Имя этого охотника-зверовика в шестидесятые годы было известно далеко за пределами родного Тоншаевского района. В то время здешние леса изобиловали разнообразным зверьём. Особенно много было медведя, которого марийцы, составлявшие значительную часть охотников, не били, почитая за прародителя. Боясь неточностями в рассказе исказить реальный образ Ивана… , фамилию героя называть не буду. От отца Николая, от предков своих унаследовал Иван выдающиеся способности и страсть к охоте. Хотя многие мужики в глухой Тоншаевской тайге жили лесом, но таких охотников среди них не было. Пройдя Великую Отечественную войну и не раз смотревший смерти в лицо, Иван чёрта лысого не боялся - плевать ему было на запреты, и встреть он лося на Красной площади в Москве – завалил бы, не задумываясь. К тому же, имея изворотливый ум и общительный характер, наладил наш герой надежные связи со всей, как сейчас говорят «вертикалью власти», начиная от районного и заканчивая областным руководством. А все почему? Модна стала охота. Вслед за незабвенным Леонидом Ильичём Брежневым потянулись к охоте за крупным зверем и другие советские начальники. Очень кстати пришелся этот расторопный высокий жилистый мужик, умело проводивший охоты на берлогах: проходили они и добычливо и безопасно для участников. Поэтому даже высокие начальники из Горького не раз наезжали к нему. Часто поступали от них и заказы на лесное мясо. Вот почему Иван беспрепятственно охотился, когда хотел и на кого хотел. Кроме покровительства высокопоставленные охотники щедро делились охотничьим припасом. Однажды после одной из охот, когда был добыт уж очень крупный медведь, получил Иван и во все королевский подарок - новенький ИЖ-12.

В начале декабря, возвращаясь с охоты, наткнулся он на медвежью берлогу, устроенную под выворотнем огромной ели посреди небольшой полянки. Удивительно близко - всего в паре километров от родной деревни Шукшум устроился зимовать Потапыч, а до лесовозной дороги от сюда вообще было «рукой подать». Потому и решил Иван приберечь берлогу для заезжих гостей. Но в том году у них видно были другие планы на охоту и к Ивану так никто и не собрался. К исходу января, пока февральские вьюги не намели огромные сугробы, решил он сам взять косолапого. А так как сложности для себя в такой охоте не видел, никого кроме сына Юрки брать не стал. Юре к тому времени уже исполнилось шестнадцать лет. С ружьем парнишка не хуже многих взрослых обращался: умело бил утку в лет, а этой осенью еще по чернотропу с первого выстрела со своего номера положил сохатого. Так что дедовская курковая тулка по праву принадлежала подрастающему охотнику. Вот и решил Иван спытать сына на «настоящей» охоте.

- А чего – подумал он, -со мной для него риску никакого, а характер закалится. Вона, когда я первого медведя убил, немногим старше Юрка был.

И тут, то ли от воспоминаний той давней охоты, а может от предчувствия беды сделалось на душе не хорошо. Что скрывать: люди, живущие лесным промыслом, народ суеверный. Вон сосед Колька- взрослый мужик, а на охоту не пойдёт, если во время сборов рассыплет патроны, вроде пустяковина – а для него верный знак: с охоты пустым вернешься.

- Да ну –ерунда это всё, отогнал Иван плохие мысли и стал готовиться к завтрашней охоте.

Сегодняшним утром, подойдя на сколько можно близко, чтобы не подшуметь к берлоге, по желтоватому инею, окутавшему ивовый кустик возле ее чела – убедился – медведь всё ещё здесь.

Еще на рассвете они с Юркой вышли из дому. На небе догорали запоздалые звезды, на востоке занималась заря. Белку – шуструю белую с черным пятнышком сучёнку Иван предусмотрительно привязал за ошейник. Под лёгкий морозец охотники споро дошли по набитой лесовозами дороге до приметной раздвоенной сосны от которой влево заскользили на широких самодельных лыжах. Красное солнце озарило вершины деревьев, когда подошли к заветной поляне. Тут Иван шёпотом наказал сыну:

-Ты встань тут у березки: миша , если что, от нас рванёт через поляну в ельник, вот и держи чистину на мушке, а я ближе подойду – осмотрюсь. Как махну рукой, отвязывай Белку.

Увидев, чернеющую провалом берлогу с цепочкой следов уходящих в чащу – Иван разочарованно подумал :

-Ушел косолапый! Зря я вчерась близко подходил.

Поворачиваясь, чтобы подозвать Юру, он увидел его силуэт в нескольких метрах слева. Хотя тот должен стоять справа и намного дальше. Иван недовольно подумал:

- Когда он успел подойти? Я же ему на месте наказал стоять...

И тут молнией сверкнула мысль:

- Да это же медведь !

А тот словно узнав, о чем думает охотник, уже прыжками летел к нему. Скинув ижа с плеча , Иван не успел вложить его приклад в плечо, как от чудовищной силы удара ружьё полетело далеко в сугроб. Подоспевшая Белка отчаянно повисла на медведе, тот недовольно рявкнул от боли и, мгновенно развернувшись, мощной оплеухой убил вредную собаку. Этой ничтожной заминки хватило Ивану, чтобы сорвать ватник и накинуть его на левую руку. Зверь, встав на дыбы, двинул на человека. Из глубины его маленьких ничего не выражающих глазок на охотника смотрела сама Смерть.

-Врешь, не возьмешь! - крикнул ей Иван и шагнул навстречу.

Из разинутой пасти опахнуло смрадом. Резко сунув в нее защищенную теперь левую руку, правой - охотник схватился за рукоять ножа, висевшего у пояса. Зубы зверя мгновенно сомкнулись. Дикая боль пронзила прокушенную в нескольких местах руку. Рванув за нее, медведь повалил Ивана и сверху навалился всей своей тушей. На какое-то время рыхлый снег отсрочил неминуемую гибель. Наконец придавив охотника лапами, зверь стал жадно тянуться пастью к его голове. Защищая лицо, Иван опять сунул в ненавистное хайло израненную руку, задыхаясь от боли и непомерной тяжести, услышал крик подоспевшего Юрки:

-Папка ! Куда стрелять?!

Оказывается, сын не струсил, не убежал и боялся не за себя – боялся ненароком застрелить отца. Подбежав к месту схватки, Юрка сквозь слёзы бессилия ловил мушкой одностволки бок медведя.

- Бей! Юрка бей! В баашку ему бей! – из последних сил прохрипел Иван. Теряя сознание, он все же дотянулся до ножа и по рукоятку всадил в бок медведю. Тот, отпустив изжеванную руку, дико взвыл, подняв голову. Этим моментом и воспользовался сын, успев выстрелить. Иван уже не слышал, как гулко грохнул выстрел, не видел, как рухнул сражённый сыном медведь. Быстро сменив отстрелянную гильзу, Юра, старательно прицелившись, в упор еще раз приложился свинцовой пулей в ухо зверю. Медведь не шевелился. Упираясь прикладом ружья в снег, и используя его как рычаг, сын смог скатить медведя с отца. Тот весь в крови – не дышал.

-Папка!!!!- заорал Юрка на весь лес, размазывая слёзы, - Не умирай!

Сняв с себя фуфайку, Юра накрыл ей отца и бросился за подмогой в деревню. Хрипя, задыхаясь, он, не останавливаясь, пробежал весь обратный путь. Заскочив на конный двор, Юра прохрипел:

- Дядька Петя! Запрягай скорей! Там медведь…папку задавил!

Мужики быстро запрягли лошадь и поспешили на помощь. На одних санях охотника и медведя привезли из леса в деревню. По телефону из сельсовета вызвали скорую. К чести областного руководства, не забывшего прежних заслуг охотника, к его спасению были привлечены лучшие врачи. Долго еще длилась в сознании охотника схватка с медведем. Пугая медсестер и соседей по палате, кричал в бреду Иван:

- Не возьмешь, гад!- и бил, бил воображаемым ножом в сердце врага.

Только через полгода выписался охотник из больницы. Левую руку хирурги хоть и спасли, но полностью восстановить ее работоспособность не смогли. Поэтому с БольшОй охотой Ивану пришлось завязать. Так что тот медведь стал для него последним.

Изредка выбирался Иван постоять на утку, да посидеть с мужиками у вечернего костра. Сын Юра охотился до последней минуты своей жизни: в прошлом году на глухарином току остановилось сердце охотника…