Неизвестный Вам Тарас Шевченко

Глава 1

ДЕТСТВО

Все мы родом с детства. Из страны звонких леденцов-сосулек, серебряных и золотых медовых котиков мартовской вербы, гуденья пчел над белыми сугробами вишневого и яблоневого цвета, таинственных зарослей соседнего парка...

Именно в этой таинственной волшебной стране прошло и Тарасове детство. Увы, с младенчества над ним тяготело проклятие. И совсем не крепостная нищета была тем проклятием. Не в бедности родился Тарас. Давно в прошлое отошли те времена, когда крепостной ничего не имел. Это же уже было Х1Х столетие. Крепостные, начиная с 14-15 летнего возраста, должны были дважды в неделю идти на барщину и делать безотказно то, что им прикажет барский управитель. Должны платить деньгами или натурой десятину от всего выращенного на той земле, что им предоставил пан. Пусть даже ту землю они унаследовали от родителей - Закон отдал ее пану и платить ему десятину они обязаны. Впрочем, государство у нас теперь забирает не десятину, а треть. А теперь насчёт барщины. Вспомните колхозные времена, когда за нарисованную палочку трудодня должны были трудиться на поле по 300 дней в году. А вот, так не любимый Шевченко, Киевский губернатор Бибиков подавал царю рапорты о том, что некоторые помещики творят беззаконие и требуют от крепостных в посевную или уборочную страды отрабатывать не 2, а 3 дня на неделю. Рапортует и просит разрешения наказать виновных...

Все, что крепостной заработал на стороне, оставалось ему. На заработанные деньги он мог и сам выкупиться и выкупить землю. Самые известные сахарозаводчики – Терещенко, Ханенки, Семиренки вышли из крепостных. Сами себя выкупили...

Не из бедных была и семья Тараса. Отец его Григорий Иванович Шевченко-Грушевский женился не по выбору родителей, а по любви, на красавице Екатерине Бойко, дочери зажиточного крепостного из казаков Якима Бойко из соседних Моринцев.

В родительском подворью молодым было тесновато, ведь у старого Ивана Шевченко еще было четверо детей. Поэтому Яким Бойко добился у управителя Ольшанским кустом сел пана Василия Енгельгардта, отставного ротмистра Дмитренко, чтобы молодым отдали дом и землю его соседа Колесника. Вот та чужая земля и чужой дом и стали причиной проклятия молодой семьи Шевченко. Потому что не справедливо они обошлись с Колесником. Когда он ездил чумаковать, помощник управителя по Моринцам, погнал его жену, которая была на последнем месяце беременности, на жатву. Там она и умерла во время родов вместе с ребенком. Вернулся Колесник в пустой дом. Рассказали ему о злодействе того помощника управителя. Напился он из горя и сильно накопал того подлеца. За это и прозвали его люди Копием. Но разве же мог допустить управитель ротмистр Дмитренко, чтобы его помощника копал собственный крепостной? Отдал он Колесника в москали (солдаты).

Вскоре началась война с Наполеоном и думали все, что сгинет тот Копий где-то в чужой стороне. Думал так и дед Яким, поселяя зятя с дочерью в усадьбе Колесника. Жили они здесь неплохо. Держали буренку, свиней и овец, имели волы с телегой, и летом Григорий чумаковал. Зимой же зарабатывал деньги плотничаньем и стельмахством (изготовление коромысел, ободов и другого деревянного инвентаря) - он очень хорошо чувствовал дерево, любил работать с ним и его поделки славились на всю округу...

Но недолго было то блаженство. Тарас родился 25.02.1814, а уже через полтора года, разбив Наполеона, вернулась в Россию армия. Вернулся с армией и Колесник. Но не захотел он больше тянуть солдатскую лямку. Сбежал. Пошел он домой, а там живёт семейство его ненавистного соседа Бойко. Проклял человек захватчиков и ушёл в гайдамаки. В те времена вокруг Моринцов были огромные темные леса с непролазными чащами. Вот в те чащи и направился горемыка. Зацитирую Петра Шевченко в записи Конисского:

“Копий насобирал себе ватагу таких же голых молодцев, как сам, окукобился с ними где-то в лесу. Из того гнезда и начал Копий набегать на людей и грабить разбойничьим чином, по-гайдамацки с ножом за голенищем. Несколько раз среди ночи налетал он и на Григория Шевченко, за то, что взял его усадьбу. Придет, было, среди ночи, стучится в окно. Шевченко откроет форточку и спрашивает: ”Кто и чего нужно?” – а тот отвечает: “ Копий, вот кто! С товарищами пришел к тебе в гости. Забрал еси мою почву и дом, так теперь корми нас. Не дашь по-чеськи, так дашь по-песьки!” Вот таким чином Копий чисто объел Шевченко; за недолгое время забрал у него двенадцать овец и корову, да еще и грозит: “Корову съедим, дом сожжем и самого тебя замучим. Не хочешь сего, так прочь из моего дома забирайся!”.

А мы еще удивляемся, откуда такие кровожадные образы гайдамаков появились в Тарасовых поэмах. Да оттуда же, из того волшебного мира Детства.

Кинулся Григорий Шевченко в ноги тестю и отцу, чтобы избавили они его от этого гайдамаки. Посоветовались родители, да и купили ему за 200 рублей серебром усадьбу в Кириловке, чтобы не извёл его тот гайдамака Копий... А теперь пораскиньте мозгами - сможет ли сегодня любой украинский крестьянин купить своему сыну дом с участком земли? Не думайте, что те 200 рублей были как сегодняшние 200 гривен. У фермеров и приватных фирмачей в настоящее время наш крестьянин получает до 3000 гривен на год. В те же времена парень в работах по найму мог получить 10-15 рублей на год. Хорошая корова стоила не более 1,5 рублей. Так что не бедными были родители Григория и его жены, раз могли, не занимая ни у кого выложить стоимость 133 коров!

Новая усадьба тоже была не из бедных. Вот как описывает её сам Тарас Шевченко:

“Круг дома на причилку яблоня с краснобокими яблоками, а вокруг яблони цветник старшей сестры, моей терпеливой, моей нежной няни! А у ворот стоит старая развесистая верба с засохлой верхушкой, а за вербой стоит рига, окруженная копнами ржи, пшеницы и разного всякого хлебу; а за ригой, по косогору, пойдет уже сад. Но какой сад! Густой, темный, тихий... А за садом левада, а за левадой в той долине тихий едва журчит ручей, обставленный вербами и калиной и окутанный широколистыми, темными, зелеными лопухами ...”(повесть “Княгиня”)

Конечно, в детстве нам все кажется большим, чем в действительности. Огромные комнаты детства в юности становятся низенькими и тесными. Все относительно. Но вот участок, который купили родители Григорию Шевченко вместе с домом, действительно был не маленький. Афанасий Маркович, который был в 60-ые годы Государственным представителем при Земском суде, писал, что на Черниговщине, а значит и на Киевщине, при выделении земли крестьянам по выходу из крепостничества, должны предоставить тот участок, которым они и пользовался, но не менее 7 десятин на семью. (Десятина = 1,029 га). Так вот и у Григория Шевченко было, по крайней мере, те 7 гектаров! Много ли наберётся крестьянских семей на той же Черкащине, имеющих сегодня такой участок земли?

В этом тихом саду, в этой бабочко-стрекозиной долине над ручьём и прошло счастливое раннее детство Тараса. Когда не бегал улицей с такими же голопопыми малышами, то блуждал своим садом, спускался в долину, укладывался под величественным лопухом и смотрел на волны своего ручья, которые плыли куда-то в бесконечность…

Наше Детство начинается с узнавания вселенной всеми органами чувств: зрением, обонянием, вкусом. Иногда странные вещи встречаются при попытках познать вечно-расширяющуюся вселенную теми органами. Вон соседский детеныш любил, есть собственные испражнения. Подобный сдвиг был и у Тараса. Только не экскрементами он лакомился, а глиной из той долины над ручьём. Ел в детстве землю великий поэт украинской земли. Разве же не символично!

От той самой первой привычки лакомиться землей не избавился и в раннем детстве.

Возвращалась к ужину домой мурзатый, с резью в желудке от съеденной глины, и, несмотря на ту резь, сияющий от счастья.

Вселенная его детства все больше и больше расширялась. Вначале это было подворье их соседей Коваленко, затем село, а затем и поля за селом. Когда ему исполнилось 6 лет, летом, когда отец поехал чумаковать и прихватил с собой старшего брата Никиту, Тарас захотел посмотреть, где же те железные столбы, которые держат небо. Вышел за село, дошел до величественной Пединовской могилы, забрался на вершину и вдали, за зеленым полем и синим лесом, увидел верхушки белой трехголовой церкви. Пошел он в то, чем-то знакомое, далекое село. То были Моринцы, село в котором родился Тарас. Но почти возле самих Моринцев, переходя дорогу, натолкнулся на чумаков. Те спросили, кто он и куда идет. Ответил, Тарас Шевченко идет домой в Кириловку. Посмеялись чумаки над географом-путешественником и отвезли его к Кириловку. Хоть Тарас и говорил всегда, что мать очень о нём заботилась, но не очень то видно это из его описаний детства. Вот как он сам описывает своё возвращение после того, как был неизвестно где с раннего утра до сумерек:

“На дворе уже смеркалось, когда я подошел к нашему перелазу ; смотрю через перелаз во двор, а там, около дома, на темном, зеленом, бархатном подворье, все наши сидят себе в кружке и вечеряют; только моя старшая сестра и няня Екатерина не вечеряет, а стоит себя около дверей, подперши голову рукой, и как будто смотрится на перелаз. Когда я высунул голову из-за перелаза, то она как вскрикнет: “Пришел! Пришёл!” Подбежала ко мне, схватила меня на руки, понесла через двор и посадила в кружок вечерять, сказав: „Сидай вечерять, приблудо!”...

Странная какая-то материнская любовь. Ребенок исчез, неизвестно куда, а все кроме старшей сестры ничего не замечают. Когда я в таком же возрасте (мы тогда жили в Гущинском лесничестве Калиновского района на Винничине) пошел себе дорогой к соседнему селу и шел себе так тихонько до ужина, родня подняли такой шум, что на поиски мелкого путешественника ринулось все лесничество. Натолкнулась на меня машина, которую послали в то соседнее село за помощью. Дедушка так выпорол меня за то путешествие, что до этого времени помню все те обстоятельства. А Тарасова родня - хоть бы что! Даже не заметили!

Отец Тараса был грамотным. Хотел, чтобы грамотными были и его дети. Если вспомнить о том, что братья столбового дворянина Виктора Забилы (будущий побратим Тараса) были неграмотными, то поймете, что Шевченки не были такими уже и бедолагами. Так вот, когда Тарасу исполнилось 8 лет, отец отдал его учиться грамоте в церковно-приходскую школу. Надо сказать, что на Украине те школы при церквях были большей частью польские. Ведь, хоть и присоединив Польшу к Украине еще во времена Екатерины Великой, Россия оставила на Украине все так, как было при Речи Посполитой. Все было в руках польских управителей барских имений даже после того, как их господами стали уже не польские шляхтичи, а российские дворяне. Православные школы в Украине были редкостью. Это у “действительного статского советника” графа Василия Енгельгарда и управителем был бывший однополчанин, ротмистр в отставке, украинец Михаил Дмитренко, и церкви в его селах были православными, и учили не латыни, и Катехизису, а Псалтырю на церковнославянском. Трудно сказать, кем был тот Совгир, дьяк, первый учитель Тараса. Знаем только, что он порол учеников беспощадно, как и было заведено в те времена, когда считалось, что ничто так не закрепляет память, как битье. Сказать по правде, я не могу с этим спорить. Когда дед или бабушка хотели, чтобы я что-то запомнил на всю жизнь, обязательно устраивали порку. Так было и с рассказами их о Забиле, Марковиче, Глебове. Поэтому и Присяга Рода сопровождалась кровью на руке. По-видимому, поэтому и дети, давая клятву побратимства, скрепляют ее кровью. Чтобы запомнить на всю жизнь. Так что не будем хаять дьяка за то, что порол учеников...

Учеба Псалтырю тогда длились около двух лет, после чего приступали к изучению грамматики. Но не пришлось Тарасу закончить ту учебу. Еще ему и 9 не исполнилось, как пошла из дома старшая сестра-няня Екатерина, которую выдали замуж в конце января 1823...А осенью, во время эпидемии, заболела и умерла мать... Вернулся из чумакования Григорий Шевченко, а дома ни жены, ни покоя. Кричат голодные дети. Что одному сделаешь с детьми мал-мала меньше... Привез ему из Моринцев тесть младшую сестру Екатерины – Оксану, которая четыре года назад овдовела и осталась с 3 малыми детьми на руках. Покорился Григорий тестю, женился на той Оксане, хоть и знал о ее ведьмацком характере. Женился, хоть еще и 90 дней не прошло со дня смерти жены (умерла 6 августа, а новую жену привел в дом 16 октября). Так вот и не стало ему счастья из-за того нарушения дедовских обычаев. Грызла его поедом новая жена. Грызлись между собой сведенные дети. Уезжал от тех ссор Григорий чумаковать, захватывал с собой Никиту. Раз, когда отец с Никитой чумаковали, на постой в дом Шевченко прислали москаля. Не будем говорить, сколько он там жил и как его обслуживала соскучившаяся по мужику Оксана, но когда наступило время выступать в поход, исчезли у того солдата три злотых. Ну, на кого бы могла подумать мачеха, на своих родных детей, что ли? Самым старшим из тех чужих детей остался Тарас. Вот и указала на него, как на вора. Сбежал Тарас из испуга в свой схорон в саду соседа. Носила ему в то укрытие еду сестра Яринка. Сведенные сестры выследили ее и привели к убежищу мачеху с дядькой Павлом. Три дня истязал дядя Тараса. Сознался он в краже, а вот места не мог назвать. Ведь украл те деньги не он, а его сводный брат Степан. Может те солдатские три злотых, и были началом того капитала, который потом сделал из Степана Колесниковича Терещенко сахарозаводчика - основателя династии миллионеров Терещенко...

После того случая, Тарас навсегда возненавидел и тех сводных сестер-ищеек, и того воришку Степана, и изверга-дядьку, и ведьму мачеху. После этого дед Иван приказал Григорию брать в чумаки не Николая, а Тараса. Николая же взялся учить плотничанью и стельмашеству...

Стал ездить Тарас с отцом в Елисаветоград. Осуществились его мечты поглядеть мир. Но не таким оказался тот мир, как мечтал он малышом. Едешь день, два, три, а вокруг все та же степь, все такие же жидкие леса, да редкие военные поселения...

Да и то чумакование скоро закончились. Поехал осенью 1824 отец в Киев. Возвращаясь домой, промок и заболел. Ни лекарств дома не было, ни покоя. Проболел он осень и зиму, а в марте отдал Богу душу. Остались деть со злой мачехой. Весной, на время пахоты, взял Тараса к себе в помощники злой дядька Павел. Взял, так как батраку нужно платить, а племянник обязан работать и за ломоть хлеба. Закончилась посевная, и выпер дядька племянника обратно к мачехе. А мачеха в это время загуляла с молодым дьяком Богорским, который, выжив со школы Совгиря, стал учить детей вместо него. Да какая там учеба – дьяк и дневал и ночевал у Оксаны, пропивая добро её мужа. Чтобы Тарас не мешал им, Богорский пригласил его “поселиться у него яко школьник и рабочий”. Так как парню исполнилось 11, и он уже понимал, что стоит делать, а что нет, дьяк предложил ему выполнять обязанности

“ консула”, а при отсутствии дьяка, читать над покойниками Псалтырь за 20% от принесенного людьми. Тарас радостно согласился. Ведь это и давало возможность избавиться, наконец, от грызни ведьмы-мачехи, и давало хоть какой-то заработок, еще и возможность заслужить уважение школьников, ведь основной обязанностью «консула» было следить за успехами в учебе школьников и давать им розог за не выученное задание. Только вот с прибылью от того “ консульства” было не очень. Ведь после того, как из школы ушел суровый, но справедливый и грамотный Совгир, бросили школу и большинство учеников. Ведь Богорский почти все свое время проводил не в школе, а у Оксаны. Тарас же, хоть и наизусть усвоил Псалтырь и мог сам учить ему других, а вот грамоты у Совгиря научиться не успел. Те дни у Богорского Тарас вспоминал как самые голодные и самые позорные в его жизни. Мало того, он стал величайшим взяточником, как вспоминает Петр Шевченко в пересказе Конисского:

“Кто приносил ему большее угощение, тому он меньше розог давал, а кто приносил мало или совсем не приносил взятки, того бил больно... Но школьников в школе было немного; из-за этого самими взятками нельзя было пропитаться и “ консул” с голода должен был пускаться на другой промысел: он крал гусей, поросят и по ночам варил себе суп там, на Пединовской могиле. Кириловцы, заметив, что в пещере на могиле временами ночью горит огонь, решили, что в пещере поселилась нечистая сила, и просили попа выгнать чертяку. Поп, взяв людей, пошел к пещере, вычитал молитвы, окропил святой водой вход в пещеру и сказал, чтобы кто нибудь полез туда и посмотрел, что там есть. Никто не отваживался. Тогда люди смекнули, что нужно заплатить тому, кто полезет в пещеру. Первым желающим выступил Тарас, который хорошо ведал, что в пещере той чертяки нет, а есть только кости от украденных им птиц и поросят. Но он делал вид, что боится лезть, и просил чтобы к его ноге на всякий случай привязали бечевку: когда, мол, нечистая сила совершит над ним в пещере что-то страшное, так будь каким чином вытянуть его. Так вот он на привязи полез в пещеру; там поубирал следы своего пребывания и вылез обратно в хорошем настроении, поведав, что в пещере ни одного чертяки нет. Вот и заработал деньги...”

Если бы та жизнь у Бугорского длилась дольше, неизвестно в какого ворюгу или взяточника превратился наш Тарас. Но деду Ивану осточертело смотреть, как его невестка пропивает с дьяком сыновье добро, и он приказал Якиму Бойко забрать сою дочь-шлюху назад у Моринцы. Забрала она свою детвору и остаток добра, погрузила на телегу и поехала к себе в Моринцы, оставив в хате голые стены. Хоть Никите еще не исполнилось и 15, дед женил его на соседской девчушке и хозяином в доме стал Никита. Дьяк вернулся в школе. Но не для того, чтобы учить, а чтобы пьянствовать. Все, что мог заработать Тарас на заупокойных молитвах, теперь отбирал дьяк. Розги ученикам стал давать тоже сам. Что же Тарасу было подыхать от голода? Ведь во время тех попоек после служб дьяк бережно тыкал в руку парня стакан, не давая закуски. Чтобы совсем не погибнуть, после очередной попойки, когда водка бросила дьяка на пол, Тарас хорошенько его высек и, собрав вещи, пошел к дьяку-маляру в Лисянку учиться занятию живописью. Но дьяк принудил его таскать на гору тяжелые ведра с водой, растирать краску-медянку на железном листе, а согласия учить занятию живописью так и не дал. Пришлось Тарасу идти уже в село Тарасовку, где жил знаменитый дьяк-богомаз. Но тот дьяк считал себя хиромантом. Посмотрев на левую ладонь Тараса, он заявил, что у того нет способностей ни к чему и отказался брать его в обучение. Пришлось возвращаться Тарасу ни с чем в родной дом, где уже всем заправлял Никита. Брат его попробовал научить плотничанью и стельмашеству. Не вышло. Отправил выпасать общественное стадо. И здесь, несмотря на то, что вместе с ним пасла стадо наилучшая подруга-ровесница его любимой сестры Яринки – Оксанка Коваленко, у Тараса ничего не вышло. Уволила его община из пастухов. Пошел в батраки к зажиточному дьяку Кошицу. Зажиточному, но скупердяю. Заставил он Тараса сопровождать сына Яся в Шполу, продавать ранние сливы. Сразу за селом, на мосту через пруд, телега поломалась, и сливы полетели в грязь. Весь день ребята вытирали те сливы. Ясно, что ничего за них не выручили. Зато все село смеялось из той коммерции иерея Кошица, но на орехи досталось только Тарасу. После этого не захотел он оставаться у Кошица. Поблагодарил за хлеб-соль и пошел в село Хлиповку, славшееся своими малярами. Увы, и там отказались взять его в обучение.

Практичный дед Иван, видя, что парень пропадает без работы, упросил Кирилловского помощника управляющего взять Тараса к себе мальчиком на побегушках. Тогда Кирилловским помощником управляющего был обедневший польский шляхтич Ян Станиславович Дымовский. Он закончил Дерптский университет, проникся его гуманными идеями, пытался, чем мог, помогать людям. Ему очень понравился сообразительный и любознательный мальчик. Он научил его письму, которому так и не успели научить в школе. Но сам Дымовский был поляк и все книжки у него были польские. Так вот, после церковно-славянского Тарас усвоил не украинский, даже не русский, а польский язык. Именно на нём он научился читать и писать. Ясно, что и разговаривать по-польски он тоже научился у Дымовского. Но вот в 1828 году умер старый Василий Васильевич Энгельгардт, так и не получив разрешение на бракосочетание с гражданской женой, польской княжной, которую когда-то похитил из девичьего монастыря и с которой нажил три сына и две дочери. Поместья разделили между наследниками. Ольшанский куст сел достался Павлу Васильевичу Енгельгардту, самому молодому из братьев. Служил он в гвардии. Дослужился лишь до штаб-ротмистра. Звания меньшее, чем у его управляющего Ольшанского куста имений Дмитренко. После того, как получил наследство, он был назначен адъютантом друга его отца, 75 летнего Виленского генерал-губернатора графа О.Н.Римского-Корсакова.

Чтобы показать, какой он важный вельможа, к новому месту назначения. Павел Васильевич решил приехать с новонабранной гвардией из молодых крепостных. Этот гвардейский экипаж он приказал сформировать Дмитренко. Дмитренко передал поручение всем своим помощникам. Ян Станиславович, видя, что Тарасу становится уже тесно в Кириловке, сочувствуя его желанию научиться рисовать, посоветовал парню ехать с господином в Вильно. Он порекомендовал Дмитренко включить Тараса в состав того гвардейского экипажа в роли комнатного художника. Для этого он даже его к знаменитому Ольшанскому художнику Степану Превлоцкому записал и тот учил Тараса азам искусства.

И вот осенью в 1829 году в Вильно из Ольшан выехала дюжина телег, с которой ехал и комнатный живописец 15 летний Тарас Шевченко. Казачком ехал его друг 11 летний Ваня Нечипоренко.

Не всем рассказам Тараса следует верить безоговорочно. Так он пишет, что в обязанности казачка входило подавать господину трубку или стакан и стоять незаметным истуканом рядом. В действительности, казачок это был мальчик для поручений, причем часто, очень интимных поручений господина. То есть казачок был приближенным лицом, со всеми вытекающими из этого привилегиями. Обычно, у господ было по одному казачку. Была еще девушка для поручений при госпоже. Казачком при Павле Васильевиче был Ваня Нечипоренко. Следовательно, Тарас всё же был комнатным художником и выполнял отдельные поручения пана и пани, главным образом – пани. Вот именно этой пани, Первой Виленской красавице, баронессе Софии Григорьевне Энгельгардт и обязан Тарас тем светлым, что вынес он из отрочества. Баронесса происходила из остзейской ветви Рода Енгельгардтов, воспитывалась в семье с масонскими взглядами на равенство людей, следовательно, в отличие от мужа, видела в Тарасе не быдло, а Человека. Это она научила его читать и писать по-русски. Он, благодаря ей, с помощью француженки, гувернантки её детей, даже освоил французский язык. Но об этом все уже в следующей главе. Ведь с отъездом в Вильно закончилось Тарасово Детство. В котором остались и покойные отец с матерью, и няня-сестра Екатерина, и любимая сестра Яринка, и такой не по детски хозяйственный брат Никита, и его предлюбовь – соседская девочка Оксанка, и мудрый дед Иван и такие ненавистные мачеха, дьяк Богорский, дядька Павел и все другие недруги...

Детство закончилось. Пришла юность…