Уже целый год он провёл не в деревне, где рай певчих птиц и высоких растений, где время тянулось медовою струйкой, и мятою пахли у бабушки руки. Малец. Недокормыш. Неполных четыре... В чудовищно грязной хрущёвской квартире... Да мать, что ни разу за год не трезвела... Да голод, отнявший все силы у тела... Он бабку не помнил - забыл понемногу, хоть мямлил “ба-ба...”, точно силился к Богу пробиться... Одно только мозг отпечатал: что где-то есть Рай, и что он пахнет мятой. Чего ж удивляться? - он принял за счастье уроненный в ванной на кафельный пол чуть начатый тюбик зубной белой пасты. Он верил. Он знал. Он искал и - нашёл... Она пахла Раем. Он искренно верил, что птицы и ангелы кормятся ею, что нужно себя пересилить немного, и станет открытою к Раю дорога, где вдоволь еды и тепла, и уюта, где можно без страха побитому быть всё-всё рассказать дорогому кому-то, кто может прощать, понимать и любить. Чуть солоновата. Чуть щиплет язык. Сладка послевкусьем. Измазала руки. Глотается трудно... Но он-то привык еще не такое глотать с голодухи! Она пахла Светом. Не солнечным - лунным. Он не был поэтом. Он был слишком юным. Она пахла Ветром. Она пахла Небом. Не чем-то запретным, но - найденным Следом... Потом был крик матери:”Дрянь! Ненавижу!” И - носом о кафель и рвотную жижу. Побои и ругань, и темень кладовки, и странное чувство, что это не с ним уже происходит: ни боли от порки, ни страха, ни слёз... Всё - как будто с другим... ...А ночью живот перерезало болью. Он корчился молча и мать - не позвал. Невиданный подвиг младенческой воли! (Иль, может быть, Некто ему подсказал, что можно лишь мУкою Рай обрести, и, корчась, он знал, что - на верном пути...) ...Он утром очнулся - чист, лёгок и светел. Кладовку покинул, а как - не заметил, и, - в комнату вышел, где пьяная мать в обнимку спала со случайным супругом. Простил им... Теперь ЕГО право - прощать! И, - вылетел в Рай через щёлку фрамуги... 07.06.02 | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
