Она почти не верила в судьбу, Перебирая вечерами просо… Жила тоскливо, но довольно сносно, Никто не выл: «ату ее, ату..» И родственницы были не так злы, Как говорили. Просто – эгоистки – Любили, чтобы в доме было чисто И не терпели грязи и золы. Она не замечала нищету, Не ведала особенных печалей. Какого черта фея показала Почти что запредельную мечту. Потом был кастинг. (Ах, простите – бал). И всюду лица, лица, лица… рожи… Она его почувствовала кожей, Когда он просто мимо пробегал. Из тысяч лиц – ее, ее одну! (И здесь, я думаю, не обошлось без феи) Она к нему садилась на колени, Без разговоров, молча, шла ко дну. Он принимал, как должное. Ему Все доставалось в этом мире просто (Ну как такому рассказать про просо Хоть принцу, но почти что королю.) А стрелки отмеряли нужный срок. Чужое счастье – это ненадолго. И по-английски, глупо, старомодно, Теряя туфельки, летела со всех ног. Он быстро выдохся, хоть повторял: «люблю», И свита продолжала глупо ахать. Но нервный принц с усердием маньяка Не на лицо смотрел, а на туфлю… Она неслышно продолжала жить В мучительной и тесной оболочке… (Ах, фея, фея, как жестоко / в клочья / Ты научила Золушку любить.) |