И в самых пустых головах любовь нередко преострые выдумки рождает. Козьма Прутков - Венчается раб Иван рабе Алене… Чистый баритон плавал внутри здания храма от стены к стене, то поднимаясь под самый купол, то опускаясь вниз так, будто источник его находится где-то под полом. Но Алена понимала, что этот ласкающий слух голос принадлежит стоящему перед ней и совершающему обряд священнику. Венчали Алену с Ванечкой, ее суженным, миленочком ее. По обе стороны от них находились еще двое служителей, помогающих священнику. И сам священник, и его помощники были одеты в длинные до пола мягкие плащи с накинутыми на голову капюшонами. Капюшоны были настолько глубоки, что невозможно было ни разглядеть лиц служителей храма, ни определить их возраст. Лишь по широким плечам и прямой спине можно было определить, что тела их были неплохо сложены. - Венчается раба Алена рабу Ивану… Но что-то прохладно ногам… И только тут Алена поняла, что на ней-то самой из одежды лишь одна фата. Легкая и прозрачная она свободно ниспадала чуть ниже пояса, лишь слегка прикрывая мягкое гнездышко, предназначенное сегодня для Ванюшиного птенчика. И лишь сейчас она осознала, что священник, читая текст, ни разу не произнес имя Бога. - В знак любви и верности обменяйтесь кольцами… Подавая Ване руку, она ощутила, что при этом вслед за рукой приподнялся и нижний край фаты. Помощники плавно приблизились к ней на один шаг. Алена наклонилась к тарелочке за Ваниным кольцом. И тут же почувствовала, как прошелестела вверх по спине фата. Значит, неприкрытая даже полупрозрачной фатой попка представилась во всей своей прелести взору находящихся сбоку и чуть сзади мужчин. Они вновь придвинулись на шаг. Алена даже почувствовала легкое прикосновения тонкой ткани их плащей. Она повернула голову и покосилась на Ваню. Ее миленочек стоял с закрытыми глазами, словно спал. Нижняя часть от носа до подбородка его всегда сияющего как масличный блин лица подалась вперед. Глаза разошлись в стороны. Чуть вытянутые губы шевелились так, словно он сосал мамкину титьку или соску-пустышку. На голове отчетливо просматривались два бугорка, из которых вот-вот должны были проклюнуться телячьи рожки. Алена медленно выпрямилась. От нахлынувших чувств и распространяемых в храме благовоний слегка кружилась голова, слабели ноги. Хотелось прилечь… Мужчины, словно угадав ее желание, подали ей по одной руке, приглашая пройти с ними. Опустив глаза, она протянула им свои руки… И тревожно, и сладко, и совестно… Оглянулась. Ванюша все с тем же странным лицом продолжал блаженно причмокивать. Алена взглянула на стоящего перед ней священника. Из темноты капюшона на нее смотрели два налитых кровью человеческих глаза. Утренняя прохлада, проникающая через открытое окно, разбудила бабку Алену. Стыли ноги и поясница. Это дед Иван, как всегда, стянул с нее одеяло и, завернувшись в него, спал себе в тепле, тихо посапывая. Вспомнив только что виденный сон, бабка приподнялась и посмотрела на него. Нет, лицо не изменилось. Все такое же, как и в молодости круглое. Правда щечки уже не румяные и не пухленькие. Да морщины появились на лбу и от носа до подбородка. И никаких тебе, прости Господи, бугорков и рожек не голове нет. Вот только сложенные в трубочку губы, как часто бывает у него во сне, чуть шевелятся, словно Ваня мамкиной титькой балуется. Баба Алена осторожно высвободила из-под деда край одеяла и тихонечко подлезла под него поближе к теплому мужнину боку. -Ванятка, телочек ты мой ласковый. Захотелось обратно - в тот таинственный сон. Вновь ощутить трепетную дрожь от легкого движения тонкой ткани по ее телу. Хоть одним бы глазком взглянуть, что же там было дальше… |