«Есть только два способа прожить свою жизнь. Первый – так, будто никаких чудес не бывает. Второй – так, будто все на свете является чудом» Альберт Эйнштейн * * * Командировка в Китай подходила к концу. Контракт на мега-проект наконец-то, был подписан, обеспечив меня и моих разработчиков достойным заработком на ближайшие год-два. Работая проджект менеджером крупной IT компании, я научилась балансировать между руководством, заказчиком и исполнителем с максимальной пользой для всех. Вот и на этот раз, польза есть, а сил уже нет - ни душевных, ни физических, ни чисто гипотетических. И если бы мне предложили пройти тест «каким фруктом вы себя ощущаете в данный момент?» я бы сказала, что хотелось бы - изумительной фэйхоа, хотя по сути - унылый урюк. Согревала меня лишь мысль о заслуженном небольшом отпуске, для которого наш дом в деревне был идеальным местом. До рейса оставалось более трёх часов, и я отправилась на сувенирный рынок в Гуанчжоу. В бесконечных шоу-румах пятиэтажного центра взгляд притягивали свитки с иероглифами и денежные деревья, монеты Фэн-Шуй и нефритовые статуэтки драконов. Восхищали этнические платья ципао и палантины, достойные королей, изысканное постельное бельё из натурального шёлка и тончайший фарфор для чайных церемоний. Я купила маме китайский зонт от солнца, дочкам – бижутерию, мужу – бриаровую трубку и ещё много всякой всячины про запас: чётки, акварельные краски, ножи для сигар, мягкие игрушки. Уже на выходе, сквозь непрерывный людской гомон, я вдруг услышала изумительный по красоте и протяжённости звон. Это было глубокое, пронзительно-нежное дрожание одной единственной ноты, но мне казалось, что звучит симфония – неземная, заоблачная, восхитительная. Витрина, освещённая множеством лампочек, внезапно потемнела, и из-за бамбуковой ширмы вышел старый тибетский монах в халате приглушённого бурого цвета и длинной красной накидке, закреплённой на левом плече. Он слегка поклонился, развёл руками, и в воздухе засветились удивительные бронзовые пиалы – маленькие и большие, наполненные огненным свечением и изрезанные золотыми орнаментами. Старик провёл деревянным пестиком по краю одной из них, коснулся второй, третьей… и волшебное звучание, словно нарастающий колокольный звон, заполнило собой всё вокруг. Казалось, будто невидимый чудесный ластик в одно мгновение стёр мирскую суету, оставив в чудесном ореоле лишь меня, монаха и его дивные поющие чаши. Я протянула кошелёк и он, взяв из него лишь юань, поднёс мне одну из них – красно-рыжую с серебристым расписным дном. - Спасибо, - пролепетала я на трёх языках и, внезапно ощутив невероятный прилив энергии, сбежала по неспешному эскалатору, поймала такси до аэропорта и в считанные минуты оказалась у трапа самолёта. Усевшись и пристегнув ремень, я настроилась на сон – долгий и окрашенный последними впечатлениями. Придерживая на коленях пакет с чашей, я прильнула к иллюминатору и залюбовалась тем, как стремительно уменьшаются пагоды и небоскрёбы, как вечернее солнце оседает в ватный ворох облаков и как ему на смену неспешно плывут сумерки. Под их тёмной пеленой я разглядела горную гряду, разделённую змейками рек на восемь частей. Она напоминала цветок лотоса, в центре которого сверкал воистину царский дворец, к востоку и западу искрились два озера в форме полумесяцев, к югу простирался парк сандаловых деревьев, а на севере толпились алтари и священные идолы. Мне казалось, что бронзовая чаша излучает пульсирующее тепло и еле слышно баюкает меня видениями о бездонной вазе с драгоценностями, о корове и дереве, исполняющих желания, об урожае, который не сеяли и каменных лошадях, обладающих силой ветра. Перед моим взором проходили люди с просветлёнными лицами, облачённые в белые одежды. Ощущая их лёгкое дыхание, я была уверена, что они умеют читать мысли и предсказывать будущее, что им под силу становиться невидимыми и перемещаться со скоростью света. Среди них я узнала и тибетского монаха из Гуанчжоу. Он кивнул мне и тихо сказал: - Это была Шамбала. Она восхитительна, но всего лишь - промежуточный этап между сансарой и нирваной. Она – лишь путь к высшей цели за пределами добра и зла… - Спасибо… thank you… се се (кит.) – пролепетала я и с блаженством окунулась в тёплый, обволакивающий, долгожданный сон. * * * Будничные хлопоты я до поры оставила в городе, взяв в трёхдневный отпуск лишь хорошее настроение и сувениры для соседей. Близкие с пониманием отпустили меня на дачу и долго махали с балкона вслед: мама - под зонтиком, муж - с трубкой во рту, а дочки-первоклашки - с диадемами в длинных светлых кудряшках. Домик в деревне встретил меня лазоревой поляной барвинка у крыльца и восторженным «ой!» покосившейся двери. Здесь витала весна! Звенели синицы, в яблоневых цветках купались шмели, сверкали ослепительные блики на стёклах солнечной веранды, а на розовато-зелёных головках тюльпанов уже проступала тонкая алая жилка. Пробежав по скрипучим половицам, я распахнула окна и вдохнула сочный аромат трав, а потом, наскоро разобрав вещи и облачившись в «местный» ситцевый балахон, с гамаком на плече, вышла во двор. Утро было раннее, но я была уверена, что соседи уже разъехались по делам. Валюха, толстушка средних лет - с прищуренным взглядом и вечной сигаретой в углу рта, несомненно, отправилась на мопеде в сторону рынка - торговать петрушкой, базиликом и клубнями георгинов. Ей я подарю саженец Годжи, пусть радуется диковинке с Тибета. Восьмидесятилетняя бабушка Тася, конечно, уже пасёт своих коз на лугу, ей в подарок - ночнушка с вышитой канвой. А наши друзья Аня и Гриша, с которыми мы знакомы больше двадцати лет, наверняка, поехали в город на работу. Тихая и мечтательная Анечка работает дизайнером, а Гришка - балагур и весельчак, спорщик и любитель коньяка, преподаёт историю в школе. Для них я привезла коллекцию зелёного чая и прелестный заварочный чайничек. Качаясь в гамаке, я представила себе эти встречи. Валя смутится и в знак благодарности одарит меня скирдой укропа, ведром навоза и рассадой капусты, я буду отказываться, а она, прокуренным баском скажет: «Тогда курицу тебе подарю — несушку. Ох, она и умная у меня, Дашкой зовут!» Эта история повторяется из года в год, только имена куриные меняются. Я положила за щёку кусочек шоколада и улыбнулась от счастья. А баба Тася обновку тотчас примерит и, цокая языком, предложит козьего молока и козьей шерсти — сколько угодно! Ну, а Аня с Гришей устроят чаепитие до полуночи, с задушевными беседами о сокровищах скифов, творчестве Сальвадора Дали, о живописи и археологии, о достоинствах текстильных обоев и новых версиях гибели Атлантиды. Прошлый летний сезон мы с ними закрыли в конце октября. Мужчины удили рыбу на, заросшем водяной мятой, берегу, Аня у мольберта рисовала золотую осень, осыпающуюся в речное зазеркалье, а я с дочками жарила колбаски на костре и резала салат из гигантских помидоров, овечьего сыра и кинзы. Я прикрыла глаза и, продолжая раскачивать гамак, стала отрешённо вслушиваться в доносившийся издалека деревенский гул - рычали мотоциклы и ревели бензопилы, перестукивались молотки, лаяли дворовые псы, визжали дети и журчали поливочные вертушки. Деревенскую «рапсодию» нарушил телефонный звонок. Увидев высветившийся номер Григория, я первая воскликнула: - Приве-еет! А я на даче, жду вас! - Привет... у нас тут такое дело... Аня в реанимации, врачи сказали, что счёт идёт на часы... Я не находила слов, и Гриша, почувствовав это, добавил: - Почки... два дня назад скорая забрала. - Но ведь она никогда ни на что не жаловалась. А если даже и так, миллионы людей живут с больными почками, и даже с одной почкой... - Аннушка в критическом состоянии, жидкость из лёгких не смогли откачать - сердце слабое, диализ по той же причине невозможен, отёки страшные. Она никого не узнаёт. Больше говорить не могу, ночь проведу в городской неотложке, завтра позвоню. Я смотрела в одну точку и не могла собраться с мыслями. В моей голове не укладывалось такое стремительное развитие болезни у сорокалетней женщины, ведущей здоровый образ жизни. Я гнала дурные предчувствия, мысленно твердя о том, что в реанимации её спасут, она обязательно выздоровеет, и будет жить долго, хотя бы потому, что строила грандиозные планы и не все из них успела осуществить. Она мечтала объездить с кинокамерой весь мир – Индию, Зеландию, Японию, освоить гончарный круг, полетать на дирижабле, научиться вязать ирландские кружева и когда-нибудь, если на голову свалятся шальные деньги, приобрести картинную галерею. Я вспомнила её серо зелёный, глубокий взгляд и утешительную фразу на все случаи жизни – «будет, что вспомнить» Чтобы укротить эмоции, остаток дня я провела с граблями и лопатой в руках. К вечеру поднялся ветер, небо затянули тучи и я, завернувшись в меховой плед, прилегла на веранде. Всю ночь жестяной жёлоб гудел и скрипел от проливного дождя, и я не могла сомкнуть глаз. Я вспоминала молодых Анечку и Гришу, вручающих мне приглашение на свою свадьбу. Это была не привычная открытка с розами и обручальными кольцами, а чёрно-белая фотография: на фоне деревянной калитки старого загородного дома они стояли, обнявшись и придерживая велосипеды, уткнувшиеся друг в друга передними колёсами. Возможно, они до сих пор бы ехали параллельными дорогами, если бы влюблённые велосипеды не свели их тогда, преднамеренно сбившись с пути. Анюта в тот день впервые села за руль старого «Орлёнка», годами валявшегося в сарае, а Гришка – тогда ещё кудрявый и без малейшего намёка на лысину, впервые свернул с окружной трассы в нашу деревеньку под названием Барвенково. А в семь утра я узнала, что Аня умерла. * * * После похорон мы с Гришей остались в садовой беседке вдвоём. К тому времени все уже разъехались, перемыв посуду и наведя относительный порядок. На столе остались лишь коньяк, поминальные пироги и конфеты. Чёрно-белый кот Шеридан, названный так в честь известного ликёра, пристально, с немым укором смотрел на хозяина из-под стола. - Скучает, она его баловала, мон-Шером называла. Да, Шер, осиротели мы с тобой, - он вновь наполнил рюмки и добавил: - Куда только за последние два месяца нас не направляли, какие только обследования не назначали, а диагноз так и не смогли поставить. Пиелонефрит лечили, гепатит, аритмию, да только после очередного курса что-то новое появлялось – то головокружения, то одышка, то блуждающие боли. Таяла Аня на глазах, хоть подозрение на онкологию и не подтвердилось. Неделю назад мы отправили все исследования знакомому доктору в столицу и получили запоздалый вердикт: системная красная волчанка без кожных проявлений. Эта коварная гадина годами не даёт о себе знать, а от банального сезонного вируса может активизироваться. Представь, иммунитет убивает организм изнутри, борясь с собственными клетками - поэтому так много симптомов. Слёзы лились по моим щекам непрерывным потоком, я даже не пыталась сдерживать их, а Григорий сгрёб в охапку свои квадратные плечи и курил, курил, курил. - Гриш, - я обняла его, - прости, что без твоего ведома положила Ане акварельные краски. Я их привезла из поднебесной и подумала, что на небесах ей без акварели – никак. У твоей жены был дар превращать в чудо даже обыденные вещи, а уж ТАМ перед ней откроются новые горизонты. ТАМ всё лучше, ярче, чище! Я так говорю, потому что видела Шамбалу, чувствовала её пульс, её звучание, её народ. - Э-ээ, дорогая, тебе наливать больше нельзя… - Брось, я серьёзно! Вот ты веришь в Атлантиду? - Это другое дело. Легенда о ней живёт больше двух тысяч лет, рождая всё новые и новые гипотезы. Например, вулкан Ампер и подводная скала Жозефин когда-то были островами и именно в том районе Атлантики были обнаружены подводные развалины древнего города с улицами и площадями. А то, о чём ты говоришь, весьма спорно, это не научная теория и зависит от личностных предпочтений. Хотя, легенда о Чаше Грааля, пришедшая с Востока, является одной из многочисленных версий о Шамбале. - Вот видишь! На самом деле есть множество убедительных теорий о том, что наша жизнь – лишь отрезок пути. С теми, кого мы теряем здесь, нам ещё предстоят встречи. Кстати, а где Анин велик? Ну, тот, у которого переднее колесо взбрыкнуло, и она понеслась с косогора прямо тебе навстречу. - Да, - сосед расплылся в улыбке, - то был судьбоносный «велопробег». А велосипед на днях украли. Залезли в сарай и, что странно, кроме него, ни на что больше не позарились. - Пусть этот вид транспорта останется для тебя в прошлом, избавься и от своего и подумай о дирижабле! А сейчас я хочу подарить тебе необычную вещь. Она сумеет донести слова, которые ты не успел сказать в те края, где никто из нас ещё не был, и эхом вернёт то, что ты хочешь услышать в ответ, - я вынула из пакета бронзовую чашу, поставила на стол и осторожно провела деревянным стиком по её краю. Раздалось продолжительное мелодичное звучание, от которого мурашки пробежали по телу, а к горлу подступил ком. Красно-рыжая чаша засветилась, словно раскалённый на огне чан и столб мерцающих искр из неё взмыл ввысь, до самого неба. Казалось, что они коснулись звёзд и те, подхватив мелодию, усилили её множеством чудных, и в то же время земных, знакомых каждому, оттенков - металлическое позвякивание связок ключей и праздничный звон хрусталя, пение кенара в золотой клетке и стон вольной гитарной струны, музыка страданий, рождений, восторгов, смирения и разлук. Это была вечная мелодия жизни – та, которую мы часто не слышим или не хотим слышать, отдавая предпочтение чему-то мимолётному, поверхностному, не стоящему даже сотой доли одного юаня. * * * На следующий год, как раз на Пасху, я с семьёй приехала на дачу. Был месяц май, и цветущие сады стояли, словно после обрушившихся аномальных снегопадов. Девчонки мои тут же полезли в сказочный домик на грецком орехе, муж стал открывать ставни и растягивать шланги, а я подошла к забору и, раздвинув гибкие ветви шелковицы, заглянула в соседний двор. То, что я увидела, заставило меня улыбнуться: Григорий, в трусах и фартуке стоял у мольберта и, макая кисть в трёхлитровую банку со строительными белилами, рисовал на холсте нечто абстрактное. Я долго всматривалась и, наконец, разглядела белые облака, белые лилейные тюльпаны, и белые участки тела кота Шеридана – задние лапы с задранным вверх хвостом. Для человека, раньше умеющего изображать лишь шариковой ручкой «точку, точку, огуречик…» это был художественный прорыв! - Гриша, привет! – крикнула я. – Шедевр под названием «Белая весна»? - О, с приездом! Да-да, весна! Поскольку я начинающий живописец, обхожусь одной краской. Я пишу, а мон-Шер поёт серенады! – он развернулся ко мне, и я расхохоталась над его тараканьими усиками а-ля Сальвадор Дали. - Это не всерьёз, не подумай, - он вытер руки о фартук. – Вдали от учеников позволительны эксперименты. Приглашаю вечером на огонёк – пообщаемся. Я тут присмотрел недорого торговый павильон - разваленный, но зато место бойкое. Хочу отремонтировать к осени, и открыть в нём Галерею, первая выставка будет для детей. В школе объявил даже, чтоб каждый за лето по одной картине нарисовал. - Мы в доле! У меня как раз непредвиденная премия намечается! Как стемнеет, разжигай мангал - придём колбаски жарить. Ещё я хотела сказать о том, что мои двойняшки тоже с удовольствием нарисуют лето, и о том, что мы приобрели гончарный круг, и что если первые картины и первый глиняный горшочек выйдут у нас комом или боком, то – «будет, что вспомнить»!!! Григорий победно поднял над головой поющую тибетскую чашу и, помахав мне стиком, легонько стукнул о её край. Раздался изумительный по красоте и протяжённости звук, напоминающий пронзительно-нежное дрожание колокольчика. Он становился всё тише и тише, пока полностью не растворился в нарастающем колокольном звоне нашей деревенской церквушки. Поставив на стол блюдо с пасхальными куличиками, украшенными глазурью и разноцветной присыпкой, я подумала о том, что Шамбала, несомненно, существует. Только у каждого она своя и беречь её нужно здесь и сейчас, потому что на следующих этапах вечного пути нас ждут совершенно другие чудеса. * * * | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
