Кариатида

Автор: Элла Крылова

 

А мне, быть может, еще предстоит

стоять одной из кариатид,

поддерживая закат.

Полуулыбка небрежна чуть,

небрежно ткань прикрывает грудь,

и тело - складок каскад.

 

А мир вокруг - сумасшедший мир,-

истертый, исхоженный злом до дыр,

весь в дрязгах и суете,

металл меняет на хлеб, а хлеб -

на камень, и всякий - слеп, и не слеп

лишь солнца глаз в высоте.

 

И солнце мое золотит плечо,

его объятие горячо.

Я - рострою корабля.

И столько лазури в глазах моих!

А солнце - вечный, верный жених,

и будет утро, земля.

 

Сквозь пальцы мои прорастает мох.

Проходит сколько - не счесть - эпох,

но только вечность одна

известна мне. И пускай в песок

рассыплются бедра, живот, сосок,

мраморная стена, -

 

я буду стоять посреди Ничто,

сама - ничто, пустота, не то

зияние и зазор,

не то простор и сиянье, и

открытый, как бездны и выси твои,

живое пространство, взор!

 

О чем эти стихи? Поначалу о том, что их лирическая героиня хочет поддерживать закат, будучи одной из кариатид.

Метафора хороша. (Из энциклопедии:Кариатида - скульптурное изображение стоящей женской фигуры, которое служит опорой балки в здании(или образно выражает эту функцию).). Здесь вместо здания – закат, одна из стен мироздания. Проще говоря – небо. По Александру Городницкому –

Здесь без питья и хлеба,

Забытые в веках,

Атланты держат небо

На каменных руках.

 

А рядом, значит – лирическая героиня Эллы Крыловой.

Кариатидой.

У которой «ткань прикрывает грудь, а тело - складок каскад». Фраза грамматически построена так, что чудится отдельно взятая грудь, прикрытая тканью, и остальное тело, стоящее ширмой между зрителем и каскадом складок.

Вторая строфа была бы хороша, не будь она столь тривиальна: сумасшедший, суетливый мир, обитель зла, торговцев и слепых… И все же две последние строки задевают – хлеб, который меняют на камень под зрячим глазом Солнца – это увидено.

 

Каким образом кариатида становится рострой в третьей строфе – непонятно. Разве что по родству каменных статуй? И закат она больше не поддерживает, поскольку собирается замуж. За Солнце. А небо – обойдется. Пусть Городницкий взывает:

Из них ослабни кто-то –

И небо упадет»

 

Героиня теперь либо на носу корабля, либо на ораторской трибуной в Риме.

Скорее всего в море. Автор мастерством владеет. И ощущение романтического простора есть.

 

До четвертой строфы стихотворение кажется нагромождением красивостей и смысловых нелепостей.

 

Но дальше, в четвертой и пятой строфах выявляется собственно настоящая идея стихотворения:

 

Сквозь пальцы мои прорастает мох.

Проходит сколько - не счесть - эпох,

но только вечность одна

известна мне. И пускай в песок

рассыплются бедра, живот, сосок,

мраморная стена, -

 

я буду стоять посреди Ничто,

сама - ничто, пустота, не то

зияние и зазор,

не то простор и сиянье, и

открытый, как бездны и выси твои,

живое пространство, взор!

 

Эти строфы открываются сердцу настоящей поэзией. В них есть томительное ощущение Времени и противопоставленной ему Вечности. В них Время рассыпает мрамор, повторяющий форму человеческого тела, или просто тело, которое притворялось мрамором. И звуки в этих строфах выстраиваются в музыку : «не то/ зияние и зазор/не то простор и сиянье и/ открытый, как бездны и выси твои/ «- обратите внимание, с, з, р, н – сияющий звон появился в стихотворении.

И – сопоставление живого пространства и открытости, зияния, зазора человеческого взгляда – внезапно делает эти строфы высокими. Настоящими. Потому что мы – действительно – зазор. Между жизнью и смертью. Между вещностью и мыслью. Между временем и вечностью.

 

Очень жаль, что при таком таланте Элла Крылова так неряшливо обращается со своими стихами. Первые три строфы способны отпугнуть любого понимающего читателя. Да мало того, так запутать и замусорить восприятие основного ядра стихотворения, что и не увидишь в нем настоящее его содержание…