Набросало снега, намело, Псы, проснувшись, лают хрипловато. На семи ветрах стоит село, На семи ветрах — дворы и хаты. Здесь живет на взгорке Харитон, Резчик он по дереву искусный, В лес идет и выбирает клен, Добрые в него вдыхая чувства. Дерево берет, как чистый лист (В день любой — погожий, непогожий), И ночами вырезает птиц, Чтобы после раздарить прохожим. А однажды для своих детей (Ночь у печки просидев бессонно) Вырезал из клена журавлей И поставил их на подоконник. По весне, когда земля вокруг Снова молодой травой укрылась, Крылья журавлей кленовых вдруг Потихонечку зашевелились. Места он себе не находил. Ну, а дети, стоило проснуться, Весело кричали: — Погляди, Журавлиные глаза смеются! В них, и вправду, был волшебный смех, Был восторг, какого не отыщешь И еще какой-то дивный свет, Сказочно заполнивший жилище. ...Осень, землю промочив сполна, Листьями шуршала заоконно. Птицы, что стояли у окна, К облакам взлетели неспокойно. «До свидания!» — трубил вожак И кружил над хатой круг за кругом. А потом загадочный косяк Полетел, вдыхая небо, к югу. Харитон поник и загрустил, Сиротливо стало вдруг и горько. Голову в раздумье опустив, Долго-долго он стоял на взгорке. К пышным не приученный речам, Все молчал. Не знал, куда приткнуться, Думая, что детям отвечать На вопрос: «Когда они вернутся?» И такая жгла его тоска, Так она схватить его сумела, Что к утру назавтра у виска Волосы заметно поседели. «Дети, жил я честно, видит Бог», — Старый мастер посмотрел уныло И, перекрестившись трижды, слег, Победить тоску свою не в силах… Потускнели-помрачнели дни. Семь ветров гудели монотонно. Через месяц унесли они В мир иной умельца Харитона. Но все знали: есть в стране чужой Харитоном созданные птицы. И вернулись журавли всеной, Чтоб опять над хатой закружиться. А вожак спустился до земли, Отыскал могилу на поляне, И по-человечьи потекли Слезы по щекам по деревянным. В чащи убегал холодный мрак, Снова распускали листья клены… И трубил, трубил, трубил косяк В память об умельце-Харитоне. |