В то памятное утро мы шли с сыном по Уолтер-стрит, о чём-то весело, беззаботно беседуя. Вдруг мимо нас проехал человек на инвалидной коляске, он спешил к остановке, на которую уже подъезжал автобус. Без особых усилий и помощи со стороны окружающих, благодаря удобному приспособлению, он смог залезть в автобус. Сын очень внимательно наблюдал за всеми его движениями.

-Папа, как здесь интересно устроены автобусы, как здорово. Это так удобно для людей, которые не имеют возможности передвигаться, как обычные люди. А у нас таких приспособлений не встретишь на улице. Это, наверное, потому что в Америке много инвалидов, а в России нет. Мы с тобой здесь только три дня, а сколько встретили людей с физическими недостатками.

-Нет, сынок, - печально произнёс я. В России столько же инвалидов, сколько и в Америке, а может даже и больше. Просто… - тут я запнулся. Я не знал, как сказать, гладя в эти чистые, светлые детские глаза своего сына, что в России нет средств для подобного обеспечения людей с особыми потребностями. Как ему объяснить, что ценность любой человеческой жизни не является ценностью для государственной казны.

-Хм…просто…ну, в Америке уровень жизни выше, чем в России. У нас нет столько денег, чтобы построить ступеньки, которые при простом нажатии кнопки превращаются в подъёмную платформу, чтобы построить подобные перила, поручни, установить звуковые светофоры для слепых людей и проч., проч., - смущённо докончил я.

-А я всегда ненавидел Америку, американцев, считая, что они только и занимаются зарабатыванием денег, считая, что у них нет никакой культуры, и что они погрязли в материальных ценностях. А Россия для меня была всегда высоко развитой, по крайней мере, в духовной сфере, страной, моей страной…- и столько боли и злобы было в его детском голосе. Папа, знаешь, я однажды лежал в постели, и всё было нормально, за исключением того, что чёрное пятно ползло ко мне… Я знал, конечно, что это было воображение. Я не мог уснуть и беспокоило меня только одно – будущее моей страны. Страна, та страна, где я живу, моя Родина? Что для меня Родина? Россия мой дом? Вряд ли. Я не очень-то чувствую это. Меня тянет в ту страну, где люди живут в горах, где горные реки так стремительны, как моя кровь и так горячо солнце, как моё сердце. Это Родина? Или «там лучше, где нас нет?» Я думал о том, что ожидает ту страну, в которой я живу. Будет твориться тот же хаос, скрываемый милыми холодными искусственными улыбками? Так же будет наплевать всем на стариков, которые в большинстве своём заживо погребены под равнодушием? Будет ли когда-нибудь такое, что я выйду на улицу и буду видеть только искренние, радостные улыбки людей, за место злобных, неудовлетворённых, жестоких масок? Приобретут ли, когда-нибудь яркий, праздничный вид эти угрюмые, пасмурные коробки-пятиэтажки, в которых подчас в маленькой квартирке живут по несколько семей? Сменится ли правительство, проиграют демократы, победят коммунисты, или кто-то ещё? Изменит ли это что-нибудь? Или при любой власти мы всегда будем оставаться «нищим-богатым» государством? А может, виноваты не те люди, что сидят «наверху», те «избранники», а может, это мы, мы все, безликое большинство способствуем той жизни, которая не удовлетворяет почти никакого. Почему мы молчим, почему «народ безмолвствует»? А может, все довольны, я только один бесился от бессонницы? Но, тогда почему у большинства прохожих такой несчастный и всегда тревожный вид? Тогда почему, на каждой станции метро стоят люди с протянутой рукой? От хорошей жизни, оттого, что им делать больше нечего? Почему столько брошенных детей, почему столько слёз и отчаянья звучит с экрана телевизора? Почему «народ безмолвствует»? Я не мог уснуть долгое время, и мне всё казалось, что чёрные пятна подбираются ко мне, хотят причинить боль. Но я понимал, что это было всего лишь моё воображение. Раньше я ненавидел Америку, теперь я не…

-Нет, не смей говорить этих страшных слов, - в каком-то отчаянном порыве прокричал я.

-Я хотел сказать, что теперь я не могу и не хочу ненавидеть её, - произнеся это, он развернулся и убежал.

Я не стал его останавливать. Я был поражён мыслям сына. Сам я в его 14 лет, не задумывался о таких вещах. Он убежал, а я мысленно продолжал разговор с ним, старался успокоить его. Но все слова казались пустыми и ненужными. Я понял, что не знаю, как и что ответить бунтующему сердцу и мятущейся душе своего сына. Возможно, всё так, как оно есть, потому что в каждом человеке всегда живёт надежда на лучшее, надежда на изменение и преображение. Надежда-гибель, надежда-спасение…