотри, пойдешь на стол его величеству шаману.» - и горько сплюнул.

 

* * *

 

Когда Звенислав и Михаил незаметно вошли в селение ( на этот раз они решили явиться туда невидимыми), мать деловито разделывала на столе тело младшей дочери. Из углов на нее глядели пять пар голодных глаз. Ни у кого не было и искры жалости или страха. Как и у матери не было ни капли сомнения. Только голод. Год выдался совсем неурожайным. Они опять принесли привычную жертву своему кровавому божеству, но это не помогло. Как, впрочем, не помогало и никогда. Напротив, расплодившиеся на человечине вараны, все больше наглели, и уже никто не смел и носа высунуть за пределы укрепленной по настоянию вождя подручными средствами деревянной ограды. Поля, которые этот варварский народ на заре своего существования, уже учился возделывать, теперь оказались заброшенными, так как находились вне пределов укрепленной территории. В самом же селении соорудили некое подобие огородов и выгородили небольшой участок, где мог бы пастись скот. Но в этом году шли непрерывные дожди, скот весь съели, невзирая на протест мудрых стариков, которые советовали оставить хоть телят на будущий приплод: «Откуда же мы новых-то потом возьмем?» - горько спрашивали старейшины. Но голод был сильнее, и сначала убили одного, специально охраняемого от посягательств теленка, а потом и молодую телочку. А дождь все лил и лил, переходя периодически в град. И вот в несчастной семье умер сначала младший мальчик, а когда заболела и девочка, мать решила не дожидаться ее естественной кончины…Сейчас женщина деловито решала, что кости следует выварить, а потом измельчить, чтобы потом тоже использовать а пищу.

Ничего необычного в этом доме не происходило – сейчас так жила каждая семья. После принесения первой жертвы комодскому варану, жизнь значительно ухудшилась, если и до этого наличие людоедства можно было считать хорошей жизнью. Но в этот несчастный год надежды совсем не осталось. Но члены племени честно приносили в жилище шамана лучшие куски мяса. Шаман был уже новый, да и смотрели на него косо, но привычка и страх остались.

«Ну, и что, это, по-твоему, люди?» - поинтересовался Звенислав мокнущего под дождем Архангела. «Таких расплодили боги.» - огрызнулся Михаил и тут же получил уничижающее: «По своему образу и подобию, вероятно?!» «Так давай сделаем их людьми. Мы же боги!» - рассердился Архангел и, не успел Звенислав ответить, взмахнул серебряным крылом, стряхивая последние капли дождя. И немедленно выглянуло солнце. Люди, удивленные неожиданной переменой, высыпали на улицу, и перед ними во всем великолепии предстали два сверкающих ангела, так как Михаил позаботился и о внешнем виде Звенислава, забыв при этом поинтересоваться мнением партнера. Потрясенные таким зрелищем жители деревни дружно попадали на колени, а Михаил хорошо поставленным, натренированным голосом возвестил: «Вставайте заблудшие души! Вставайте и боритесь со скверной! Да пребудет с вами мир и любовь! Да сгинет нечистое зло, что за вашими стенами поселилась! Возлюбите друг друга и сражайтесь со змеем!» И он картинно махнул крылом в направлении припертых бревнами ворот. Люди нерешительно переглянулись, но потом несколько еще сохранивших, несмотря на изрядное истощение, силу, юношей, неуверенно двинулись по направлению, указанному Архангелом. А тот уже вошел в раж. Одним движением он снес расшатанные ворота и первый же, ринувшийся в пролом хищник был буквально разорван на куски, так что на всех полетели ошметки мяса. Люди завопили. Некоторые начли вырывать колья и отважно бежать на скопившихся в ожидании добычи, драконов, которые немедленно сами стали добычей. «Ты что охренел!» - свирепо успел прошептать Архангелу на ухо Звенислав: «ПЗРК использовать! Ты так все к чертовой матери снесешь!!!» «Извини, увлекся.» - покаялся Архангел, продолжая тем не менее в том же духе, поскольку уже некоторые не в меру ретивые члены племени, не соизмерив уровень отваги и имеющегося в наличии оружия, стали жертвами, обозленных хищников. Впрочем, Михаил дал еще несколько эффектных залпов, и оставшиеся в живых посрамленные ящеры спешно ретировались.

«Эй, эй, стой немедленно!» - закричал вдруг Звенислав, обращаясь к шустрому амбалу, который, воспользовавшись завершением боя, деловито подхватил тело павшего в неравной схватке соседа, с целью отнести его домой на пропитание семьи, что он и объяснил, весело сверкая обломками черных зубов.

Тут снова в дело вступил Михаил-Архангел. Затрубив в неизвестно откуда взявшуюся трубу, он созывал народ вокруг себя. «Слушайте же люди! Отныне вы будете добры и милосердны друг к другу! Вы будете любить друг друга, а не убивать и есть!» - вещал он. Толпа недовольно загудела: «Как же нам жить-то тогда?» - раздался отчаянный голос. «Сейте зерно и растите плоды земные! Вот вам каждому на посев» - Михаил указал на непонятным образом материализовавшиеся мешки с пшеницей.

«А добрый боженька с нами останется?» - раздался писклявый голосок сзади, и на красавца Архангела устремила лучезарный взгляд пятилетняя девчушка, явно влюбившаяся в него без памяти. Михаил расчувствовался, поднял девочку на руки и начал с ней забавно сюсюкать. От этого занятия его грубо оторвал дернувший за полу Звенислав: «Михаил, смотри!» На другом конце селенья ярко полыхала изба. Запертый в ней шаман, истошно вопя, отчаянно пытался выбраться, но тут обрушились перекрытия. Архангел, поставив девочку на землю, попытался снова взяться за свою трубу, чтобы произнести людям новую заповедь, но Звенислав решительно остановил его: «А ну пойдем отсюда!» «Но почему?» - растерялся Михаил: «Так же нельзя! Я им объясню.» «Ты им уже все объяснил. Ну как подействовало? Ты им про любовь к ближнему, а они этого ближнего жечь. Нет, брат. Сам говорил, не надо людям мешать. Давай-ка вот что сделаем, наведаемся на этот остров лет через 500.» «Так долго ждать?» - огорчился Михаил. «Ты что, спятил, Архангел? Прямо сейчас и наведаемся! … Да что вообще с тобой сегодня?» - недовольно проворчал Звенислав, делая шаг по направлению к будущему.

 

* * *

 

Вокруг почти не изменившейся деревушки, однако, был выстроен внушительный бетонный забор, поверху которого была проведена колючая проволока. Предосторожность явно напрасная – вараны, как известно, не умеют лазать через заборы. Население по-прежнему ни шагу не ступало за пределы своего поселения, да и не очень стремилось. Вокруг острова барражировали до зубов вооруженные катера, громко из мегафонов предупреждая проплывающие слишком близко рыболовецкие траулеры, чтобы они обходили остров стороной. Иногда пыталась прорваться быстроходная яхта с не в меру любопытными туристами, но охранные катера моментально брали ее на абордаж и обходились с нарушителями весьма сурово. В этом веке не людей берегли от варанов, а варанов от людей. Так как сафари на них давно вошло в моду. Впрочем, людей в этой схватке погибло значительно больше, поэтому и поставили караул, чтобы любители острых ощущений не совались к занесенным в «Красную книгу» животным. Звероящерам при таком подходе жилось весьма вольготно. Их регулярно снабжали специальным рационом, но они все равно с надеждой периодически поглядывали на спрятавшуюся за забором деревушку.

Население этого, ставшего заповедником, острова, неожиданно оказалось в двусмысленном положении. То ли они находятся в зоопарке, то ли вараны. А с учетом того, что вараны жили на воле, а люди в клетке, то первые, вероятно, находили свое положение наиболее привилегированным.

Люди, впрочем, не роптали. Жилось им на всем готовом. Власти, решившие положить конец охоте за комодскими драконами (или комодских драконов – кто знает), снабжали небольшое поселение всем, что требуется для вполне обеспеченной жизни. Единственное, что от жителей требовалось, не высовывать нос за пределы ограды. Но их и так калачом туда было не заманить. Никто не хотел становиться жертвой охраняемых наукой животных, а когда кому-то требовалось на большую землю, за ними прилетал специальный вертолет. Но случаи побега с острова были редки. Катера регулярно поставляли жителям все, что могло быть угодно их душе и племя настолько обленилось, что жаловались только на скуку, но даже не пытались ничего сделать, чтобы эту скуку развеять. Одни построили у себя теннисные корты, другие потребовали поля для гольфа. Но большинство же смотрело сериалы по телевизору. В начале еще кто-то пытался отправлять детей в престижные зарубежные школы и университеты, но потом на это махнули рукой. Зачем, собственно, учиться, если работать все равно не придется. Какой же дурак будет вкалывать где-то в чуждом мире, когда здесь такой земной рай на всем готовом.

«Пожалуй, это другая форма скотства. Ты не находишь?» - обратился Звенислав к удивленно глядящему на все это Михаилу. «Да, только те люди были дикими кровожадными зверями, которые все больше вырождались в хищников, не знающих пощады. А эти – тупые скоты, жвачные животные. Веди их сейчас на бойню, ничего не заметят». – Согласился Архангел. «Так что же лучше? Какая тут золотая середина? Может, люди вообще безнадежны?!» - в отчаянии воскликнул Звенислав.

И тут среди ясного неба сверкнула молния, и загремел гром. А с горы начал неспешный величественный спуск белобородый старец, одетый в развевающиеся по ветру золоченые одежды. За ним следовал характерный молодец с козлиной мордой и рогом для питья. «Ну, вот, похоже, конкуренты проснулись и решили порядок по-своему наводить.» - ужаснулся Звенислав: «Только что это они, неужели решили историю назад повернуть и опять устроить спектакль и Зевсом-громовержцем и Дионисом, от которого весь алкоголизм на земле пошел.» «Помниться, на прошлом совете эту тактику осудили и сочли ошибочной.» - поддакнул Михаил. «Тем более странно, что теперь на все эти языческие штучки народ не купишь. Сочтут просто скоморохами или копперфильдами.» - удивился Звенислав. «Ну, не могли же они, в конце концов, ждать, пока мы действуем. Вот и решили показать, кто здесь главный.» - догадался Архангел.

 

* * *

 

Страна героев и богов.

Твой век ушел в златые дали.

Не слышно царственных шагов,

Не видно блеска грозной стали.

 

Но мы способны возродить,

Страдая на мещанском пире,

Борьбы потерянную нить,

Мечту о вновь великом мире.

07.03. 2005.

 

Действительно, Императору и Утреннему свету надоело, наконец, ждать и бездельничать. А может быть, они решили, что их конкуренты через чур активно вмешиваются в жизнь людей. И они решили показать в ответ на «чудо» Михаила, разогнавшего чудищ и прекративший поедание людей людьми, свои чудеса.

Стоило только альтернативным богам пожаловаться на то, что народ погряз в мещанстве, прежние соперники, а теперь вновь примирившиеся союзники, решили подать традиционный пример героизма и вернуть людям банальную эпоху разгульного веселья, борьбы со злом и веры в чудеса. Времени продумать, как все это должно быть, у них было предостаточно. Однако никто из них не решился на что-либо новое. Поэтому они и явились как скоморохи на деревенской ярмарке, за что тут же были осмеяны, как и предсказывал Звенислав, современными ни во что не верящими субъектами XXI века.

Впрочем, если их целью было пробудить это унылое спящее болото, то этого боги, несомненно, добились. Народ повысыпал из своих шикарных коттеджей, перестав лениво перекидываться мячом или рыдать над судьбой новой мексиканской героини. «Это что цирк приехал?» - осведомился толстопузый мужик с теннисной ракеткой. «Может, какой карнавал?» - радостно спросила молодая девушка.

Оскорбленный в лучших чувствах Император, грозно рявкнул, явно подражая недавнему пассажу Михаила: «Вы что же своих благодетелей не узнали?» И в назидание метнул молнию в ближайший куст. «Давно мы к вам не наведывались. И вот пришли посмотреть, что вы тут творите.» - поддакнул Утренний свет, под личиной козломордого Диониса. Люди встретили это хохотом. «Это что же, никак боги нас решили осчастливить? Может, с самого Олимпа спустились?... Да нет же, боженька у нас на облаках живет»… - глумилась толпа. Боги растеряно переглянулись. И тут появился полицейский патруль: «Эй вы, ряженые! Вы что здесь устроили? А разрешение на представление у вас есть? А ну-ка предъявите документы,» «Да я их…» - разъярился Император, но Звенислав решительно шагнул в его сторону: «Вот что, верховный владыка. Быстро исчезаем и потом поговорим» - заявил он столь безапелляционно, что Император, моргнув, мгновенно подчинился.

….Солнце садилось в море, прибой неспешно разбивался у ног четверки богов, а они все продолжали совещаться. «Что же это такое. – Горько говорил Император – Раньше они во все это с радостью верили. Были готовы на героизм и подвиги. Да еще совсем недавно ты – он указал на Архангела – их воодушевил одни только своим видом. «Что поделаешь, прогресс. Не верят они в бога на облаках. Им подавай более сложную субстанцию. А вы все еще по примеру банальной церкви отстаете от цивилизации и пытаетесь подросших детей калачом заманить. А им уже танки подавай.» - вставил Звннислав. «А ведь ты опять не прав, Звенислав.» - вмешался Архангел-Михаил: «Вот ты все говоришь, что люди выросли, сами огонь изобрели, им никакой Прометей не требуется, и могут построить вавилонскую башню, главное, чтобы им не мешали богами становиться. Вот только им по-прежнему чудеса нужны. Потому что все равно они как дети малые. Хотят, чтобы их опекали. Почему фокус с Зевсом не вышел? Да потому что любому ребенку старая игрушка надоедает. Он ее разберет на части и поймет, что нет в ней ничего чудесного. Предложи ему что-то посложнее, и он тут же забудет о своем скептицизме. Вот смотри, во всех частях земного шара появляются шарлатаны, которые извлекают из «ничего» яйца, кольца и даже пепел. И что? Да к ним народ валит, как к богам. А старушки, боясь умирать, бегут в церковь и читают всякую ерунду про «чудеса»»

«Например, про то, как Сергий Радонежский пел в материнском чреве? Или о том, как Петр и Феврония в одном горбу очутились?» - засмеялся Звенислав. «Вот, вот, - подхватил Михаил – ты думаешь, бог для них, это мудрость или свобода? Нет, ты им покажи, как ты мертвых оживляешь или болезни одним прикосновением вылечиваешь, и они потянутся за тобой как стадо телят.»

«Хотя уже оружие массового уничтожения изобрели.» - сурово заметил Утренний свет. «Нет, не изобрели они огонь.» - констатировал Император: «Младенцы они пещерные, все мамку ищут, кто бы заступился. Добрый боженька. И в жизни у них психология: пусть нам дадут. А ты Звенислав их хочешь научить, чтобы они сами за себя отвечали. Сами строили и брали. На самом деле им рай с молочными реками и кисельными берегами как раз подходит, потому что именно это мы сейчас и видели. Как коровы жуют жвачку и смотрят сериалы.» «Но ведь кто-то не такой. Кто-то берет на себя смелость изобретать крылья?» - воскликнул Звенислав.

«Ладно, Икар. Давай, как и предлагалось, посмотрим процесс в динамике. И послушаем, какие ты из этого выводы сделаешь.» - подытожил дискуссию Император.

« А все же опрохвостились наши древние боги.» - подмигнул Михаил, как только они со Звениславом остались одни: «Решили уже, что они безгрешны и попробовали старый прием, а он и не прошел. Значит, все же они тоже погрязли в рутине, а люди определенный прогресс за это время прошли. Может, и правда, тебе их богами сделать удастся?» «Кто мог, тот уже стал.» - грустно заметил Звенислав, а остальным, надо ли?» «Да ты что!» - воскликнул оскорбленный Архангел: «Сдался? А что же ты нам всем голову морочил?!»

«Ладно, давай, правда, посмотрим, что было и что будет, как говорит гадалка.» - усмехнулся Звенислав. И еле слышно добавил: «И чем сердце успокоится».

 

* * *

Над Теплым Станом золото огней.

В ночи костры пылают в лунном свете.

Гонцы торопят яростных коней,

Мечтают ратники о скором теплом лете.

 

Пройдем дорогой, что до нас не шли,

Увидим дальние закаты и рассветы.

Сожжем до тла сады, монастыри,

Кто против нас – не будет жить на свете.

 

Коням нужны просторные луга,

А напоим мы их в кровавой битве.

Конец Вселенной – вечные снега,

Мы встретим нашей радостной молитвой.

 

Вот только сколько не вернется нас,

О ком седая мать в шатре рыдает,

Не будем вспоминать мы в этот час.

И призрачное будущее тает.

13 июня 2005.

 

Кочевники двигались через дикое поле. Впереди шла конница. Каждый мальчишка, научившийся хорошо держаться на коне, зрелый мужчина и еще не выпадающий из седла старец, предпочитали пыль и ветер в лицо, унылому покачиванию в телеге, влекомой быками. На телеги были поставлены юрты, там проходила жизнь многочисленного семейства каждого кочевника. Жены, малыши, дочери, все ютились в этом импровизированном доме, с очагом посередине и дымом, который хоть и должен был по идее выходить через отверстие в крыше, но всегда задерживался внутри юрты, забиваясь в каждую щель и заставляя всех присутствующих чихать и кашлять.

Во главе семейства стояла самая старая и уважаемая старуха, прабабушка нынешнего главы семьи. Она постоянно к месту и не к месту вмешивалась в то, как надо варить конину, доить кобыл и нянчить детей. У молодых невесток она вызывала глухое раздражение, но никто, разумеется, и слово не смел вымолвить против. Иногда она могла, о ужас, даже начать ворчать на самих мужчин! Те, впрочем, появлялись в юрте редко. Обычно это бывал муж многочисленных женщин, многие из которых были старше его в два раза. Объяснялось такое положение тем, что мужчине не повезло родиться младшим сыном в семье и по неписанному закону, после смерти своего отца, он был обязан жениться на всех его женах за исключением собственной матери. Таким образом, женщины семьи считались защищенными и не покинутыми. Хотя, конечно, никто не приходил в восторг от данного положения дел, поскольку, на немолодых жен своего отца, юноша смотрел с брезгливым презрением, и они старались спрятаться при его появлении в самый темный угол. Что же касается невест, к которым он мог бы посвататься, то, обремененный столь многочисленным семейством, он уже не мог взять на содержание еще жен. Да и кто бы выдал за него свою дочь. Ему бы этих прокормить!

Конечно, логически, жены отца должны были бы достаться не младшему сыну, а старшему. Но у старших сыновей хватало и своих жен, а этот безусый молодец еще сам не успел жениться, а значит, должен был взять на себя ответственность за все многочисленное семейство. Вот и оставалось ему проклинать любвеобильность папы.

Кроме того, год выдался неудачным. Солнце палило немилосердно. Трава была выжжена или вытоптана копытами коней и верблюдов на многие мили. Старшие братья с обозами ушли далеко вперед. И он один с его нынешними женами тащился позади всех, глотая пыль и проклиная свою судьбу.

«Ничего, скоро дойдем до оазиса!» - крикнул он двенадцатилетнему пасынку, который ездил на разведку: «Там остановимся. Будет много сочной травы, вода. А то кони уже на последнем издыхании». «Оазис уже близко! Я видел!» - закричал мальчишка: «Можно я поскачу вперед и застолблю нам место?!» «Давай.» - махнул рукой 16-ти летний отчим.

Оставалось уже совсем немного. Солнце начало свой медленный неспешный и величественный уход с небосклона. И уже близко оазис. Но что это? Парнишка пасынок с криками, во всю мочь своей хилой лошаденки, скачет обратно. Но глава семьи не успевает услышать, что тот кричит. Потому что в спину паренька вонзается стрела, и он с булькающим хрипом падает с лошади. А за ним уже показалась лавина всадников, которые несутся прямо на обоз.

«Разворачиваемся!» - срывая голос, закричал юноша. «Как же так! А вода? Мы же погибнем!» - воскликнула одна из женщин, но и она увидела погоню и сидевшая с вожжами старуха, начала с непривычной прытью разворачивать обоз. Быки, подхлестываемые кнутами, взревев, понеслись по выжженному полю. Один, подбитый стрелой, захромал, но продолжал свой бег.

«Отстали, слава Богу Неба!» - выдохнул юноша, решив, наконец, оглянуться назад. Он, само собой прекрасно понимал, что всадники на свежих лошадях, легко догнали бы медлительный обоз. Но видно, это были такие же обремененные семьями кочевники, которым просто нужно было отогнать от драгоценного оазиса конкурентов, а не класть людей в бессмысленной битве. Раз конкуренты бежали, оно и хорошо. Были бы те люди настоящими разбойниками, от обоза уже мало бы что осталось.

Поэтому они спаслись. Но спаслись ли? На выжженную солнцем пустыню снизошла благословенная ночь, и женщины тихо плакали по своим закуткам, понимая, что в ближайшее же время их ожидает. Юноша спрыгнул с коня и вошел в юрту: «Ничего. – начал он, ни к кому конкретно не обращаясь – Завтра подъедут братья и они мы вместе навалимся на тех чужаков. Будет битва, но нас много – мы победим их.» Женщины закивали, делая вид, что поверили. Хотя все, включая самого юношу, прекрасно знали, что братья давно оставили младшего неудачника и никогда не придут на помощь. И тут самая молодая из женщин, младшая из вдов отца, с которой новый глава семейства впервые девять месяцев назад вступил в супружеские отношения, громко закричала. У нее начались схватки.

Юноша поспешно ретировался и погнал коня по чистому полю, вздыхая ночной воздух полной грудью. «Может, и правда, все будет хорошо. Вот родится у меня первенец, появится, наконец, настоящая семья. А братья… вдруг и вправду вспомнят о младшем…» - утешал он себя, горяча коня. …

Вернулся он, когда уже на небе гасли звезды. Женщины при его появлении как-то странно замолчали. «Что, неужели девка родилась? Что молчите?» - рассерженно закричал юноша, внезапно разозлившись. «Мальчик» - за всех пробормотала старуха. «Так почему такие похоронные лица? Где он? Немедленно покажите моего богатыря.» Парень шагнул в смрад юрты и отшатнулся, увидев младенца, одна нога которого была явно короче другой.

Когда выглянули первые лучи солнца, и юноша оттирал свой старый кинжал от крови сына, налетели настоящие разбойники, и потеха началась. «А смотрите, молодуха-то уродца родила» – воскликнул один бородач, только что изнасиловавший недавно родившую женщину. «Так зачем тебе такая сдалась? Она и тебе калеку родит!» - отозвался другой, и бородач, решивший уже было взять себе привлекательную девку, полоснул ее ножом по горлу.

 

* * *

 

Среди лесов и болот на краю опушки, чернели покосившиеся от старости избы. Место это было гнилым, несло плеcенью из болота. Солнце редко проглядывало сквозь сплошные высокие деревья. Но все же люди отвоевали у природы небольшое поле. Вырубили деревья, выкорчевали пни. Посеяли зерно. Урожай был чахлым, но народ не жаловался. Зато здесь они могли не вздрагивать при каждом звуке, не думать, не кочевники ли опять пришли забирать их жен и детей.

На краю деревни они поставили маленькое капище, снесли в него все самое лучшее, не разбирая кому из богов поклоняться, Перуну ли, Мокоши, Велесу, ну и, конечно, обязательно богу солнца. Жрец тоже был неприхотлив. Довольствовался малым. Человеческих жертв не требовал.

Весной все дружно пекли блины и заводили хороводы. Парни сватались к девицам, которые без всякого стыда, заманивали приглянувшихся молодцев в лес, купались с ними нагишом в прозрачных холодных озерах.

Слышали деревенские, что где-то далеко, где давно остались их сородичи, началась иная жизнь. Вроде придумали люди себе какого-то нового бога, имя даже не выговоришь. Иноземец он, и что странно, вроде, казнен этот бог был самими же людьми, что вообще странно, поскольку, что же это за бог такой, что позволяет себя людям казнить? И еще слышали, что правит ныне, тоже неслыханное дело, сын рабыни, незаконнорожденный, убив брата своего. Ну, да какое дело деревенским до всех этих дальних новостей. Ведь говорят и, что где-то на краю света есть люди, обросшие шерстью, и звери с длинными носами. Да мало ли чего есть на белом свете. Им-то что? Людям главное чтобы урожай градом не побило, да чтобы телята родились здоровыми, да чтобы мор обошел их стороной. А вечером можно и выйти на завалинку, и посудачить о чудесах, что есть на свете. Есть, да их, к счастью, не касаются. А вот важно то, что вчера за одной девкой сразу два парня посватались. И она, егоза, ни одному не отказала, все глазки строила. Так они друг другу морды в кровь разбили, пока отец невесты сам разбираться не вышел.

Так рассуждали старики, греясь в лучах заходящего солнышка, когда из-за деревьев донеслось стройное пение. Сонная деревня тут же ожила. Распахнулись ставни, выглянули на улицу и парни, и молодухи, и деды, и зрелые мужи. «Никак гусляры пожаловали» - с почтением молвил седобородый старец. И, правда, по лесной тропинке гуськом, держась друг за друга, шествовали трое былинников. Один уже совсем древний старец, другой мужик в летах, а третий подросток. Все были абсолютно слепыми и пели так звонко и слаженно, что деревенские чуть не подрались за честь, в чью избу дорогих гостей зазывать. Шедший впереди старик постучал своим длинным посохом в крайнюю избу, и шустрая баба побежала ставить в печь щи, чтобы угостить горяченьким.

Вся деревня собралась в эту избу. Несли дорогим гостям кто, что мог, и, раскрыв рот, слушали про подвиги богатырей, удаль русскую и про великого князя Владимира Красное солнышко. Когда совсем стемнело, на лавках устроили гостей ночевать, а с рассветом, они умылись ключевой водой, поклонились хозяевам, да и пошли своей дорогой, прихватив старенькие гусли, как ни уговаривали их погостить еще.

И только когда пение стихло, потерявшись среди густых елей, вздохнул самых старших обитатель гостеприимного дома: «Эх, отдали последнюю краюху хлеба с собой убогим. Сами-то теперь что есть будем?» «Стыдись дед!» - шикнула на него жена: «Люди святые. Калеки. Вон, видел, парнишка, одними белками сверкал. А самому старшему и вовсе лихие люди глаза выкололи. Убогие они, а значит, святые. Для таких и последней краюхи не жалко. А мы? Проживем, как ни будь. Добрые люди помогут…. Да нам с тобой и недолго осталось»

 

* * *

 

Когда за спинами останутся паденья и закаты,

Когда в глазах давно померк рассвет,

Ты вспомнишь, в этой жизни мы – солдаты,

И для борьбы мы родились на свет.

 

Кем станешь, генералом ли, изгоем.

Всех ожидает нас туманная стезя.

Ты мог стремиться, но не стать героем.

Но не хотеть героем быть нельзя.

13 мая 2005.

 

Миражи будущего заволокло дымом. Горели книги. Торжественные молодцы с повязками на рукавах, означающие что-то предельно патриотичное, гневно, как тараканов, брали двумя пальцами картонные обложки, показывали публике, прежде, чем бросить их в огонь. Толпа реагировала по-разному. Большинство было в футболках с различными изображениями лидера. При чем лицо вождя, в зависимости от комплекции человека, носящего любимого деятеля у себя на груди, получалось каким-то перекошенным или, слишком толстым, или, напротив, скукожившимся. Оттенки также были различными. Особенно развеселило Звенислава сочетание розового с голубым. Многие люди были с флажками, значками и прочей атрибутикой. Одни аплодировали, другие ругались в адрес неизвестного автора, подвергнутого остракизму. Но были в толпе и равнодушнее лица. Они тупо жевали жвачку и, кажется, ни одна мысль не отражалась в их глазах.

Но двое – парень и девушка, неожиданно, выскочили на площадь и на глазах изумленных обывателей, выхватили из огня один из томов. Девушка, со слезами на глазах, прижала полуобгоревшую книгу к груди, а парень яростно закричал: «Фашисты! Вы все фашисты!» «Что ты сказал?» - лениво поинтересовался здоровенный бугай, стоявший ближе всех к странной парочке. «А то и сказал! Фашисты! Подонки! Инквизиторы!» - но тут парнишка захлебнулся кровью, брызнувшей из окровавленного рта. А на него уже бросались другие молодчики с повязками: «Мы тебе покажем инквизиторов! Мы за чистоту нравов, за светлое, не испоганенное общество!» - кричали они, избивая книголюба. «Оставьте его! Эту книгу мой папа написал. И мы хотели спасти хоть что-то!» - надрывно плакала девушка, вслепую бросаясь на своих обидчиков, но они только швырнули ее на грязный асфальт. Однако, услышав это признание, толпа рядом с ней расступилась, попятилась как от зачумленной. А молодчики внезапно перестали бить ее друга. «Так вот оно что!» - медленно процедил самый старший из инквизиторов, тот, который руководил всей показательной процедурой. «Давно мы искали выродков этого негодяя. И вот сами пришли. Взять их! И не трогать до суда! Они должны ответить по всей строгости закона.»

«Простите, а за что ответить?» - воспользовался случаем встрять Архангел Михаил. Он нацепил на этот раз самую незаметную свою личину, сгорбленного старца, с сучковатой палкой в трясущихся руках. «Вы уж простите, мы не местные» - виновато развел он руками, в ответ на недоверчиво-грозные взгляды. «Ну, дед, ты видно с луны свалился.» - сплюнул бритый наголо толстый мужик, с огромным портретом вождя на менее внушительном животе: «Да разве ты не знаешь, что антинародную литературу не то, что выпускать, думать о ней нельзя, иначе, какой же ты гражданин и патриот?» «А что в ней антинародного-то?» - продолжал допытываться Михаил: «Уж простите, люди добрые, не читал я.» «Еще бы он читал!» - захохотал бритоголовый: «Да если бы мы эту пакость читали, то не здесь бы были, а уже гнили.»

Не успел Архангел задать следующий вопрос, как связанный толстыми ремнями, парнишка рванулся и закричал: «Все вы жвачные животные! Маршируете как все, идете, куда все, и думаете, как все! И никто, никто из вас даже не попытался внести свой вклад в эту жизнь. Да лучше погибнуть, чем жить так, как вы!» Здоровый бугай уже хотел было заткнуть парню рот, но тут подкатила милицейская машина и юного бунтаря вместе с девушкой туда очень оперативно запихнули.

Народ начал расходиться. Какая-то школьница, видимо выпускного класса, спросила свою подругу: «А ты кем хочешь стать?» «Я? Школьной учительницей. Буду детей учить правильно жить. Как старшие братья говорят» «Как, всю жизнь школьной учительницей? И все?» - изумилась ее собеседница. «Да. Всю жизнь! А ты что, уж не хочешь ли бунтаркой как эти стать?» - подозрительно поинтересовалась девица. «Нет, что ты.» - испугалась та: «Просто обычно все молодые о чем-то великом мечтают… Ну, или о любви, хотя бы..» - совсем засмущалась и покраснела она. «Любовь? Надо сначала в институт поступить. А потом все будет, и семья, и дети, все как положено.» - нравоучительно заметила подруга.

«Девчонки, а о чем книга-то была?» - встрял в их разговор, незаметно нагнавший их Звенислав. Девушки подозрительно уставились на него, но мужчина, вроде выглядел положительно, поэтому решили все же ответить: «Книга? Ну, как о чем? Об альтернативном боге. Какое безобразие! Кощунство.» «А почему нельзя-то?» - тихо спросил Звенислав и две прилежные ученицы, с наполненными ужасом глазами, бросились бегом от этого провокатора, как будто бы перед ними вдруг возник Джек-Потрошитель.

 

* * *

 

Поля сражений затянуло дымом,

Но здесь понятно, кто есть враг, кто друг.

По павшим слезы быстро не остынут,

Но все же завершился некий круг.

 

А дальше мы ведем войну неуловимо.

Борьба с собой не ведает наград.

Она одна всегда неумолима,

И в честь нее не выстроят парад.

 

Война с собой таится в каждом взгляде,

И прячется по-подлому в кустах.

Пора решать в каком ты будешь ряде:

Преступники, убожества, монах?

 

Секунды жизнь безжалостно отмерят,

А, кажется, - ты жизнь не начинал.

Но годы тебе на слово не верят,

И ужасает зеркала овал.

 

Выходит, ты не сделал, не исполнил,

Прохлопал жизнь, свершив так много зла.

И только тот об этом и не вспомнил,

По чьей судьбе катком прошлась война.

 

Не важно, кто был прав, а кто виновен.

Он честно воевал и был герой.

Поэтому придумали мы войны

Чтобы собой гордиться хоть порой.

8 мая. 2005.

 

В весенней Москве, периода семидесятых, распускалась листва и резвилась детвора. В небольшом дворике, который и двором-то назвать нельзя – просто несколько деревьев около бетонных коробок, десятилетние подростки играли в войну. Было воскресное утро и из соседнего подъезда вышел в потертых тренировочных штанах, с кошелкой, явно спеша в магазин опохмелиться, еще не старый, но уже достаточно помятый и опустившийся ветеран Великой Отечественной войны. Бегая, детишки явно загораживали ему дорогу к заветному винному магазину, поэтому он злобно толкнул первого подвернувшегося ему под руку пацана, с привычной гордостью прокомментировав: «А ну-ка пусти, мелюзга!» Мальчишка, ответил, видно, тоже что-то нелицеприятное, потому что ветеран тут же привел безупречно действовавший убойный аргумент: «А ты воевал?!!» И гордо подбоченился, ожидая покаянного ответа, но обозленный парнишка, неожиданно для себя и для других, выпалил : «Воевал!»

Пьяный ветеран, очевидно, настолько набрался и так не ожидал такого ответа вместо униженных извинений, что, оторопев, изумленно начал интересоваться, на каком именно фронте и в каком возрасте. Но пацаны уже не слушая, поспешно дали деру.

«Мне этот эпизод очень сильно почему-то запомнился из детства.» - закончил рассказ Звенислав , отдыхая на лавочке почти такого же, только сильнее заросшего деревьями, двора.

«Думаешь, он, правда, поверил, что мальчик, которой во время войны еще явно не родился, воевал?» - усомнился Архангел.

«Да он настолько пьян был, он бы во что угодно поверил. Понимаешь, это я к тому, что любая мразь, которая покорно идет как пушечное мясо, куда укажут, потом будет всю жизнь всех поучать и собой гордиться. Причем, неважно, на чьей стороне он воевал, сколько получил реальных боевых наград, и сколько раз в штаны во время атаки наделал! Нет, он воевал – герой. Ну, хорошо, повезло ветеранам, что войну эту именно они выиграли. И, что самое главное, не наша страна эту войну начала. Но ведь все знают, что то, что не мы начали, это чистая случайность. Что Сталин готовил армию вторжения, да не успел. Так что все это позорное драпанье до Москвы опять же не делает нам чести.!» - горячился Звеислав. «Опять же, какой баран может поверить, что маленькая Финляндия напала на Великий и могучий Советский Союз?! Но ведь простые граждане СССР даже и усомниться в этом не посмели! Или, например, перед этим была война в Испании. Личное дело Испании, не так ли? Так какого же черта, наши туда поперлись? И почему тогда, мы теперь с пеной у рта осуждаем американцев, которые лезут во все щели, находя любой предлог, чтобы в наглую вмешаться в жизнь чужой страны. И называют сбрасывание бомб на мирное население «миротворческой операцией»

«Подожди, Звенислав, что-то ты стал лоббировать, похоже, интересы отдельного государства, того, где родился. Но ты ведь БОГ. И не забывай, пожалуйста, что хоть Россия и древнее Америки, но все же, совсем младенец по сравнению с древнейшими цивилизациями. И мы с тобой говорим о веках, эпохах и счастье людей. Для того мы и бросили вызов предшественникам.»

«Так я о людях и о ментальности и говорю! Но ведь нельзя же абстрактно рассуждать, вот я и привожу конкретные примеры. Чтобы помочь людям, их надо понять. Вот ты понял, почему эти аборигены, детей ели, правда? Конечно, это понять несложно. Как и то, почему кочевники калек уничтожают. Какой из калеки войн? А у них и так жизнь тяжелая, еще обузу на себе нести.»

«Да, но почему тогда, умирая от голода, жители болотных деревень делятся с калеками последним? Или тут дело, как ты говоришь, в язычестве? Ты всегда это отстаивал.» «Нет, Михаил, если ты посмотришь дальше во временном разрезе, то увидишь, язычество тут не при чем. Пришло и укрепилось христианство, а блаженные на Руси всегда были в почете. И обижать их великий грех.. Я о другом хочу сказать, о том, что великий народ, выстоявший, вылезший из монгольского рабства, всех перехитривший, делящийся последней краюхой, спивается, строит из себя придурков, которые идут за фашистами, и ничего, совсем ничего не хочет делать и ничему учиться.» «Но почему же не хочет?» - возражал Михаил: «Вот, смотри, освободили народ от рабства, потом всех грамоте начали учить, теперь вот предпринимательство разрешили.» - перечислял он.

«Хочешь я тебе по всем этим пунктам подробно расскажу? И про рабство, и про революцию, и про предпринимательство?» - вкрадчиво спросил Звенислав. «Почему бы и нет?»- пожал плечами Архангел: «У нас ведь впереди вечность.»

 

* * *

 

Молодой князь объезжал свои владения. Он недавно унаследовал этот неприветливый кусок земли, но уже успел зарекомендовать себя как сильный правитель и войн. Когда племя попыталось, пользуясь переменой власти, поднять бунт и не платить больше дань, он жестоко покарал бунтовщиков, но при этом не стал жечь все деревни – ведь какую дань можно взять с уничтоженного народа.

Люди лесного племени жили плохо. Земледелие было подсечно-огневым, а значит, каждое поле приходилось буквально вырывать у природы. Вырубать деревья, выкорчевывать огромные корни, сжигать, смешивать землю с золой, чтобы внести хоть такое нехитрое удобрение. Кроме того, из леса постоянно показывались стаи злющих волков, да и медведи захаживали.

Но зато до недавнего времени все неудобства окупались тем, что ни один искатель чужого добра не добирался до них. Не появлялись и степняки, которые в изобилии водились на юге. Там земли богатые, паши - не хочу. Да только бежали оттуда люди. Уж лучше хуже жить, да живыми быть. Но несколько лет назад пришла беда. Добрался до их дальнего поселения старый князь. Мужики, конечно, решили оказать сопротивление. Выскочили кто с вилами, кто с косой. Да и напоролись на копья. С тех пор пришлось платить дань узурпатору. А еды и так едва хватало, чтобы просто не помереть с голоду. Когда прежний князь скончался, народ собрался и решил не платить его преемнику. Он еще молодой, может, не сумеет проявить твердость. «Эх, кабы все так думали, да разом и восстали.» - сетовали люди. Однако, юный князь оказался шустрым. Первым делом пожаловал к непокорному народу, как будто знал заранее, что отказались они уже ему подчиняться.

Статный князь в подбитом соболями красном плаще торжественно въехал на вороном жеребце, в окружении сверкающих копьями отроков. Явно хотел произвести впечатление. Собрал народ и начал речь издалека: «Слышал я люди добрые, что не уважаете вы старого договора, что мой отец с вами установил. Не согласны более дань платить, а то не хорошо. Ведь обещал отец мой за то, что собираем с вас, охранять ваши земли, оберегать и защищать вас. Нет так, разве глаголю?» Люди переглянулись, откуда князь так быстро узнал, что они решили не платить больше, ведь только позавчера все и решили. И тут закричал из задних рядов осмелевший от того, что перебрал немного меда, молодой мужик: «Да? Защищать, значит? То-то видели мы вашу защиту. Когда прошлой зимой на деревню стая волков напала, двоих детишек уволокла, где ваша защита была?» «Верно говорит!» - подхватили остальные: «А в позапрошлом году разбойники напали, пол деревни порезали, где ты, князь был?» Нахмурился князь: «Когда же было успеть защитить вас, когда они так быстро напали? Вы бы гонца послали.» «Посылали твоему отцу гонца, да он на охоту изволил уехать. Не досуг ему было такими мелочами заниматься. А как дань собирать, так на то время есть!»

«Ну, то дело прошлое. Теперь я князь и я обещаю защищать вас от любых посягательств, но и вы не должны слагать с себя обещаний.» «Держи карман шире!» - фыркнул все тот же мужичок. «Так значит, не будешь платить?» - напрямую обратился к нему князь. «Да ни в жизнь ни буду!» «Так, еще кто так думает?» - обратился к толпе князь. Люди, почувствовав подвох, начали неуверенно переминаться. Но все же вперед вышли еще двое набычившихся мужиков. «Все?... Взять их.» - немедленно скомандовал князь. Народ встрепенулся, но уже сверкнули мечи, со звоном вырываемые из ножен. «Княже, помилуй! Он единственный кормилец шести ртов!» - бросилась под ноги князю дородная баба, защищая одного из бунтарей. «Раньше думать нужно было.» - сурово заметил князь и скомандовал отрокам: «Вздернуть их на ближайшем же дубе, чтоб другим неповадно было»

«Смотрите, смотрите, да тут наш Ярик! Он быстрее всех орудует! А мы-то думали, куда он делся! Так вот ты где, гад, проклятый! Это ты донес на нас князю! Уж погоди, доберемся до тебя!» - закричал кто-то из толпы, показывая на одного из княжеской прислуги. «Молчи уж.» - одернула молодка громко кричавшего: «Доберешься теперь до него. Смотри, какой меч на поясе повесил. Так ему князь за донос заплатил»

Князь, тем временим, обратился к громко рыдающей вдове повешенного: «Так значит, кормить шесть ртов надо? Хорошо, дам я тебе мужа и кормильца» И обратился к немолодому кривоногому войну, державшемуся чуть поодаль: «Влас, не говорил ли ты, что устал от службы ратной и хотел на земле осесть? Вот тебе жена, вот земля. … И будешь заодно, местным старостой. Как что в деревеньке случится – сразу ко мне с докладом. Понял ли?» «Как не понять, княже» - ухмыльнулся старый войн, поглядывая на симпатичную бабу, так неожиданно доставшуюся ему в жены. Та тоже на него во все глаза глядела. А что? Хоть и немолод, да крепкий. И вон одет-то как хорошо. Сразу видно княжий гридень, не то, что ее бывший. Да и старостой станет, а она главной бабой на селе. «Спасибо тебе, княже, за справедливость.» - проговорила она.

«Ага, и своего старосту навязал, чтобы он доносил обо всем.» - прошипел кто-то негромко, но тут же спрятался за угол.

Когда князь уже сворачивал на лесную дорогу, дружинников нагнал запыхавшийся парень. «Чего тебе?» - неласково поинтересовался князь, придерживая все же коня. Парень же, сдернул шапку, низко поклонился и выпалил: «Возьми меня к себе служить, княже! Здесь мне никакой жизни! А у тебя я что хошь делать буду!» «Да на что ты мне сдался? Что ты умеешь?» - засмеялся князь. «Могу за конями ходить. Могу псарем быть! Кем скажешь!» - умолял парнишка, алчно поглядывая на своего бывшего односельчанина, который уже приоделся в новый красивый кафтан, сапоги и щеголял мечом в красных ножнах. А ведь еще недавно, как все ходил в лаптях, да обносках.» Князь тем временем потешался: «Конюхом хочешь быть? Да ты настоящего боевого коня видел когда? Он тебя загрызет!» - дружина разразилась улюлюканьем. «Ты только разреши, я всему научусь.» - настаивал парень. «Учиться долго придется. Ладно, возьму конюшонком…. Только вольным не останешься. Холопом будешь»

Парень побледнел, но кивнул решительно: «Лучше быть холопом при князе, чем на воле нищим с голоду помирать.» И добавил: «Спасибо, княже, за доброту. Отныне я всегда тебя Мудрым называть буду. И детям накажу помнить о своем благодетеле.»

Растроганный князь тут же велел выдать парню новую шапку.

 

* * *

 

О готовящейся свободе говорили давно. Уже так давно, что многие успели состариться, а внуки повзрослеть. Поэтому и сейчас жили и не тужили, решив выбросить из головы призрачные мечты о воле. Да и кому нужна эта воля? Что с ней делать? «Вот, скажем» - рассуждал крестьянин Кузькин, удобно устроившись на завалинке: «Будет у тебя свобода. Это значит, что теперь тебе никто не указ, на ком жениться, верно?» - и хитро подмигнул единственным глазом. «Верно!» - загуторили мужики. «А вот я вам скажу, что не будь барина, никогда бы я на моей Любане не женился.» И старик принялся рассказывать всем давно знакомую и приевшуюся историю про то, как он, стеснительный юноша, не то, что посвататься, даже взглянуть в сторону приглянувшейся девки не смел. «А еще» - встрял наиболее образованный мужик помоложе: «Будет воля, так значит, судиться сам теперь от своего имени будешь?» Слова его потонули в дружном смехе. Все помнили, как он спьяну нарубил дров у соседского помещика и как тот, рассвирепев, гонялся за ним с розгой. Но тут появился их собственный хозяин и строго приструнил соседа, пригрозив ему судом за самовольную расправу над чужим крестьянином.

«А еще, если воля будет, то теперь как же узнать, когда горох сажать?» - пискнул маленький мужичок, слывший в деревне дурачком и постоянно вытиравший текшую изо рта слюну. Над ним тоже дружно посмеялись. Но еще до захода солнца сошлись на том, что барин у них хороший. Сам не обижает и другим в обиду не дает. И воля эта им вовсе не надобна.

Но как раз на следующее утро появился официальный представитель, который вручил единственному знающему грамоту на селе мужику царский указ об отмене крепостного права. И удалился, сославшись, что недосуг ему каждому оборванцу лично царские указы зачитывать. Народ собрался в кружок и начал внимательно слушать, как Петька Косорукий разбирает буквы. Когда дело дошло до того, что землю нужно выкупать, а до того времени оставаться временно обязанными, толпа загудела. Одни глупые бабы рыдали, как же они без свет-батюшки радетеля хозяина теперь жить будут. Мужики же, уже и позабыв про вчерашний разговор, неожиданно возмутились: «Это как так, выкупать?» А на что нам выкупать? И что это за воля такая наполовину?!» - кричали они. «А может это в государевой канцелярии что напутали или нарочно волю скрыли? Не мог государь такого написать!» - кричали другие. Решили идти к барину разбираться. Но того и след простыл. «За границу он укатил. На воды. Еще позавчера.» - сообщил недовольным ходокам пьяный холоп. Напился он от радости, прослышав заранее про царский указ. «Теперь на дворянке женюсь! Вот увидите!» - пьяно похвалялся он. Но слушать дурака не стали и всем миром повалили в соседнее село, которое тоже бурлило. Там барин покруче нравом был, чуть что, на расправу скорый. Поэтому все воле были рады, но временно обязанными оставаться никак не хотели. Взбудораженные соседями, мужики тоже разгорячились и присоединились к тем, кто понес колья к барскому дому. А кто-то и за соломой сбегал – усадьбу поджечь, да чтобы хорошо горела. Но барин был не промах. Немедленно черным ходом ускакал верный человек за полицией. И пока мужики орали, вернулся с отрядом солдат, которые, не долго думая, стали палить по разгоряченной толпе. И вот что интересно, сами вроде такие же мужики, да никому не хотелось нагоняй получить от начальства, вот они и старались. Несколько человек полегло на месте, остальные разбежались. Погиб и глупый мужичонка из соседнего села, который волю вовсе не хотел, потому что не знал, как горох сажать. Но побежал по дури со всеми и лег под пулей.

А несколько уездных дворян пили в это время горькую и плакались друг другу, что совсем разорил их указ великого государя, хотя Император, как известно, вне критики, но все же.

И только один щеголь, не вылезавший из-за границы, уверенно щелкнув хлыстом по голенищу, произнес: «Ничего. Проживем. Вот был я недавно в Голландии. Там такие удобрения придумали. Вы только послушайте..» Но никто его не слушал.

Мужики привыкли к барской указке, а баре к холопьему труду. Трудно переучиваться и становиться самостоятельными. А это делать пришлось и тем и другим. Получалось, что и хозяин без своего крестьянина как дитя малое. Не говоря уж об обратном.

 

* * *

 

После отмены крепостного права деревенские выделились в общины. Государство это всячески поддерживало. Так, казалось, было удобно и всем выгодно. Всегда находились вожаки, которые знали, как, когда и что сеять. Совместными усилиями обрабатывали землю, как в стародавние времена, за которые ратовали славянофилы. Вместе выплачивали все недоимки. Если кто-то от работы отлынивал, и наказывали его старым привычным для мужиков способов – розгами. Но некоторые прогрессивные люди, приглядевшись внимательнее в крестьянской общине, начали понимать ее недостатки. Главное было в том, что община никак не стимулировала проявление самостоятельности, изобретательности, да и излишней трудоспособности, наконец. Ведь все было как у всех. И зачем, спрашивается, стараться? По принципу: «Тебе что больше всех надо?» А при интенсивно развивающемся российском капитализме такой подход совершенно не годился. Жили ведь уже не в сонном царстве Тишайшего царя Алексея Михайловича.

Россия и так сильно отставала от стран Запада, и развиваться ей надо было небывалыми темпами. В промышленности так и происходило, потому что, как известно, русские долго запрягают, да быстро едут. Но основной отраслью по-прежнему оставалось сельское хозяйство.

Поэтому многими нелюбимый, но очень упертый в своих идеях, Петр Аркадьевич Столыпин взялся эту общину разрушить. Подошел он к делу кардинально. И разделили свою реформу на три этапа. На первом необходимо было уговорить крестьян выделяться из общин, и для этого надо было создать юридическую и экономическую базу. Что и было сделано с рекордной скоростью. Юридически если крестьянин желал получить отдельный кусок земли, его немедленно выделяли, даже если на то не давал разрешения крестьянский сход. А уж если он хотел жить отдельно, землицы прикупить и хутор, как настоящий барин, на своей земле построить, то тут ему дополнительную землю продавали практически задаром. Это было как раз экономической стороной вопроса. Столыпин предполагал, что рачительные земледельцы, которые решили всерьез стать предпринимателями, быстро своими трудами окупят все затраты государства.

На втором этапе нужно было, чтобы те деревенские, которые работать ни за что не хотели, свою землю продавали тем, кто был готов найти к их земле подход. Тут тоже не встретилось никаких трудностей. Многие рады были избавиться от еще недоплаченных выкупных платежей и сбагрить свою землицу соседу за бесценок, но зато и жить без долгов. Правда, быстро прогуляв вырученные денежки, они не знали куда податься. Но и эта проблема решалась просто. Или идти в город счастья искать. В конце концов, на заводах всегда рабочие руки нужны. Или же, на худой конец, устраиваться батраками к тому же соседу, которому землю продал.

И тут наступал третий этап реформы Столыпина. Не желающим ничего делать, он предлагал ехать на рубежи страны. Целину поднимать. От набегов китайцев обороняться. Но, не бесплатно, конечно, а за весьма приличные деньги, выплачиваемые за этот переезд государством. И вот в этом просчитался Петр Аркадьевич. Те, кто на черноземе ничего делать не хотели, не смогут они тяжелые целинные земли поднимать и с другими народами, которые от их колонизации далеко не в восторге, бороться.

И вот потянулись столыпинские вагоны с мычащими коровами на Восток и на юг страны. Да только потратив отведенные государством деньги, стал народ назад возвращаться. Не по нраву пришлась суровая жизнь. А в центре России их уже никто не ждал. Что же оставалось? Заводы? На них тоже жизнь – не сахар. Но тут вовремя большевики объяснили, что те, кто хорошо работают – они эксплуататоры. Те, кто стремиться что-то изобретать и внедрять – то же. А те, кто пьет горькую или станки на заводах ломает – те угнетенный и эксплуатируемый класс. Так что нашлось применение тем, на кого так надеялся Столыпин, что угомонятся они на границе с Китаем, и Родину защищать будут. Скоро и от Родины один небольшой кусочек остался. А сам Столыпин получил за все свои заслуги (или просчеты) пулю от малоизвестного кому бы то ни было Багрова.

Зато перед самой мировой войной за счет тех, кто на хутора выделился, Россия заняла первое место в мире, как главная зернопроизводящая страна, превзойдя Америку, Канаду, Аргентину. Русские умельцы и специальные сыры, и масло, и колбасу придумали, чтобы не портились при транспортировке в Европу. И вагоны, в которых эту транспортировку осуществлять можно тоже. А в Петербурге население жило настолько хорошо, что недопоставка к завтраку горожанам в течении трех дней заморских устриц казалась настоящей трагедией, о чем и писали все газеты.

Впрочем, и сельские жители не жаловались. Столько мяса они раньше отродясь не ели. Но не получилось двадцати лет покоя. Страна у нас потому что беспокойная.

 

* * *

 

Большевики пришли в революцию на все готовенькое. Конечно, они долго до этого играли в революционные игры. Создали РСДРП, проводили заграничные «пивные» съезды. Посидели даже в тюрьмах и ссылках. Но в целом, ничем не отличались от многих других партий, которые точно так же создавались, митинговали, выпускали нелегальную литературы. И, кстати, порой пользовались большей поддержкой. Во всяком случае, свержение царя и установление республики осуществили вовсе не большевики. Они в то время, если не сидели в тюрьме, то проживали за границей. На какие такие деньги, спрашивается? Неплохо руководить революционным подпольем, путешествуя из Лондона в Брюссель. Из Швейцарии в Германию…. Или из Германии в запломбированном вагоне?

Революционеры, а было их немало самых разных мастей, совершили удивительные вещи с российским менталитетом. Была подорвана, наконец, многовековая вера в доброго царя-батюшку.

А началась эта история еще с легенды про Рюрика, который, якобы, божественного происхождения, поэтому все его потомки, будь они слабоумные или изуверы, все равно на голову выше всего остального быдла. В результате удобства этой версии, и династию Романовых приписали к Рюриковичам. Хотя каждый уважающих себя боярин, на Земском Соборе 1613 года отлично знал, что любимая жена Ивана Грозного Анастасия ПО МАТЕРИ Рюриковна. А вот брат, ее Никита Романович мать имел другую, а значит, и в жилах его внука Михаила Романова кровь иной была. Знали, но смолчали. Так было надо.

Когда разъяренный народ, которого ретивая знать разгоняла плетьми за то, что они пытались отдать челобитную царю, ворвался в Кремль, много погибло министров. Но царя-батюшку, который, про все эти злоупотребления знать не знал, никто не тронул. Но надо было помнить том народном гневе еще в далеком семнадцатом веке прежде чем отдавать приказ в кровавое воскресенье в мирную толпу стрелять. Люди были уже не те. Царь Освободитель им личную свободу дал, так его за это убили. А Николай II, разрешивший свободу печати, получил обилие карикатур, на которых он, родимый изображался со снятыми штанами. В этой самой свободной прессе. И начало потихоньку, исподволь, доходить да народа: а царь-то такой же как все мы. Так что же мы с ним церемонимся?

Толпа не знает удержу ни в поклонении, ни в ненависти. И никто не разбирается и не дает себе время подумать. Для чего? Да просто, чтобы быть людьми. Вот ликвидировала власть новой династии Романовых маленького «воренка». Именно ликвидировала. Потому что все отлично знали, что никакой он не внук Ивана Грозного. Но стоит только зародиться легенде – и это уже угроза не только престолу, но и стабильности в стране. А допустить этого, да еще после стольких лет смуты, никак было нельзя. Потому что именем его обязательно воспользуются нечистоплотные люди, рвущиеся к власти.

Ведь, в конце концов, убил по-тихому Генрих VII английский малолетних принцев Эдуарда и Ричарда, свалив всю вину на ни в чем не повинного их дядю, павшего короля горбуна Ричарда III. Плохо это? Безусловно. Но стране была возвращена стабильность. И не будем заниматься демагогией о слезе ребенка. Или лучше вспомним слезы всех детей, которые были пролиты в Англии во время пятидесяти лет непрерывной гражданской войны. Поэтому и Романовых, решивших публично, чтобы все видели и другим рассказали, казнить малыша. Потому что отныне никто не мог сказать, что царевич снова жив. Власть понять можно. А народ? Тот народ, который весело закидывал плачущего ребенка тухлыми яйцами и гнилыми яблоками? Вы этот народ понимаете? Принимаете? Тогда объясните мне, я постараюсь понять тоже.

Вот и в революция 1917-го года, когда бедняки, лентяи и дураки оказались главными. И кто был ничем смог стать всем, народ резко «прозрел» и возненавидел столь лелеянного батюшку царя. Хотя он ведь каким был, таким и остался. Не лучше и не хуже.

А дальше большевики с этими лентяями и бедняками новое государство строить начали.

 

* * *

 

Придя к власти, большевики начали образовывать народ. Зачем, вот вопрос? Ведь вешать лапшу на уши гораздо лучше безграмотным. Но сразу после революции было еще много случайного и непоследовательного. Тем не менее, без всякой иронии, величайшим достижением можно считать, пост революционные ликбезы.

Иначе как командно-административным методом невозможно было заставить народ учиться. А ведь царская власть прилагала для этого немало усилий. Сначала Екатерина II открыла бесплатные школы для народа. ( Уж не будем говорить про усилия Петра Великого. Это вообще вне категорий).

Александр II разрешил поступать в гимназии всем без разбору. Картину, правда, слегка подпортил разозленный убийством отца Александр III, запретив учиться в гимназиях «кухаркиным детям». То есть прислуге. Но положение решил исправить генерал Шанявский, открывший на свои деньги университет, и разрешивший бесплатно учиться тем, кто хочет, без предыдущего свидетельства об образовании.

К слову сказать, крепостное право для желающих выбиться в люди, было не помехой. Можно вспомнить неграмотного Ломоносова, в валенках с обозом пришедшего в академию. Или патриарха Никона, который происходил из мордовских крестьян, то есть, низшей касты. Но тех, кто учиться не хотел, было куда больше. Крестьяне еще иногда давали «образование» в размере трех классов церковно-приходского училища своим сыновьям. Или старшему сыну и старшей дочери. А они уж научат остальных грамоте, если тем надо будет. И тут большевики загнали всех в школы от мала до велика. Но быстро опомнились и учить стали чему надо – то есть быть политически грамотными, а не образованными. Разница велика. Поэтому ненадолго забытый, но такой уютный и привычный культ вождя, вскоре вернулся. Как же без него? Надо же за кем-то идти, чувствовать его надежную руку, понимать, как слепцы, что идешь в правильном направлении. Ведь есть поводырь. Даже если он ведет на бойню. А то, что теперь сами могут стать вождями, это как-то забылось. Куда нам. Ведь активно внедрялась идея, что незаменимых нет. Что все винтики. Но почему-то не казалось, что ОН, единственный и любимый тоже может оказаться вполне заменимым. Опять поползли глупые идеи об особенности вождей, их прекрасно озвучил Никита Михалков, который рассказывал, что в детстве он считал, что « у вождей нет пиписьки».

Вот и сейчас вроде демократия, выборность, которой так добивался сын часовщика Жан-Жак Руссо. А народ все равно идет голосовать за того, чьи портреты на майках. И еще на тортах. А когда такие торты покупают, настырные журналисты подбегают с камерой: «И Вы будете ЭТО есть?!»

И задает народ вопрос, а кто виноват в трагедиях: взрывы домов, захваты заложников? Разве ответ не очевиден? А спрашивают искренне. Значит, и правда не понимают. Так зачем же их всех большевики в школах учили?

 

* * *

 

«Народ проснулся» - заметил Архангел-Михаил, указывая на многотысячную толпу, горланящую на площади. «Надолго ли проснулся?» - хмыкнул, отлично знающий продолжение этой истории, Звенислав. «Наш народ как медведь, разбуженный во время зимней спячки. Его насильно пробудили, он разозлился и пошел все крушить. Но уже очень скоро он снова завалится спать и уже ничто его с места не стронет» «А разве у других народов иначе?» - поинтересовался Архангел. «Смотря у каких народов. Есть те, которые готовы свою власть каждые две недели менять. У них вечная нестабильность. Есть и другая крайность, ты в Голландии был?» «Не приходилось. Ты же знаешь, когда я свободно летал, никакой Голландии еще не существовало. А потом я был вынужден много тысячелетий караулить нашего общего друга.» «Так вот, Голландия, казалось бы, идеальная страна.» - начал Звенислав: « Там просто нет тех проблем, которыми так богата современность. Например, наркомания, с которой во всем мире столь активно и абсолютно безуспешно борются. Ты заходишь в голландский кафе-шоп, и тебя вежливо спрашивают: «Вам кофе или наркотики?» И если наркотики, то в каком виде? Можно в булочке, можно в пирожном. Можно покурить. И я там, тем не менее, не видел ни одного невменяемого наркомана. Все культурно покурят и пойдут заниматься своими делами. А уж те, кто сидит на героине ( есть и такие, не без этого), те знают, что если не могут достать дозу, то не надо грабить прохожих, потому что рано утром в определенные места приезжает «Скорая помощь» и им колют метадон. Наркоманы, правда, уверяют, что он значительно хуже героина, но зато именно с его помощью как раз и отучают от наркотиков. … Или, например, другая проблема – проституция. В Голландии немыслимо встретить грязных, спившихся, с венерическими заболеваниями женщин, которые прячутся от милиции и которых пасут сутенеры. Если ты покупаешь такую, нет никакой гарантии, что ты в лучшем случае не заразишься, в худшем, тебя же еще не ограбят или убьют, заведя в злачное место. Проститутки на улицах «Красных фонарей» удивительно красивы ( всякие мисс мира перед ними просто меркнут) и держаться с невыразимым достоинством. Они абсолютно не стесняются своей профессии. Считают себя лекарями, так как оказывают помощь страждущим. Все культурно и под контролем государства и общества. Я уж не говорю о голландских тюрьмах, которые на порядок выше любого нашего элитного санатория. При этом заключенные искренне стыдятся содеянного.» «Так что же тебе не нравится?» - заинтересовался Архангел. «Нация эта мертвая. Представь таких сытых буржуа на какой-нибудь не то что революции. Войне. Будут они свою страну защищать? Сомневаюсь. Поскорее капитулируют, чтобы выторговать наиболее мягкие условия и продолжать жить привычной жизнью, а не рисковать ей и терпеть лишения. Про таких еще Александр Македонский говорил, что хорошо воюет только голодные. А там где разврат и пресыщенность, тем скоро придет конец и их завоюют варвары… Вот он и завоевал пресыщенную Персидскую империю. А персидского царя Дария сдало его же окружение. Александр все удивлялся, зачем царю нужно столько даже не наложниц, это еще ладно, а флейтисток? Все они шли в числе свиты, как будто не на войну, а на прогулку.»

«Так что же насчет России» - вернул Архангел Звенислава к действительности. «В России перестройка. Народ побурлит. Помитингует. Скоро на прилавки вернуться продукты. Некоторые наживутся и станут богатыми. Других эта перестройка разорит. Они озлобятся и будут как всегда бурчать на кухнях. Но только единицы воспользуются предоставленным правом делать что-то для своей страны. Остальные же, как всегда будут ждать, когда им скажут, куда идти, что делать. Чьи портреты нести на демонстрацию. А пока этого указа нет, потихоньку будут спиваться и поджигать как в старые, «добрые» времена усадьбу соседа, который решил выстроить ферму и их же, дураков, на работу взять. И платит им хорошо. Но как же на буржуя работать. Тем более, что он сам из их же села. Вчера со всеми босиком бегал, а теперь на «Мерседесе» ездит. Обидно. Ну, не хочешь работать на хозяина, казалось бы, сам стань хозяином. Изобретай. Совершенствуй. Работай. Вкалывай. Но нет. Лучше пить горькую и жаловаться, что им власть «не дала и не сказала». Вот, собственно и все.» - закончил Звенислав.

 

* * *

Есть Родина – знакомое понятье.

Мы любим лес, туманы, города.

И как непоправимое проклятье,

Она со мной останется всегда.

 

Я буду помнить Ниццу и закаты.

Лазурный берег, Рим и Колизей.

Над Альпами гремящие раскаты.

Стамбул, Каир, покинутых друзей.

 

Но только те знакомые березы,

И солнца луч, что в окна проникал,

Останутся, как пролитые слезы,

Когда весь мир со мною умирал.

16 мая 2005.

Русский специалист по биохимии с удовольствием отхлебнул из кружки отличного немецкого пива. Он уже четвертый год пребывал в Германии. Должность у него была вполне мирная, заслуживающая уважения. Немцы, впрочем, не скоро привыкли к русскому. Они делано улыбались, были готовы к сотрудничеству с коллегой, даже приглашали в гости, но отношения не клеились. То ли связано это было с немецкой природной замкнутостью, то ли с тем, что гость оставался чужаком. Да еще каким чужаком – из страны, недавно оккупировавшей Германию. Из государства – победителя.

Иногда Дима даже готов был впасть в отчаяние. Так тяжело приходилось приспосабливаться к немецким нравам и привычкам. Например, чего только стоит их манера ложиться спать одновременно с курами. И вставать на заре. Или даже когда они пили пиво, они соблюдали не просто умеренность, а даже какое-то издевательское ограничение. Нечто подобное он видел в Финляндии, где практически сухой закон. Тогда его на полном серьезе бармен спросил: «Вам пива пятьдесят грамм или сто?» Дмитрий потом долго рассказывал это друзьям в качестве анекдота.

Здесь, казалось бы, в весьма любящей уж по крайней мере пиво, стране, было то же самое. «Может, они только со мной так себя ведут?» - думал Дима, прикидывая, как бы лучше раскрутить знакомых на нормальное время провождение. Он ссылался на скуку по родному дому, на одиночество, бил на жалость и немцы, которым поручили опекать зарубежного коллегу, были вынуждены потакать некоторым его капризам. Дима начал ходить с ними в заведения, которые в основном посещали иностранцы, там, кстати, он часто встречал своих соотечественников. Он бы с радостью послал к чертовой матери всю эту педантичную немчуру, и по-настоящему гульнул с ребятами туристами из России. Но нельзя. Немцы надолго, если не навсегда это запомнят, и тогда прощай задание. Больше всего Дмитрия злил строго заведенный, иногда, казалось, вопреки всей логике, немецкий порядок. Вот, допустим, когда они совместно ставили эксперимент над одним биологическим раствором, Дима сказал коллеге, что заметил, что данный раствор действует лучше охлажденным. «Я.Я.» - радостно закивал немец: «Мы тоже это заметили.» И он побежал ставить раствор в холодильник. Но уже через минуту вернулся и, с виноватой улыбкой, поставил раствор обратно на полку. «В чем же дело?» - поинтересовался раздраженный Дима. «Там написано: хранить при комнатной температуре.» - прокомментировал немец. «Это называется – не верь самому себе.» - подумал Дмитрий, но сдержался и немцу не нахамил. Не затем он здесь, чтобы доказывать свою правоту. Ему нужно как можно скорее стать своим. Но это оказалось гораздо труднее, чем казалось вначале. И все же, все же… Сейчас он мог констатировать, что достиг некоторых успехов. Все чаще одинокий и грустный коллега, который жил в коттедже неподалеку, стал приглашать его в гости. На столе начали появляться не только наперсточные дозы пива, но и более серьезные напитки и чаще его новый приятель начал жаловаться на свою неудавшуюся жизнь. По пьяни, он однажды рассказал о неудачной любви. И было это, где бы Вы думали? В Советском Союзе, когда он, еще совсем желторотый, приехал в Москву на экскурсию. Из туманных объяснений немца, Дмитрий понял, что девушка была валютной проституткой, но влюбился он без памяти, и с тех пор так и не женился.

Подружился Дима и с типичной добропорядочной немецкой семьей. Фрау с ее двумя дочерьми на выданье, всячески привечала гостя, хотя и знала, что где-то в России у того есть семья, и они вот-вот переедут сюда, в Германию. Отчаявшаяся женщина отлично понимала, что у ее, на редкость уродливых дочек со смехотворным приданым, очень мало шансов найти себе пару. А замученный проблемами тянущих из него деньги дочерей, отец этого семейства, как-то признался Дмитрию, что жена и дочери как будто сговорились и постоянно твердят о пластической операции. Одной на нос, другой, чуть ли не на все части тела. И что, спрашивается делать? Хоть продавай секреты какой-нибудь иностранной державе. Дима разговор, конечно же, записал на диктофон. В любом случае, им можно будет воспользоваться. Отличный кадр для вербовки. Если же, протрезвев, от всего откажется, следует пригрозить передать пленку с записью разговора в соответствующие службы самой Германии. Тогда он и с этим заработком проститься.

А Вилли, провожая доброго, проникшегося его проблемами, гостя, смотрел на него такими собачьими глазами, что Дмитрию на секунду стало не по себе. Вот, он, русский разведчик во враждебной ( хотя почему враждебной, война-то закончилась) стране, грубо влезает в человеческие души, как искуситель Мефистофель. Заманивает, увлекает, вызывает на откровенность, прикидываясь добрым дядюшкой, а на самом деле, он предает этих добродушных, немного смешных и напыщенных, но по-своему, неплохих людей. Пользуется их человеческими слабостями, их доверием по отношению к нему, которое, наконец, через несколько лет жизни здесь, появилось. Они уже не видят в нем чужака, он кажется им добрым, надежным, именно тем, кому можно поверить секреты. Ведь у русских широкая душа. Расскажи такое немцу, сразу вся округа перестанет с тобой здороваться. А милый Дима так сочувственно кивает и подливает, подливает. «У всех этих людей тоже есть душа, любовь, близкие. Они не виноваты, что родились в иной стране, чем та, которую привык любить и считать своей Дмитрий. И они тоже в некотором роде, патриоты, только уже своей Германии, и разве можно их за это осуждать? Да и что такое Родина? Дмитрий неожиданно для себя ощутил, что привязался к этой вначале показавшейся такой чопорной и враждебной стране. Он привык к сытой спокойной жизни и не очень рвался теперь, как вначале, возвращаться к российским проблемам и вечным катаклизмам. Он неожиданно припомнил давний разговор со своим старым другом, которого он тогда упрекнул в отсутствии патриотизма. «А что для тебя Родина?» - спросил тогда тот. «Как?» - растерялся Дима – «Моя страна. В которой я родился. Которая меня вырастила. То, за что наши солдаты проливали свою кровь» «Смоленск для тебя, значит, Родина?» - вкрадчиво поинтересовался друг. «Ну, конечно.» - уже чувствуя подвох, ответил Дима. «А Хельсинки?» «Хельсинки нет. Это же Финляндия.» «Но ведь и там лежат кости русских солдат, которые завоевывали ее. Она была в составе российской империи.» «Ну, ты махнул. – фыркнул Дима – Это же еще при царской власти было» «А представь, что Смоленск тоже станет чужим городом. Ведь отняли у нас его как-то поляки. И надолго.» «Вот этого и нельзя допустить» - горячо возразил Дмитрий. «Ну, а Грузия? Прибалтика? Варшава?» - продолжал настаивать друг: «Что если наши дети или внуки когда-то скажут: я был за границей. На Украине.» «Не может этого быть.» - сказал тогда с уверенностью Дмитрий и сейчас припоминал этот разговор, рассуждая, почему он предает человека, ставшего ему другом и раскрывшего свои тайны ради того призрачного клочка земли, которому нет дела, чьи кости в нем лежат. Да и кости его деда, кстати сказать, теперь на Украине, в которую скоро без загран паспорта не въедешь.

Так думал Дима, а ноги сами несли его докладывать вышестоящему начальству, что задание, наконец, выполнено, и глупый враг попался.

 

* * *

 

Немолодая ухоженная женщина сегодня торопилась. Она должна была во что бы то ни стало сегодня первой попасть в церковь. Как же, ведь вербное воскресенье. С раннего утра она запаслась святой водичкой и теперь шла освящать вербу. Она с суровым видом прошла мимо канючивших нищих и вошла в храм. Церковь была старообрядческого образца. Но женщина этого не знала. Ибо, если бы узнала, ни за что бы туда не пошла. Она строго соблюдала все каноны. Вот только разбиралась в них плохо. Народу было еще немного. Она исповедовалась батюшке. Хотя, собственно, исповедоваться было не в чем. Жизнь ее свята и праведна. Наполнена благими делами. Она постоянно поучает молодежь, следит за правилами поведения, которые должны соблюдать жильцы вверенного ее попечению дома. Кому следует, говорит комплименты, тем, кто плохо себя ведет, например, включает громко музыку, грозит выселить. Жизнь насыщенна и полна забот. Вот только в последнее время на нее сваливаются несчастье за несчастьем. И за что Боженька так наказывает? Недавно дочь сломала ногу. Пришлось ездить к ней в больницу, а годы уже не те. Но хуже всего, что внучка, которую она так старательно опекала, совсем отбилась от рук. Пока девочка училась в школе, она не давала ей возможности ни секунды находиться вне строгого контроля. До последнего дня – выпускного вечера, сопровождала ее в школу, контролировала знакомства, проверяла, где внучка была, чем занималась, что читала, какую музыку слушала. Не допускала ненужных подруг. Столько она вложила сил! Постоянная забота, ни минуты отдыха. И вот благодарность! Стоило девочке закончить школу, и она категорически отказалась жить с бабушкой. Вот неблагодарная! Ну, что ж, вычеркнем ее из своей жизни. И когда добродушная соседка поинтересовалась здоровьем Вики, прилежная прихожанка аж взвилась: «Ничего про нее не знаю! И не спрашивайте меня больше!» Так, что соседка отшатнулась и поспешила ретироваться. А потерявшая смысл жизни женщина начала с того момента крепко попивать. И в этом грехе она и исповедалась сейчас доброму батюшке. Хорошо, что строго он ее за это не журил и дал возможность причаститься. Поэтому возвращалась прихожанка в приподнятом настроении. Входя в подъезд, она столкнулась с двумя соседками и строго поинтересовалась: «А вы уже были в церкви? Непременно идите. Я уже была раньше всех.» - с нескрываемой гордостью добавила она. Мальчишка, пробегая, не закрыл парадную дверь, и она наорала на него, чем несколько испортила себе настроение: «Какие противные люди живут у нас. Говори им, закрывайте дверь, как будто им самим это не надо» - ворчала она про себя. Тут под окном сработала сигнализация у машины, и ей пришлось бежать разбираться с тем хамом, который взгромоздил свой Джип прямо на тротуар. Хама, правда, она не нашла, зато встретила молодую соседку с верхнего этажа, и закричала, не сдерживая уже гнева: «Ты не знаешь, какой негодяй поставил здесь эту машину?» И пнула ногой по колесу. Девушка, поспешив сказать, что не имеет понятия, быстро исчезла. Недовольная женщина снова вернулась в подъезд и тут заметила, что кошка, которую она столько раз гоняла, и которую, несмотря на все ее грозные отповеди, глупые соседи подкармливали: «Писала же им на подъезде, что нельзя кормить крыс. Они кошку якобы кормят, на самом деле, крысы это доедают», так вот, теперь эта кошка еще и котят родила. Это уже не лезло ни в какие рамки. Она схватила слепые пищащие комочки, и несмотря на отчаянный протест мяукающей и бегущей за ней кошки, отнесла на помойку. Брезгливо вытерев руки, она, наконец, вернулась домой. За такой славный денек после причастия не грех и кагорчика немого выпить. Но не знала она, что из окна одна соседка видела, как она поступила с котятами. И не успела добрая женщина выпить во славу Христа и одной рюмки, как ей позвонила молодая нахальная особа и не терпящим возражения голосом, начала ее, пережившую блокаду, отчитывать за котят. «Ах ты, соплячка, негодная, - подумала про себя женщина, но вслух не сказала. Было что-то в голосе девушки, что заставило ее принять позицию защиты. Да и нельзя забывать о связях той молодой нахалки с прокуратурой. Поэтому она сладко пропела: «Что ты, дорогая! Чтобы я котят? Да кто тебе такое мог сказать? У меня самой был кот, когда я девочкой жила в блокадном Ленинграде. Так соседи его сварили. Представляешь, какой у меня шок был?» Девушка смутилась и, сказав, что, видно, что-то перепутала, повесила трубку. Вот теперь можно, не спеша поглядывая на иконы, развешенные по всему дому, и пригубить рюмочку, другую. А батюшка, он поймет. Она ему не в первый раз в этом грехе каялась. Да и грех ли это? Не даром же сказал святой равноапостольный князь Владимир, что радость жизни Руси в питии.

 

* * *

 

Отец Пантелеймон так же тропился. Ему хотелось поскорее закончить все церковные дела, а тут как на грех, привязался служка, с какими-то просьбами относительно двоюродного брата. Святой отец не сдержался, и рявкнул что-то совсем не в своем, обычно кротком духе. Даже припозднившиеся работники церковной лавки, две пожилые женщины, удивленно переглянулись. Это совсем не было похоже на обычно доброго батюшку.

Быстро напялив под рясу модные джинсы, священник сел в свой потрепанный Фольксваген пассат. Давно надо бы сменить машину, а то ездит как оборвыш. В соседнем приходе отец Григорий уже на смех поднял. Но ничего не поделаешь. Доходы не велики. Приход не большой, прихожане жадные, а внук недавно на день рождения выканючил таки новенький Мерседес. Но ничего, скоро дела пойдут в гору. Вот только нужно торопиться. Приедет старый друг. Хоть он и плохо разбирается в бизнесе, да это к лучшему. Зато ничего у святой церкви не сворует.

Отец Пантелеймон остановился у двухэтажного особняка. Это было что-то типа дачи для отдохновения души. Самому постоянно приходилось жить на глазах прихожан в жалком покосившемся домишке. Сюда он наведывался не часто. Но сейчас был именно такой случай.

Друг уже приехал. Ждал, попивая белое вино и закусывая фруктами. Расцеловались. Давно не виделись. Приятельствовали когда-то вместе, когда заканчивали ВУЗ, теперь судьба развела. Миша подался в телевизионщики. В какой-то момент стал даже самым престижным журналистом в стране. Но ничто не бывает вечно. Власть сменилась, и остался друг без работы. В начале не верил, что его, чьи передачи с замиранием сердца смотрела вся страна, могут просто выбросить на помойку. Обивал пороги новой администрации. Но когда ему в сотый, наверное, раз, доходчиво объяснили, что он со своими идеями, уже вчерашний день, загрустил. Ударился в преподавательскую деятельность. Но когда на деньги профессора семью прокормить можно было? Разве что в советские времена. И вот тут неожиданное приглашение от приятеля, давно связавшего себя нерушимыми узами со святой матерью – церковью. А зачем, собственно, позвал? Миша никогда особенно верующим не был. На проповеди ходил редко. Причащался как придется. Пост не соблюдал.

Но друг Виталик, а ныне отец Пантелеймон под вино да закусочку не спешил раскрывать свои карты. Первый день прошел под лозунгом: «Ты, Миша, лучший верующий, чем все мои прихожане, вместе взятые.» Когда же Миша решил поинтересоваться, с чего бы такая милость, батюшка охотно пояснил: «А они все фарисеи. Приходят. Молятся. Свечки ставят. Пост соблюдают. Исповедаются. Да только о большинстве своих грехов они даже не подозревают. Думают, что каяться надо лишь в грехах земных, мирских. А что в душах у них делается? Злоба, да ненависть. А ведь еще блаженный Августин учил, что прежде загляни в помыслы свои. Покайся в том, что еще не совершил.» Друг Михаил, казалось, слушал с интересом, но вскоре после обильного возлияния, потянуло его в сон. Привычка у него была не то что у святого отца, тот на все праздники привык поглощать покрепче, да побольше, а на ногах все равно оставаться. Пришлось отцу Пантелеймону устраивать своего гостя на ночлег раньше запланированного. А на утро засобирался тот домой. Молодая жена ждет. И то верно, женился недавно Миша на девочке, что ему во внучки годится. Был он тогда во всем зените своей славы. А теперь, конечно, за женой пригляд нужен. Но отец Пантелеймон оказался непреклонен: «Столько не виделись, а ты даже не погостишь у меня как следует.» И снова давай наливать. Дня через четыре, когда гость уже опух и соображал плохо, святой отец решил, что пора переходить к главному. К цели, ради которой вызвал он старого друга на свою дачу.

Чтобы немного передохнуть от вионпития, пригласил он приятеля на природу. Тот был рад радешенек перерыв сделать, не привык пить такими дозами. На солнышке среди виноградников разморило. Виноградная лоза так и вилась, и не было ей конца и края. «Это откуда такое богатство?» - недоумевал Михаил. «Как же? Святой церкви принадлежит. Чем, как думаешь, прихожан причащают?» - усмехнулся отец Пантелеймон. И вот, устроившись в тенечке, изложил он, наконец, свою заветную мечту: создать сеть небольших заводиков по перегонке.. нет, не вина, не кагора, а водки. Да, обычной виноградной водки. О роли в этом святой церкви он деликатно промолчал, так же как и о том, кому деньги поступать будут. «Сам понимаешь, не могу я это предприятие возглавить. А ты – самая подходящая кандидатура.» - попытался закончить свою речь отец Пантелеймон особенно убедительно. Вопреки его ожиданиям, друг Миша не начал удивленно расспрашивать, как же так, что священник такие вещи предлагает. Нет, отнесся он спокойно. Ни на секунду не усомнившись в порядочности друга . Водку гнать? Ну и что? А как жить, если бизнесом не заниматься? Так и церковь не выдержит, даже если все время поститься будет. Сомневался Миша только в одном, хватит ли на то его скромных способностей. Ведь бизнесом он никогда не занимался. А деньги с другой стороны нужны. Семья совсем достала. Внуки, дети, всем что-то нужно. Все привыкли к обеспеченной жизни, и теперь права качают. «Ладно, я подумаю.» - под конец согласился он, с чем и был отпущен с миром из длительного плена в резиденции батюшки.

А сам отец Пантелеймон вернулся окрыленный. Наконец, мечты его начинают сбываться! На радостях отпустил нескольким усердным прихожанам грехи, не наложив епитимьи. И ходил несколько дней сияющий, словно решил перейти в черное духовенство, где ему давно пост архиепископа обещают.

Но недолгой была его радость. Позвонил перепуганный друг Миша и пролепетал, что узнал он, что за такой бизнес не редко и убивают. Батюшка-то не на виду будет, а вот он, генеральный директор… Как не увещевал отец Пантелеймон, ни в какую. Плюнул святой отец, пошел домой и впервые в жизни надрался до зеленых чертей, каковые по идее, вовсе не должны являться святому человеку.

 

* * *

 

На патриотической трибуне заунывно продолжался осточертевший уже всем митинг. Второй час выступавший оратор, нудно зачитывал, нацепив на нос очки, о том, что страна должна избавиться от инородной нечисти, которая отнимает у нас рабочие места, обогащается за наш счет. И создавалось впечатление, что из-за кучки каких-то злодеев, которые при этом дураки, (потому что мы-то умные), наша жизнь не сложилась. Они у нас, эти идиоты, все отняли. А мы – умные, не смогли за себя постоять. Все дело не в нашей тупости и лени, нет, просто есть несколько людей с определенными фамилиями, которые представляют собой мировое зло. И когда мы их уничтожим, будем жить как у Христа за пазухой. Не думайте, что народ реагировал достаточно вяло потому, что не был согласен. Дудки! Девиз: «отобрать и поделить» беспроигрышен во все времена. Он прекрасно действует на всех бездельников и проходимцев без единой извилины в голове. Но дело в том, что оратор уже успел достать всех этой идеей, за много лет он слишком часто повторял ее, за неимением другой, но ни разу не сказал, куда конкретно сейчас надо бежать, чтобы отнимать и делить. Все это сборище называлось «митингом патриотов».

Но вот засыпающий народ слегка оживился: на трибуне появилась молодая, коротко стриженная девушка. Пока это лицо еще было неизвестно, и непонятно, кто ее допустил до микрофона. Однако, взяла его она весьма уверенно.

«А что это вы все рты-то пооткрывали?» - неожиданно звонко выкрикнула она. Народ зашевелился, кто-то засвистел. Ну, конечно, баба на трибуне, да еще говорит в таком тоне!

« Да, я к вам обращаюсь!» - продолжала она: «Думаете, вы самые умные? Самые смелые, великие? Что вы единственные, кто знает правильную дорогу? Что вы – патриоты, наконец? Что Родину свою любите?»... - Она сделала эффектную паузу: «Тогда почему же вы собрались здесь как стадо баранов?!» Толпа разразилась громкими проклятиями. Но юную ораторшу это не смутило: «Похоже, здесь собрались одни двоечники и неудачники.» - насмешливо проговорила она. На трибуне засуетились. Кто-то пытался отнять микрофон, но девушка шагнула к краю площадки: «Разве вы не знаете, что национальная ненависть ведет к гибели? Что именно поэтому проиграл войну Гитлер? Что красивые факельные шествия обернулись против него тем, что сплотились, увидев угрозу, даже непримиримые враги?! … Мы живем в многонациональной стране! И наша сила в единстве! И кто говорит вам, что надо бить тех, у кого глаза или волосы другого цвета – это они ваши враги. Потому что такие ораторы выполняют вражеский заказ. Врагам надо нас разъединить! Или такие лидеры просто ослы и их используют. Вы хотите гибели нации? Так легко побить соседа! Но попробуйте побить НАТО! Слабо? Можете только пиво пить и выпендриваться своей исключительностью. Вы такие великие, но у вас все отобрали идиоты. А зачем отдали? Почему митингуете? Почему не работаете? Где мозги этой великой нации? В водке утонули?!» Толпа уже орала не переставая. Но девушка не унималась, ее, казалось, не пугало ничто: «Мы – великая, сильная нация! Так давайте это докажем! Мы умнее! Мы создадим лучшую науку! Мы объединимся и не позволим нас стравить! Вместе – мы сила!» - скандировала она. И уже кто-то начал выкрикивать вместе с ней, но метко пущенная в висок бутылка от пива навсегда прервала это несвоевременное выступление.

Народ расходился, несколько протрезвевший и ничего не понимающий. А партбоссы, помогая накрывать хрупкую фигурку белой простыней и заталкивать носилки в «Скорую помощь», недоумевали: «А кто ее пустил-то? Не знаю, надо у руководства спросить.» «У кого? А сам ты кто?» И т.д.

Все шло как надо и ничего не изменилось и не всколыхнулось в этом запрограммированном болоте.

 

* * *

 

Мне не хочется жить.

И, похоже, так было всегда.

Мне не хочется жить.

И, я думаю, это судьба.

 

Не изменит меня

Мимолетный прекрасного миг.

И до судного дня

Не умолкнет отчаянья крик.

 

Пролегли сто дорог,

Но на каждой сомненья и боль.

И мы видим порог,

Где земная кончается роль.

 

Как прекрасны сады,

Ароматы цветов и закат.

Только это не ты

Возвратишься с победой назад.

8 июня 2005.

 

Море лениво лизало прибрежные скалы. Брызги красиво светились в отблесках заката. Но стоявшая на камнях амазонка не сдерживала слез.

Звенислав и Михаил материализовались без приглашения в ее замкнутом мире, в котором давно уже вымерли все дикие коты, не радовали глаз певчие птицы и, разумеется, уже несколько столетий не обитало ни одной воинственной девушки, кроме их богини, которая сейчас с тоской следила за полетом чаек и вечерами вслушивалась в пение сирен.

При том, что она сама создала себе такой мир, она была абсолютно несчастна. Этот странный факт и хотел прояснить Звенислав, прибывший на этот, полный страдания, остров. Девушка, казалось, немного оживилась при их появлении. Возникла скатерть-самобранка, шампанское пенилось не хуже морского прибоя, и было оно сладким. Но богиня амазонок радовалась всего мгновение. Потом опять залилась слезами. «Да что же это такое!» - не выдержал Звенислав: «Ты сама создала свой мир. В начале, вспомни, все шло прекрасно! Твои девушки воевали с кентаврами, потом с мужчинами. Наконец, их признали и зауважали во всей Вселенной и они начали потихоньку отходить от феминистского движения и создавать семьи» «Да, а некоторые подались в путешествия за приключениями. Охота на драконов, например. Или спасение мира.» - добавил Архангел-Михаил. «Так в чем же дело? Почему ты одна? Что тебе стоит наделать новых девушек? И лепи из них все, что пожелаешь!» - продолжал молодой бог-экспериментатор. В это время морской котик высунул любопытную морду из воды, смешно поводил усами и снова нырнул.

«Наверное, лучшая религия – это буддизм» - без всякого перехода брякнула амазонка. Боги удивленно на нее уставились, ожидая продолжения. «Конечно, – шмыгнув носом, продолжала девушка - это и забота о всех живых тварях, и .. небытие» Бои онемели. «Что же в этом хорошего?» - первым подал голос Михаил-Архангел: «Вот я уже не помню, сколько тысячелетий существую, а в небытие мне как-то не хочется» «Потому что ты – толстокожий. Тебе и Люцифера не скучно было сторожить тысячелетиями». «Ну, скучно все же стало.» - нахмурился недовольный Архангел. «Так почему же ты все-таки одна?» - допытывался Звенислав: «Тебя никто не неволит. Ты не обязана с девчонками возиться. Хочешь, заведи себе мужской гарем. Ты же – богиня. Все можешь. Нет, сидит здесь одна и, главное, страдает. Ладно бы, счастлива была в своем одиночестве.»

«А я разочаровалась в людях. И в мужчинах, и в женщинах.» - высказала давно накипевшее богиня. «Вот послушайте, что я думаю о людях и их психологии.» - боги пригубили еще шампанского и приготовились слушать.

 

* * *

 

«Что собой представляют люди?» - начала богиня амазонок, попробовав пенистого напитка. «Вот, например, они до сих пор верят в чудеса, типа непорочного зачатия, и для того, чтобы быть святым, не достаточно быть мудрым. Нужно доказательство «чудес». Но что такое чудеса? Это технические новинки? Ибо, для первобытного человека чудом станет обыкновенная зажигалка. Боги у людей жили сначала на Олимпе. Потом, когда люди туда добрались, чтобы не разочаровываться в высших силах, как таковых, их перенесли на небеса. И что же? Изобретают самолет. Проходят сквозь облака и ни одного бога… И теперь, весьма интеллигентные люди, теоретики и практики, физики и лирики продолжают верить в определенные высшие субстанции…. А некоторые даже в то же пресловутое непорочное зачатие, или еще в воскресение. Это доказательство божественности. Но доказательством должна быть великая, правдивая и творящая добро вера. А не костры инквизиции. Потому что тогда и подлец, совершивший чудо, но казненный за бандитизм, может быть обожествлен. И люди не понимают, что есть разница между физическими родителями, которые дали телу жизнь путем слияния спермы с яйцеклетками и жизнью духовной. Что принято называть душой»

«Ладно, что ты нам прописные истины рассказываешь.» - фыркнул Архангел, уставший от этой болтовни и сделал незаметный жест, задерживая солнце на горизонте - не философствовать же под звездами. Михаил очень не любил ночь. После того, как вечность провел в ней, сторожа их общего друга Утреннего света. «Я тебе и другую прописную истину расскажу.» - огрызнулась богиня: «Я пришла к выводу, что люди, которых Звенислав хочет сделать богами, ими никогда не станут» «Это почему же?!» - возмутился Звенислав: «А ты, например? Помнишь, кем была?» «Я – исключение.» - отмахнулась богиня: «Таких как я и ты практически нет. Потому что люди делятся на МУЖЧИН и ЖЕНЩИН, понимаешь?» «Нет.» - хором ответили обескураженные боги. «Ну, это же просто. Почему «Коран» не считает женщин людьми? Потому что женщины в общей массе не стремятся к великим свершениям. Преобразованиям мира. Они ведут себя как животные – размножаются, заботятся о потомстве. Это у них вполне понятный инстинкт самосохранения. Оттуда и некоторый потребленческий сволочизм. Они стремятся обеспечить свое потомство на всякий случай. А вдруг самец умрет или бросит ее. Это заложено в веках. И все это понятно. Ведь предохранений не было. Иначе не было бы размножения. Женщина во время беременности ослаблена, потом тоже. И ей надо заботиться о детеныше. А у мужчин – другое. У них работает в разное время то верхняя часть, тогда они способны сражаться за мир, и нижняя, когда они окончательно превращаются в животных, не соображают, что делают, а когда пыл угасает, стремятся унести ноги.» «Так что ты предлагаешь?» - поинтересовался Звенислав. «А в том-то и дело, что ничего. Тут ничего не сделаешь. Если только детей в пробирках выращивать искусственным способом и оплодотворять так же. Мужчин лишить похоти, женщины избавятся от необходимости заботиться о детях. Тогда они смогут стать богами и думать о мире, а не о, простите, трахе. Потому что они ведь не представляют себя со стороны, насколько омерзительно выглядит это пыхтение друг на друге, с полной потерей человеческого достоинства.» «Все же некоторые представляют» - встрял Архангел-Михаил: «Иначе они бы не боялись так «компромата» на себя, когда их показывают как раз пыхтящими с голой задницей»

«Что ж, дело стоящее. Про пробирки. Но разве эти животные добровольно откажутся от скотского удовольствия ради развития разума?» - спросил Звенислав. «Конечно же, нет!» - воскликнула богиня: «Поэтому я и говорю, что люди безнадежны»

«Но мы может заглянуть в будущее. Или изменить его.» - заметил Звенислав. «Вот только не будет ли будущее разумных людей бесконечно скучным?» - спросил Михаил-Архангел: «Ведь есть и любовь, и привязанность, и дружба..»

«Давайте пока оставим будущее потомкам. И посмотрим, что выйдет.» - подытожил Звенислав: «А пока поговорим о прошлом. Вот мы осудили людей. А боги? Они Безупречны? Имеет ли право бог не предвидеть результата своего вероучения? А то, получается, выдвинул блестящую идею, мученически умер, а потом пусть люди расхлебывают.» «Так ведь не надо быть скотами, надо самим думать, выбирать» - заметил Архангел. «А вот это была моя мысль» - обрадовался Звенислав: «Но все же, давайте посмотрим, какую религию дали боги. В чем они виноваты перед людьми … если они боги, конечно…. Впрочем, все мы боги, да если бы и нет. Мы же – свобода. Свобода от условностей. Свобода мысли. А значит – бог.» - закончил он пафосно. И взгляд его затуманили картинки прошлого.

 

* * *

 

Звезда моей судьбы зажжется в небе.

Она меня ведет сквозь злую ночь.

И вместе с ней исчезнет быль и небыль,

И ничего не сможет мне помочь.

 

Но свет ее так долго не погаснет.

Сквозь тучи вновь пробьется дивный лик.

И путь к себе становится прекрасней,

Когда она подсветит жизни миг.

 

А путь наш часто так похож на звезды.

Мы тонем в этих призрачных лучах.

Очнемся мы над пропастью. Но поздно!

И гибнет дух на сказочных мечах.

 

Знаменитый ученый снял очки и потер усталые глаза. Второй час ночи, а речь в поддержку демократии и развенчания тирании еще не окончена. Так много нужно сказать! О том, как неправильно мы жили, и о том, что нас еще тянет в прошлое. Как много совершили ошибок. Насколько невозможно глупой была наша идеология. Как мы виноваты перед собой, своими детьми, и если не опомнимся, погубим и внуков. Мы все были неправы. Да, все! И я…Я? Великий ученый, физик-ядерщик, признанный академик, который мог жить в любой стране мира, которая распростерла бы передо мной свои объятия. Почему же не жил? Почему страдал? Подвергался гонениям. Сражался за тот клочок земли, который сам чуть было не уничтожил? Академик прикрыл на минуту глаза и не успел понять, что его затянуло в бездну безжалостного, как, правда, сна. И вот перед глазами тот страшный миг, который он поклялся никогда не вспоминать.

Испытания. Неестественно ярким светом озарило все окрестности. Мальчик, который неизвестно откуда здесь взялся, бежит, открыв рот, крика ученый не слышит – сон – как немое кино. И вот, словно ураган проносится над малышом. Секунда, и его нет: «А был ли мальчик-то?» Деревня. Откуда здесь деревня? Ведь испытания должны были проводиться в чистом поле. И солдаты, застывшие с открытыми ртами. Все? Больше ни одной жертвы? На этом конец? Но нет. Бомба для спасения отечества прошла испытания. И теперь будут новые деревни, города и страны. Кровавой пеленой заволакивает глаза, в висках стучит: «Это сделал ты!» С криком ученый просыпается.

Все в порядке. Вот его письменный стол. Он предпочитает писать на кухне, сдвинув чашки с недопитым кофе, чтобы не тревожить семью. Нет у него отдельного кабинета, а в единственной комнате, давно третий (и наверное, не такой трагичный) сон видит жена, справедливо гордящаяся успехами своего драгоценного спутника жизни. «Но вся мо жизнь посвящена Родине!» - хочется крикнуть ученому. Но кому кричать? Самому себе? Можно обмануть бурлящую митинговую толпу, жадно прислушивающуюся к каждому его слову, но не обмануть себя. Как он может кого-то учить? Он, убийца невинных. Да, не он выпустил тех солдат на поле. Да, он не знал, чем обернется испытания. Но когда с лихорадочным азартом великого первооткрывателя под его карандашом рождались цифры, почему он не подумал о том, что все это будет? К чему теперь винить тех, кто беззастенчиво воспользовались его талантом, он стал пешкой в их руках. И теперь пытается исправить содеянное. А можно ли это? Бомба будет убивать. Чертежи теперь принадлежат не ему, а закрытой структуре и нечего оправдываться, что он не знал, открывая невинную с вида зеленную бутылочку, что в ней окажется ядовитый злобный джин. Все он знал. Понимал в глубине души, но это его не остановило. Хотелось славы, признаний. Глаза академика невольно обратились к скорбному лику, благословляющему из кухонного угла. «Простишь ли ты меня, великий страдалец за все человечество? … Простишь? А сам-то?» - вдруг с невольной горечью и злобой подумал ученый: «Не убий, не укради! А не по твоему ли учению по всей земле от края до края заполыхали костры инквизиции? «Святые» отцы кинулись с рьяным упорством бешенного хорька искать всех инакомыслящих? Пьяные монахи изгалялись над простыми тружениками. Да и сейчас отнимают последнюю копейку у перепуганной старухи, надеющейся вымолить посмертный рай. А что сами они знают о том, что продают? Какое такое небесное сокровение им известно? Если самый их главный страдалец за грехи человеческие отвисел, видите ли на кресте, как многие обычные преступники ( их же не канонизировали) и благополучно ретировался. Он искупил грехи людей? Да не сам ли бог эти грехи и создал? Ибо сказано, что не шевельнется и травинка без повеления его. Так кто главный грешник? И сможет ли когда ни будь Иисус, даже если будет висеть а кресте вечно, оправдаться за те ужасы, которое принесло его учение? За боль несчастных и ни в чем не повинных? Будь ты проклят, Господи! Ты ничуть не лучше меня!» - невольно вырвалось из уст ученого. Боль, шевелившаяся в груди, вдруг заняла все пространство, стала такой огромной, что не помещалась на маленькой кухне: «Это хорошо.» - успел подумать академик: «Физическая боль отвлекает от душевной. Она милосердней» Он не помнил, как кричал, и на крик прибежала напуганная жена, вызванные врачи только разводили руками. Похоронная процессия скорбно заполнила улицы города. Торжественные спичи сливались с покаянными речами о том, что не сберегли главное сокровище. С призывами отомстить гонителям. Над всем этим улыбался с портрета маленький академик. И улыбка у него была такой же понимающей и грустной, как и у того, кого он так поспешно проклял.

 

* * *

 

Холодный синий свет звезды

Путь озарял во мраке ночи.

И пахли свежестью цветы,

Горели жаждой битвы очи.

 

Хотелось мир перевернуть,

Нестись, как рыцарь на турнире,

Былую славу вновь вернуть,

Посеять разум в бренном мире.

 

Пока не угасает свет,

Шумят приливы и отливы,

Останется надежды след,

Что лучшее в нас все же живо.

11 июня 2005.

 

На тропе млечного пути скрестились дороги богов. Два клана. Четыре бога. Они давно не испытывали друг к другу вражды. Да и испытывали ли когда-либо? Даже мятежный молодой Звенислав, новичок и экспериментатор, стал мудрее, опытнее, терпимее.

«Ну, к какому выводу пришли, коллеги?» - буднично поинтересовался Император.

«Видели сцену с богиней амазонок?» - спросил Звенислав: «Знаете, в этом что-то есть. Люди не будут богами, пока станут делиться на мужчин и женщин. Это ведь форма скотства. Намудрили вы в свое время, Ваше величайшее святейшество!» - и он отвесил шутливый поклон Императору. «Вижу, какой ты умный. Тебе эти светские забавы всегда были не по нраву, даже когда среди людей жил. Поэтому ты и выделялся. Всегда на борьбу тебя тянуло. Ну, а им, надо это?» - нахмурился Император: «Не можем же мы искоренять то, что нам кажется не идеальным.» «Вот это да! От кого я слышу?!» - изумился Архангел-Михаил и картинно захлопал в ладоши. «Перестань паясничать. Мы тоже меняемся.» - вступил в разговор, молчавший до этого Утренний свет. «Меняемся. Становимся скучнее. Не повторяем ошибок. Отстаем от людей в своем развитии. Помните, друзья, как вы опозорились на комодском острове?» - не смог не подколоть Михаил. А Звенислалв добавил: «Может, из этого как раз сделаем вывод, что мы развиваемся медленнее людей. И так как пока, повторяю, ПОКА, мы сильнее, могущественнее, мудрее, сделаем так, чтобы просто подтолкнуть их к верному пути. Пусть идут по нему сами.» «А что это за верный путь, ты уже понял?» - без тени иронии спросил Утренний свет. «Ну, не изобретение бомб и звездных войн, разумеется. Что я могу предложить? Только то, что и раньше. Свободу от авторитетов. И подготовку к тому, чтобы самим создавать. Быть творцами, а не рабами.» - Серьезно заметил Звенислав, и Михаил согласно кивнул. «Ну, а как с теми, кто все же захочет всех изничтожить?» - поинтересовался Император, присаживаясь на небольшую звездочку, подозвав ее мимолетным жестом. «Не колется?» - съехидничал Михаил: «Кажется, это все равно, что на еже сидеть?» «А у тебя есть данный опыт?» - огрызнулся Император, поспешно сглаживая острые углы, и смущенно признался: «Еще и жжется, зараза.»

«С теми, кто хочет все уничтожить бороться не будем.» - спокойно вернулся к продолжению дискуссии Звенислав. «Как это? А если весь мир погибнет?» - потрясенно посмотрели на него боги, не ожидавшие такого радикализма. «Погибнет - возродится. « - флегматично заметил самый молодой бог: «Создадим обезьяну. Пусть превращается в человека.» «Ну, ты пожалуй, меланхоликом стал.» - Удивился даже обычно соглашающийся с Звениславом Архангел.

«Хорошо. Пока они никого не уничтожили, давайте о другом.» - Утреннему свету надоело переливание из пустого в порожнее:

« Как их избавить от авторитетов? Они же, вы сами говорили, еще на Комодо, как дети малые. Только игрушки уже большие. И потом, Звенислав, разве ты забыл, уже был опыт, да и не только в твоей стране, когда свергают бога, на его месте тут же появляются новые, как бы они не назывались. И, порой, еще хуже бывает.»

И скорчив умильную рожицу передразнил: «И Вы ЭТОТ портрет любимого вождя на торте есть будете?».

«Поэтому я и предлагаю ничего кардинально не менять. Пусть все идет, как есть. Только потихоньку развивать их.» - промолвил Звенислав.

«Как же так?» - взвились боги: «А зачем же ты все это затеял? Только чтобы самому на верх выбиться? Самому кусок пирога отхватить? Божественной власти!» «Да нет же, нет.» – устало отмахивался Звенислав: «Я же построил миры. Дал идею. Разве этого мало, идеи? Ведь на этом любая вера строится.»

«Мало, Звенислав.» - покачал головой Архангел-Михаил: «Тебе теперь надо апостолов набрать. Создать четкое вероучение. Заручиться последователями в веках. И желательно умереть мученической смертью» «Ага, а потом воскреснуть!» - разозлился окончательно Звенислав, но потом посерьезнел: «Нет, ребята, как хотите, но формировать касту паразитов, которые мое учение распространять будут, я не буду. Идея дана. Пусть ее найдет и прочитает кто-то умный. Пусть интерпретирует и передаст другим. Не хочу повторять ошибки. Не хочу, чтобы именем моим мое же учение извращали. Чтобы вместо свободы пришло рабство. Чтобы вместо вольных миров – беспредел. Я изложу все наши встречи и эксперименты письменно. Когда найдут и поймут, тогда и судьба. А нет, так нет.»

«Эх, Звенислав.» - вздохнул Архангел: «Все равно тебе не отвертеться от ответственности. Ведь прочтут и все равно переиначат. И будут те же костры инквизиции, но уже в другой форме….. И что самое интересное, ты это знаешь»

«Да, но я все равно не отказываюсь быть богом. Потому что лучше нести ответственность, чем быть тупым скотом. Я остался тем же бунтарем, как и пришел сюда когда-то» - Звенислав с вызовом тряхнул густой гривой волос. Но ему никто не возражал. Все только грустно молчали.

 

* * *

 

Мой сон зовет меня на путь,

Далекий от обычных истин.

То хочет прошлое вернуть,

То в будущем на миг зависнет.

 

Сны – как альтернативный мир.

Шагнешь – и в призрачном тумане.

Они зовут меня на пир,

И верят, что беда не грянет.

 

Так просыпаться или нет?

И что тогда со мною станет?

Сны – как звезды далекой свет.

Она поманит и обманет.

11 июня 2005.

 

Звенислав проснулся в своей обычной московской квартире. Он уже снова не был Звениславом. Все вернулось на круги своя. «Что это было, сон?» - мысли метались и не хотели возвращаться к действительности. Вокруг привычный уютный мирок. Любимое оружие развешано по стенам. Но, конечно же, нет знаменитого великолепного клинка, которым пользовался Звенислав в начале своего правления. Вот бюст Наполеона, привезенный из Парижа – всего только бюст. За окном возмущенно выпрашивают порцию корма воробьи. Они милые птички и совсем не похожи не райских чудесниц в садах Императора. На кухне ждет фамильная серебряная чашка, напоминающая о знатном роде владельцев.

Вот и все. Пора приниматься за привычную земную работу. Зарабатывать деньги, о которых Звенислав во время своего внеземного путешествия не вспомнил ни разу, выполнять рутинные обязанности.

Нужна ли эта книга? Проповедник Джон Болл говорил: «Если из тысячи тебя правильно поймут хотя бы двое, значит, ты говорил не зря.» Но поймут ли эти двое? И надо ли, что бы поняли? Ведь не известно, КАК они поймут. В конце концов, идеолог немецкого нацизма Ницше, на самом деле, терпеть не мог немцев и всячески потешался над ними. Мог ли он предположить, что его учение используют таким образом, а его любимую Австрию сделают придатком Германии. Каждый несет ответственность за свое учение. И эта ответственность и есть – крест. А нужно ли это? Наверное, все же нужно, если человек хочет быть мыслящим, а не просто жвачным тупым животным. А если так – то у него должен быть выбор.

12 июня 2005 года.