Что хочет автор. Литературные конкурсы

Несколько лет назад, художник работал над образом народного артиста России Владимира Стеклова. Это очень известный, популярный и может быть один из самых «играющих» актеров русской современности. Владимир казался художнику очень эпатажным, с одутловатым, несколько пропитым лицом, с налетом блатного парня и вечного находящегося «под мухой». Артист что – то рассказывал во время сеанса, читал стихи, пытался нравиться, так как его окружала стайка девочек – будущих артисток. Художник разглядывал острый профиль, руки совершали свой невообразимый танец… Вскоре, из бесформенной массы пластилина возник образ, который, неожиданно вдруг стал меняться, становиться ярким, глубоким, почти обретя очертания Пушкина. Художник ахнул от удивления: «Почему же Пушкин?» На что артист резонно заметил: «Я же играл главную роль – Пушкина в фильме о поэте». И тогда художник понял, что руки гораздо лучше и отчетливее видят то, что они создают, чем глаза, которым может казаться. Рукам никогда не кажется – они знают, что видят.

Он приступил к работе над Чеховым, не имея в голове плана как делать, была цель понять и страстное желание сотворить. Работа продвигалась быстро. Он лепил сразу в размере около двух метров. Появился некий ассоциативный образ. Энергетически очень напряженный. По силуэту совершенно законченный, гармоничный и четко выраженный. Это был некий неведомый иероглиф. Художник отпрянул от своего детища, с ужасом думая, что же он натворил – то ли это насмешка над собой, то ли насмешка над людьми. Перед ним стояло произведение - совершенно ни на что не похожее, ни по замыслу, ни по исполнению… Несомненно, это был он – Григорий Викторович Потоцкий, так мог мыслить и видеть только он. Руки не обманули. Художник пристально вглядывался в свое собственное детище… И, о чудо! Благодаря своей собственной работе, художник совершает целых три открытия, бесспорно интересных не только для скульптора, но и для литератора, мыслителя, философа. Перед ним стоял образ, выполненный в пластилине - образ «донкихотства». Это было первое основное открытие. Да, несомненно, вся русская литература и есть «донкихотство», особенно Чехов. «Благими намерениями дорога вымощена в ад…» - русская литература, в особенности литература Чехова, оплакивала «маленького человека», она жалела его, она готова была принести в жертву все, во имя абстрактной справедливости, написанной в знаниях всех кровавых революций: «Свобода, равенство и братство». И русский народ, прежде всего ведомый и искушаемый этой литературой, заплатил сотни миллионов человеческих жизней, чтобы еще ярче убедиться, что благие намерения, как бы не были они художественно поданы и философски обоснованы – это всегда дорога в ад. Художник всегда очень интересно работал, он даже не удосужился прочесть биографию Чехова и собрать какие-нибудь сведения о жизни писателя. Он говорил, что ему достаточно прочитать произведение писателя. «Я, - говорил он, - состою из Чехова…» Каково же было его удивление, когда он узнал, что Чехов действительно был под два метра, очень высокий и очень худой. Когда используется правильный художественный метод, то этот метод совершает открытия и необыкновенно точен по ассоциативному ряду. Из икры ноги, в скульптурной композиции, как бы выброшена вверх тормашками собака Каштанка, изо рта которой торчит столбом толстенная веревка-нитка, а разве мы с вами, да и весь русский народ - не «Каштанки», польстившиеся на идеалы коммунизма, как на кусок мяса… И опять мелькнула мысль: Чехов – это пророк, любое произведение, даже такая маленькая повесть, даже повестушечка как «Каштанка» - пророчество. Это было еще одно открытие.

На плече у Чехова - огромная птица, от тяжести, его как бы отбросило назад… Конечно, это – «Чайка». Его знаменитая «Чайка», которая стала теперь символом театра. Спектакль шумно провалился.

Гений не может быть понят современниками…

Одна из рук – рука не рука, кисть не кисть… Несколько листочков и две вишенки. И оказывается, этого совершенно достаточно, чтобы вызвать ассоциативный ряд образов «Вишневого сада». Как скульптор передал образ одиночества, разорение, упадок. И что все это сделано своими собственными руками. Что «Вишневый сад» вырубил не кто-то, а мы с вами.

А рядом с Чеховым стоит совсем маленький, ну совсем маленький, скрестив руки, в шляпе, Чехов. Он был великим писателем, но оставался маленьким человеком, и он оплакивал себя – больного чахоткой, жившего с женщиной, которая спала с его другом, и, несомненно, его любившая за гениальность.

Вся композиция установлена на наклонную плоскость. Это очень необычно. А разве русская жизнь, это не наклонная плоскость последние двести лет?! Одни лезут вверх, другие катятся вниз, а третьих, как Чехова, развернуло над бездной… Более точного ощущения передать русскую действительность, литературу, да и сам образ Чехова, приблизиться так к основе его творческой художественной ткани, еще не удавалось никому.

Как - то, обсуждая новую работу, один танцор балета отметил, что во всей композиции памятника есть некая внутренняя постановка, так называемая «стойка» и художник сказал: «Как это ни странно, теперь я понимаю, когда будет понят Чехов… Только тогда, когда его всего поставят в балете». Чехов был настолько точным в слове, что ничто не передаст его так, как жест, движение, хореография.

Так уже случилось, когда мы полетели с художником в Токио, то первоначально памятник стоял в японской школе, в фойе, на фоне изящно выписанных иероглифов и он необыкновенно с ними гармонично вписался. Иероглиф русской души, русской литературы. Памятник совсем не вызвал споров у японцев. Он был им понятен, родным.

Стоял необыкновенно солнечный день. Над рядами, где должны были сидеть почетные гости, натянули белый тент. Гости расположились, приехал русский посол, знаменитый переводчик Набуюки Накамото, благодаря которому Чехов оказался в Токио, директор Высшей школы Сэо – сан. Они совершали некий исторический ритуал, в числе их был и скульптор. На груди у всех были желтые хризантемы и белые перчатки. Они разом потянули за веревку, и под шум аплодисментов зрителей белая ткань сползла, обнажив скульптурное воплощение – боль сердца художника. Неожиданно, порыв ветра чуть не снес тент. Старшие ученики бросились к тентам и удержали. Это была чужая страна, это были совсем другие люди. Но им был нужен Чехов, так как он не только русский писатель, но он часть мировой литературы. И он один из тех пророков, которые дают возможность осознать и понять кто мы, откуда и куда идем.

Чехов, несомненно, стал явлением в современной скульптуре. Никто и никогда до скульптора не лепил и не создавал одновременно столь же точный, как и столь же абстрактный образ писателя. Это было новое слово в пластике. Образ необыкновенно живой, энергетически наполненный. Он говорит с нами на своем собственном языке, но который нам неожиданно понятен. Язык, в котором есть осознание и понимание сути явления. Язык, в котором есть целый ассоциативный ряд, моментально рождающий целый сонм образов и дающий ответы на поставленные вопросы. Пластический язык, лишенный подобия, фотографичности, самодеятельности и китча, чем так сильно отмечено современное искусство. Его язык - это язык свободы, когда зеркало не отражает, а рождает целый ассоциативный ряд духовного представления о Вечном.

Художник думал, что его действительно поймут и увидят в Токио. Японцы оказали поистине восточное гостеприимство. Они показали художнику древние столицы Киото и Нару, храмы, где сохранились деревянные скульптуры III– VII веков. Эти скульптуры сделаны так же в принципе подобия, они достаточно реалистичны: есть руки, есть ноги, но выражения лиц ужасные, отталкивающие, грозные были призваны охранить некую астральную красоту, чистоту и знания. И как ни парадоксально, при всей их реалистичности, в них нет ни фотографичности, ни подобия. Художники, используя минимум средств художественного самовыражения, решали совершенно абстрактную задачу – воссоздание мира мифов художественно осмысляющих действительность и как-то объясняющих мироздание. Фантастические животные, драконы и представители фауны, представленные в резьбе, восхищают не только мастерским исполнением, но и своей неповторимой иносказательностью, эзоповым языком, говорящим со зрителем. Созерцание японского произведения искусства – это медитативный акт, процесс приобщения к тайной сакральности японского бытия. Тысячи лет они оставались неизменными, оттачивая каждую линию силуэта своих гигантских Будд, уподобляя свое представление о мире такой же простоте линий и гармоний, как и гора Фудзи.

Японцы необыкновенно самодостаточны в своем художественном видении мира. Будучи открыты всему миру, будучи самыми прилежными учениками, по изучению внешнего мира, поглощающие, как свое родное, литературу России и Европы, живопись французов и архитектуру американцев, они перерабатывают все это, совершенно не отказываясь от своей самобытности и выбрасывают в мир свое новое метафизическое Я. Они как никто умели вписывать свои храмы в пейзаж, как никто могли посадить дерево вишню и любоваться ими. В их ментальности самое основное, самое главное – это любование, и все подчинено этому - и их жилища, и их быт. Буквально каждый квадратный метр земли ухожен: несколько камней, какое-то диковинное растение, цветок, может быть струйка воды и уже можно бесконечно смотреть на это произведение искусства, медитировать…

Японцы пытаются познать прекрасное и окружить себя этим. Они созидатели и охранители по своей натуре, поэтому через тысячелетия сохранились их деревянные божества и их деревянные храмы. Они как никто сумели не прерывать связь времен и чтобы они не привнесли извне, оно очень органично вписывается в их гармонию бытия.

Художник никогда, казалось бы, не интересовался Японией. Одна – две книжки на полке по японской гравюре, пожалуй вот и все… Но опосредованно, через влияние его любимых Модильяни и Гогена, Пикассо и Матисса, первыми постигшими и почувствовавшими всю прелесть и тонкость японского искусства, первыми, сумевшими восхититься умением видеть цельное, видеть обобщение пространства по японски, все это необычайно обогатило всю западно-европейскую культуру, дав вектор направления к абстрактному ассоциативному искусству. И Потоцкий, как - то органично вписался в это русло, в эту нить связующих времен. Он необычайно точно, сам по себе, выработал некий знаковый код своей скульптуры, которую чем больше разглядываешь, тем больше делаешь открытий в области мысли – ассоциации. Его концептуальность органична и как следствие гармонично вплелась в художественную ткань бытия Японии.

Нас пригласили посетить музей, дворец, сад японского скульптора, «a la Roden». Патологические фигуры женщин, мужчин, отталкивающих своей «наготой», примитивностью, подобием, особенно на японской почве, ярко показывающие всю бессмысленность европейской исполнительской школы изобразительного искусства, когда в какой – то момент посредственности, руководимые не совсем уж бездарными учителями «энграми» и «чистяковыми», обучающих как на плоскости создать зеркальное отображение действительности. Задача необычайно трудоемкая и столь же глупая по смыслу. Крылатое выражение «искусство для народа», как ничто, блестяще характеризовало уровень так называемого искусства. Если уж понятно быдлу, без всякого напряжения и усилия его души, то единственное чем это может быть, так это неким напоминанием, похожестью, что отпечаталась на его неразвитой сетчатке глаза.

Кривая искусства – это бесконечно тающая дымка миражей, сменяющих друг друга образов в воспаленном мозгу художника от Бога. Когда японцы бесконечно смотрят на свою гору Фудзи и могут сделать тысячу и один рисунок, даже в реалистической манере, они всегда нарисуют ветер ощущений и перемену состояния погоды, которых ну никак нельзя потрогать, но которые они видят своим внутренним оком.

Японский скульптор оставил после себя огромное здание, которое он сам выстроил. Оно выполнено в японских традициях, в прекрасно расположенном месте. И конечно, посетить его очень интересно и поучительно. Оторваться от стереотипного представления, от мира как он выглядит, как он есть, задача совершенно непосильная для бездарности… Но художник, сумевший вырваться совершенно в иное пространство, неожиданно получает в руку инструмент, как некую огромную лупу, в которой он видит код мироздания. Для японцев он особенно интересен тем, что пытался свой визуальный ряд построить на европейской школе. И если для нас, его скульптуры могут казаться несколько безвкусными, то для японцев – это все равно очень интересно, почти свой Роден. Его творчество особенно показательно тем, как плохо приживается чужое на национальной почве… И как важно сохранить свое, национальное самопознание мира.

Мы стояли на крепостной стене, и перед нами раскинулся гористый пейзаж острова Кюсю. Перед архитектором стояла задача, чтобы все дороги, ведущие к замку, упирались в неприступную стену, с тем, чтобы враг не мог пройти, и оказавшись в тупиковом пространстве был бы уничтожен. Как всегда, в крепости шла какая – то выставка или это был сад из многочисленных хризантем – японцы любят их выращивать, огромные, с голову ребенка, всех оттенков цвета, они поражают с какой любовью и кропотливостью каждый японец следует по пути поиска красоты… И мне представляется, что европейская культура – это японские дороги, упирающиеся в глухие стены. Реализм подобия, как бы они не были мастерски исполнены, это скольжение лилипута по поверхности плоскости и неспособность понять, что весь мир – это движение изнутри вовне. И только этим ключом, возможно отомкнуть дверь неведения в тайну Создателя.

Религиозное искусство Запада или Востока при всей сказочности, мифологичности, как ни странно более близко подошло если не к раскрытию смысла: как творил Создатель, то хотя бы дали возможность любоваться его филигранной работой, которую мы назвали чудом бытия.

Больше всего поражало то, насколько японцы усваивают технические и иные достижения Запада. Безусловно, при этом они обогащались, при этом даже близко не меняли своей сути. А европейцы попавшие в Токио, как и русские, никак не вписываются в их реалии, оставаясь ярко выраженным, чужеродным элементом. Это какая то другая цивилизация, и только потому, что небоскреб, раскинувшийся над Токио, стоит на фундаменте японской пагоды. Японцы поняли самое главное – видеть мир цельно, обобщенно ни есть якобы убрать все лишнее, а сохранить даже последнюю тростинку как часть целого. Япония – это гармония противоположностей.

Cэо-сан, директор школы Сундай Гайкун, в прошлом президент клуба Ротари, заказал скульптору бюст Лафкадио Херна (Коизуми Якумо) – англичанина, покинувшего берега туманного Альбиона, и отправившегося в далекую Японию, где женился и отдал ей жизнь. Он в совершенстве овладел языком и как все японцы медитировал на гору Фудзи, любил цветущую сакуру, попивал сакэ и фактически стал японцем.

Как ни странно, японцы очень быстро отказались от своей традиционной одежды. Очень резко, так как они поняли, что европейская удобнее и функциональнее. Но свою любовь к кимоно они сохранили. У них ничего не бывает вместо, новое для них не отрицает старое, просто новое становится частью бытия - не взамен, а вместе.

Лафкадио Херн очень много написал и многое сделал. Лафкадио Херн принес свежую струю европейской культуры, которая ярко расцвела в Лондоне. При всей консервативности Лондона, а может быть именно связано с этим, Лондон оказался наиболее близким Японии. И там и там сохранение традиций – характернейшая деталь, связывающая Англию и Японию. И поэтому спустя сто лет, школа, носящая имя этого великого писателя заказала его портрет скульптору.

Решение образа пришло неожиданно. Это образ лондонского денди, если смотреть на работу в фас, одновременно - японского медиума, глубоко погруженного в созерцание, если смотреть на работу в профиль. И сзади – огромное отверстие в бронзе, как символ открытости и потребности впитать без остатка все, что связано с новой родиной.

Шестого ноября, на высоком гранитном постаменте был установлен бюст Лафкадио Херна – всего в нескольких метрах от памятника Чехову. И во всем этом видится провидение, и какая – то высокая воля Создателя… Писатель создал книгу «Душа Японии», которая была переведена на русский язык. Понятие «душа», обычно употребляют по отношению к России. И то, что эта тема затронута там, говорит о какой то внутренней, неразрывной связи между Россией и Японией, и как бы объясняет интерес японцев к России. Правда, когда мы присутствовали на репетиции «Трех сестер» в Токио, было очень странное ощущение того, что репетируют произведение искусства давно вымершего народа. И возникло ощущение – неужели России нет, и нам только кажется, что мы продолжаем существовать как русские. Но то, что произошло, разрыв оказался настолько глубоким и преемственность была настолько утрачена, что наверное о России Третьего тысячелетия нужно говорить как о новой России, по сравнению с той, которая была в девятнадцатом веке. Душа Японии, какие бы ни переживала страшные эпохи, никогда не была разрублена пополам, никогда не была разорвана и сохранила ту первозданную цельность и устойчивость, что характерно для японской нации. Пусть это будет выращивание цветов, или икебана, небольшой рисунок на рисовой бумаге – с пейзажем, птицей, листком… И в каждом случае мы найдем свою неповторимую цельность и законченность.

Бюст Лафкадио Херна выполнен в реалистической манере – вдохновенный, выразительный, психологически насыщенный образ. Мощный по своей энергетике, и сходство с прототипом не оставляет никакого сомнения. Главное, что скульптор вкладывает в такие портреты – это чувство жизненности и вечности.

Скульптор, между поездками по стране, и изучением достопримечательностей столицы, сделал еще три работы. Это бюст переводчика и писателя Набуюки Накамото. Художник раскрыл всю непосредственность и детскость этого семидесяти двух летнего ребенка, который, с какой - то детской непосредственностью верит, что обязательно доброе начинание и борьба за здравый смысл победят.

Очень сильный след оставила в памяти художника работа над портретом директора школы Хидеаки Сэо. Она проходила в форме мастер класса. В центре большой аудитории был установлен скульптурный станок, директор восседал на стуле, в окружении своих учеников, а на стенах была выставлена персональная выставка графических работ художника на тему «Женщина как она есть». Это был ранний, молдавский период творчества художника. Работы отличались яркостью и сочностью красок. Были очень искренни, а порой и откровенны по композиционному решению. Ни одна из работ художника не оставляла равнодушными. Эта выставка – своеобразный манифест призыва как относиться и видеть Женщину. И хотя они были написаны в начале 90х годов, тем не менее, от них возникает ощущение свежести и новизны. Трудно представить, что в московской школе, директор школы будет позировать на фоне пятидесяти «Ню» и учеников восьмого класса… И если учесть определенную закрытость японского общества, то все было не просто так. Прежде всего, было понятно, что японцы уважают то, что сделано рукой человека. Отношение к художнику и к его труду, к его интеллекту – это не дежурное место - нравится или не нравится, это всегда поле силы и истины, в котором японец учится постигать самого себя. Отношение к искусству, может быть и есть одна из самых главных характеристик народа, когда оно служит не только украшению или становится предметом размышления, а становится тем, что наполняет мир новым содержанием и качеством. По некоторым прогнозам духовный центр, который сегодня располагается в России, в свое время переместится в Токио, по той причине, что эта страна с пиететом относится не только к своим гениям, но и с глубочайшим, неподдельным уважением ждет, приглашает и дает возможность проявиться звездам зарубежной культуры.

Последняя работа, связанная с Японией – это был портрет Николая, Святого архиепископа японского. Художник был поражен, как этот необычный русский, пришел на японские острова, и 30 000 японцев обратил в христианство, построив один из самых красивых христианских храмов. Портрет родился сразу. Приступив к работе над образом, было ощущение, как будто проявляется художественная фотография – глаза Святого светились какой-то неземной любовью и пониманием, во всем его облике – мощь и сила, такое ощущение, что подойдет и благословит тебя. С одной стороны – ассоциативно абстрактный образ Чехова, творческий иероглиф, с другой - совершенно реалистический, но не фотографический образ Святого. Скульптор хорошо изучил русскую икону и проникся чувством понятия Чудотворность. Та энергетика, с которой сделана работа, дает совершенную жизнь произведению искусства. Художник уверен, что те, кто будет приходить и молиться обязательно вступят в контакт со Святым, он как бы ответит любовью. Работа была подарена собору и сейчас стоит на пересечении улиц Токио, у храма, привлекая внимание многочисленных прихожан.

Когда смотришь на карту Японии, то кажется, что на островах не может проживать много людей, а ведь японцев почти столько же, сколько и россиян. А если вдруг осознать, что это великий народ, то думаешь – в какой же тесноте они живут. Но на самом деле, в их культуре есть одна особенность – приватность и защита своего поля, своей территории. Никогда и никто никого не касается. Пусть это поле всего то навсего с размер протянутой руки, но для японца – это вселенная, где он проживает свою жизнь и где находится место цветку сакуры. Японец без Прекрасного – не японец. И все лучшее, что было у русского народа и чем он отличается от других, мы неожиданно встретили у японцев: открытость и щедрость, одухотворенность в стремлении к гармонии, общительность, а самое главное – самоотверженность, в общем, все лучшее, что отличает русских от других, есть и у японца.

В течение последних пятнадцати лет художник не выставлял своей графики раннего периода, и вот в посольстве России в Японии, на мраморных стенах развернулась целая экспозиция. Он шел от одного листа к другому, и понимал, что каждый лист – это шедевр. Да, это были разные позы одной и той же женщины, но каждую работу пронизывало глубокое искреннее чувство, наполненное нежностью любви. В каждой работе – аромат и дыхание, тонкое очарование. Тонкое очарование женских образов подкупало своей непосредственностью и подлинностью. Рукой художника водило не только знание, а чувство встречи с Нею, с Прекрасной Дамой. Художник решил одну из самых сложных проблем - встать над ментальностью восприятия мужчины и женщины, без всех тех всевозможных стереотипов, которые так искажают представление о Ней и не дают возможность художникам приблизиться к образу Женщины. Ведь если оглянуться назад, то разве что Гойя с «Обнаженной Махой», Боттичелли «Рождение Венеры», Тициан «Венера у зеркала», Рембрандт «Даная», «Олимпия» Моне, и наконец, обнаженные Модильяни и экзотические красотки Гогена, возможно Дега, Ренуар, Тулуз Лотрек – и это все, что реально сумели сказать о женщине великие художники Запада. Из русских, разве что Кустодиев и «Ида Рубинштейн» Серова, что - то привнесли в поиски образа. И все таки, все они, не смотря на свое блестящее мастерство, писали женщину как некую прекрасную форму, несущую в себе эротический заряд и привлекающую мужчин. Женщина как личность, как Божество, как некое священное начало, как некий идеал чистоты, смысла и гармонии вселенной - так женщину, наверное, никто никогда не писал и никто к ней никогда так не относился.

Может быть, художник как никто сумел приблизиться к женской природе, к тому очарованию прекрасного следствием которого является сама жизнь. Он никогда не срисовывает женщину. Она никогда не предмет для него, не натура, а некая космическая монада, к которой, прикасаясь кистью, он испытывает и передает то энергетическую напряженность, ту ауру, которая окружает Женщину и особенно наделено разумом Сотворения. Он пишет женщину, как бы прикасаясь к ней, чувствуя изнутри ее святость и ее чистоту. Отсюда порой даже его откровенные работы непредвзятому зрителю кажутся иконой.

Художник несет через всю свою жизнь поклонение Ей, Единственной, дарующей любовь и жизнь. Ей, которая и есть смысл и Божество бытия человека.

Прошли годы, когда были написаны эти работы, но сила искренности и чувств такова, что будто бы они написаны сегодня… И это объясняется тем, что это взгляд художника из будущего. Мир, еще будет смотреть такими глазами на женщину, и только тогда наступит гармония и процветание, ибо все зло и несправедливость, что есть на земле начинаются в точке, когда мужчина и женщина не видят друг друга, а имеют друг о друге совершенно ложные, а порой и дикие представления, окрашенные религиозным невежеством, сложившимися социальными устоями и просто глупостью.

Новизна работ художника: суть не в том, что он изобрел некий новый стиль исполнения, какую-то совсем необычную манеру письма или отличается каким-то особым пониманием рисунка, живописи – он использует предельный минимум средств для выражения своих идей. Он скульптор в живописи, он быстрее лепит, чем пишет, выхватывая как бы глыбу некой вселенной по имени Женщина и отсекая лишнее, дает возможность, чтобы проступили те ее Божественные черты, которые говорят о совершении ином видении Женщины. Вот это иное видение Женщины и есть главное его новаторство, и есть его главное понимание роли Живописи как носительницы некой иной сопричастности миров. Его картина извечной серии «Женщина как она есть» есть не что иное, как икона, на которую зритель должен смотреть с чувством святости и поклонения.

В 2003 году, в городе Риге в культурном центре «Неллия» состоялась персональная выставка художника. Возможно, это была первая его выставка, когда работы художника были увидены зрителем, и увидены так, как представлял он сам. Во главе этого художественного центра стоял старовер. Он собрал огромную коллекцию советской станковой живописи, отличающуюся тяжелым стилем соцреализма и кондовостью взгляда на жизнь. Так как этот человек был глубоко верующий, то по всему периметру стен были вывешены иконы 17-19 веков. А выставка художника расположилась чуть ниже. Всего 25 картин. Как всегда без рам. Легкие, воздушные холсты «белым по белому». Лишь иногда, жемчуг цвета неожиданно проступал сквозь белое марево. Каждая картина была в отдельности освещена, и таким образом воплотилась главная идея художника. Свет, который падает на картину – он как бы вплетен в художественную ткань полотна, проявляет ее, рождая легкий образ, который гаснет с исчезновением источника света. На открытии, известный латышский искусствовед, произнесла речь, с совершенно необычной точки зрения. «Вы знаете», – сказала она, - «в Мексике есть Министерство Вкуса, и вот работы Потоцкого, отличаются этим самым безупречным Вкусом, который и становится той доминантой, придающей этим полотнам особую художественную значимость».

Друг художника, знаменитая актриса Наталья Андрейченко, специально прилетела на выставку поддержать художника. Она думает, что эта выставка - Явление в ряду других выставок. Местная пресса очень живо осветила выставку, посвятив ей множество публикаций. Но главное было в том, что многие зрительницы женщины, приходя на выставку, долго не уходили, плакали. Они входили в диалог с картинами. С картин на них смотрело их собственное Я. Они как бы заново знакомились с собой. Они начинали понимать свое Предназначение и свое Место. Как потом они рассказывали, они приходили к своему Я, просили прощения и вообще менялось их поведение, их отношения с миром. Женщины, изуродованные ложными мужскими представлениями о самих себе, в результате диалога с картиною вдруг обретали свое подлинное Я. И они возвращались назад, на выставку, и многие из них упросили художника написать их. Художник писал каждый день двух-трех посетительниц, и директор-старовер, наблюдая за тем, что происходит, ахнул – когда на сеанс к художнику пришла и знаменитая телеведущая. Он подхватил ее маленькую собачку, которая пришла с хозяйкой, на руки, и сказал: «Ну пойдем смотреть этих голых баб». И пока художник писал картину, он медленно переходил от одной картины к другой, и может быть, как никто, понял, что художник подошел очень близко к некой святой Истине – что Женщина это есть Икона, есть Божество. И на него с этих белых полотен лился потоком Свет исключительной Чистоты, Нежности и Любви… Ведь он был религиозным человеком и оттого, ему особенно близким показалось видение художника. Он постепенно стал постигать самую главную Суть вещей – что Женщина есть материализованное представление Любви Богом. Он задумался: «у него очень молодая красивая жена, легкая, воздушная, любящая. Он относится к ней иногда как к секретарше, домработнице, и чуть ли не служанке, исполняющей его прихоти. Но ведь она и есть то самое духовное выражение Любви, которую он так алкал и которую встретил. Почему же он не относится к ней так, как она заслуживает того?» Вот эти картины, вот этого непонятного художника очистили его представления об их отношениях, сделали их прозрачными и несущими в себе блаженное чувство Счастья. Да, этот художник обратился к миру отношений, в той точке пересечения Мужчины и Женщины, когда возникает вот эта единственная возможность стать Одним Целым. Картины стали проводником по пути к Истине. По пути дорогой к Храму, имя которого Женщина. То, что делает художник, не есть изобразительное искусство. Это словосочетание ничего не имеет общего с тем, что делает художник. Он не изображает. Он не эстетизирует. Он проявляет самую сердцевину, суть явления. Он не декорирует пространство, не создает декоративного пятна. Он не украшает и не рисует красивость. Его полотна - есть Ее Величество Красота, когда образ становится Иконой.

Как художник нашел себя? Он не пошел по проторенному пути – Союз Художников, заказы, выставки, борьба за близость к государственной кормушке, заказные статьи в газетах и игры «искусство – товар – деньги»..!

Он изначально знал, что как только искусство – товар, это уже не Искусство. Потребность людей в художнике, прежде всего заключена не в том, чтобы повесить какой-то вид - пейзажик, на стенку. Хотя это и имеет место. А в том, чтобы Душа была проявлена и Лик Человека.

Художник создает новое пространство, где обыденные вещи получают иное звучание и начинают обладать свойствами, которые ранее в них не были обозначены. Женщина - это Икона. Это другое, иное мировоззрение, это та область взаимоотношений, как в Храме… И картина, написанная под этим углом зрения, как ни странно, оказывается энергетически заряжена. Казалось бы, просто белое пятно в квартире… Но мужчина начинает себя вести по-иному. А как меняется женщина? Просто невероятно. Осознание и понимание самой себя, как материализованного выражения Любви, невероятно сильно гармонизирует пространство вокруг и выводит на более высокий уровень возможностей. О картинах художника ходят сотни легенд. Вот одна из них.

Приезжает американка по имени Мария из Северной Каролины. Как у большинства американок, в ней стерто ощущение пола. Она приветлива, и четко ведет себя в определенных отведенных ей рамках. Когда душа человека полностью захлопнута на все пуговицы, ее внешнее проявление абсолютно предсказуемо и адекватно. Ее муж – инвалид, нижняя часть парализована. Они хотят иметь детей. И как же это реально осуществить? Она пишет диссертацию о русских инвалидах. Оказалась в Москве и, волей провидения, в мастерской этого странного художника, который пишет, казалось бы, обыденные вещи. Когда на первый взгляд нет ничего нового. Разве что этот странный аскетизм, скупость средств – всего лишь линия и Белый цвет. Разглядывая его картины, она чувствовала и почти физически ощущала, что с них как бы сочится, струится Энергия, наполняя ее гармонией и блаженством. Она очень долго ждала встречи с художником. Ходила по мастерской. Утром, когда она пришла, ее напоили чаем с какими-то очень вкусными русскими сухарями и пирожками, пригласили к обеду, где хозяйка мастерской разлила всем по тарелке супа – фирменного блюда. И действительно, все было очень вкусно и уютно. Как-то незаметно подкрался вечер, за беседой других дам, ожидавших художника, и у всех были свои истории и свои чудеса исцеления. И хотя все это похоже было на легенды, на какие-то сказки, но это были реально случившиеся ситуации, говорящие о безграничности возможностей людей, самого Человека. Тайна этого художника, этих полотен состояла не в том, что якобы он обладает некой энергетической силой, что и определяло его харизму, а в том, что посредством своего творчества ему удавалось вскрыть духовный потенциал Личности и дать ей возможность сотворить совершенно новую реальность.

Художник утверждал, что нужно четко ХОТЕТЬ, испытывать желание, что образ должен быть осознанным и ясным. И необходимым. Лишь к четырем часам ночи, когда он совершенно уже устал, смог пригласить американку и приступить к написанию картины. Она никогда не раздевалась до этого и никому не позировала. Она услышала слова: «Вы знаете, женщина видит не только глазами, и слышит не только ушами, но каждой клеткой своего тела. Я абсолютно убежден, чтобы иметь подлинную информацию о чем-либо, человек должен попытаться увидеть и услышать всем своим Существом. Потому что глаз человека есть главный тормоз для его развития, у него вырабатывается стереотип-представление того, как он видит. А видит ли он правильно?

Мы, например, знаем, что Земля – шар. Но глаз человека видит ее только как плоскость. Для того, чтобы увидеть земной шар, нужно обратиться к представлению и знаниям, которые мы имеем о нем. И только тогда мы приблизимся немножко к Истине. Ведь невозможно подвергнуть сомнению то, что человек создан Богом? Пусть будет даже по-научному – Природой. Почему вы возомнили себе, что она может создать нечто несовершенное? Вы - женщина, и вы обязательно родите. А то, что врачи сказали: «Это невозможно. Тем более для вашего мужа.», - то они говорят только ту правду, плоскость которой видят их глаза. Вы должны сказать себе ХОЧУ, и в вас должна быть вера и благодарность, что вам дана возможность быть на этой Земле и осознавать себя. Да-да, бесконечная благодарность. За возможность ОСОЗНАВАТЬ и БЫТЬ». Картина написана. И она почувствовала себя другой. Она щебетала со всеми этими русскими, вела себя так, как будто всю жизнь жила в этой России, и самое главное, что она чувствовала – это какую-то бесконечную свободу, свое Я, и свои возможности. Она впервые не выставляла НИКОМУ НИКАКИХ УСЛОВИЙ, не ждала от кого-то ОПРЕДЕЛЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ. Она БЫЛА, и в этом БЫТИЕ была БЛАГОДАРНА тому, что ЕСТЬ. Она осознала слова художника, что Бог не мог создать не совершенным кого либо, а раз так, то она может дать новую жизнь.

На следующий день она улетела в Северную Каролину. Неизвестно, что она говорила собственному мужу, но когда художник гостил в Вашингтоне, она приехала его навестить со своим мужем. Ее муж был пять часов за рулем. И здоровому человеку непросто. Каково же было удивление художника, когда тот в коляске поднялся по ступеням. Они беседовали около часа. А потом, художник написал еще одну каротину с подруги его жены, которая приехала с ними. Все это походило на какое-то священнодействие, ритуал. И действительно, когда он пишет свои полотна – ощущение какой-то свершаемой магии. Ощущение, что расширяется сознание, и ты попадаешь в совершенно иное пространство представлений о мире, в какое то медитативное поле. Или, как сегодня модно выражаться, в «параллельный мир». Они уехали, оставив тепло своей благодарности.

Прошло десять месяцев. И, как всегда, на свет появилось четырехкилограммовое чудо – Исаак. Мария прислал по электронной почте благодарное письмо с фотографией, где они с мужем счастливые держат в руках ребенка. Искусство - только там и искусство, где оно приближает человека к Богу. Так утверждает художник. Искусство – это то внутреннее зрение, которое провидит, пророчествует, знает, а самое главное – ТВОРИТ Новую Реальность. И не только ту, что на холсте, но и саму действительность. Это далеко не единственный случай, но каждый раз, когда женщины приходили с такой проблемой к художнику, они выходили на СОТВОРЕНИЕ. Очевидно, художник, нанося мастихином свои линии и пятна, каким-то чудом пробуждает в женщине акт Творчества. В котором и кроется Смысл ТВОРЕНИЯ.

Сегодня, ведущие философы, мыслители, ученые выходят на рубеж понимания Жизни, как Акта Творения. И художник, как никто близко, подошел к пониманию этой истины. И его творчество стало той материализованной энергией, творящей заново Мир.

Как-то зимой, к художнику пришли шесть женщин, огромные от шуб и очень важные в силу своего возраста и положения. Они заполнили собой всю мастерскую, создав некое напряжение и неудобство. Только одна из этих женщин знала художника. Он лепил ее дочь. И неизвестно, что она рассказывала, но они пришли к нему. Художник как-то сразу засуетился, начал бегать по мастерской, а потом неожиданно выхватил одну из них, совершенно непонятно по какой причине, завел ее в отдельную комнату, закрыв предварительно дверь на ключ. «Вы знаете, у меня всего двадцать минут. Только в течение двадцати минут я могу вам помочь. И это цена вашей жизни». Перед ним стояла высокопоставленный чиновник из Министерства Юстиции, жена олигарха, мать троих детей, сорока восьми лет от роду.

- Раздевайтесь, я сейчас вас напишу, - говорил художник.

- Поймите, это невозможно. Мне это не нужно. У меня критические дни. Я и перед мужем не раздеваюсь…

Художник продолжал настаивать, что у него всего двадцать минут, и опять-таки эти двадцать минут – цена ее Жизни. Бесспорно, это выглядело как шантаж. Это было смешно и глупо. Но как-то невозможно было не поверить в его искренность. В желание ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ей ПОМОЧЬ.

Через двадцать минут картина была написана.

Художник говорил какие-то странные вещи – о ее отношениях с мужем, о том, как складываются события вокруг их дома. Перед ним лежала женщина, уже в возрасте, не лишенная обаяния и чувственности, и он ее читал, как раскрытую книгу. Он сам прислушивался к тому, что он говорил, и не мог до конца понять, почему так он говорит. Он понимал, что он не столько говорит, сколько читает. Закончил тем, что сказал: «А теперь Вы должны купить эту картину», - и назвал сумму совершенно нелепую, смехотворную. Но от этого предложение не стало для нее выглядеть лучше. Он подумал: «Надо же, все слышится вначале, как шантаж – видите ли у нее только двадцать минут, и это цена жизни, а потом - как вымогательство. И все это совершенно не двусмысленно, а напрямую. У него не было другой возможности, как говорить только ТАК. Дама оказалась достаточно умной, и, по крайней мере отнеслась ко всему серьезно.. Нет, она не пришла, и не выкупила сразу картину. Сумма, которая была названа, была настолько малой, что можно было не спешить – как ей казалось. Но через месяц она вернулась и купила работу. Она рассказала, что в их дом, больше похожий на крепость, к мужу, пришел некий мужчина. И подойдя к мужу, на ее глазах в упор расстрелял. Затем, медленно повернувшись к ней, застывшей от случившегося, он навел пистолет. И … не смог выстрелить.

«Пошла вон», - сказал он. И растворился в темноте ночи. И вот теперь, сидя рядом с художником, они обсуждали все то, о чем говорили месяц назад.

- Понимаешь, - говорит художник, - Я же тебе говорил: «Картина – цена твоей жизни». Поверь, я и сам не мог бы расшифровать этот смысл тогда. Просто считал с тебя нечто, что угрожало тебе. И под дулом пистолета ты была уже не ЖЕРТВОЙ, ты ею не стала. И тем самым спасла себя. Теперь мне это ясно. Но ведь до того момента, пока это не случилось, это невозможно понять, так как нет никаких доказательств. Художник все больше и больше убеждался в том, что для времени как бы свойственно состояние: прошлое, настоящее и будущее как бы существуют одновременно. И события в настоящем позволяют менять будущее. Меняя следствия причин, можно властвовать над будущим.

Художник на глазах вдовы вылепил портрет ее мужа. У нее было ощущение, что он стоит рядом и позирует. Портрет был феноменально похожим. И когда на следующий день пришла мать, она сразу признала в нем сына. У нее даже не произошел внутренний процесс протеста против подмены живого на бронзовый образ.

Художник ощущал себя видящим совершенно иначе, чем остальные люди. Иногда он пытался объяснить свое представление о мире, и окружающие воспринимали это как нечто сакральное и смотрели на него как на Посвященного.

Он никогда не читал книг по экстасенсорике, энергетике, мистике.

Он всегда жил с чувством, что он это просто знает, с этим родился. С глубоким недоверием относился к тому, что якобы этому можно обучиться. Это как шестое чувство – либо оно есть, либо нет.

Еще на заре своего творчества ему были тесны рамки просто картины, бюста, скульптурной композиции. Ему хотелось вырваться за пределы изображения. И только тогда, когда он открыл, что его картины обладают свойством менять окружающую действительность, влиять на нее, заряжать и становиться источником Любви, тогда он почувствовал в себе свободу Художника и желание ТВОРИТЬ.

- Да, - продолжал он беседу с вдовой, - Вы остались живы. А что, если бы вы пришли вместе с ним ко мне? И просто взяли и помогли мне. Ведь то, что делаю я, нужно многим. Но, тогда у меня не было бы доказательств того, что от вас отведено. Самое сложное – быть БЛАГОДАРНЫМ за то, что не случилось.

А где доказательства, что оно могла случиться? Их нет. Вот в этом и есть Рок и Свобода выбора, когда они сливаются в одной точке.

Очень часто, когда ко мне приходят, и я пишу, я знаю, что люди за то, чтобы понять эту истину, заплатят своей жизнь. А пойми вовремя, и жизнь станет такой, о какой ты мечтаешь. Искусство творит жизнь. В этом и смысл, и потенция, и ЧУДО.

Можно было бы описывать историю каждой картины. В его студию входили одни женщины, но выходили всегда уже другими. Они навсегда избавлялись от своих комплексов, от своего ложного неприятия самих себя, они встречались с собою, с тем Божественным Замыслом, с каким они и явились на Божий Свет. И это Знание о себе, которое суждено было не только услышать, но и увидеть, и воочию к нему прикоснуться, давали им ту СИЛУ БЫТИЯ, что они как бы ТВОРИЛИ свою жизнь заново. И о чем бы они не мечтали, это происходило.

Они сами ТВОРИЛИ и говорили ему, художнику, что это – он. И он всегда отвечал: «Да, Я все МОГУ, но только С ВАМИ. Без Вас я бессилен был что-либо сделать, как и без вашей БЛАГОДАРНОСТИ. И это и есть - СИНЕРГИЯ».

ВОЛЯ и ЖЕЛАНИЕ человека – это ярко выраженная материализованная СИЛА. И, вызванная к жизни средствами искусства, всегда рождает ЧУДО.

Художник все время подчеркивал, что к тому, что РЕАЛЬНО происходит, очень важно относиться как к ЧУДУ, так как оно не живет в рамках «могло бы быть». Оно ВСЕГДА живет за пределами рамок. И Ключ к Чуду есть только один – БЛАГОДАРНОСТЬ. Благодарность обеспечивает круговорот сохранения ЭНЕРГИИ она дает возможность замкнуть цепь событий, чтобы по ним пробежал ток ЧУДА.

Ему всегда хочется написать Шедевр. Он пишет свою картину, как первую и последнюю. Он всегда входит с незнанием, что будет. И с БЛАГОДАРНОСТЬЮ ожидания ЧУДА. На холст выплескивается белая жидкость и, разлившись, начинает обретать очертания тех ЭМОЦИЙ и ЧУВСТВ, того ОЧАРОВАНИЯ, которым одаривает, его, художника - Женщина. Он всегда поклоняется Ей, как Божеству, и его рукой ведет Она. Он полностью доверяется Ей, и возвращает ее же САМОСОЗНАНИЕ, что она и есть Богиня. Это и есть та художественная ткань, в которой он творит.

Но впоследствии, те женщины, которые вследствие картин бросают пить, курить, начинают верить, что есть Бог, и в особенности те, кто осознали себя Божеством - получили то будущее, которого не могло быть. И в этом Сила и ЧУДО Искусства. Искусство – это одна из форм Познания и Сотворения мира. И чем оно художественнее, тем более близко человек подходит к Истине.

Только ДОГАДКА и ПРОЗРЕНИЕ, помноженные на ЧУВСТВО БЛАГОДАРНОСТИ, дают возможность ЧУДУ случиться.

Живопись сродни поэзии и литературе. Она не только может отображать жизнь, но и наполнять ее глубочайшим содержанием и смыслом, формировать и творить. Поиски новых стилей и все новых технических открытий, отразившие идеалы технократического общества, завели в тупик современное изобразительное искусство, вызвав глубочайший кризис и пустоту залов, так как был утрачен визуальный поиск идеала – быть может, главной составляющей живописи.

Художник, пытаясь писать белым по белому, сквозь призму света и тени стремился в образе найти Замысел Божий - какой должна была бы быть Женщина, какой Она задумана Творцом. Он пытался снять с нее социальный налет и ложное представление о Ней мужской половины. Он отрицал ту культуру мужчин, заставившую женщин смотреть на себя только с мужской позиции, мужской потребности и мужского самоутверждения. Его гений помог ему осознать, что Свободная Женщина БЕЗГРАНИЧНА в своих возможностях, и ее природная способность творить Жизнь, заключает в себе и Сотворение Мира. И, обратившись к этим истокам, глубоко веря в них, он добился самого невероятного – Чудотворности своих работ.

Из вышесказанного следует, что им руководило ни что иное, как поиск Идеала, стремление видеть Женщину Святыней и Божеством. Возможно, это художественная утопия, но она очень органично вплетается в художественную ткань Поиска ИДЕАЛА. Но, помимо картин, остаются и те женщины, которых он писал, и в жизни каждой из них случилось ЧУДО, связанное с его картинами, и это реальные факты, которые, может быть, даже не поддаются объяснению. Как сказал один из его друзей, президент корпорации «Гамма» Александр Ермаков: «Григорий, я не могу не верить тебе, но и не могу не согласиться со здравым смыслом, что это возможно…»

Может быть, придет время, и ученые объяснят, что каждая картина – как Энергетический диск, на котором записаны Эмоции и Чувства. И когда глаз зрителя встречается с картиной, перед ним возникает голографическое изображение Женских Образов, оставленных художником.

ЛОС-АНДЖЕЛЕС

В 2003 году художник жил у известной русской актрисы Натальи Андрейченко, жены «оскароносца» Максимилиана Шелла. Дом, несмотря на свои огромные размеры, был уютным, и своим внутренним садом и бассейном создавал иллюзию полной оторванности от всего мира. Небо над бассейном всегда оставалось одним и тем же. За время пребывания в Беверли Хиллз на нем не появилось ни одного облачка. Вечное лето, без перемены погоды. Если в первые недели казалось даже приятным, то позже появилось ощущение, что мозги твои расплавляются, и ты медленно скатываешься в сомнамбулическое состояние. Именно в этот период художник замыслил памятник Андрею Сахарову. Он работал во дворце одного из армянских бизнесменов, который приобрел одну из первых серьезных работ художника - «Реквием по Пушкину». Работа выполнена в бронзе, высота - 2 метра 40 сантиметров, выполнена еще в той старой, традиционной школе, где прослеживается влияние эпохи Возрождения и художников классиков двадцатого столетия: Мессина, Манцу… Но, возможно впервые, в работе появился элемент открытия, когда знак композиции получает ту глубину звучания о которой может быть сразу художник не догадывался. Летящая фигура Музы (Наталия Гончарова), ее крылья – на подкове, в протянутой вверх руке – барельеф Пушкина в венке. Она как бы несет его вверх к славе, к известности. Крылья и подкова образуют изломанный круг русской жизни и через этот изломанный круг русской жизни, только через смерть поэт может вырваться к признанию. Когда смотришь на скульптуру, чувствуешь ее глубочайший трагизм - только у русского поэта крылья скованы, пусть подковой, но скованы! Да, сам русский царь был цензором у Пушкина. И когда всматриваешься в этот барельеф в руке, неожиданно осеняет мысль - ведь это голова Иоанна Крестителя на тарелке…. А разве Пушкин - не Иоанн Креститель русской литературы?! И как ни грустно, разве Натали не сыграла роль Саломеи в жизни Пушкина?! Художник так не думал, когда создавал свое произведение. Но точные и глубокие ассоциации выявляют суть происходящих вещей.

В 1995 году художник привез своих друзей из Молдавии и в поселке Шереметьево, с их помощью начал делать литейные печи. Это было время энтузиазма и слепого поиска самого себя. Перед ним стояла задача сделать памятник Гете для города Щелково, как ответный дар от города – побратима Хаммера (Германия), где навеки, в уютном парке встал его первый памятник Пушкину…

Он вспомнил, как все это начиналось. Это была некая фантасмагория… 1993 год, Банный переулок, здание публичного дома девятнадцатого века, о котором писал в своей «Яме» Куприн. Трехкомнатная мастерская – бывшие номера по семь квадратных метров. Здание ветхое, давно списанное властями и выселенное лет десять назад, было захвачено художниками, которые подкупили ЖЭК, с тем, чтобы те провели им электричество и воду. За ночь, из крана могло накапать ведро воды, и по утрам художник выходил на разбитую лестничную клетку обнаженным и обливался. Это была его единственная возможность принять ванну. По всему зданию шныряли полчища крыс. Больше всего поражало, что они прыгали с потолка. Он разбивал бутылки шампанского и пытался этим стеклом забить огромные дыры в потолке, но это мало помогало. Во весь двор, на три метра возвышалась огромная зловонная куча мусора, на которой играли дети. И среди всего этого смрада жили художники, слетевшиеся со всех уголков распавшейся империи.

Однажды утром художник проснулся в поту, ему снилось, что он - Пушкин. Что его окружают прекрасные дамы, которых он так любил и которым он посвятил божественные стихи. Снился блестящий паркет, по которому скользили очаровательные ножки на очередном балу. Не то сон, не то явь… Наверное я сошел с ума… Какой же я Пушкин?.. Я лежу на разваленной кровати, покрытой драным одеялом. И тут он услышал голос: «Нет, ты - Пушкин! И сам себе поставишь памятник». Вот тут он проснулся в холодном поту, вскочил, подошел к совершенно слепому окну, сквозь которое брезжило раннее зимнее утро. Неожиданно пришел Корнилов Николай Изотович, которому он был обязан этой мастерской. «Собирайся, мы едем!»

И вот они мчатся в набитой электричке в город Щелково. Этот час показался бесконечным. В серые зимние дни особенно длинной кажется дорога. Эта промозглая серость рождает ощущение бескрайности и безнадежности, вызывая хандру и являясь той истинной причиной, по которой русский мужик пьет.

И вот город Щелково. Центральная площадь, и на ней огромный, как черное облако, повисший над площадью, гориллоподобный Ильич с кепкой в руке. И безликое здание городского главы. В просторном кабинете ждал сам глава города, Николай Пашин. «Так вы тот скульптор, который будет делать Пушкина для Германии?». «Надо же…Сон в руку,» - подумал скульптор.

Уже через месяц скульптор был в Германии, выбирал место. Этот месяц был тяжелым. Чуть ли не на глазах убили его друга, крупного екатеринбуржского бизнесмена, человека очень порядочного, умного, умевшего взять на себя всю ответственность дела. И эта личная трагедия стала тем фоном, который позволил художнику вдвойне пережить смерть Пушкина.

Ему привиделось, что пуля ударила в Пушкина, и тот, одной рукой схватился за сердце, а другую откинул назад, шагнув вперед, навстречу. Этот последний жест смерти, разве он не идентичен тем движениям, когда мы объясняемся в любви?! Пушкин как бы в последний раз объяснялся в любви, и в этом мгновении любви он и застыл на постаменте в немецком парке навсегда. На открытии художник говорил: «Я никогда не был за границей, и Пушкин никогда не был за границей. У каждого из нас был свой железный занавес. И сегодня, Пушкин впервые вывез меняв Европу. Пушкин пришел к вам в тот день, когда последний русский солдат покидает немецкую землю. Когда музы поют – пушки молчат». В парке собралось несколько тысяч немцев. Они плакали о тех, кто остался в России в бывшую войну. И о тех двадцати пяти тысячах русских, что лежали на местном кладбище. Покаяние стало неотъемлемой частью немецкого народа, потому что они были и останутся великой нацией.

В это же время, в далеком Берлине, пьяный Ельцин руководил оркестром. Это была последняя точка во второй мировой войне. Фарс потомка победителей. Какое совпадение. И вообще вся история творчества художника как-то совпадает с какими-то узловыми моментами истории. Его работы кажутся вызванными необходимостью времени и становятся откровением и пророчеством.

И вот работа над памятником Гете. Муза Маргарита, два крыла. На одном - распятие Мастера, на другом - Мефистофель, порывающийся схватить его, но услышавший глас Бога, что душа ее невинна. В основании – подкова, в руках у Маргариты, как факел, в венке портрет Гете. Композиция была интересной. Немцы предложили скульптору стать почетным гражданином города. У них не было денег оплатить скульптуру. Художник не знал как быть и отказался. На самом деле, он отказался по другой причине, он понимал, что никогда городские власти этого промышленного по всем меркам города, с коммунистическими названиями улиц, с плакатами с формалистическими идолами соцреализма, солдат, матросов, крестьян и рабочих, никогда не позволят установить эту наглую музу. Скульптура была более чем странной, и почему-то, как казалось художнику, в ней не было поставлено конечной точки. Долгое время она стояла в ЦДРИ на лестничной клетке, украшая вход в выставочный зал, а потом, так уж случилось, художник пообещал подарить памятник Пушкина в Америку (как раз было двухсотлетие Пушкина). Он взял посмертную маску Пушкина, налепил волосы, бакенбарды, раскрыл ей глаза, отлил в бронзе и, приложив на портрет Гете, приварил. И наконец-то все случилось. Необыкновенно органично возникла та художественная гармония, когда работу пронизывает Ее Величество Поэзия. Да, Пушкин – Иоанн Креститель русской литературы, а Натали – Саломея. Это то открытие, которое он сделал в скульптуре. Он так не думал до этого. Так органично вышло. Художник постепенно выходил на тот художественный метод, как таблица Менделеева, он рождал образ, и образ неожиданно становился открытием. Таким образом, познание возможно не только в области художественного мышления, но и художественное творчество может приводить к этому результату. Именно это и отличает гения от хорошего художника. И когда изобразительное творчество приводит к открытиям, к совершенно новым горизонтам понимания явлений, то значит происходит встреча с гением.

Художник договорился, что работа будет стоять в библиотеке Конгресса США. Художник заболел и не смог вместе со своей работой вылететь в Америку. Его друг Николай Николаевич сам сколотил ящик, сам отвез его в аэропорт, и каково же было его удивление, когда непонятно как, ящик миновал русскую таможню, это был знак судьбы.

Через девять часов скульптура Пушкина была в Вашингтоне. Ее встречал другой его друг, удачливый и сметливый бизнесмен Валерий Милашенко, на руках у которого были документы, высланные по факсу на имя художника. Груз должен был прибыть с самим художником как личный багаж.

В этот день в Америке выпал снег, что бывает исключительно редко. Стоял весь город. Никто ничего не мог понять. Таможенник, который выдавал груз, сказал: «Возможно, вы и Потоцкий…» - ящик размером три на полтора метра производил внушительное впечатление. «Что там?» Милашенко не задумываясь ответил: «Сувенир для Америки». «А из чего он сделан?». «Из бронзы». «Как из бронзы? Это же дорогой, стратегический материал!». «Ну что вы… Русские сейчас разоружаются, они переплавляют свои снаряды и пули, которые девать некуда». «А… - протянул таможенник – А сколько же это стоит?». «Пятьсот долларов» - не моргнув глазом, ответил Милашенко. «И всего-то?». «Что вы? Это огромные деньги для русских. У стариков пенсия десять долларов». Таможенник махнул рукой, и ящик со скульптурой плавно скользнул на платформу «Форда».

Через месяц, когда скульптор смог прилететь в Америку, глава библиотеки Конгресса США, рассматривая скульптуру, сказал: «Да. В России все реквием…И реквием по Пушкину». Но через несколько дней началась война в Югославии и русские закидали посольство США в Москве яйцами. В последствии, команда Лужкова с трудом отмывала эти сотни тысяч яиц. И проект заглох. Три года скульптура простояла в одной литейной мастерской…И теперь она во дворе дома, стоящего на горе, возвышающейся над Лос Анджелесом и скульптура как бы парит. Издали, она напоминает композицию крылатого ангела, возвещающего о славе гения. Перелетев вначале через океан, а потом и через всю Америку, она оказалась здесь.

Действительно, неисповедимы пути Господни, и теперь художник создавал здесь же другую свою работу - памятник великому правозащитнику России, гениальному ученому Андрею Сахарову.

Как всегда он работал без эскиза, сразу в размере. Сахаров сидит на круглой скамье под деревом, сильно запрокинув голову назад, и руки как будто прибиты к этой скамье – он как бы распят на ней. И скамья как нимб, когда он смотрит на звезды. Он столько сделал для космоса. Но святым он стал там, в горьковской ссылке… Одинокий, брошенный, проклятый советской прессой. И художник как никогда точно уловил момент, то пересечение судьбы, он нашел абсолютно точное определение, он совершенно точно передал образ распятия в композиции сидящего на скамье. Мировая история искусств еще не знала подобной композиции. Но и инквизиция бывшей империи отличалась не меньшей изощренностью, чем палачи прошлых времен. У работы было внутреннее сходство. Как ни странно, в сознании миллионов он остался таким – с запрокинутой головой и беспомощным, но в своей беспомощности Святым и непобедимым. Уже по всему свету, во многих городах столиц есть площади имени Сахарова. Но, наверно, впервые родилось не по заказу, по велению души, по какой то своей внутренней необходимости вот это распятие Сахарова. Работа еще не отлита в бронзе и неизвестно будет ли она установлена, но именно с нее начинается альбом о творчестве художника. Он заплакал, когда увидел этот альбом… Другой, очень пожилой художник Александр Бобров очень точно увидел его и понял, он как бы поставил памятник творчеству художника. И художник, листая страницы, заново переживал рождение и историю своих работ. Он понимал, что нужно было пройти вот эти двадцать пять лет, чтобы скинуть все эти ложные представления каким должно быть искусство, в чем его задача, и как на полотне картины, комке глины, как из камня источить жизнь. Он понял, что только в начале пути и что его глаза – это, возможно, тот самый главный тормоз, который не дает возможность расправить крылья поэзии его Я. Мир заканчивается горизонтом видимого, и вот он дошел до этого горизонта, дошел до понимания того, что руки видят и знают больше, а главное понимают четче, и что глаза даны не для того чтобы видеть, а для того, чтобы увидеть какой новый мир родился в руках скульптора и только тогда эти руки уподобляются рукам Бога.

Армянский друг Гарик Паронян предложил художнику вылепить бюст Арама Хачатуряна, 100-летие которого близилось, для Лос – Анжелеского консульства. Кто-то принес художнику книгу о композиторе с невзрачными маленькими фотографиями. Книга была издана еще в советские времена, отличавшиеся плохой полиграфией, но все-таки давала некоторое представление. Художник даже не стал читать. Он опирался на свое внутреннее зрение. В гости к нему пришла его подруга, полнозадая, грудастая, с ярко выраженными чертами лица и со жгучими черными волосами, брюнетка – армянка. Как обычно он взял ее за руку, другая скользила по груди, обхватывала бесконечную талию и она смотрела на него огромными армянскими глазами, какие обычно пишут на иконах. Волнение художника ей передалось, она слегка подрагивала и тут он услышал танец… Танец с саблями. Нет, он совсем не был меломаном и скульптор никогда не слышал эту вещь целиком, не видел постановку в Большом театре, у него не было этой записи ни на кассетах ни на диске, но он явно ее слышал и не только слышал. Он увидел весь этот ужас, когда сотни, нет тысячи голов в танце сабель слетали с плеч, ударяясь о деревья, о стены домов, барабанным боем рассыпаясь вдоль улицы… Он слышал ржание коней, крики женщин, со вспоротыми животами еще не родившихся детей… Полтора миллиона человек за одну неделю! Танец с саблями… И его руки уже лихорадочно лепят портрет композитора в терновом венке, указка которого пронизывает его глаз, мозг, сознание, как ятаган турка. Разбитая лира. И вот уже на подиуме стоит Роза Геноцида.

Она плачет – он смотрит на нее и спрашивает: «Почему так?» За все время работы они не проронили ни слова. И она сказала: «Понимаешь, мы армяне рождаемся с этим. В каждой клетке живет память и страх, и мы никогда не говорим об этом, потому что эта боль в нас». В эту минуту художник понял, что наконец он дошел до горизонта, он встретился с собой, он вошел в царство, где сакральные знания, обнажаясь становятся открытием в его творчестве. Наконец он стал свободным от всех и от себя. Теперь ему было нужно только лететь. И он совсем даже не догадывался, что пройдет немного времени и что его творческий метод поможет ему найти свои корни: откуда он, кто он и куда он идет.

Спустя месяц, проходила выставка, посвященная 1000-летию армянского города Ани. И художник решил выставить эту скульптуру и подарить ее музею Арама Хачатуряна в городе Ереване. Он понял, что та гусеница – образ истории, которая ползет по указке в скульптурной композиции Арама Хачатуряна, наконец должна заявить и назвать вещи своими именами. Художник говорил о геноциде, который так и не стал уроком для всего человечества. И пока не произойдет осознание случившегося 90 лет назад, мир все время будет стоять на краю пропасти, подвергая снова и снова себя угрозе войны.

Художник решил увеличить свою работу до размеров памятника. Он как бы ее повторил. И опять случилось открытие. И опять случилось чудо. Вот эта дирижерская указка при увеличении стала копьем и совершенно абстрактная композиция получила новое звучание - это же образ Георгия Победоносца и более того, его скульптура стала пластическим воплощением поэтической строфы «И смертью смерть поправ…». Надо же, это же действительно так, невинная смерть миллионов убиенных действительно становится тем самым виртуальным Георгием Победоносцем, который своим копьем приковывает зло к эшафоту Божеского суда. Армянский народ в своей невинной погибели стал прообразом Христа. И явление геноцида воспринимать нужно так же как и распятие Христа – это одна параллель. Раздумывая над тем, где должен быть памятник, где должна быть установлена его Роза Геноцида, художник пришел к мысли, что он должен стоять там, где произошел первый взрыв атомной бомбы – в Японии, в Нагасаки.

Человечество, к сожалению, подошло к той черте, когда война принимает единственную возможную форму - форму Геноцида. И там, на гранитном постаменте должны быть высечены слова: «И смертью смерть поправ…». И строки: 1915 год – полтора миллиона армян, 1941 – 1944 гг. – шесть миллионов евреев и т.д…

Мы прилетели в страну, о которой слышали только на уроках истории древнего мира - в Македонию. Это совсем крошечная страна, получившая свой суверенитет в результате последних трагических событий на Балканах. Жители называют себя македонцами, по вероисповеданию - православные христиане и именно здесь родились Кирилл и Мефодий, которые создали славянскую письменность, чем македонцы заслуженно гордятся. Они чувствуют себя корневищем славянской культуры, что доказывают их Охридские храмы своей древностью, красотой и всемирной известностью.

В столице - Скопье возводится новый храм, самый большой и величественный в Македонии. И когда беседуешь с жителями этой страны, поражаешься их внутренней цельности, монолитности и о них можно сказать: "Они несут в своем сердце храм Божий". Как никто в мире они любят все русское: русский язык, песни, культуру… И что особенно меня удивило - даже нашу русскую технику. Они с гордостью ездят на наших жигулях и гордятся их выносливостью, долгожитием, дешевизной и легкостью ремонта в сервисе.

Они как то заставили нас совершенно по другому посмотреть на самих себя. Мы для них - страна великой культуры, достоинства, оплот добра и веры.

Столица Скопье - достаточно обычный город и не так богат историческими памятниками. Но нельзя не отметить восточный базар, который выделяется своим изобилием, разнообразием товаров и своеобразным колоритом. Наше внимание привлекла местная керамика, когда на глиняных дощечках глазурью и рельефом изображены христианские образы. Мы все купили себе, в дар для друзей и знакомых. Образки керамики сохраняли теплоту и любовь мастера.

"Мы посетили и местный некрополь, так как я летел на симпозиум не просто поучаствовать в работе художников, а вылепить памятник погибшему президенту Борису Трайковскому. При посещении мемориала нас поразила величественная сдержанность и глубокая уважительность к своей истории, к тем людям, которые много сделали для своей страны. Такого количества первоклассных произведений искусства - бюстов я не видел даже на нашем Новодевичьем кладбище в Москве. Все могилы ухожены, и я понял, у этого народа есть великое прошлое, значит, есть и великое настоящее" - вспоминает Григорий Потоцкий.

От Скопье до Струмицы мы добирались на машине. По серпантину дороги петляющей между гор. Своей живописностью, красотой она напомнила нам дорогу, связывающую Анталию с древней Патарой, где родился Николай Чудотворец. Когда - то все эти территории были объединены империей Александра Македонского. Затем стали владениями Римской империи, а впоследствии и Османским султанатом. Так, постепенно завязывался Балканский узел, который в течение веков становился горячей точкой планеты. И нет того Македонского, который бы одним взмахом меча разрубил бы этот гордиев узел и восстановил бы мир и благоденствие.

Струмица, куда мы прибыли оказался совсем маленьким городком, не более 40000 жителей. Но вполне европейским, хотя и продолжающим сохранять очарование большой деревни. По всему городу разбросаны кафешки, рестораны, где необыкновенно вкусно готовят и, хотя нет такого большого разнообразия как в других странах, но по качеству и экологической чистоте продуктов македонцы не знают себе равных.

Македония чуть ли не одна из последних стран, где еще сохраняется домашняя кухня, глоток хорошего крепкого македонского вина освежает и бодрит голову. В каждом ресторане и кафе, что особенно нас поразило, висят подлинные живописные работы. Картины выполнены на высочайшем художественном уровне и ты понимаешь, что Струмица, где художественная колония существует с 1963 года, является одним из художественных центров всей Европы, и что не случайно здесь расположилась одна из самых старых колоний европейских художников. Уважение к Художнику у македонцев в крови, так как они понимают, что только представители культуры являются цветом нации. "За двадцать дней, что я работал в Струмице" - вспоминает Григорий Потоцкий - "над памятником их земляку, президенту Борису Трайковскому, все газеты и телевидение освещали это событие. Жителям это было интересно, и они выражали свою благодарность приглашением зайти на чашку кофе и поговорить по душам".

Мужчины македонцы отличаются очень высоким ростом, красотой и атлетичностью. Их доброжелательность не знает границ, и в этой стране себя чувствуешь как дома.

Македония не так богата озерами и для нас москвичей, жаждущих какого то холодного источника, было просто небесным даром и открытием, когда мы набрели на родник возле женского монастыря XII века. Монастырь великолепно ухожен, отреставрирован, к нему ведет вымощенная дорога, по которой мы идем под аркой из виноградной лозы. Буквально каждая травинка прибрана и клумбы роз, каких то экзотических деревьев, как ни странно своим изыском напоминают далекую Японию.

Нам навстречу выходит монахиня сестра Наума, на подносе чай и бесхитростные яства монашеской кухни. Нас угощают и мы ведем неторопливую беседу - она рассказывает нам о недавнем прошлом, насколько заброшенным и захламленным было это место. И то, что сегодня это рай, это труд и только труд монашек и местных жителей так облагородили и возделали любовью, что действительно восхищает ощущением рая, из которого невозможно уйти. Мы поднимаемся вверх, в гору, между бесчисленных кустов ежевики и насыщаемся ею, вспомнив детство, когда искалывали руки и, тем не менее, мы с жадностью набрасывались на кусты, так как встреча с этой ягодой для городского жителя - целое событие. Мы все время идем берегом ручья, а вот и ложбина, уложенная мраморным камнем и им же окольцованная, в виде каменной стены высотой в полметра. Так образуется заводь из кристально чистой и по местным понятиям необычайно холодной воды, куда мы, естественно все устремляемся, побросав всю одежду. А затем, разомлевшие, мы лежим на зеленой лужайке, отдавшись нежным лучам еще горячего августовского солнца. Каков же был восторг и испуг, когда совершенно не понятно, откуда - то появился огромный конь, с таким же огромным, ну просто сказочным всадником македонцем. Мы в ужасе схватили одежды, а конь, как в замедленной киносъемке подошел к воде и стал пить. Ни один мускул на каменном лице македонца не дрогнул, он нас не видел. Также медленно и величественно они ушли за гору, и непонятно было ли это правдой или всего лишь почудилось…

Мы продолжали дальше наслаждаться погожим днем и почти заснули. В какой то момент раздалось странное хлюпанье и урчание. Открыв глаза, мы увидели также совершенно невообразимого по размерам кабана, эдак, весом под полтонны. Его злые маленькие глазки уставились на нас - парализованных страхом. Но так как мы не издали ни одного звука и не шелохнулись, он плюхнулся в устье ручья и, напившись, медленно побрел назад в деревню. Мы быстро оделись и побежали в деревню. По дороге нам встретился уже поспевший инжир, и мы как в добрые старые времена из детства оборвали смоковницу, благо это все-таки не Западная Европа, где никому в голову не придет сорвать и вишенку.

По всей Македонии ведутся раскопки, к которым они очень бережно относятся и изучают, так как они лучше всего доказывают о принадлежности Македонии к великой культуре. Особенно много сохранилось мозаичных полов, в хорошем состоянии, говорящем о высоком художественном вкусе исполнителей.

"А вот в местном музейчике, где представлены иконы, мне они откровенно не понравились" - рассказывает Григорий Потоцкий, - "во-первых, они очень поздние, а те, что датируются более ранним временем, очень примитивны и вызывают очень большое сомнение. Конечно, понимаешь, что 500 лет османского ига не прошли даром…". По традиции мы зажгли свечи в храме и вышли за ограду церкви, позади которой тут же расстилался цыганский район. Это были оседлые цыгане, они строили себе большие каменные дома, но при каждом доме - цыганский табор. Многочисленные цыганята бегают, вопят. Наше внимание привлекла компания, которая из бутылочки поила маленького ягненка. Мы тоже попросили дать нам возможность его покормить и все мы на память сфотографировались. Благодарные цыгане окружили нас толпой, весело позировали перед кинокамерой. Им было приятно нас принимать и показывать свою жизнь.

В центре Струмицы стоит огромное, ультра современное по своему решению здание дома культуры, построенное еще в достопамятные времена социалистической эпохи. Но так как Югославия всегда была все-таки западной страной, архитектура и искусство были на самом высоком мировом уровне. Сегодня в этом доме живут художники, а в больших подвальных помещениях расположились их мастерские, где пишутся их картины и ваяют скульптуру. Прибыли художники из Италии, Греции, Германии, Болгарии и даже из Китая, не говоря о нас, москвичах. Обстановка совершенно демократичная и условия просто гениальные - все работают над тем, над чем хотят, предоставлены холсты, краски, недалеко ресторан, с прекрасной кухней и с сухим македонским вином в неограниченном количестве.

Художники из Китая написали что-то совершенно особенное, экзотичное, но под сильным западным влиянием, совершенно концептуальное.

Особенно хороша была работа македонского художника - пейзаж, чувствуется острота и восприятие мира художником.

Художник из Германии написал картины-комиксы, рассуждения о городе, мир образов которого очевидно его не отпускает.

Итальянка скульптор делала свои работы из железобетона: мужиков с опрокинутыми головами, с впавшими животами, стоящими фаллосами и обрубленными ногами. Глядя на ее работы нельзя было не подивиться ее таланту, но грустно было от ее нелестного представления о мужчинах. Побеседовав с ней, стало понятно, что и у них, итальянок, не меньше комплексов и ложного представления о взаимоотношениях полов.

"Мне привезли полторы тонны глины", - вспоминает Григорий Потоцкий, - "на местном заводе сварили каркас высотой три метра в виде буквы V - Виктория. Мне не хотелось делать мемориальной скульптуры и у меня родилось понимание о том, что нужно создать символ, который бы выражал идею государственности и внутренней силы македонского народа. Национальная идея македонцев в том, что они македонцы, что они - победители. Поэтому в основе памятника положена буква V - Виктория. Правая сторона буквы представляет собой летящий пьедестал, на котором установлен бюст погибшего президента Бориса Трайковского. Левая сторона выполнена в образе Матери Македонии, держащей в руке православный крест и венок славы, которыми она благословляет президента и страну. Таким образом, удалось воплотить идею Виктории, Православия и Государственности. Македонцы очень чутки и благодарны. Несколько телепередач и статьи во всех центральных газетах сопровождали процесс работы над памятником. Как никогда в жизни было ощущения покоя, вечности, востребованности. Было чувство, что вот люди, живущие подлинной жизнью, наполненной культурой и духовностью, сохранившие свое лицо, очарование своей страны, спокойно смотрят в свое будущее, потому что у них есть настоящее. Может быть нам, русским, сегодня заблудившимся нужно обернуть свое лицо к братьям славянам и испить чистой воды истока. И таким образом обретя силы идти вместе дальше.

11 декабря 2005 года при стечении почти всего города - наверное, было пять-десять тысяч человек, в Струмице состоялось открытие памятника трагически погибшему президенту Борису Трайковскому. Памятник высотой шесть метров - бронза, гранит, стал символом национального самосознания. Многие крестились на памятник, духовой оркестр исполнял национальный гимн Македонии. На полированном красном граните сверкала золотом надпись «МАКЕДОНИЯ», точно определившая задуманный образ художником. Памятник открывал председатель парламента и мэр города Струмицы, семья погибшего президента. Посол России в Македонии возложил цветы к памятнику. Мэр Струмицы сказал на открытии памятника, что погибший президент был протестантом, а основная часть населения Македонии – православные, но только когда народ уважает своего президента - он уважает страну. Это тем более важно на фоне тех недавних событий межнациональной и религиозной вражды.

14 декабря 2005 года в столице Македонии г. Скопье, у музея современного искусства состоялось открытие памятника – примирения «Реквием жертвам геноцида религиозных и межнациональных войн» (бронза, гранит, высота – 3 метра). На открытии присутствовали: посол РФ в Македонии Асатур А.Н, президент Международной Академии Интеграции Науки и Бизнеса Месенжник Я.З - узник фашистского гетто, семья которого в течение всего XX века неоднократно подвергалась геноциду, и его героическая биография уже сегодня при жизни стала достоянием музея «Преодоление», министр культуры Македонии, который в своем приветственном слове сказал, что трагедия на межнациональной и религиозной почве оставила глубокую боль в сердце каждого и что как никто македонцы понимают, что мир стоит на пороге войны. И сегодня как никогда важно задуматься и сделать все возможное, чтобы беречь мир. Памятник только что установили, но уже в народе его окрестили «Георгием Победоносцем, карающим зло». И, несмотря на абстрактно-ассоциативное мышление и исполнение, далекие от реализма, образ настолько ярко и точно выявлен, что понятен буквально каждому. И хотя художнику мыслилось, что работа будет установлена в Японии, обстоятельства распорядились иначе и лучше. Работа установлена на месте недавних трагических событий.

Македония носит имя великого полководца античности, который силой оружия пытался объединить весь мир. Эта идея оказалась иллюзией. И с тех пор бесконечные войны то на национальной, то на религиозной почве сотрясали человечество. Но идея мира во всем мире все больше и больше осознается как историческая необходимость.

Что значит «объединенная Европа»? Это, прежде всего, означает невозможность военных конфликтов между входящими в нее государствами. Так как она объединилась на осознании ценности человеческой жизни, единства мира и в бережном отношении к культуре каждого народа и его религии.

Установка памятника примирения - этот акт доброй воли должен стать началом новой волны борьбы за мир. Македония – первая в мире выступает с идеей примирения всех жертв погибших от межнациональных и религиозных войн. Мир – это не идеологическое понятие из арсеналов коммунистов, когда декларировалась борьба за мир, а на самом деле отстаивались определенные коммунистические позиции. Мир – это неотъемлемое право существования и единственная возможность человека на земле. И сегодня, когда во всем мире развернулась борьба с терроризмом, что, несомненно, является победой сил мира, надо быть осторожным чтобы она не перешла в войну.

Скульптор концептуальное решение памятника наполнил глубочайшим смыслом, где пластическими средствами выразил одно из самых главных откровений в Библии: «И смертью смерть поправ». Это означает, что смерть безвинно убиенных становится тем самым виртуальным Георгием Победоносцем, поражающим зло. Бессмысленная гибель ослепленных людей дикими идеями, в жертву которым была принесена их жизнь, должна заставить людей задуматься, что нет большей ценности, чем сама жизнь - жизнь человека. Голова распятого поникла, и поле тернового венца - нимба святости стало щемящей пустыней…

Возникают образы распятия, Георгия Победоносца, убиенного змея, развороченной лиры… Они создают ту музыкальную интонацию пластического образа, когда идея становится понятной и трогает душу.

Чем дольше всматриваешься в памятник, тем ярче возникает ряд ассоциаций выражающих идею трагизма гибели бессмысленно погибших.

Скульптор мечтает что в будущем будет принята декларация, что войны, возникающие на почве религиозных и национальных предрассудков являются преступлением против человечества и их зачинщики будут преследоваться по международному закону. Все проблемы должны решаться не военными средствами.

Война и мир, судьбы людей, вот что его сейчас занимает и из под его рук рождаются одна за другой работы.

Портрет писателя Александра Трофимова. Создан мгновенно – всего пятнадцать минут. И перед нами апостол духа и совести. Кто это – сам ли писатель, который удивительно похож или нечто другое, что провидит только художник, каким он еще станет, когда напишет свою главную книгу. А может быть, он увидел писателя глазами женщины, которую он любит, и прислушивается к ней? Художник как - то умеет перевоплощаться в других людей и любить вместе с ними. Собственно говоря, с подачи именно женщины он и вылепил этот портрет, он полностью ей доверился, он стал просто ею. Это тоже одно из свойств таланта. Художник благодарен писателю за появление образа Апостола, ибо так писатель себя ощущает, и с позиций апостола и воспринимает мир.

Несколько лет назад к нему в мастерскую заглянул красавчик – высокий, харизматический… Он благоухал дорогими духами, благополучием и щедростью. Девочки, сидевшие в мастерской онемели! Они переполошились – впервые художник наблюдал, как влияет аромат денег, ему даже стало интересно. Он любил Грузию. Это был очень известный человек, который в состоянии был купить свой портрет, а у художника как всегда было туго с деньгами. ИО, прежде всего, ему было интересно. Он сказал, что впервые видит мужчину, от которого так женщины теряют разум. И он начал лепить. Но сколько он ни мял глину, все время рождался образ негодяя и подлеца. Художник был совершенно с этим не согласен. Он ломал работу и начинал заново. Он, который никогда не лепит эскизов, который ничего не переделывает, не перечитывает и не пересматривает, он опять насиловал свою душу и начинал заново. Ничего не вышло. Он был вынужден отказаться от этой идеи. Его руки могли делать только то, что они видели сами. Он еще не понимал этого, но это было так…

Как - то зимой он полетел с удивительной женщиной, звали ее Вера, в Турцию. Она - шеф – редактор журнала «Моя Москва». Ему вновь хотелось посетить те места, где он творил и где возможно были его лучшие минуты в жизни. Она решила записать его высказывания о жизни, об искусстве… Запечатлеть его понимание жизни.

Вернувшись, он по памяти вылепил ее портрет. Это был целый куст, цветы, стебли которых изгибались, образуя ее профили, ее множество лиц… В основании было распластано ее тело, листья – груди рождали аромат формы и возникало чувство удивительного ее присутствия. Каково же было ее удивление и несогласие. Но художник не знал ее другой. Он любил эту работу. В ней было все, и она до сих пор украшает его мастерскую.

Творить – это значит слышать себя. Это тот колокольный звон, который раздается в нас от ударов Судьбы. Это наше долгое, бесконечное звучание, которое происходит от соприкосновения с Жизнью. И искренность - та самая лакмусовая бумажка, которая предопределяет гениальное или нет творчество Художника.

Это очень непросто быть обнаженным… Но только перед нагим мир будет проявлен. И только тогда, когда душа ступает по стеклам событий, и заставляет источать кровь наши чувства, Поэзия являет свое лицо Миру.

Когда художник работает, он все время спешит. Его гонит страх, что сознание-цензор и его глаза захлопнут дверь горизонтом видимого.

Сегодня к нему пришла девочка. Они летят к нему как бабочки к свету, глубоко уверенные, что от соития с ним они родятся заново. Когда они ему позируют, они глубоко переживают вот этот акт возрождения, знакомства с собой. Для них встреча с ним – как встреча с Богом. Ему, и только ему дано право видеть их, какие они есть на самом деле. Он утверждает, что их глазами на него смотрит Бог. И они это ощущают. И в этом есть та великая правда, когда они видят себя такими, какими он их сотворил.

Люди не могут жить без Художника. Потому что он не только их пастырь и проводник, но и тот, кому дано право, только ему единственному, видеть то лицо, с которым они родились, провидеть замысел Божий.

Его родители были сосланы в Сибирь в 1949 году. Отец, заранее предупрежденный друзьями из сельсовета, просто залез на дерево и спрятался. Он рассчитывал, что его молодую жену 20 лет, всего полтора метра ростом, с только что родившимся ребенком – у него была еще одна девочка трех лет, не будут никуда ссылать. Да и в чем можно было обвинить неграмотную девочку крестьянку, не знавшую ни одного слова по-русски, совершенно никому не сделавшей в жизни ничего плохого. Но ночью пришли и забрали. Несколько сот тысяч, стар и млад, в течение нескольких часов были согнаны в теплушки и их отправили в далекую Сибирь. Их никого и ни в чем не обвинили. Их просто сослали поднимать Сибирь. После чудовищной войны, после специально устроенного голода, который длился целых три послевоенных года, когда вымирали целые деревни. В этом благословенном краю, где воткни палку – вырастит орех, где сплошь, было крестьянское население и земля родила как нигде в мире, сотворили голод. Когда их выкинули в сибирскую степь и тайгу, местным объявили, что прибыли молдаване - каннибалы, что эти люди ели человечину. И когда молдаване обращались к местным с протянутой рукой, с тем, чтобы им дали обрат для младенцев, которые пухли от голода, русские люди выливали его на землю. Обрат – это то, что оставалось от переработки молока. Они предпочитали выплеснуть, чем дать младенцам этих «каннибалов». Естественно, половина высланных умерло от климата, комаров, голода. Но те, кто «вгрызся в землю», устроили временные землянки, те, кто начали обрабатывать целинную землю, работая с четырех утра до поздней ночи, выжили.

Отец Григория Потоцкого, когда спустился утром с дерева и пошел в сельсовет, то сказал: «Вышлите и меня!», на что ему ответили: «План выполнен». Он поехал вслед за своей семьей. Он вспоминал, что когда то он выкрал ее, свою будущую жену, и три дня держал в лесу… Нет, он ее не трогал и не обидел, он ее просто любил. Через три дня, когда он привез ее в село Печеште, Резинского района, как бы все было уже и решено. Кто докажет девушка она или нет? Ему разрешили жениться. В это время шла война, где-то там, стороной. А потом умер ее дедушка. Отец матери служил дьяком в церкви и он поспешил за попом, чтобы отпеть и похоронить по-людски. Н не тут-то было. В это время линия фронта пролегала через деревню, и священник боялся выйти из дома. И тогда отец сказал: «Вы все равно придете, но хоронить будете двоих». Он вернулся домой и умер. И стояли в доме два гроба. И священник пришел их отпевать. И солдаты, что проходили сквозь деревню, видя такое горе, проходили мимо.

А потом новая жизнь. Пропаганда советской власти работала хорошо, так хотелось верить, и люди шли и несли все, что у них было в колхоз. А потом пришло время продразверстки. Забирали все, даже семена на новый урожай. И целых три года стоял такой голод, что действительно, люди ели людей. И оказавшись в Сибири не по своей воле, они вынуждены были встретиться с людской несправедливостью. И они работали так, чтобы выжить. Так никогда не работали в этих местах. Отец художника нашел свою жену, и началась их жизнь в этом кошмаре. Чтобы накормить корову, овец, нужно было заготавливать сено на зиму. А косить траву в степи было нельзя – государственная. Трехлетним мальчиком он помнит, как безумно высоко он восседал на стоге сена, уложенном на платформе телеги, где отец погонял лошадь. В это время, откуда ни возьмись, появились верховые с винтовками, они увели отца. Как всегда за это давали десятилетний срок. Как правило, через два - три года отпускали за хорошее поведение, так как вновь поступающих было больше, чем могли в себя вобрать бесчисленные тюрьмы, разбросанные по необъятной стране. Его мать работала пастушкой. Как-то одна из коров куда – то забрела и он помнит, как она ее искала всю ночь, такая маленькая, такая беззащитная. Она выбилась из сил, но она шла, потому что понимала, что дети останутся сейчас не только без отца, но и без матери. Темными, холодными осенними ночами, пока еще снег не покрыл поля, она ходила собирать колоски, оставшиеся после уборки урожая. И он до сих пор помнит эти большие карманы на фартуке, набитые зерном, из которого потом делали муку и были такие вкусные блины. Она всегда приходила такая испуганная и довольная, что вернулась. За эти походы в ночь светил тоже десятилетний срок.

Целыми днями он оставался дома один. У него, трехлетнего мальчика была единственная игрушка – кошка. Такая огромная, большая как ему казалось. Она смотрела на него своими большими добрыми глазами и все понимала. Она приносила ему придушенных мышат, и он с ними играл. Когда они убегали, он начинал плакать и кошка, мгновенно возвращала непослушного мышонка. Возле двери был лаз, через который он мог вылезти как маленькая собачонка на улицу. Посидеть на завалинке дома, посмотреть на редко проезжавшие мимо машины, которые поднимали огромные клубы пыли, и будто наступала ночь. Пыль медленно оседала, и было невозможно дышать. Иногда, он катался вместе со своим отцом, который вернулся и работал водовозом. В его памяти сохранились какие то отдельные картинки, а однажды у брата отца, его дяди сгорел дом… И это было очень страшно. Оказывается, любой дом может сгореть, так как они были маленькие и деревянные. А когда наступала осень, и шли дожди, то по всей избе расставлялись тазики, так как сверху капало. Крыша дома была покрыта дерном – это трава с землей. Рядом с их комнатой, где они жили, через сени, была корова, по имени Милка. Она была главной кормилицей семьи. На ее молоке, простокваше и сметане и жила вся семья. В загоне лежал большой хряк, а еще были овцы и птицы: куры, утки, гуси… Он учился считать, пересчитывая птиц и животных, потому то они и остались в памяти. Они жили на второй ферме села Малышево Целинского района Курганской области. До ближайшего города Кургана было триста верст. А потом как-то случилось, он перестал ходить. И не ходил долго. Как то директор совхоза, увидев что ребенок болен и не ходит, дал трактор с тем, чтобы отец отвез ребенка в районную больницу. А оттуда его направили в костнотуберкулезный санаторий под Курганом. Они ехали бесконечно долго, он практически не помнит этого, помнит лишь то, что остался один. Его целиком запеленали в гипс, раздвинув ноги, и целых два года он лежал так. Он считал дни, когда к нему приедут отец с матерью, но проходили дни, недели, месяцы… И только через год он опять увиделся с ними. Он не понимал, что для них было невозможным приехать, а потом он опять их ждал.

Вернувшись через два с половиной года домой, он был очень слабеньким и его действительно «пошатывало от ветра». А потом все опять повторилось. У него выскочил огромный свищ, и районный лекарь резал ножом протирая его спиртом, а потом ватой со спиртом чистил кости. Он кричал от боли и первый раз в жизни он не только наблюдал и смотрел на жизнь, он впервые начал думать, и первой его мыслью было: вот камень лежит и камень не может кричать от боли, иначе он не живой, значит он не может осознать жизнь и пусть я кричу, но я живу, а раз я живу, значит счастливый. Эта первая его мысль стала той точкой отсчета, стала той мыслью благодарности, которая и предопределила всю его жизнь. Он хотел жить, он хотел ходить. Вся его душа, в этом маленьком худеньком тельце - я хочу любить эту жизнь, я хочу ходить! Он хотел так немного, но он понимал, что это немногое и есть все в этой жизни, что теперь, какие бы ни выпали на его плечи трудности он понимал уже то, что его делало сильным и настолько сильным, что с этой минуты он мог помогать другим. Его детский идеал, его идеей фикс было - как сделать людей счастливыми. Возможно, это было отголоском той пропаганды, что внушали ему учителя, так как первые пять классов он провел в санатории. Когда ему было двенадцать лет, родителям уже разрешили вернуться в Молдавию после пятнадцатилетней ссылки. А его положили в санаторий «Сергеевка», под Одессой, что стоял на берегу моря и утопал в солнце. Именно здесь и произошло формирование художника как личности. Это был его «Царскосельский лицей». За длинное лето 1965 года он прочел около трехсот книжек, он жил в них. Он как бы получил свободное воспитание по системе Руссо. Это когда ребенку внушают, что все люди честные, никто не врет, никто не может ничего украсть, никто никого не может обидеть – тем более убить. Что нет зависти, и что надо жить так, чтобы душа твоя была прозрачной, чтобы каждый мог прочесть любые твои мысли, чтобы не дай бог, в твою душу не закрались какие-нибудь потаенные мысли и желания. То есть, жить на глазах у всех РАСПАХНУТЫМ. Так как это был санаторий, он никогда не бывал один, день и ночь его окружали люди. Это стало в итоге и даже впоследствии привычкой. Он научился ЛЮБИТЬ и ЦЕНИТЬ людей. И понимать, что самое главное благо в жизни - это чудесное общение, в котором рождается ПОНИМАНИЕ, которое дает возможность совершить те открытия духа, что и определяют ЛИЧНОСТЬ.

Он очень рано понял, что СУДЬБА есть только то, до чего ты дошел своим умом, и что смог взять.

Он очень рано понял, что ВЛАСТЬ – это не должность, а власть – это состояние ума и поведение личности.

Он рано сделал и ВЫБОР: люди мечтают кем-то стать, и начинают в это играть. Например, они играют в художника. У них и внешний прикид такой, и соответствующая речь. И ремесло пытаются усвоить. Потом начинают соревноваться: кто лучше написал, нарисовал. Играют в выставки. В славу. Все это – имитация. Посредственность и не может порождать ничего иного, как имитаторство.

У него не было юности. Он очень дорого заплатил за право просто быть. И понял, что даже просто быть – это уже счастье. Да, талант нужен, но талант – лишь ожерелье гениальности.

Если даже человеку не дан талант, то способность проникать в суть вещей, способность видеть, как никто не видит, прозревать сквозь толщу стереотипов истину, открывать новые горизонты Познания, за которыми тут же, следом, открываются иные горизонты – есть не что иное, как гениальность. Гениальность есть новая единица измерения и познания действительности.

Это была та планка, которую художник высоко вознес. И он ее взял.

Ушла целая четверть века. Преодолеть пласт жизни, в котором уместились и ребенок, и семья, и вступление в Союз художников. Борьба со средой, которая не то что способствовала, которая размывала и уничтожала Человека и Личность.

Еще в годы обучения в 1973-77 гг. в художественном училище г. Одессы он столкнулся с той жесткой ситуацией, которая была государственной программой уничтожения личности. «Мы здесь обучаем на учителей, а художником вам не позволит быть никто». Директор, бывший боцман, доброй памяти человек, был главным мафиози. Он принимал кого хотел. И так же выкидывал из училища за малейшее несогласие с ним.

Будущему художнику пришлось дважды поступать. Первый раз тот просто не захотел принимать в силу возраста, так как он закончил уже десять классов, а принимали с восьмого. И только под очень большим прессингом – помогли его учитель, академик Л.И. Дубиновский, и председатель Союза скульпторов Одессы – допустили до экзаменов. Допустить-то допустил, но выставил двойку. А затем подошел к художнику и сказал: «Приедешь на будущий год, в последний день – и я допущу до экзаменов».

Грустный он шел по набережной. Стояло чудесное лето, сидел голубь, и он его непроизвольно поймал. Птица даже не вырывалась из рук. Он держал ее белое тельце в руках и гладил по головке. Это был знак судьбы. Он понял, что вернется.

На следующий год было 200 заявлений на скульптурное отделение. Допустили лишь тридцать. Отберут лишь трех…

После экзаменов по специальности осталось десять человек. И у всех прошедших были одни тройки. А экзамен - диктант по русскому языку решал кому быть или не быть художником…

До трех лет он говорит только по-молдавски. Потом он полностью забыл родной язык, но по русскому языку он практически никогда не получал больше «трех». А чаще единицу. Это естественно, дома говорили на смешанном языке, на смеси русского и молдавского. И вот его судьба зависела от этого диктанта.

Из всех, кто сдавал экзамен, он единственный получил четверку. Он поступил. Это был его единственный выигрыш в лотерею. Но это был не простой билет, билет-судьба. Он вошел в систему, которую надо было постигнуть, и которая открывала свои тайны, только сломав, превратив тебя в свое подобие.

Он сидел за своим мольбертом и смотрел на настоящую натурщицу. Все старательно срисовывали то, что видели. Все пытались постигнуть тайну пропорций и построения человеческого тела.

А у него был страх. Многие были младше его, и все быстро и ловко писали. На их листах возникали объемные, четкие, очень тщательные и аккуратные рисунки. А его лист оставался по-прежнему белым, девственно-белым.

Вечером он забирал модель, и, оставаясь с ней наедине, он писал. Его страшила мысль научиться неправильно. Понять неправильно. Видеть и знать неправильно.

Эти учителя не стали художниками, и он не мог им верить. И уже тогда он начал делать открытия. Глаз вставлен правильно не тогда, когда он правильно построен, а тогда, когда красиво. И пропорции хороши и точны, тогда, когда они красивы. И вообще, все, что получилось на листе красиво – и есть правильно. Дети рисуют свой мир образов. И почти все, что делают непосредственно – искусство.

Это и есть Путь художника. Однажды, возник какой-то спор. Он оказался один против всего курса, человек двести. Его высказывания подверглись всеобщему остракизму. И в сердцах он сказал им: «Запомните, сегодня вы получаете пятерки и бегаете в художниках. У меня в основном двойки и тройки. Но именно вы сделаете все, чтобы я стал гением. Вы мне не простите ни одной малейшей ошибки. Пытаясь уподобить меня себе, вы отточите мое собственное Я, которое и станет Художником».

На творческих показах директор бесновался. Он палкой разбивал его скульптуры, рвал его рисунки, и кричал, что опять сошлет его в Молдавию. И не высылал.

На выпускном экзамене художник хотел вылепить женскую фигуру. На что директор ему резонно заметил: «Вылепи то, что не умеешь. Мужчину». Как всегда, он ему занизил оценку. Но неожиданно, наряду с теми, кому он вручил красные дипломы, он дал ему направление в Институт, несмотря на тройки. «Ты, - сказал он ему на прощанье, - Художник, а они – они никто». И только тогда он понял, что директор был Учителем, Учителем жизни. За прошедшие четыре года он десятки раз мог его сломать, и он его бил, бил жестоко. Но не убивал. Потому что он знал, что художнику, сумевшему противостоять системе обучения, придется встретиться с системой жизни. Союзы художников, где инакомыслящих ждут забвение, психушки и тюрьмы. Именно художник и был той Единицей, которая победила тоталитарную систему.

В 1985 году он вступил в Союз художников СССР. Восхождение на вершину Мак Кинли – ничто по сравнению с этим. Система тогда абсолютно сформировалась, и она принимала только «своих», исключительно «своих».

Он подал заявление на вступление в молодежную секцию. Говоря русским языком, на право быть просто кандидатом. Собрали целый консилиум. Народного художника Молдовы Клавдию Кобизиву заставили плохо отозваться о его творчестве. Хотя она любила его. Единственное, что она попросила, – «Пусть он выйдет. Я скажу все, что вы от меня требуете, но только не в присутствии его».

Когда впоследствии вопрос о вступлении в Союз художников рассматривался в Москве, Таир Салахов, главный человек в мире художников, неожиданно получил телеграмму от председателя Союза художников Молдовы Ильи Богдеско, от Правления Союза художников Молдовы, от секретариата Союза художников Молдовы которые: «категорически возражают против приема в Союз художников

Потоцкого Г.В.». Он был крайне удивлен, и позвонил своему другу и собутыльнику молдавскому князьку Илье Богдеско.

- Что случилось? Потоцкий что - баптист, антисемит, пьяница?

- Нет, - он услышал ответ, - мы просто не хотим. Пусть лучше о нас пишет. У него хорошо статьи получаются.

Таир был шокирован… «Ну ребята - зарвались!..»

Художник был единственным от Молдовы за все время ее существования, он единственный кто вступил в Союз художников в Москве. Богдеско, который был вынужден вручить членский билет скульптору, сказал, что ни одного заказа он ему не даст и ни на одной выставке он не будет. Это была смерть при жизни. Именно к этому готовил его директор. Но художник отчетливо понимал главное – система его лепит, как личность, и противостоя ей, он обретает лицо Художника.

9 января 1989 года вышла его знаменитая статья «Что есть мертвая зона?» в центральной газете «Советская Культура». Его тут же исключили из Союза художников Молдавии, и второй секретарь ЦК Молдавии Бондарчук вылетел в ЦК КПСС в Москву для подтверждения исключения. Художник реально был еще никто, он еще не создал своих работ, он еще не нашел себя, а система в лице первых лиц государства уже пыталась раздробить ему голову. Система знала, что художник несет ей гибель. Как в фильме «Матрица».

Художник никогда не объявлял себя диссидентом, никогда не пользовался благоприятно сложившимися историческими обстоятельствами. Даже быть диссидентом и получить от этого лавры - он понимал, что это тоже есть имитация и подмена Главного. Он всегда оставался Художником, только Художником. Даже когда ему навязывалась историей роль диссидента.

Эта статья была первой, направленной против системы Союза художников. Была самой яркой и самой мощной. Система Союза художников – это система, когда посредственность, имитирующая художника, поставлена начальником над Его Величеством Художником. Эта посредственность знает все тайные ходы, саму суть, самое зерно – как уничтожить Его, чтобы не дай бог не проросла Личность.

Это было самое гениальное, что создано Системой. Но что и предопределило ее смерть. Это было страшное время. Художник прошел по лезвию бритвы, и когда искусствовед Вильям Мейланд познакомился с ним, он сказал: «Твое абсолютное бесстрашие опирается о незнание». Он не знал, что художник родился там, где тысячи могил без крестов. Выжившие, жили в могилах. Он в ссылке родился. Художник не мог бояться того, откуда вышел. Он другой жизни не знал.

В ту пору у не го был Девиз: «Главное –сметь!». И, предвидя крушение Системы, он перевозил свои рисунки, скульптуры в Москву, с которой решил связать свое будущее.

Многие улетели в Америку, в Европу. Но он был почему-то уверен, что за океаном жизнь удобнее, но безвкуснее. И если ему и предстоит что-либо создать, то только в Москве. В городе его сердца.

Здесь он чувствовал себя необыкновенно хорошо. Прожив 30 лет в Молдавии, при его молодости и коммуникабельности у него было только десять друзей. А здесь, спустя десять лет, его окружают тысячи знакомых. Десятки блестящих женщин и выдающихся мужчин.

Его ближайшие друзья – актриса Наталья Андрейченко, директор театра кошек Юрий Куклачев, путешественник Федор Конюхов, народный артист России Владимир Стеклов, солист Парижской оперы Михаил Котляров, очень многие знаменитые и известные люди, писатели, режиссеры и поэты.

О художнике много пишут, его лицо мелькает в новостных событиях по телевидению, о нем знают все и он знает многих. Но он не человек Системы, и система его никак не отметила. Он уже сам лепит Систему и противостоит ей.

Он так и стоит на краю Бездны, он утверждает, что он только в начале Пути своего творческого Я. И может быть это и так, но то, что теперь он видит – это начинает обретать ту чудодейственную силу, которая не просто меняет представление о жизни, а рождает новую жизнь.

Он открыл новую страницу, и имя этой страницы – Потоцкий.

Человек рождался в системе и рождался без памяти - ни своего имени, ни своего происхождения он не знал. Его мать молдаванка, его отец молдаванин. Ни одного деда он не знал, только когда приехали из ссылки, ему суждено было познакомиться с бабушкой, с мамой мамы. Она говорила только по - молдавски. Ему претило все. Молдавская интеллигенция в первом поколении, история республики которой всего сорок лет, он чувствовал какую-то великую ложь. Он не знал в чем она. Он всегда стеснялся того, что он молдаванин, и никогда никому не говорил об этом. Он понимал, что во всем этом есть, что то не правильное, он жил с этим. Он уехал из Кишинева в Москву, в поисках свого Я. Здесь он обрел тех, кто слышал его, кому он был нужен. Здесь он создал свой метод Познания. И этот метод познания повел его.

Художник решил вылепить к 190 - летию Лермонтова романтический образ героя. Кто это? Мцыри, сидящий демон, демон со сломленными крыльями как у Врубеля, в мозгу художника застряла строчка «И с бурей был сразиться рад». Его влекла какая-то бесконечность, какая-то невозможность, ему стало тесно в рамках лермонтовской поэзии, он лихорадочно лепил какой-то совсем уж не понятный образ. Он поверил своим рукам. Они знали и видели больше. Возникло какое-то объемное тело, не то птица, не то рыба, какой то сфинкс. Но такая мощная энергетика от работы, такое узнаваемое лицо что в сердцах он ломает черты лица - нос, и, тем не менее, остается аура сходства. Он так хорошо его знает, он так близко с ним знаком. Он уже забыл, что 20 лет назад, окруженный поэтами, когда он работал над бюстом великого романтика, один из поэтов сказал: «Ты понимаешь, на его губах аромат клубники». И он почувствовал этот аромат, аромат идущий из той эпохи -19 века. Художник услышал ту таинственную музыку, которую рождает пластика объема. Он увидел тот струящийся свет, который выхватывает какие-то очертания из пространства, рождая присутствие нечто значимого.

И вот, спустя 20 лет, из под его рук опять возникает это лицо. Он инстинктивно пытается его убрать, но остается аура. И когда в следующий раз к нему в гости пришел румынский посол Думитру Дорин Прунариу, то он воскликнул: «Это же «Лучафэрул», Михая Эминеску»! Они долго беседовали, первый космонавт и посол Румынии в России, они говорили на русском языке, но они были родными друг другу по культуре, по крови. Художник спросил, почему, когда он работал над скульптурой у него было ощущение трансильванских корней ? «Так Румыния там начиналась», - ответил дипломат. Впервые художник был в согласии с самим собой. Он - румын, его корни - это древняя культура, которая тянется с римской эпохи. Он - неразрывная часть евпропейской культуры, и тот новодел, называемый Молдавской республикой, который ему навязывала советская пропаганда, не принимала его душа. Его художественный метод органически привел его к самому себе, перед ним высилась скульптурная композиция, пятиконечная, с портретом Михая Эминеску, звезда, именно звезда. И это был действительно образ Лучафэрул - высшая точка взлета европейской культуры эпохи романтизма. Бессмертное полюбило смертное, звезда и человек, стремление к невозможному, полет над вечностью. Ему удалось воплотить поэзию в бронзе. Разве стал бы он когда либо лепить пятиконечную звезду, разве стал бы он лепить в твердом материале свет? Это должно было случится так, и это случилось. И теперь ему видится, что его звезда Лучафэрул висит на цепях над городом Бухарестом, это его мечта. И сегодня уже воплощенная в бронзе, она ждет своего часа. Эту работу никто бы не смог создать, ни итальянец, ни француз, ни русский. Эта работа позволила ему понять лучше самого себя и прийти к истоку своего Я. Прийти, чтобы начать новый Путь.

Тогда в 1988 году, когда он работал над портретом Михая Эминеску, он не знал, что ему предстоит встретиться с ним спустя семнадцать лет. Тогда это был его первый успех, это было первое признание. Бюст Михая Эминеску стал символом национального движения, и каждый год весной его отвозили в лес, и в лесу на маевке собирались десятки тысяч людей. Они устраивали хороводы, читали стихи, звенящая молдовняска будоражила воображение, люди танцевали, пели. Через культуру и только через культуру шло национальное самоопределение. И пусть националисты разыгрывали свою карту нового обмана и нового разделения, тем не менее, то, что вопрос языка был главной движущей силой, говорило о важности и роли культуры в духовной жизни человека. Язык - это код, который определяет существование этноса, и лишенный его народ становится манкуртом. И художник, найдя свой творческий метод, посредством которого из глубин своего подсознания, возможно, того времени, когда до трех лет он говорил только на румынском языке, и мать ему пела народные колыбельные песни, именно оттуда он выдернул из своего подсознания поэтический образ Лучафэрула. Так вспомнить, так прозреть, так прийти к себе возможно лишь только тогда, когда действительно найден тот аналитический инструмент познания, который позволяет прийти к коду мироздания и личности. И его «Лучафэрул», возможно, наиболее сильное и наиболее яркое произведение скульптуры созданное в 21 веке. И если весь 20 век – век интуитивного поиска и эксперимента, то эта скульптура во всех отношениях знаковая. Художник подошел к тому рубежу сознания, когда подсознание раскрывает свои кладовые, и нас ожидают величайшие открытия. Пришло время Творца.

О скульптурной композиции «Лучафэрул» еще напишут многое. Искусствоведы будут спорить, и ломать копья. Время работы придет. И сегодня, она, летящая на низком постаменте, сегодня это вознесение с креста, созданное в провале времени, когда ничто не интересно, а художественные поиски лишь удел специалистов, эта скульптура станет символом новой эпохи, символом возрождения нео романтизма. Она заключает в себе необыкновенную силу, ту потенциальную энергию, которая даже при небольшом везении вызовет взрыв возрождение поиска идеала. «Лицом к лицу лица не увидать – большое видится на расстоянии…» Эти слова лучше всего определяют случившееся художественное явление. Сквозь призму этой работы мы предчувствуем затаенный мир и могучее молчание великого румынского скульптора Бранкузи. Нам становятся понятными органично найденные пластические формы другого великого - англичанина Генри Мура. Прорывы света в перетекающих объемах, вектор полета не то вознесения, не то завесы, возникает чувство мерцания света. Все пластические задачи, которые решены – все это больше из обрасти поэзии, чем скульптуры… Поистине, его Лучафэрул стал поэзией застывшей в бронзе.

Поэтическая ментальность трансцендентального мышления румын своими корнями уходит в языческие культы древних греков. Наверное, никогда не была так сильна тяга к звездам как в эпоху зарождения культов пантеона богов. И звезды были в сознании древних неотъемлемой частью их поэтического воображения. И через века, на излете последних романтических мифов рождается легенда «Лучафэрула» предопределившаяся в современную ментальность румынского народа. Свет, заключенный в бронзу. Бронза, излучающая свет. Необыкновенно сильное внутреннее напряжение заряжает собой пространство и возникает ощущение великой магии, Магии искусства. Все завораживает, как будто чаруя, тянет в космическую бездну, полет в высь, в вечность, где растворяется твое Я, застыв и вечно сверкая безмолвной звездою.

Его метод рождает все новые и новые образы, одаривая мир совершенно неожиданными произведениями. Он никогда не любил Дали. Безусловно, он отдавал великую дань этому художнику. Нет, даже не художнику, в классическом смысле этого слова. Дали был гений, открывший совершенно иные горизонты познания. Он первый из великих вырвал из своего подсознания образ носорога. И расплескал по всем многочисленным своим холстам сложнейшую паутину своих страхов и комплексов. Однажды мастерскую художника посетила одна девица и на вопрос художника кто же такой Дали, она ответила: «Это больное воображение охваченного дьяволом человека». На что художник разразился целой тирадой.

Прежде чем приступить к памятнику этому человеку он задал себе вопрос кто такой Дали? Кто был первым сюрреалистическим художником? И кто был создателем первого сюрреалистического образа? И неожиданно для самого себя пришел к пониманию – первым сюрреалистическим художником был тоже испанец. Этим испанцем был великий Сервантес. И самый первый великий сюрреалистический образ – это был образ незабвенного Дон Кихота. И моментально все стало на свои места. Дали – это всего лишь материализация образов великого испанца. Дали – это Дон Кихот, материализованный в 20 веке. Отсюда его знаменитые усы, его эпатажность, фарс… Можно смело сказать: Дали – это смелый плагиат с Сервантеса, свершенный в 20 веке. И не только Дали, но и его Гала. А разве она не Дульсинея, принцесса Тобосская, к ногам которой романтический рыцарь без страха и упрека Дон Кихот – Дали готовы были бросить весь мир и бросали. Отсюда в композиции ветряная мельница, к которой прибита блестяще исполненное, может быть одно из лучших скульптурных изображений – голова Дали. Эта ветряная мельница как косой крест, на котором распинают уже не тело, а сам дух, ибо вся история 20 века – это эпоха, когда распинали душу человечества. Эпоха двух ужаснейших мировых войн и гражданских. Эпоха, когда было создано ядерное оружие. И конечно, в этой скульптурной композиции - какой же Дали - Дон Кихот если не будет щита… И художник вводит в композицию образ щита. Но что такое щит в 20 веке - ядерный щит. Разве это не затмение разума?! Щит, несущий гибель всему человечеству. И художник дает знаковое решение щита в виде затмения солнца, затмения разума. Вместо распятых рук – змея, ибо распята не только душа, но распято и само познание мира, приведшее человечество к краю бездны. Сегодня человек способен погубить не только миллионы жизней, он имеет власть прекратить саму жизнь на планете. Художественное решение настолько точное и блестящее и скульптурный знак совершенен как китайский иероглиф, отточенность мысли и многообразие образов создают совершенно иное представление о скульптуре, несущее в себе огромный философский заряд размышлений.

Когда к художнику пришел его друг оператор, создатель «Ежика в тумане», он расплакался от восхищения, понимая, что его друг подошел к азбуке скульптурных образов. Графическая линейность, легкость с этой кляксой, точкой – головой Дали посередине рождает чувство центробежных сил раскрывая всю глубину личности великого испанца.

В творчестве Дали зеркально отразилось общество в котором он жил, общество абсурда и человеческой глупости. Это не он, а общество с больным воображением и охваченное дьяволом, породило эпоху самых кровопролитных войн на земле, фашизм, коммунизм и геноцид. Дали, с его чувствительной системой восприятия мира, как никто другой нашел ту систему образов, адекватно отразивших монстров сознания человечества. Это был рефлексирующий художник. У Потоцкого художественный путь - это не столько путь зеркального отражения, сколько синтез образов и чувства цельности мира. И не случайно, раздумывая над образом Дали, он увидел, что Дали и Дон Кихот – суть одного порядка вещей. Он пришел к пониманию той системы ДНК, из которой и состоит художественная ткань мира.

Творчество любого художника интересно не только тем как он исполняет, как делает, а, прежде всего, интересно как думает, как относится он к окружающей действительности. Его реакции на мир, на порядок вещей в мире.

После окончания художественного училища, он поступил на работу в организацию по проведению республиканских художественных выставок. Экспозиция располагалась в главном соборе столицы Молдавии. Это было изумительное по архитектуре сооружение. Находится каждый день в таком пространстве, когда над тобой, где-то там в бесконечности, возвышается огромный купол, и через высокие окна струится божественный свет, это ни с чем не сравнимое чувство - жить и работать в таком намоленном месте. Тогда ты будто бы слышишь хоральные прелюдии Баха, высокий голос сопрано, поющий Аве Марию, размеренный и четкий голос священника. И хотя на самом деле ничего этого нет, и висят картины только современных художников, тем не менее, чувство благодати тебя не отпускает. Собор располагался в самом красивом старинном парке города. Пройдут годы и ему вернут и его иконостас, и распишут заново стены, и построят звонницу. А пока ничто не говорит о будущих переменах, стены кристально выбелены, главный эксперт республики, гэбист и народный художник Леонид Григорашенко приказал выжечь старые фрески чтобы не дай бог они не проступили сквозь побелку…

Как-то после одной из художественных выставок завязалась дискуссия, что есть искусство, и молодому художнику дали слово. Он сказал: «Понимаете, у нас в республике много художников и у каждого свой стиль, своя манера исполнения. Один пишет удлиненные фигуры, как некогда писал Эль Греко, другой пишет пятнами, у третьего кубистическая манера исполнения. Все такие разные, но лично у меня ощущение, что на самом деле все эти картины написаны одним человеком. Вот я вспоминаю художников 19 века, например: Шишкин, Нестеров, Левитан, Васильев. У них у всех была одна, реалистическая манера письма. Это была школа реализма, но какие они разные художники. У каждого из них свое неповторимое отношение к миру, свой тембр голоса, невооруженным глазом можно отличить Нестерова от Левитана. Они по-разному мыслили и чувствовали, и разнообразие было не в том, как сделано, а в том, как увидено, какую великую мелодию услышали, в этом великом гимне природы, и донесли ее до зрителя. Какой мир в тебе, как ты мыслишь как не все, вот твоя непосредственность, твоя внутренняя неповторимость, и есть, наверное, главное, что должно отличать художников друг от друга». Это была только дискуссия, шел 1982, эпоха застоя.

На следующий день собралась группа старейших художников, и они пошли в министерство культуры с требованием уволить начинающего художника смевшего не так думать как они. Нет, это не были происки коммунистов, здесь нигде не прослеживалась руководящая роль коммунистической партии, это были только челны союза художников, некоторые из них наделенные и даже властью, и некоторые славой. Большинство из них были старые, сложившиеся уже люди, и эти люди требовали выгнать человека с работы, смевшего высказать свое мнение. Это были люди системы, вызванной к жизни сталинским гением. Так вырубалась малейшая поросль, это происходило в соборе, где были выжжены фрески, с согласия этих людей. Это была эпоха, когда выкорчевывали малейшие признаки достоинства и таланта. И когда пробил час гибели системы, не нашлось ни одного, на всю ее многочисленную рать КГБшников, милиции, армии, кто бы за нее заступился. И, говоря словами Ленина, «этот колосс на глиняных ногах рухнул и рассыпался в прах».

Зам. директора художественного музея, блестящий живописец Григорий Петрович Кабачный, приютил художника у себя в музее и прикрыл властью своего авторитета, став для него на многие годы ближайшим другом. Сам он был последователем Рериха, и еще в те годы глубоко и серьезно изучал труды Е. Блаватской, «Тайную доктрину». Тогда за это давали срок. Спустя какое то время из Москвы приехала тройка, шел 1986 год, это была куратор по республике, скульптор академик, и еще кто-то, память уже стерла эти безликие лица. Но тогда стояло лето, и его письмом как повесткой вызвали, вызвали в центральный офис, как сказали бы сегодня. Он вошел, за ним плотно закрыли дверь, был только он и они, присланные какой то непонятной силой, по чьей то ужасающей наводке.

«Ты, смеешь говорить? Смеешь думать? Как мы тебя приняли в союз художников, так мы тебя оттуда и выкинем», - дело было в том, что ему нельзя было мыслить, система не любила тех, кто смел мыслить. Она моментально реагировала, она реагировала жестко, ибо главной движущей силой ее был страх. И вот в этой среде и формировалась, закалялась личность художника.

Когда его отец косил траву, в тайге, и он сидел высоко на стогу сена, тогда прискакали верховые и забрали отца. Их тоже было трое, с винтовками на перевес. У этих, напротив, винтовок не было, они только предупреждали.

Это был последний год обучения в университете, и накануне ему предстояло сдать экзамен по научному коммунизму. Это был очень хороший урок коммунизма в действительности. Формирование художника - это как сосуд, в который скапливается по капле дождя состоящих из событий его жизни, тот коктейль, та смесь, из которой отфильтруясь слезинкой души художника упадет на его холст и расплеснется радугой произведений.

Через все творчество художника, на разных этапах его жизни, прослеживается обращение к религиозной теме. Образ Христа – один из центральнейших идеалов его художественного мировоззрения и духа. В начале 90-х годов он напрямую обратился к теме Христа. Это были две небольшие скульптурные композиции. Первая из них – это идущий Христос. Он дан еще человеком. Это Христос еще до Гефсиманского сада. Он больше человек, чем Бог. Да, он Мессия. Другая его работа – благословляющий Христос. Это уже Бог. Человек, который жил в нем, воскликнул: «Да минует чаша сия меня!» Со слезами и молитвой обращался он к своему Отцу. Когда за ним пришли, и Иуда его целовал, в эту минуту, оставаясь еще в земном теле, он стал Богом, который останется в сердцах человечества. Одна рука благословляет, другая просто прижата к телу. Есть в этой скульптуре что-то вечное, идущее еще от традиции изображения египетских богов и фараонов. В этой маленькой скульптурке как бы сосредоточилась вся мощь христианской веры. Работа не больше тридцати сантиметров поражает монументальностью и глубиной психологического образа. В ней как бы сконцентрировалось все понимание художника о том, как звенит колокол души, взывающей к Богу. Визуализация образа Бога - вообще иррациональная попытка, и тем не менее художник никогда не оставляет свой поиск лика Творца.

В этот момент произошло событие, которое, возможно, во многом предопределило жизнь художника. Он зашел в гости к своему хорошему знакомому, Виктору Агееву, чемпиону по боксу. Это был очень богатый человек, квартира его поражала роскошью, была прекрасно оформлена. Его супруга меценатствовала, и скульптор пришел к ним за деньгами, которые они ему обещали за приобретенную скульптуру. Это было самое жестокое время его жизни. Ему не на что было надеяться. И в этот вечер хозяйка, как всегда, его накормила. Хозяйка была яркая, красивая женщина, с сильным, волевым характером, тогда у нее был крупный бизнес, усадила художника за стол и познакомила со своей подругой, Любой. Это была дородная женщина, с большими руками, с особым, проникновенным взглядом. «А вы лепите Христа», - заявила она ему. Художник очень удивился, откуда она знает? Еще более он изумился, когда услышал: «А вы с ним скоро встретитесь». На что он съязвил: «За углом, что ли?» «Зачем же?» - не обидевшись, ответила она, - «в Тбилиси».

У него не было денег и на буханку хлеба, а в Грузии шла война. «Надо же, большей глупости не скажешь», - подумал он. Но на следующий день случилось чудо. У него купили работы. Денег было столько, что можно было слетать в Тбилиси и обратно хоть десять раз. И художник даже не раздумывал, полетел в Тбилиси. Шла война. После спокойной, еще не знающей ужасов войны Москвы… Еще не было ОМОНа и никто не стрелял по Белому дому, и на улицах не раздавались автоматные очереди. Москва жила мирной жизнью. А в Тбилиси весь центр разрушен, взорваны дома, центральная гостиница «Иверия» зияла пустотой окон. Художник шел по площади Ираклия Второго, а навстречу ему - свита патриарха Грузии, Илии Второго. Так уж случилось, что художник стал гостем патриарха и начал лепить его портрет. Каждый день они вместе обедали и вместе ужинали. Было время Пасхи. Подавалось все постное, особенно запомнилась молодая картошка. Дворец патриарха чем-то незримо напоминал Италию, дворец Лоренцо Медичи Великолепного. Везде - картины, скульптуры на религиозную тему. Изысканность, вкус и какая-то неразрывность времен восхищала художника. Перед ним стоял Он, благородный и статный. В его породе лица чувствовались века. Его предки были либо патриархами, либо царями Грузии. Поражала его мужественная, одухотворенная красота. Все, кто его окружал, боготворили его. В этом маленьком дворце любовью и верой дышало все. Художник как никогда долго работал над портретом. Он думал, как задать ему вопрос, Христос он или не Христос? Весь его интеллект, все его сознание, понимание жизни подтверждало. Он даже как-то внутренне и не сомневался. Но разве это возможно? О нем рассказывали легенду, что когда он взошел на престол, католикос армян, Вазген Первый, встал перед ним на колени со словами: «Господи, спасибо, что мне дано знать, кто взошел на престол». На патриарха было совершено семь покушений. И он лепил его у окна, которое было пробито пулей. Грузинский скульптор, академик Мирабишвили, как-то встретив художника, даже не мог поверить ему, что патриарх дал свое согласие на лепку портрета. Позже, когда он смотрел законченную работу, он долго молчал, а потом сказал: «Работа получилась, даже не сомневайся». Но художника не оставляли сомнения. Он был недоволен своей работой, но и тянуть дальше было уже невозможно. И вот его осенило. На следующем сеансе он спросил у патриарха: «А что, если выйти к людям и сказать: «Я Христос», что будет?» Патриарх посмотрел на него долгим и длинным, все понимающим взглядом любви и даже какой-то отеческой нежности. «Убьют», - сказал он спокойно.

Да, перед ним был Христос. Христос никогда не покидал землю, воплощаясь, все в новых и новых подвижниках веры. И еще в начале встречи художник сказал: «Я не верю в Бога, я знаю, что он есть». Патриарх улыбнулся. И на следующий день в Сионской церкви он говорил прихожанам: «Первый этап – это вера в Бога, на втором этапе - вы знаете, что он есть, третий этап – это понимание, что Бог есть любовь, а любовь есть Бог». За все эти десять дней художника не покидало чувство благодати. Его душа парила с чувством величайшей благодарности и сознанием того, что он стоит рядом с Христом. Он понимает это, и, благословленный патриархом, покидает полюбившееся Тбилиси.

Девятнадцатилетним мальчиком он первый раз прибыл в Тбилиси. Город покорил его своей экзотичностью, пышностью зелени и гостеприимством. Патриарх грузинской литературы, Гамсахурдиа, принял его в своей колхидской крепости. Рассматривая фотографии работ, этот великий человек, которого через несколько месяцев не стало, сказал ему: «Вы, молодой человек, гений». И, оторвав от курицы ножку, подал начинающему художнику собственноручно. Он сидел на кровати, поджав ноги, на фоне старинного грузинского ковра с золотыми саблями, такой маленький и великий. Он почти всю жизнь прожил в Париже и приехал умирать в Грузию.

И вот спустя почти двадцать лет, уже другой патриарх благословлял его. Тогда он был начинающим художником, а теперь ему сорок лет, он еще ничего не сделал. Он шел сквозь систему.

В 1993 году состоялась его персональная выставка, впервые, в Центральном Доме Художника. Это было невозможно и очень почетно, как ему тогда казалось. Портрет патриарха он не стал выставлять, он показался ему несостоявшейся и слабой работой. Но на следующее утро его взгляд неожиданно упал на стоявшую на полу работу, и скульптор вздрогнул. Это был портрет Бога. Не было никаких атрибутов. Ни тиары, ни крестов, но в лице было такое величие духа, такое чувство одухотворенности, что художник понял, что он сделал одну из лучших своих работ. С тех пор он всегда ее выставлял и гордился ею.

В мае 2000 года с группой друзей он стоял у храма IV века, где некогда служил Николай Чудотворец. Он стоял во внутреннем дворе, у дверей храма, у какого-то пьедестала, и над ним высоко сияло солнце. На секунду ему показалось, что он провалился в толщу времени. Он уже был здесь, в этом дворе. Очнувшись, он проговорил: «Я привезу памятник Николаю Чудотворцу».

Все лето художник ездил по храмам Западной Европы. В католических соборах Италии, Франции, Испании, Германии часто встречаются скульптуры Николая Чудотворца. Выполненные в реалистической традиции, они в общем-то ничем не отличаются от других апостолов, достаточно посредственно исполненных и ничего не давших художнику для постижения образа. Он вернулся назад в Россию и как – то сказал своему другу Николаю Николаевичу: «Поехали в Псковско-Печерский монастырь!» Тот, не раздумывая ни минуты , согласился. И вот они уже мчатся по бескрайним просторам западной части России.

Художник впервые посетил Михайловское – родовое гнездо А.С. Пушкина. Его покорила природа, какая то светлая печаль во всем, вспомнилось, как он работал над своим первым памятником, вспомнилось то эмоциональное напряжение, желание создать нечто действительно свое. И тогда он решил делать Пушкина не по тому материалу, который оставили художники о поэте, все эти материалы: будь то знаменитый портрет Кипренского, или скульптурные портреты Витали, Опекушина – при всем блестящем мастерстве раздражали художника какой-то недостоверностью, неполнотой психологического образа, какой-то внешностью исполнения. Несколько романтизированные, приукрашенные и от того неглубокие по своему содержанию. Знаменитый Опекушинский памятник в Москве - разве это Пушкин? Это гражданин, это «денди с брегов Невы», само олицетворение государственности. Пушкин очень правильный, такой, какой нужен властям. А где же его эмоциональность, быстрота и резкость движений, южно-африканский темперамент? Где же его восторг и слезы, где же его неудержимая любовь к прекрасному, к Женщине? Опекушинский памятник - это тот образ, который хотели видеть власть предержащие. Они Пушкина умыли, залакировали и ничего, кроме одежды 19 века и цилиндра нет в этом памятнике. Другой памятник Пушкину, выполненный ленинградским скульптором Аникушиным и который теперь стоит у Русского музея, настолько же фальшив, насколько беспомощен в скульптурном исполнении. Здесь Пушкин – красавчик, Аполлон. Быстрее блестящий театральный артист, чем поэт. Властям очень хотелось видеть удобного, «приглаженного» поэта, отражавшего быстрее фасад русской империи, чем гения, ставшего лицом русской ментальности. Памятник Пушкину так еще и не создан.

И тогда художник обратился к рисункам самого Пушкина. Они ему сказали больше о Пушкине, чем все художественные произведения живописи, скульптуры, графики, выполненные на тему Пушкина.

Его же собственная работа вначале в нем вызвала отторжение. Его так обидело, когда один из коллег обозвал скульптуру «сверчком». Какого же было удивление скульптора, когда на следующий день, он, пролистывая воспоминания о поэте узнал, что в Царскосельском лицее, у юного Пушкина была кличка «сверчок»! Вначале он работу выставил во Внешнеполитической Ассоциации А.А.Бессмертного, и неожиданно для него его Пушкина очень тепло приняли. И когда диктор программы «Утро» назвал его Пушкина «гениальным» на открытии памятника в Германии – художник поверил, что работа состоялась.

Скульптор со своим другом Николаем Николаевичем направлялись в Псков. Где–то через дорогу перебежал заяц. Именно заяц в свое время спас Пушкина от участи декабристов.

Они прибыли рано утром в монастырь. Шла служба, и художник мог долго любоваться деревянным Николой. Простота образа, отличалась простотой исполнения, глубокой душевностью и какой-то той подлинной правдой, что хотелось верить этому человеку… Это был действительно образ Пастыря. Художник нашел то, что он искал. В его представлении Никола Угодник и есть образ русского народа. Ментальность русского народа как бы олицетворялась Николаем Чудотворцем, его бесконечным всепрощением, терпимостью, добротой, любовью к униженным и оскорбленным, служением им и молитвой за них. Этот Святой, живший в 4 веке нашей эры, стал защитником всех гонимых, всех, кто тяжелым трудом зарабатывал себе на хлеб, но находился за социальной чертой, будь это преступники, девицы легкого поведения или просто опустившиеся люди… И для всех них он находил слово, слово Пастыря.

В сентябре скульптор начал работу - как всегда сразу в размере. Композиция была отточенной и ясной как на русских иконах - в одной руке библия, другой рукой он благословляет. Одет в строгую торжественную одежду епископа, по всей поверхности которой четкие изображения крестов. Именно это облачение ему подарила Богоматерь, согласно преданию. Особенно тщательно художником исполнен портрет. И хотя источником служили иконы, такое ощущение, что работу лепили с натуры, настолько она достоверна, эмоциональна, отличается глубоким психологизмом образа. Вообще то в начале, в левой руке Никола держал икону «Умиление Богоматери». Это было любимейшее произведение художника. Эту любовь он пронес через всю жизнь. Удивительная связь матери и ребенка, вот эта длиннота любви в композиционном решении, маленькая головка Христа, прижатая к Богоматери, была для художника как застывшая музыка любви. Именно эту икону он вложил в руку Николая Чудотворца.

Однажды, ранним утром к нему постучали… Открыв дверь, он увидел митрополита Питирима. Старец пришел сам, без сопровождения. Он пришел благословить. Он долго рассматривал скульптуру и заметил только одно: «И все-таки у Николая Чудотворца в руках должна быть Библия». И художник тогда нашел компромиссное решение. Да, это была Библия, но на обложке - икона «Умиление».

Вокруг Николая разгорелись страсти. К скульптору пришли из органов, начальство, из Департамента образования и долго ему угрожали, что машина не доедет, что обязательно ее угонят, памятник в аэропорту арестуют, заставят платить немыслимую пошлину. Допрос и угрозы длились более двух часов. Художник от всего отказывался: не собирается нигде ее устанавливать, сделал для себя, в помощи не нуждается и т.д….

На следующее утро, тайно, договорившись с рабочим со стройки и машиной, он выехал в аэропорт. По дороге машина действительно сломалась, но водитель ее починил. Когда они прибыли в аэропорт и художник пошел оформлять документы, машину угнали… Это было время, когда милиция проверяла каждую «Газель», на предмет взрывчатки. Водитель оказался сметливым, и когда угонщик вышел, он вернулся в аэропорт. И только, когда ящик со скульптурой оказался на таможенном складе, художник успокоился… Он почувствовал, что позади него стоит Святой. Ящик не входил в дверь самолета, рабочие отпилили ручки… Все службы аэропорта стремились помочь художнику. И командиром экипажа оказался Николай…

По прибытии в Анталию произошла заминка. Художника встречал мэр города Демре Аднан Генч. Это был невысокого роста, коренастый мужчина, с волевым выражением лица, очень похожий на Сталина, мусульманин. И вообще, в городе, в котором предстояло вознестись Николаю Чудотворцу, уже давно не было христиан.

Турки не знали, как растаможить работу. На третий день они догадались, что работу автор может просто подарить Фонду Санта-Клауса, который в свою очередь и установит монумент.

Как-то в беседе художник объяснял туркам свое видение Николая Чудотворца – епископ стоит на земном шаре и благословляет весь мир, обращаясь к человечеству со словом Пастыря. Турки – люди очень наивные и прямолинейные. На каком-то заводе они заказали огромный глобус с механизмом вращения.

Каково же было удивление скульптора, когда он увидел огромный постамент с земным шаром, на котором возвышался Николай Чудотворец. И скульптура медленно вращалась, как будто действительно Пастырь благословлял весь мир. У художника возникло ощущение, что рука Провидения сама направляет ход событий. Художественное решение оказалось очень интересным, значимым и великолепно вписывалось в ландшафт города.

Шестого декабря 2000 года состоялось торжественное открытие. Оно длилось целую неделю, это был фестиваль, куда съехалось более двух тысяч детей со всех стран мира. На открытии присутствовали губернатор провинции, мэр города, члены турецкого парламента, представители власти города Москвы, священнослужители Константинопольской, Русской и Греческой Патриархии. Состоялся грандиозный концерт танцев народов всего мира в исполнении детских коллективов, а потом было маскарадное шествие. Празднества завершились в новогоднюю ночь. Стояла турецкая зима, но это было самое настоящее лето для России.

Каждый день художник ходил на берег моря, любовался галькой пляжа и набегающими волнами. Волны, омывая камни, рождали совершенно новый мир, как бы вскрывая всю тайную жизнь и подлинную красоту этих отшлифованных морем камней. Казалось, в каждом из них застыла душа. Иногда на горизонте показывался корабль, и вспоминалась далекая Россия. Когда-то эти турецкие владения были Византией. И жил народ, несший духовную культуру иконописи, крестоподобных храмов. Народ, породивший православную культуру и православную ментальность. А теперь здесь живут другие люди среди обломков древних монастырей, античных и христианских. Практически за эти тысячелетия они ничего не построили иного – разве что, переоборудовали некоторые храмы в мечети. Как, например, Айя - Софию.

А та аура, та атмосфера, что несли первые христианские подвижники, переместилась на север, в Россию. И тысячи храмов, разрушенные по всей Византийской империи, восстали, возродились на российских просторах, образовав новую нацию – Россию. И ее Святым, и ее Богом стал Николай Чудотворец, некогда живший в Миррах Ликийских. Его дух через века распростерся над Россией.

И теперь он вновь стоит у своего храма. Десятки войн вела Россия за возврат к своим Святыням. Под ее ударами распалась Турецкая империя. Последний раз это было в 1877 году. Мы, русские, так и не смогли дойти до Царьграда. И казалось, никогда никто не прочтет здесь христианскую молитву. И не вознесет Слово Божье в стенах древнего храма.

Но случилось Чудо, и художнику выпала честь не только создать, но и вознести монумент Николая Чудотворца над древней Ликией. Он знал, что непроста будет судьба памятника. И хотя потекут к нему тысячи паломников, и будет занесен во все туристические проспекты, он, несомненно, вызовет напряжение в исламском обществе и будет служить не раз предметом дискуссий, а то и вандализма. Ибо собой он олицетворяет не просто художественное произведение, а, прежде всего, животворную суть христианской веры.

Спустя пять лет монумент перенесли с постамента в храм… А на пьедестал возвели пластикового Санта Клауса. За пять лет – пять миллионов паломников, это слишком, даже для терпеливых турок. Десятки газет России, Европы и Америки заговорили об акте вандализма. Дискуссия о веротерпимости приобрела международный характер. И хотя памятник так и не вернули, но к нему по прежнему едут со всей России. Какая разница – на постаменте, или у входа в храм стоит Николай Чудотворец? Он и в бронзе – живое воплощение христианской веры.

Так было и с другим монументом другому христианскому подвижнику, апостолу Андрею Первозванному. 1996 год. Самый тяжелый год России в постперестроечную эпоху. Позор, разложение, коррупция, гибель духовных идеалов достигли своего апогея. И художник думал, что же он может сделать, куда обратить свой взор, на что опереться. В обществе шел поиск национальной идеи.

В это время шли празднования 300-летия флота России. И художника осенила мысль, что по преданию в Великий Новгород и в Киев приплыл на камне апостол Андрей Первозванный и сказал, что «эти земли будут оплотом христианства», и благословил народы, жившие на этих землях. Именно Андреевский стяг развевается на каждом корабле России. И русские моряки своим самоотверженным героизмом высоко подняли Андреевский флаг.

И художник решил установить в городе Коломна, где и был спущен первый российский корабль на воду, памятник благодарности Святому – апостолу Андрею Первозванному. Это было совершенно интуитивное исполнение, можно сказать – бессознательное. Из-под рук художника появился какой-то непропорциональный, худой, с длинными руками, образ Отшельника. Было в нем что-то былинное, с огромным внутренним духом. В одной руке он держит Библию, в другой правой, благословляющей руке – Крест. Согласно концепции художника, крест лишь слегка приварен к указательному пальцу. Он как бы осеняет Россию. Вся скульптура выполнена как-то коряво, и от этого она кажется еще более естественной и подлинной. Одухотворенное лицо божественно и приковывает к себе внимание.

Скульптура установлена на огромном валуне. Местный зам. начальника РУБОПа, полковник милиции, а по ночам великолепный кузнец и просто друг, Виктор Васильевич Камаев, по просьбе художника в местном карьере нашел этот камень и самолично доставил. При шлифовке это оказался цельный агат, который практически невозможно было просверлить. И поэтому удалось просверлить лишь одно-единственное отверстие, в котором и закрепили памятник. Буквально все держится на каком-то честном слове. Что стоит кому-либо отломать крест? А то и, поднатужившись, унести и саму скульптуру, благо, вокруг раскинулись десятки фирм по приему цветных металлов. Время тяжелое. Даже линии электропередач срезают. Но что-то бережет памятник...

Вначале местные художники устроили демонстрацию протеста. Почему какой-то варяг в их городе устанавливает памятник? В газетах они его обозвали «Зурабчиком Церетели», и глава города даже запретил открытие памятника.

И тем не менее, 15 мая прибыло несколько адмиралов и контр-адмиралов флота с десантом моряков, несущих Андреевские стяги, и было открытие, которого еще не знал город. Состоялся торжественный молебен при стечении огромного числа народа. Глава города вынужден был прибежать и даже сказать свое слово: «Ну как же так, поймите меня, я только вчера снял в кабинете портрет Ленина, а сегодня открываю памятник апостолу впервые в России. Это ж просто невозможно».

На открытии стояла какая-то удивительная атмосфера. Было чувство общности, сопричастности к чему-то великому, все дышало надеждой и возрождением. Памятник был действительно странный, в нем не было этой гладкой лепки, дешевого реализма, он вызывал в памяти образ «богатыря» Михаила Врубеля. Как-то невозможно было провести параллель, с чем сравнить этот монумент. Настолько он самобытен и оригинален в своем исполнении. Художник впоследствии скажет: «Как будто это делали мои руки, без участия глаз». И только потом художник сознательно придет к этому методу и доверится своим рукам.

В городе очень быстро забыли, кто делал скульптуру. И всем стало казаться, что она стоит у этой древней церкви всегда. В народе скульптуру прозвали «Апостол Коломенский». К ней приходили с молитвой и просьбами: кто-то просил послать им ребенка, кто-то - хранить в дальнем путешествии, а кто-то просил и о своем здоровье. И апостол всем помогал.

В сознании людей скульптура стала Чудотворной, и по сей день, к ней идут за благословлением и помощью. Художник потом как-то даже удивился, что тогда не счел нужным поставить свою подпись на скульптуре. Скульптура художнику далась очень тяжело. Он вылепил первый вариант со своего друга, с которым за тысячу километров от Москвы в его деревне создал литейные мастерские. Он привез печи из Кишинева и вызвал своих литейщиков, которые должны были их заново установить и провести первые плавки. Они мечтали создать рабочие места, поднимать деревни, было много слов, пафоса и детской веры в мужскую дружбу. И все рухнуло. Друг по своим убеждениям оказался фашистом, язычником. Художник еще тогда не понимал, что убеждения не есть игры, и что они определяют многое. Ему пришлось просто заново начать лепить скульптуру, так как формы были уже сняты и отправлены на Вятку и безвозвратно утеряны, после того, как он разорвал отношения со своим партнером. На скульптуру и так было выделено мало денег – и те были бездарно потеряны.

Пришлось начать заново. И он решил опереться на самое себя, на тот внутренний образ, который в нем жил. На то идеальное представление, каким должен быть апостол. Как ни парадоксально, он оказался похожим на самого художника. Когда он начинал работу над памятником, это все-таки был второй в жизни его памятник, после пушкинского в Германии. У него был высокий эмоциональный подъем, восторг, он вспоминает, как он договорился с какими-то торговцами бронзой, и вот они невольно перекрыли движение и из одной машины перегружали в другую слитки бронзы. Расплачивался долларами. Еще не была отменена статья по валюте. На цветной металл не было никаких документов. И любой залетный гаишник мог остановить сделку. И просто отправить всех за решетку, лет на семь. И художник физически ощущал, что его кто-то оберегает. Эта сила освободила от друга-фашиста и дала ему возможность завершить работу.

И вот он стоит на открытии. Одел специально белую рубашку, как моряки перед последним боем одевают новую тельняшку. Он стоял под ярким солнцем, и в пояснице была чудовищная боль от проснувшегося камня в почке.

Еще несколько часов назад неизвестно было, состоится ли открытие, но его воля, его ангел-хранитель помогли свершиться чуду. Впервые в России открывают памятник Апостолу, благословившему всю ее историю на христианство. На следующий день он лег в больницу, где и узнал, что в почке сидит большой камень. Он пришел к пониманию того, что многие проблемы не всегда нужно решать, с ними нужно жить. Утром, когда он пришел к памятнику в день открытия, народ еще не собрался, и ему показалось, что на церкви явилась Богоматерь с ребенком. Она распростерла руки, как бы держа радугу. Это длилось какое-то мгновение. И потом, мысленно возвращаясь к этому, он никак не мог понять, почудилось ли ему это, придумал ли он, или все таки - да, она действительно ему явилась. Хотя и до сих пор он отчетливо помнит, что она явилась ему на фоне неба, справа от креста.

Он поехал на исток Волги и жил на берегу Стержи. Это первое большое озеро, которое образует Волга. Здесь окончательно оформилась идея образа Богоматери. Художник искал Лицо Бога. И даже вылепил первый вариант. Бог-отец с распростертыми руками и Христос на груди. Но художнику этот вариант не пришелся по душе. У Бога может быть только женское лицо. И поэтому он стал лепить образ не Божьей Матери, а Бого-Матери. Здесь он увидел какое-то отличие, он не совсем лепил Марию. Скульптура получилась очень строгой, поэтичной. И хотя она была вылеплена с той же непосредственностью, что и скульптура Андрея Первозванного, в ней было больше гармонии, и она так же не была ни на что похожей, с чем можно было бы ее сравнить.

Необыкновенная простота исполнения работы. Нет, не примитивизм, а именно простота создают иллюзию достоверности и подлинности. У этой работы была своя судьба.

Долгое время она стояла в одном из клубов на Старом Арбате, потом в мастерской художника, а в 2002 году, когда вот-вот должна была начаться война с Грузией, художник вместе с Натальей Андрейченко устроил пресс-конференцию. Приехало 9 каналов телевидения, были многочисленные журналисты, и он выступил с идеей, рассказав притчу: «Когда двое мужчин воюют, то между ними появляется женщина, которая бросает белый платок. И мужчины объявляют перемирие». Почему бы и нам не установить на вершине Казбека Богоматерь в годовщину теракта 11 сентября в Америке? Он очень эмоционально говорил о том, что грузины и русские – пожалуй, нет других народов, которые бы были так близки духовно и культурно. И все проблемы, которые возникают, нельзя решать военным путем. И то, что газеты пишут – бомбить или не бомбить Грузию – это преступление. Вечером по всем каналам телевидения прошли многочисленные репортажи, и многие газеты дали свои материалы. Скульптура имела огромный общественный резонанс… «Богоматерь распростерла свои объятья над Кавказом», «Богоматерь против террора», и т.д.- мелькали названия на страницах газет.

Шеварднадзе не разрешил установку памятника, и тогда грузинский

альпинист Бенедикт Кашакашвили вознес маленькую бронзовую модель и укрепил ее на вершине Казбека.

О скульптуре многие узнали, и после 5 лет стояния в мастерской на скульптора вышли болгары. С просьбой установить скульптуру в Болгарии в честь 125-летия освобождения страны от турецкого ига. Это было блестящее предложение. Долго выбирали место. Вначале хотели установить на горе Шипка, где и проходили кровопролитные бои. Где легло двести тысяч русских солдат. Один из болгарских скульпторов как-то заметил: «Этому москвичу слишком большая честь, чтобы два президента открывали его памятник». В итоге было принято решение установить его у Русского центра, на улице Шипка в центре Софии. Директор Русского центра дал письменный отказ: что он против, так как боится недовольства болгар.

Станка Шопова, бывший шеф болгарского комсомола, хорошо разбиралась в аппаратных играх. Под видом временной установки она заказала гранитный постамент почти высотой в 2 метра и без всяких бумаг установила скульптуру. У нее не было никаких разрешительных документов, да их и невозможно было получить. Любое сближение с Россией каралось. Приехал президент России В.В. Путин. В центральных газетах на первой полосе появились фотографии:

болгарский президент Пырвану кормит грудью младенца Путина. В 11 утра 3 марта 2003 года состоялось торжественное открытие. Журналисты, телевидение, первые лица государств. Памятник открывают мэр города Софии Стефан Софиянски и мэр города Москвы Юрий Лужков.

Когда упала белая ткань, Юрий Михайлович перекрестился. Он пообещал приехать на 10 минут на церемонию открытия, а оставался целых три часа. Он дал всем интервью, и уезжал последним. Играли русские марши, и благословление священника отца Александра, приходом которого был Невский Собор, самый большой в Болгарии, казалось, неслось по всей Софии. Выглянуло солнце.

В это самое время в 11 часов дня на асфальте в далекой Мексике проявился Лик Божьей Матери. Его вначале попытались стереть, и когда это оказалось невозможным, собрались тысячи людей, и по всему миру телевидение распространило Благую Весть. И это был Знак, что ему тогда не почудилось, а было действительно ему, художнику, явление Богоматери. Художник и Чудо – это одного порядка явления. Они есть то иррациональное понимание жизни, которое дает возможность внутренним оком увидеть духовный замысел Творца.

В 2004 году художник вновь обратился к религиозной теме. Его интересовали такие темы, как старчество, миссионерство, пророчество. Недалеко от Москвы в Нарофоминском монастыре принимал старец отец Власий. К его семидесятилетию патриарх Всея Руси Алексий II наградил его высшей церковной наградой – орденом Андрея Первозванного. Со всей России к нему стекался народ. По трое-четверо суток люди ожидают у него приема. Они идут к нему за благословлением, за разъяснением, с верой услышать Божье слово.

Художник навестил его вместе с Натальей Андрейченко. Старец уделил им более двух часов. Скульптор сказал, что собирается вылепить его портрет. Старец дал согласие, и попросил вылепить его в монашеском одеянии. Скульптор не согласился и сказал, что он его вылепит в патриаршем одеянии.

- Ну что ж, раз тебе ведомо знать, кто я, - смотри. И он трижды для него переоделся. Художник понимал, что вот этот старец в тесной, убогой каморке принимающий народ и есть патриарх Всея Руси, Патриарх от Бога. И если кому-то кажется, что Церковь – такой же государственный институт, как и все остальные, то он ошибается. Церковь потому и Церковь и до сих пор сохраняет свое огромное влияние, что во все времена было такое явление как Старчество. Многие из старцев оставили ярчайший след в истории Российского Государства, и к их числу, несомненно, относился старец отец Власий.

За суровым обликом старца угадывалась недюжинная сила характера, наделенного убедительностью, волей человеческой личности. Бюст пронизывала настолько сверхъестественная сила выражения, что портрет невольно гипнотизировал зрителя. Портрет состоялся.

В этот же период художник лепит образ знаменитой болгарской прорицательницы Ванги. В его распоряжении был фотографический материал. Но художнику показалось, что он ему не нужен.

Ванга стояла перед его глазами. Она была незрячей, но он чувствовал, что она все видит. И ее видение мира не просто плоскостное отражение на сетчатке глаза, а видение в пространстве и во времени, в развитии событий. Ему хотелось вылепить чудотворный портрет. Возможно это или нет – он наверняка не знал. Но такое желание в нем жило.

Он достаточно долго лепил эту работу. Когда работа стояла в полумраке мастерской, было ощущение присутствия ясновидящей.

Как-то к нему в гости приехала его модель, Надежда, с маленьким трехлетним сынишкой Андреем. Он писал с нее картину белым по белому, слушал ее смех, тонул в ее голубых таких прозрачных глазах, и татуировка темной бабочки на ее левой груди, такой волнующей, всегда приводила его в замешательство. Она верила в чудодейственную силу его картин и отвечала ему нежностью и благодарностью. Вдруг они услышали крики ребенка.

- Мама, мама, иди сюда!!! Здесь Боженька! – ребенок стоял под станком со скульптурой Ванги, – Мамочка, мамочка, наклонись, попроси Боженьку.

И было ощущение, что по всей мастерской разлился свет, стало как-то светлее и легче дышать.

Прошло еще две недели. Работа была уже отлита в бронзе, и стояла на новом месте. И когда Надежда опять пришла в гости с сыном, ребенок долго бегал по мастерской, потом резко остановился как вкопанный перед Вангой, и опять закричал: «Мама, мама, здесь Боженька!». Небольшой бюст с ниспадающим с волос платком, несмотря на закрытые глаза, вызывал какое-то внутреннее волнение своим бесконечно умиротворенным выражением лица. Это лицо все прощало, все понимало, и все видело. Это была Ванга, она ожила в бронзе, и у этого портрета еще будет своя судьба… Художник отлил два экземпляра, один из которых уехал в Болгарию, на родину к Ванге.

Осенью 2004 года художник был в Японии. И православный храм Никорайдо произвел неизгладимое впечатление. На фоне японских пагод и храмовых построек золотые маковки собора как-то особенно пленили сердце, и щемящая благодарность к этому подвижнику, миссионеру, Святому Николаю архиепископу Японскому подвигла художника на создание бюста.

У врат церкви его встретил старенький японец с плохими зубами, необычайно просто одетый, если не сказать бедно, наверное привратник. Скульптор с ним попытались разговориться. Он знал несколько слов по-русски, больше объясняясь жестами.

Он рассматривал альбомы художника, цокал языком, выражая свое восхищение скульптурами Николая Чудотворца, Богоматери, Андрея Первозванного.

Японец понял о том, что художник собирается лепить бюст основателя храма. И очень горячо поддержал эту идею. Он все время приговаривал: «Вот сейчас придет отец Николай, он хорошо говорит по-русски». И действительно, вскоре появился высокий, статный, красивый молодой священник – отец Николай, с которым мы очень вежливо раскланялись, выказывая свое глубочайшее почтение. Каково же было наше удивление, когда он поцеловал привратнику руку и обратился к нему «Владыка». Оказывается, с художником беседовал архиепископ Японский, благословивший его на создание портрета.

Вот она, подлинная церковная традиция, а может быть, реинкарнация, как говорят на Востоке. Простота и близость к народу, когда служитель церкви не над народом, а среди людей.

В Женеве ему приходилось лепить митрополита греческого Дамаскиноса. Он перенес глубокий инсульт, и отошел от церковных дел. Некогда он был одним из самых блистательных и сиятельных церковных служителей. Даже сегодня он покорял своим благородством, красотой и высотой духа.

Говорят, он всю жизнь любил цветы и женщин. И у него в квартире действительно было много цветов.

Он очень медленно передвигался. Каждый сантиметр ему давался с трудом, но на лице была та улыбка счастья и благодарности, которая свойственна действительно Посвященным людям.

Архиепископ Японский, старец Власий, Митрополит Греческий Дамаскинос – их всех объединяло нечто, что делало их отличными от всех людей. Они были озарены светом, который притягивал к себе всех, кто оказывался в их поле. И этот свет, свет Божественного Провидения ИСТИНЫ и ЛЮБВИ. И в каждой из его скульптур присутствовало это озарение.

Эти скульптуры источают свет, и несут в себе облик Святости.

Художник никогда не был религиозным человеком, но мистика ВЕРЫ сродни была его мистике художника.

Он никогда не сомневался в том, что рукой подлинного Художника водит сам Господь, и главное – научиться видеть внутренним взором и не мешать этому.

Он всегда любил ходить в храмы, старался купить как можно больше свечей и зажечь у каждой иконы. Он шел мимо строя святых и как бы слышал их голоса, его душа общалась с ними. Он никогда не молился, и никогда не ходил специально на службу. И действительно была у него только одна большая потребность – воздать Творцу слово благодарности. Иногда он о чем-то его просил, но его просьбы касались близких. Он всегда утверждал: «Бог и так нам дал так много, что хватит ли сил унести. Бог внутри нас, только обратитесь к нему».

Она вошла в его жизнь неожиданно. Ему было 44 года, и кто-то просто пошутил и пригласил ее к нему на день рожденья. «Это тебе подарок». Она стояла около Художественного кинотеатра и ожидала его, напротив Старого Арбата. Она была само очарование Молодости, все в ней пульсировало, она была такой жадной до жизни. До него она уже очень много видела, многое знала, ее страсти толкали ее на самые бессмысленные поступки, она жила полной грудью на краю пропасти.

Как-то сразу она прикипела к нему и не захотела уходить. И хотя рядом с ним никто не мог быть рядом без его согласия, она осталась вопреки всему. Она возвратила ему самого себя, его молодость и его жажду жизни. Она стала Живой Плотью его творчества. Она ему заменила всех и все.

Впервые о нем думали, о нем заботились и жили его интересами.

Она хотела только одного: чтобы он был Художником. Да-да, художником с большой буквы. Она жаждала, чтобы он покорил весь мир, и все ее маленькое тельце, маленькая грудь несли в себе осознание того, что только так мир расстелется у ее ног, мир, который она так любит.

Он не так много написал с нее картин. Он ждет еще часа свидания с ней. Бронзовый портрет, исполненный нежности и обаяния, и такой трепетный, не оставил его удовлетворенным. Он еще сделает с нее свою лучшую работу. Те картины, которые он с нее написал, вызывают сильные эмоциональные чувства своей сокровенностью, чувственностью и какой-то тонкой эротичностью.

Как-то у него случился скандал. Одна из несостоявшихся арт-директоров пришла к художнику с бандитами, предъявив ему совсем необоснованные требования. «Берите что хотите». Она выбрала себе картины, выполненные только с нее. Особенно была одна картина очаровательна – очень откровенная, ожидающая, с щемящим чувством детскости. Лолита. Она часто грезилась художнику Лолитой.

Но хотя бандиты извинились, забравшие его картины, художник отнесся к этому случаю с юмором: раз люди готовы пойти на преступление ради его картин, то картины чего-то стоят.

Семнадцатилетним мальчиком на первом курсе художественного училища он писал этюд одесской улочки с натуры. Он очень красиво взял отношения глубокого неба, света, пронизывающего переулок. Он писал акварелью, когда услышал позади себя голос: «Я тоже мечтал быть художником, а стал вором». Ему долго дышал кто-то в затылок, художник быстро закончил работу, снял ее с мольберта, и протянул ее в подарок.

В этом городе приезжих били, нещадно били. Но художник ничем не выдал своего страха. Он быстро собрался и пошел. И тут он услышал, что его догоняют. Бежать с тяжелым этюдником было бессмысленно.

Подбежавший детина протянул ему какой-то сверток со словами: «Держи». И растворился так же неожиданно, как и появился.

Художник развернул пакет, и в нем была красная махровая майка. Они только входили в моду, и он о таком даре даже не мог мечтать. Это был его первый гонорар в жизни и первое признание.

Он часто писал в Одессе пейзажи. Особенно ему полюбилась лужица в глухом конце Приморского бульвара, который заканчивался тупиком внутреннего двора – дворца графа Потоцкого, а теперь Одесского Государственного Художественного музея.

Вот в этом внутреннем дворе стояло покосившееся дерево, и оно отражалось в лужице. И художнику это место особенно полюбилось.

Он писал это дерево на фоне закатов и рассветов.

И как-то в одном из акварельных этюдов он добился особого состояния: его друг, реставратор музея, Альберт Чаркин, дал ему первые уроки живописи.

- То, что в тюбике – это краска. А на холсте должен быть цвет. Цвет отличается от краски благородством. Вот посмотри на эти калы, на этот белый с зеленым! Как благородно. А цвета, сливаясь друг с другом, образуют особую симфонию, колорит, как у Веласкеса и Тициана.

- А еще есть такое понятие, как тон. Но об этом знают только очень большие мастера. И все, что ложится на холст – будь это пятно, линия – должно отличаться особым, художественным, вкусом.

- И только вкус определяет, где Художник, а где непрофессионал.

Они оставались ночью в реставрационной мастерской и спали на огромном столе, за полночь споря об Искусстве, о Предназначении художника, о его Миссии на земле.

Альберт был старше его на десять лет. И первые шаги художника не только в области рисунка, но и в личной жизни случились здесь.

Дворец графов Потоцких. Что это, совпадение? Или действительно жили здесь его предки еще в те времена, когда вода была дороже вина, и в подвалах дворца били фонтаны из виноградных струй.

В этом музее через пятнадцать лет, в 1989 году пройдет его персональная выставка. И купят две работы – блестящий портрет

скульптора Валерия Машкова в бронзе и скульптурную композицию

литовского скульптора Эрика Варнаса в шамоте. Выставку помог организовать его друг Альберт, и даже выпустить первый черно-белый каталожек.

И вот прошли годы. Его Лолита ему вернула опять его двадцать пять лет, и он все начал как бы сначала. За те шесть лет, что она рядом, он объездил с ней чуть ли не весь мир, и написал и вылепил столько, сколько не сделал за всю предыдущую жизнь.

Ее серебристый смех, ее вечная жизнерадостность, ее бесконечное трудолюбие стали той амфорой, где плавилась его творческая энергия, рождая все новые и новые образы. Она научилась его понимать с полуслова, она угадывала все его желания, и ему казалось иногда, что она просто читает его мысли.

Его все время окружает множество блестящих женщин, и все они его любят, все ему позируют, и каждый день – новая картина ложится на полку.

Она не только его женщина, она сама стала его лучшим произведением. Как одета! Как говорит, как думает, как мечтает, как жаждет! Она стала живым воплощением его картин. Если вдруг закрадывается какая-то нотка грубости, неточности, он резцом мастера правит ее жизнь, высекая безупречный силуэт действительности.

Их история любви только начинается. И семь прошедших лет художник своей железной волей и любовью выковал Розу своей жизни.

Его картины меняют женщину, извлекая из ее сути ту подлинную красоту, которая помогает обрести в жизни смысл – и лучшим подтверждением этого стала она, его Женщина.

Его давно манила Индия. Его мама особенно любила индийские танцы и песни, и в те далекие детские годы это было самым ярким впечатлением – индийское кино. Индийские фильмы – это воплощенная мечта, когда побеждает

Любовь и Справедливость. И герои были сказочно красивы, а мужчины побеждали сердца не только красотой, но и героизмом. И в сознании художника отпечаталась страна-сказка. И конечно, он как бы знал правду об Индии, но сказка, жившая в его сердце, была единственным живым представлением об этой далекой стране.

Только что, вернувшись из Швейцарии с очередной выставки, он летел вместе со своими друзьями, а точнее, женщинами, которых он писал, в столицу Индии город Дели. К нему подошли телевизионные операторы в аэропорту Шереметьево с вопросом - не боится ли он лететь? Накануне был захвачен самолет с заложниками. На что он ответил: «Каждому - свое, и для страхов нет основания».

В Дели стояла жара. Миллионы машин, рикш, коров, мотоциклистов неслись куда-то в самое пекло.

Никто не соблюдал никаких рядов, ни у кого не было элементарно даже боковых зеркал. Отсутствовала всякая сигнализация. Все двигались буквально впритирку. Пусть все это неслось медленно, но это все шло!!! Великий закон буддизма – доброта, главное - никого не ударить, никого не задеть. И это помогало всем двигаться в вечности.

За все время путешествия не было ни одной аварии. Остановились в какой-то гостинице в тибетском районе столицы. Улочки маленькие, тесные, на индийцах какие-то лохмотья, все стремятся что-то продать. Но самое главное, что очаровывало с самого начала – это улыбки на лицах. Они выглядели как дети и улыбались как дети.

Утром приехал микроавтобус, и мы отправились вглубь Индии на Север, в Дармасалу, на встречу с Далай-ламой и Богдо - гегеном IX. Индийцы очень хорошие водители. Иногда казалось, еще секунда – и машина сорвется в пропасть. Нигде не было ограждений, лишь иногда обезьяны сидели у обочины дорог, как верстовые столбы. Чем выше забирались в горы, тем становилось прохладнее. И тем чище становились деревни.

По пути встречались тибетские храмы. Они отличались чистотой и ухоженностью. Напротив индуистские, были не столь аккуратно прибраны. Хотя везде требовали при входе снимать обувь. Особенно запомнился праздник

Всех Святых. В этот день все покупают сухую смесь красок разных цветов. И все пытаются расписать друг друга.

Индийцы так трогательно подставляют свои лица, радуясь тому, что чем цветнее они будут расписаны, тем быстрее исполнятся их желания.

Европейцы боятся за свою одежду – что она будет безвозвратно утеряна, делают неприступные лица, отказываясь принять участие в этом Детском воистину Празднике Счастья. Индия дарит очень яркие впечатления. Но в памяти художника особенно врезался этот момент – когда индусы трогательно протягивали ему свои личики, совершенно по-детски надеясь на успех и удачу.

Индия страна красок и страна контрастов. Одна из самых живописных дорог – это дорога в долину Кулу. Не случайно, пустила именно здесь свои корни великая семья Рерихов. Они купили княжеский дворец, отстроили его, и с тех пор эта провинция стала и местом паломничества и местом дружбы Индии и России. Дом стоит на горе и изо всех окон открывается прекраснейший вид. Дворец двухэтажный, с круговой деревянной верандой. Последней хранительницей дома была Урсула. Некогда она прислуживала семье, а теперь она осталась охранительницей наследства. Русских она встречала неприветливо. То ли это было связано с тем, что она сидела в русском концлагере… Все таки немка и военнопленная. В лагере она родила ребенка и ей разрешили свободное перемещение по лагерю, уверенные, что мать никуда не уйдет. Но она ушла. Впоследствии все были расстреляны, а что стало с детьми – неизвестно… Вначале она даже не хотела разговаривать с друзьями художника, но он проявил настойчивость и она даже провела небольшую экскурсию, под конец позволив всем сфотографироваться с нею. Через полгода ее не стало.

Сад вокруг дома был ухожен, и аллея сада вела к склону, к обрыву и почти на открытом месте, под огромным небом, с прекрасно раскинувшимся видом нашли успокоение души, заставившие говорить о себе весь мир. Их вклад в развитие мировой культуры, гражданская позиция, любовь к родине, овеянная величайшим мифом, легенда которого будет нестись из века в век. Их пакт мира и конвенция об отношении к памятникам культуры и истории стали точкой отсчета нового времени. Их философское наследие будет все время привлекать новых сторонников и вызывать ожесточенные споры. По всему бывшему СССР не случайно существует рериховское движение. Общества любителей и продолжателей духовных традиций Рерихов стали объединяющими в единое духовное целое все славянское население постперестроечного периода.

Еще в художественном училище художник познакомился с творчеством Николая Рериха. Его поразила тогда чистота и яркость красок. На фоне темно-серых работ передвижников это казалось нереальным и чуть ли не китчем. И только спустя четверть века, когда художник сам посетил эти горы, он был поражен, насколько скрупулезно точен был великий мастер. Под другим солнцем и под другим небом писали они свои картины. И раздумывая над их творчеством, у художника возникла идея установить пирамиду, высотой одиннадцать метров. Самая верхушка, если отсечь два с половиной метра должна быть бронзовой, все остальное, должно служить основанием и быть выполненным в камне. На одной стороне – Николай и Елена Рерихи, на двух других – их сыновья Юрий и Святослав. Эта идея еще не нашла своего реального воплощения, и всему свой час. У Рерихов свое, особое место в русском искусстве. Духовная составляющая мессианству – основная движущая сила их творчества, когда место художника рассматривается как место пророка, Учителя и вряд ли кто-то из художников во всем мире, и не только в России поднял значение изобразительного искусства до такой высоты. И хотя Потоцкий и не стал прямым последователем их творчества, но отношение к жизни, роль Художника в обществе и магия влияния его личности на мир - в этом их творческие пути схожи. Художнику всегда было тесно просто в рамках изобразительного искусства. Он пытался расширить рамки и только тогда, когда увидел, что линия и цвет, художественный знак, становятся языком общения и влияния, формирующим новую действительность, новую реальность, только тогда он понял, что вышел на ту дорогу и имеет те средства, которые дают ему возможность высказать его мысли и ощущения.

Дармасала, где теперь резиденция Далай Ламы, расположилась на высоте двух тысяч метров. Внизу остались напоенные жаром и ароматом цветов долины. Здесь же вечерами даже было прохладно. И хотя открытая канализация шла также вдоль бордюров улиц, в целом городок производил впечатление чистое и цивилизованное. То что мы называем дома, в европейском смысле этого слова, здесь практически это отсутствовало… Это были какие то непонятные строения, бараки, климат позволял, чтобы жилище было лишь укрытием от ветра и дождя. Между этими хибарами, довольно часто можно было встретить Интернет – забегаловки. Назвать это клубом или кафе язык не поворачивается, но зато возможность связаться с любой точкой мира была реальной. Часто встречались и отделения Western Union. Фасадом жилищ служили многочисленные лавки, где продавались бесчисленные поделки индийских и тибетских мастеров из бирюзы, яшмы, агатов и многочисленные бронзовые скульптуры буддийских и индуистских богов: изображения Шивы, Вишны, Брахмы, Кришны, Кали, Парвати, Лакшми, Ганеши, тибетские иконы – танки с изображениями Падмасамбавы, Авалокитешвары, тантрического божества Ямпо… Они бойко раскупались слетевшимися со всего мира на учение Далай Ламы паломниками. Большинство из них было в монашеских одеяниях цвета шафрана, что придавало особый колорит городу.

Самым мощным впечатлением было, когда в центральном храме собиралось около тысячи монахов на утреннюю молитву. Это был гортанный рык, лившийся из сотен глоток, который накрывал горы вокруг, растекаясь как колокольный звон вдаль и ввысь. Сердце замирало как будто это был прибой океана… Рычание голосов нарастало, как океанская волна и разбившись о берег, о вершины гор, звучание голосов, как и волна, отступали назад. Вот эта внутренняя мощь и сила звучания голоса, отдавались в каждой клетке и замирали в ней навсегда. Можно забыть, как выглядит Индия, ее цветастые базары, пестроту бедности, обнаженных купающихся индусов в дождевой луже, в канаве у дороги… Можно забыть старенького индуса, сидящего здесь же на улице в ванне и бреющегося у разбитого зеркала, и даже священных коров, которые ничем не отличаются от бездомных кошек и собак и также роются у мусорных куч… Можно забыть все - и летящий мотоцикл, с бесконечно грациозно сидящей сзади индианкой, в ярчайших цветах сари, нежно обхватившей рукой водителя, и даже этих обезьян, которые как кошки, бегают по крышам домов, а если учесть, что крыши – из жести, то стоит такой грохот, как будто нашествие варваров… Но забыть, забыть это пение невозможно.

Это одна из самых мощных молитвенных мистерий в мире, традиция которых теряется в веках и имеет место и поныне…

Художник несколько раз встречался с Богдо – гегеном IX. Он размещался в небольшом четырехэтажном здании, очень похожем на наши «хрущевки». Здание, гостиничного типа было нашпиговано приехавшими со всего мира монахами. В одной из больших комнат, где они молились, вечером расстилались матрасы, на которых, тесно прижавшись друг к другу, они спали. И хотя достаточно проветривалось, было душно… Поразило объявление на дверях, написанное на русском языке: «Уважаемы дамы и господа! Убедительная просьба спиртное, наркотики и сигареты не употреблять на территории Тактен Хауса».

Эта вершина горы, воспринималась, чуть ли не как конец света, куда ехали со всего мира за духовным знанием и русские тоже, но, прихватив с собой литровые бутылки водки. Духовность по русски. Колония русских была достаточно велика, но общаться с нею не хотелось.

Богдо – геген IX принял у себя в комнате. Его апартаменты собственно состояли из трех комнат: приемная, с большим столом и скамьями вокруг, на столе всегда стоял самовар, и паломников угощали тибетским чаем. В другой комнате, побольше, собственно и жил Богдо – геген. Здесь он принимал только почетных гостей. Интерьер отличался аскетизмом, простотой, было самое необходимое и очень много подарков, ведь он был никто иной, как Царь всех монголов мира, некогда одной из самых могущественных ветвей на Востоке. Когда-то монголы правили миром до Западной Европы и Индии.

Перед Художником сидел в глубоком кресле приветливый, необыкновенно доброжелательный, худой человек - само воплощение Бога на земле. Энергия, исходящая от него, окутывала каким то теплом и благостью. Пять лет назад он посетил художника в его мастерской на Гоголевском бульваре. Это была его первая поездка в Россию. И так было суждено, что художник лепил его портрет, в это время шла пресс – конференция… Эта встреча была вся наполнена мистицизмом. И когда москвич, президент ассоциации каратэ, распластался перед Богдо – гегеном, помогая завязать шнурки на кроссовках, было особенно ясно, да – это живое воплощение Бога! Он тогда казался очень слабым и старым. Иногда он засыпал… Он говорил только на тибетском языке и рассказал, что в одном из своих воплощений был тоже скульптором, и его скульптуры хранятся в Музее народов востока, в разделе «Искусство Монголии». Его прошлому воплощению – Богдо-гегену VIII большевики отрезали голову, высушили и теперь она хранится в Кунсткамере в Петербурге. Почти всю свою жизнь он был вынужден вести светский образ жизни, даже женился, появились дети. Долгое время жил в Германии, теперь был премьер-министром в правительстве Далай Ламы в изгнании и направлялся через эту мастерскую на Арбате к себе в Монголию, где его должны были короновать. Всю жизнь он был вынужден скрываться с тем, чтобы не быть уничтоженным и сохранить живую традицию реинкарнации. Он помнит, как его маленьким мальчиком привели во дворец, и он сразу узнал свои вещи, показав где они были спрятаны и о них мог знать только он. Все это переводил переводчик, что -то читали в книгах, видели в фильмах («Кундун», «Семь лет в Тибете»), но встретиться вот так и иметь возможность прикоснуться к Его Величеству казалось нереальным.

Скульптор вылепил бюст, достаточно похожий, но лицо было слегка удлинено… И Богдо-геген указал скульптору на эту неточность. В последствии бюст, отлитый в бронзе был в одном из буддийских храмов Москвы, а затем изъятый каким то монахом-ламой увезен на озеро Байкал – бюст проделал путешествие в несколько тысяч километров, вывезен на середину озера и при исполнении некоего мистического ритуала затоплен. По буддийской традиции нельзя лепить только одну голову. Может быть, это явилось причиной, может быть желание освятить озеро и сохранить в нем чистую воду для человечества. Художнику так это и осталось неизвестным.

И теперь здесь, в Индии, расположившись вокруг Богдо-гегена в Тактен Хаусе, все смотрели на него. Общение – это было даже не общение, было ощущение, что вдыхаешь какой – то божественный аромат. Его глаза, его жесты рук, ответы на вопросы, все поражало ясностью и легкостью. Он серьезно отнесся к сообщению, что художник хочет создать Академию Доброты. И он согласен в нее вступить. Если не учить людей доброте, с первых шагов ничего нельзя будет изменить в мире. Только доброта спасет мир.

Уходили за полночь, после сытного ужина, который приготовила русская паломница Катя – это было тибетское угощение, в каких то странных сосудах приготовленное мясо на пару и овощи, все было очень вкусным и сытным.

Возвращались в гостиницу по гористой улице, которая была освещена яркой луной и низко висящими в небе звездами.

Нельзя было охватить разумом того, что происходило. Богдо-геген давал посвящение на духовную практику Чод и эта молитва, эти барабаны, горловое пение, активное участие в котором принимала Наталья Андрейченко – это был совсем иной мир, так молились тысячу лет назад, и с тех пор ничего не произошло. Сохранение традиции, на которой мы все присутствовали, наверное, было главным за чем мы приехали в эту бедную деревушку. Время от времени скульптор оказывался на каком нибудь тибетском празднинстве. Шла молитва, а где-то в глубине двора, женщины готовили тибетские мо-мо. Во всем чувствовалось сохранение общинного стиля жизни. Тибетцы – пятимиллионный народ, не растворились ни в миллиардном Китае, ни в миллиардной Индии, сохранив свое естество и самобытность. Они отличались от всех трудолюбием и чистотой. Это возможно единственный народ, где большинство населения – монахи и духовность – это то, что помогает им сохраниться в веках. Из века в век они хранят свои манускрипты, свои древние знания. У них своя тибетская медицина и, несмотря на все успехи современной науки, она быстрее тщетно догоняет знания древних, чем ниспровергает их. Естественно все побежали в местную аптеку и клинику, чтобы путем пульсодиагностики узнать о своем здоровье. И хотя обозначение болезней проходит через поэтическое отражение реальности: жар, ветер, холод, металл, дерево, вода, тем не менее возникала какая-то стройная системная картина о здоровье и выписанные порошки, драгоценные пилюли (из золота и серебра), несомненно помогали, хотя все, где это происходило выглядело достаточно убого – типа сельской больнички. Но носило громкое название «Гималайский институт исследования тибетской медицины», что, собственно говоря так и было. Тысячи тибетских лекарей, разлетевшихся по всему миру, именно здесь практиковали. Это была их альма-матер.

Недалеко от этого места находился отель, выдержанный в европейском стиле, его построил Ричард Гир. Он великолепно был вписан в пейзаж. К нему вела незаметная калитка. Толкнув ее, вы оказывались в ином измерении – среди деревьев столы, апартаменты с открытыми верандами и огромные сосны. Все дышало благополучием Европы. Только поданные на обед блюда свидетельствовали об Индии.

На следующее утро предстояла встреча с Далай Ламой. Художник прочел о нем книгу, о его жизни и его высказывания и даже вылепил небольшую скульптурную композицию с Далай Ламы в образе сидящего Будды, на которую он хотел получить благословление самого Далай Ламы и отлить ее в бронзе. Так как Далай Лама давал учение каждый день, по нескольку часов, то попасть к нему на прием было совсем не реально. Но Богдо-геген сдержал свое слово… Пройдя через комнату охраны, где их тщательно осмотрели они оказались в бесконечной очереди, которая ожидала Далай Ламу. Это были паломники со всех концов света. В руках они держали дары. У одного из них был огромный полутораметровый Будда, богато украшенный каменьями. Появился Далай Лама. Он стремительно подходил ко всем, наконец, настала их очередь. Художник подарил ему свой альбом и показал ту страницу, где была фотография с Богдо – гегеном. Далай Лама внимательно посмотрел и затем попросил, чтобы нашу группу отвели в сторону, и мы дождались его заново. Через несколько минут он вернулся , и разрешил сфотографироваться с ним на память. Теперь фотография украшает мастерскую художника, и была опубликована в нескольких журналах. Встреча с Далай Ламой конечно событие, видеть его на Учении, слышать то, что он говорит – это мудрость, отточенная в веках. Его слово потом разнесут по всему миру и уже нельзя будет видеть мир по иному, чем так, как описал и что о нем сказал Далай Лама.

Цитата Далай Ламы.

В Индии поражают маленькие ашрамы, на стенах которых изображения животных, небольшой алтарь – лингам, курящиеся благовония, зерна злаков, стекающие капли воды… Люди приходят в храм воздать должное божеству и уходят. Художника особенно поразил лингам – это небольшой по размеру алтарь, чаще всего выполненный в мраморе или в каком либо другом камне. Лингам – это скульптурный знак совокупления мужского и женского начала, мужского и женского органа. И по краям ползут как правило две змеи, кобры… И художник вспомнил свои детские страхи – рассказы матери. «Никогда не поднимай юбки женщинам! Оттуда могут выползти змеи!» И сколько потом художник не задирал юбок, любуясь черным бутоном роз, или атласом шелковистого лотоса, или бледно-розовыми лепестками лилий, змеи как не вылезали, так и не вылезают… И вот спустя десятилетия, здесь в Индии, он увидел этих змей. Откуда она знала? Что это, сперматозоиды, дарующие жизнь, виртуальный змей искуситель из библейского рая или это сгусток скользящей энергии в ощущениях, лучше всего воспринимаемый в образе змеи?! Как бы там ни было, мать знала об их существовании и значит не обманывала… А может, это ее прапамять, вспомнила о тех прошедших временах, когда она в прошлых жизнях была индианкой? Почему же она так любила эти песни и танцы? Почему так привлекал ее блеск парчи и красота шелковых тканей? Она грезила Индией, а ее сын, посещая один город за другим, никак не мог признать Индию и принять. А разве молдавские деревушки, дворы обнесенные камнем, дети играющие на земле и семья, живущая в халупе, или, как принято было говорить здесь, во времянке – кухне, живущая в одной комнате, без всяких удобств, чем это не Индия? Лишь тем, что во дворе стоит большой дом, устеленный коврами, со стенкой и телевизором и одновременно не отапливаемый, так как в нем никто не жил, огромный дом для гостей. Показать, что он у тебя есть. Зачем же он у тебя есть, если ты в нем не живешь?! Тяжелый труд пахарей, уборка за животными. Молдаване встают на рассвете и ложатся на закате. И не то что душ принять, успеть бы выспаться… Как то прогуливаясь по деревне, художнику рассказали, что в этом доме живет старик, у которого книга есть! В надежде увидеть что-то антикварное мы зашли к нему. Старик гордо показал книгу, старик не умел читать – это были «Три мушкетера» А. Дюма. Чем же отличается эта молдавская деревня, чуть ли не посреди Европы от детей, резвящихся в пыли Индии?!

Это было в 1978 году. А летом 1995 года судьба забросила на озеро Селигер. Говорят, в 19 веке здесь жили десятки тысяч людей. Теперь, вдоль живописных берегов озера редко разброшенные деревушки. Местный климат заставляет строить теплые дома, тем более, что лес есть… Но эти маленькие каморки, с разбитой мебелью начала века, обгоревшими печками… Здесь жили веками люди и нищета их сродни нищете Индии. «Только холод не брат» и русского мужика заставляет трудиться, чтобы зимой не замерзнуть. И если бы не это, то в остальном, нет никакой разницы. Этим хочется сказать то, что нищета и уровень цивилизации – это не взаимоисключающие вещи, а вектор ментальности народа. Может быть русским поэтому так и близка Индия, что убогие духом ближе к Богу?

Бедность этих храмов поразительна в своей простоте. Здесь поклоняются лингаму, то есть тому, что дает жизнь, зарождению жизни, так все примитивно и так подлинно по сути. Вот это языческое поклонение тому, откуда берет свои корни жизнь, поклонение плодородию жизни, может быть это и есть единственный смысл, не оторванный от действительности, что и помогло Индии пронести через века.

В храмах побольше, висят очень живые, очень цветные, похожие на детские рисунки картины. Это иконы, повествующие о жизни тех или иных божеств, есть и очень большие храмы, поражающие своей самобытной архитектурой, переходами и росписями, например храмы воинов сидхов – богатые, роскошные, с доброжелательными прихожанами. В Маникаране, в одном из самых богатых по архитектуре и живописным росписям храмов художник неожиданно увидел себя в образе Заратустры. Портрет был тщательно выписан, как с натуры и это можно было бы назвать случайным совпадением, но напротив него сидел другой персонаж – копия его племянника Аурела. Всех это очень рассмешило, а художник подумал: «Вот вам реальное доказательство реинкарнации».

Последним посетили в Индии, в самой столице Дели храм, посвященный всем религиям мира. Это огромное куполообразное здание в виде лотоса. В нем соблюдается абсолютная тишина. Каждый молится на своем языке и возникает ощущение, что ты находишься в точке, где либо кончается само понимание религии, либо действительно возникает религия нового. Но не посетить этот храм, не окунуться в его атмосферу просто невозможно. К нему еще нет своего отношения, в нем нет истории, нет традиции, нет прошлого, даже нет настоящего, а будущее уже есть… Уходя, мы по дороге зашли неожиданно еще в один очень больших размеров, просто огромный храм Кришны. Свершалась мистерия. Люди танцевали и пели. Это был очень богатый храм, главная идея которого – жить на земле это счастье. Люди, будьте благодарны! Было все так красочно! Они уже все привыкли к тому, что на лицах людей улыбка и тебя встречает взгляд любви и доброты.

Конечно, посетили и огромные крепости, совершенно не сравнимые с европейскими. Вписанная в гористый пейзаж, крепость покоряла своей живописностью и очарованием ушедших времен.

Художник везде искал свою Индию. Индию, взращенную в его мечтах и мечтах его мамы. Но везде он видел грязь и нищету. Людей, живших на улице. И, несмотря на это, среди лохмотьев вдруг возникала спутниковая тарелка. Этот запах мочи и тысячи немытых людей разрушал его мечту, созданную сотнями индийских фильмов. Такого обмана, такого отрыва от жизни он никак не ожидал. Как можно выдумать эти сказки-фильмы, среди тотальной бедности и безысходности. Какая красивая ложь. Вот эта стереотипная ложь не дала ему возможность увидеть Индию и понять ее. Он улетал с чувством полной неудовлетворенности, окруженный красивыми женщинами, он думал постигнуть красоту Индии через них, их глазами… Он был поражен тем, что несмотря на южный климат, что все должно было располагать к любви и нежности, он ни разу даже не вспомнил о женщине. Он видел перед собой страшную, бесчеловечную картину, когда человеку нужно выжить и горстка риса, и пятицентовая монета - удача, на этой благословенной земле.

Да, они увидели и факиров, и заклинателей змей, и павлинов… Экзотики хватало. И разглядывая сотни сделанных фотографий, можно конечно говорить о сказочной стране - имя которой Индия. Но художник с ней еще не встретился… Может быть в будущем, может быть никогда.

Одной из самых запоминающихся встреч была встреча с йогом. Он жил в затворничестве, в ретрите. Его жилище сливалось с пейзажем, но если войти вовнутрь, то было вполне цивильно и чисто. Из утвари – все самое необходимое и книги. Они долго беседовали с йогом и даже сфотографировались на память. Йог сказал: «Вы знаете, я живу десять лет в затворничестве, и молюсь о счастье людей… Я только молюсь и люди мне приносят пищу. Сейчас, несколько дней у меня не было ни денег, ни еды и вас прислал мне Бог! И я молюсь о всех вас, но поверьте, делать добро в миру не легче чем жить в затворничестве». И, возможно, именно за этими словами художник пересек пол - мира и именно в этом, как в капле и отразилась вся Индия. Ведь главный урок, который она давала, насколько мы европейцы погрязли в сытости… Насколько мы недовольны среди благ цивилизации и как счастлив индиец, сидящий посреди лужи, радуясь солнцу зелени мира. И пусть Индия оставила ощущение обмана из-за душещипательных фильмов, но в ней, в действительности куда больше подлинности, любви и доброты, чем во всей Европе, утонувшей в лицемерии, ханжестве и технократической глупости.

Да, в Индии очень детские боги… Их боги совсем не вышли из сказок, но их жизнь, полная лишений, не утратила человеческого лица.

ТАДЖ МАХАЛ – вершина индийского художественного гения. Это восточная архитектура, где красота пропорций и блестящее ремесло обработки камня составляют одно органичное целое. Мраморный собор был ювелирно инкрустирован драгоценными породами камней. Этот памятник создавался во имя Любви, и цена его была так велика, что разорила государственную казну, а сам монарх угодил за решетку, откуда ему было суждено до конца жизни любоваться творением гениальных художников. Храм отражается в огромном полотне фонтана, создавая новую реальность. Белый мрамор на фоне белого неба, как восставшая сказка из детства. Это чудо света о котором столько слышал художник, наконец то было увидено им и он жил им. Он опустился на пол храма и закрыл глаза, перед ним пролетели века, ржание коней крики господ и слуг – все тонуло в гуще времени, и над всем плыл белый храм, храм Любви.

В европейской культуре, которая особенно славна своей архитектурой, этой симфонией в камне, нет аналога. Может быть в языческие времена, храмы Венеры или Аполлона могли бы поспорить с Тадж Махалом, но они не дошли до наших времен. Да и не могло быть в Европе построено храма Одной Единственной.

Никогда, блеск и нищета не достигали столь гигантских размеров как в Индии. Чтобы построить один такой храм, сколько нужно было принести ему в жертву человеческих жизней. Но разве сегодня, когда мы смотрим на эту воплощенную мечту, мы не благодарны ее создателю?! Может быть, жизни строителей этого храма, сотен тысяч строителей и должны были бы стать кирпичиками, положенными в его фундамент, чтобы осознать всю ценность Любви, которую дарует нам Бог. И может быть, этот монарх и был первым, определившим цену этой любви.

Есть в Индии священное озеро – Ривалсар, и в нем плавают огромные золотые рыбы… Такие же как в нашем детском аквариуме, только в сотни раз больше. И вот раз в году, приходят десятки тысяч и они молятся. И в этом году тоже прошла мистерия. Мы приехали позже. Городок на берегу озера уже опустел. Мы хотели пройтись и накормить рыбок, но нам запретили. Мы шли вдоль берега, и огромное озеро было полно рыбы, как какая то гигантская лоханка. Некоторые плескались и их золотые спинки то появлялись, что исчезали на глади водной поверхности. Но десятки, сотни этих гигантских золотых рыб лежали вверх животами, недвижимые, колыхавшиеся лишь от воды или от набежавшей живой рыбы. Паломники ушли и рыбы, мертвые рыбы на этой глади святого озера. Что это? Почему так? Почему молитва о любви и благодарности оборачивается мертвой золотой рыбкой? Я знаю теперь, что такое священно озеро Ривалсар – это вверх брюшком, мертвые тушки рыб…

Напоследок мы посетили деревянный храм богини Кали. На огромных деревянных ступенях запеклась кровь, здесь еще сохранили живую традицию жертвоприношений. Наивным людям по-прежнему кажется, что Боги нуждаются в живой крови, пусть даже крови барашка.

У храма стоял огромный ливанский кедр, и у самого основания было дупло, мы пролезли в него, и внутри оказалась огромная пустота, в которой могло поместиться несколько человек. Изумительный запах, аромат и художнику почудилось - так и Индия, ее чарующее дыхание природы, блеск, протяжный рык молитв тибетских монахов, разлетающиеся на ветру сари и есть вот эта бездонная пустота памяти, хранящая знания о тысячах реинкарнациях, когда остаются только тонкие стенки дупла истории, а было ли это все?... И только терпкий запах, который так спирает дыхание, буквально прочищая тебя насквозь, неожиданно дарует тебе необыкновенное чувство радости и надежды вечной жизни.

Мы вышли из пустоты и неожиданно окунулись в море солнца и смеющихся людей, нам помогли выйти смеющиеся кришнаиты, одетые очень ярко и празднично, в языческие костюмы. Они очень чувственно смеялись, ее пышная грудь плескалась на тонком стане, а атлетически сложенный Тарзан, легко подпрыгивая бежал, что то свистя как русский леший. Мы неожиданно окунулись в ту Индию, которая нам мерещилась из заснеженной Москвы. И из этого солнца, вечного лета человеческой жизни мы опять летели в зиму без покаяния.

Очевидно, художник, благословленный Индией, смог в Москве установить в этом же году два памятника. 14 октября в МГИМО состоялось открытие памятника любви, памятника великому русскому писателю И.С. Тургеневу и великой француженке Полине Виардо.

Одной из самых загадочных и романтических фигур 19 века был великий русский писатель Иван Сергеевич Тургенев. Его необыкновенная любовь к французской певице Полине Виардо окутана тайной и очарованием. Почти всю жизнь он прожил в ее семье, и она со своим мужем воспитывала его внебрачную дочь. Незадолго до смерти, после кончины мужа Виардо, Тургенев сделал ей предложение…Что – то есть страстное, необычайно пронизывающее в этом высоком, тонком чувстве, которое писатель пронес через всю свою жизнь.

Тургенев любил ясень. У него была аллея ясеней в имении Спасское – Лутовиново. В Баден – Баден он привез саженцы из своей родовой усадьбы. Абрис листа ясеня очень неприхотлив, но подкупает своей воздушностью и легкостью, как силуэт горящего пламени свечи. Это и подсказало композицию будущего памятника. Композиция высотой два метра решена в форме листа ясеня: на одной стороне листа, из рукописей и книг, появляется барельеф подкупающий своей глубиной искренности, драматизма и психологизма образа писателя, который держит в правой руке гусиное перо. На том месте, где сердце - воронка и лист пробит насквозь, образуя сквозное отверстие.

На обратной стороне, из моря роз, которое подчеркивает фактуру листа, в полный рост дана грациозная фигура Виардо, играющая на лире... Лира совпадает с отверстием, как легкий намек на то, что сердце гения, было игрушкой в руках певицы. Тонкое очарование образа, огромные глаза, подчеркивают поэтику и трогательное состояние героини.

Тургенев и Виардо как бы вместе, на одном листе, но по разные стороны, что еще больше подчеркивает драму этой романтической и до конца не понятой тайны любви.

Композиция установлена на цилиндре высотой 1,5 метра и вращается от прикосновения, тем самым еще сильнее напоминая, издали свечу - негасимое пламя любви.

Памятник установлен во внутреннем дворике МГИМО у фонтана. В этом учебном заведении пестуют будущих дипломатов, и может быть, еще молодыми они встретятся с той, которая станет спутницей их жизни и маяком их любви, примером им будут служить Тургенев и Виардо. Установка памятника зависела только от воли и желания ректора, и поэтому это вполне было достижимо. На открытии присутствовали послы, выступил друг художника Юрий Куклачев, директора музее Тургенева, а затем был банкет и друзья художника Юлиан и Михаил Котляров, солист Оперы Гарнье в Париже пели. Было весело и празднично. Художник выступал не только в роли создателя, но и в роли мецената. Ему пришлось не только оплатить установку памятника, но даже пригласительные на банкет. Но это была вторая сторона правды. Самое главное – все случившееся было от сердца.

Не прошло и двух месяцев, и художник открывает новый памятник, почти в сердце Москвы. 20 ноября в парке усадьбы Трубецких в Хамовниках на площади любви вознесся грациозный силуэт символа Любви. Скульптура выполнена в виде двух слившихся в одно целое фигур – девушки и юноши, раскинувших руки-ветви, которые не то превратились в крылья, не то – в Древо Жизни… Ведь из Любви двух произрастает одно – Древо Жизни. Не то это напоминает Лист, пронзенный ветрами судеб или напротив, просвечиваемых ласковым солнцем, как бы обнажая всю фактуру сложносплетений человеческой жизни. Переплетенные фигуры – не то ствол дерева, не то черенок… Все будит живую фантазию, вызывая ассоциации о прекрасном.

Композиция высотой более трех метров поражает своей легкостью, ажурностью и оптимизмом звучания образа. В ней много маленьких секретов… В левой ладошке девушки – силуэт сердца, те, кто горячо любят друг друга должны поцеловаться сквозь это сердечное отверстие и по легенде, они навсегда останутся вместе. Если всмотреться – где-то в глубине листа вдруг промелькнет ангел, а в основании, сквозь мох проглядывают обрывки детских игрушек - наших детских мечтаний.

В одном из самых уютных, изысканном и ухоженном парке усадьбы Трубецких в Хамовниках в субботу, 20 ноября, когда столицу занесло снегом, да так, что пол Москвы стояло, шло открытие Символа Любви. Все это завораживало, была очевидна магия происходящего. Мисс Совершенство – Наталья Андрейченко, кому, как ни ей было дано сказать первое слово.

Крупными хлопьями падал снег... Лица у всех были порозовевшие не то от холода, не то от чуда свершавшейся мистерии, которая разворачивалась вокруг памятника. В руках у людей были разноцветные шары. Колонны из шаров вдоль аллей в такт покачивались не то от студеного ветра, не то от мажорной оптимистической музыки духового оркестра. Было ощущение, что сквозь зимнюю стужу на снегу распустились розы. Звуки труб и барабанного боя отзывались в сердце каждого присутствующего. Никто не был равнодушен к происходящему. В Москве родился Символ Любви, как точка отсчета нового времени, возрождения, или, как сказал Яков Захарович Месенжник, президент академии, Ренессанса.

Несмотря на непогоду, приехало много камер осветить событие. Прибыли молодожены. Безумное белое платье невесты на фоне белого снега, как ожившая живопись Григория Потоцкого «белым по белому» и его слова: «Любовь есть единственный смысл счастья нашего существования», как никогда были не просто словами, и верилось, что вечное стремление людей к красоте и есть их благодарность миру и Создателю. Наталья Андрейченко поздравила невест, а отец Киприан благословил их, пожелав вечной любви и понимания.

Духовой оркестр играл бравурный марш, и все понимали, что происходит что-то очень значительное. Дело ведь не в том, что в Москве появилось еще одно замечательное произведение искусства, блестяще исполненное по содержанию и образу, высокохудожественное, а прежде всего то, что, наконец, стали создавать образы, позитивные по своему звучанию. В Москве, в городе не то Воланда, не то Болотной площади с его памятником порокам, появился материализованный Символ Любви. И кажется, что в каждом сердце присутствующих зажглась свеча любви. Не случайно и молодожены, и присутствующие объяснялись друг другу в любви, целовались сквозь сердечко на Символе Любви и загадывали желание на счастье, и оно, конечно, сбудется.

В конце все, кто участвовал в создании проекта, новобрачные выпустили в небо голубей. Голуби, как символы мира, вспорхнули вверх сквозь беспрерывно падающий снег и символизировали собой, что вопреки всему «Пусть любовь будет!» Именно так назывался проект, вокруг которого собрались те, кто воплотил эту идею в жизнь. Один голубь решил вернуться… Вначале он сел на зонтик невесты, а затем перелетел на меховую шапку Якова Захаровича, попозировав перед камерами, погрелся на груди у Натальи Андрейченко, его подхватил отец Киприан и, наконец, сел на широкие плечи скульптора, как Божий знак или дух, благословляющий каждого, кто внес свою лепту и сделал возможным магию любви 20 ноября 2004 года.

Говорят, был побит рекорд по снежному покрову, упавшему на землю в Москве.

Праздник остался позади. Художнику не верилось, что все случилось, что все позади. Но позади ли? Когда к нему пришла группа людей, с предложением установить памятник любви в Москве, он даже не поверил этому. В Москве хотят установить символ любви… Разве это возможно?! Этого хотели простые люди. Власть предержащие могли быть только против или нажиться на этом. В дирекции одного из парков только за то, чтобы разрешить установку потребовали 50000 долларов. В парке усадьбы Трубецких пошли на встречу без всяких взяток. Но нужны были различные разрешения, бумаги. Собрать их все ко времени было невозможно.

За три дня до открытия памятника вдруг запретили его установку. Уже были разосланы приглашения средствам массовой информации, почетным гостям… Нужно было что-то срочно предпринимать…Друг художника Яков Захарович Месенжник – президент Международной академии интеграции науки и бизнеса, сам в звании генерала, обратился к 15 своим друзьям генерал-полковникам, курирующим все силовые и властные структуры в обществе, с просьбой заступиться за памятник любви. И ни один из них не проявил не просто чувства гражданина, патриота да и просто честного человека, а вдруг это как то отразится на их положении. Никому даже в голову не приходило, что это им оказана честь поучаствовать в добром деле! Страх, что если некто против – а вдруг он на них осерчает! Такой рабской психологии, такого страха, униженности, безгражданственности, бессовестности российская действительность не переживала никогда. Было принято соломоново решение – разрешить установку памятника на три месяца. И такое бывает! Мало того, что все делалось на энтузиазме, без оплаты труда скульптора, да еще установка должна быть временной… Как будто эти тонны, как картонные коробки можно перемещать с места на место. И все же было знаменательно, что все это случилось, что памятник установлен на изумительном розовом кварците – блок метр тридцать на метр – такие размеры встречаются крайне редко. По своей форме он напоминал сердце. И на нем вознесся символ Любви. Художнику позвонил его давнишний друг министр иностранных дел Бессмертных А.А. с поздравлениями. Оказалось, что окна его высотного дома выходят на памятник, и он со своим сынишкой часто гуляет в этом парке. «Памятник просто замечательный!» - от души он поздравил художника. Когда в следующий раз художник пришел к памятнику с друзьями, то наблюдал удивительную сцену. К символу Любви подошли две женщины средних лет и в низком поклоне они приложились к памятнику как к языческому символу любви и плодородия. Это было невероятно и тронуло сердце художника.

Нельзя сказать, что художник был полностью удовлетворен исполненной работой. Любой символ, выполненный в реалистических традициях несет на себе ту степень условности между абстрактным и реальным, которая ограничена рамками образа. Работа состоялась. Художнику хотелось чего- то большего. Но что это большее?! Иногда ему так хотелось подойти к своей работе, сжать ее, чтобы почувствовать ответное тепло, чтобы заставить ее говорить… Конечно, это глупо и невозможно, и у скульптур своя жизнь. Вечное сомнение. Это путь к совершенству, горизонт которого всегда отодвигается.

В мае 2004 года художник ездил в Швейцарию. В честь него президент Шарль Фавр дал ужин. Президент жил в среднем по размеру домике: одна большая комната на первом этаже, на втором этаже располагались спальни. Очень правильное архитектурное решение – максимум пространства и минимум закрытых помещений. И как рассказал президент – архитектор, который создал этот проект, выиграл на конкурсе. Присутствовало всего восемь человек: известный адвокат с супругой, очень известный коллекционер и музейщик Джанада, он был украшением стола так как он больше всех говорил, рассказывая о своей профессиональной деятельности, о своем музейном центре Мартиньи… В течение десятилетий он сделал сотни выставок самых знаменитых художников мира, издал красочные каталоги. Он рассказывал, как ловко он обводил своих партнеров и как успешно и блестяще складывалась его деятельность. Художник заметил ему: «Вы делаете выставки только мертвым, с уже состоявшимся именем художникам! Вам уже за семьдесят, почему бы Вам не рискнуть, и не поставить на художника, который тоже в будущем будет Роденом или Модильяни?» «Ну что Вы!» - ответил меценат. «Я имею всего два процента дохода с проекта…» Президент Швейцарии расхохотался.

Художник устроил небольшую выставку в его доме, подробно рассказал о работах. Его вежливо слушали, и ему было грустно… Ему, живому, с его живыми работами в этой мертвой Европе со вставленными искусственными линзами вместо глаз, все потребляющей и превратившей давно искусство в товар было нескончаемо душно и безжизненно. Все в Европе жило прошлым, и ничего не было настоящего. Подделка, имитация и Его Величество Китч праздновали свой бал.

Художник писал: мы живем в обществе потребителей, в обществе буржуазного вкуса и поклонения золотому тельцу. Все, что не вписывается в эту парадигму, средствами массовой информации, телевидением и взаимоотношениями в обществе опускается, низводится, высмеивается и не остается ничего святого, на что не поднялась бы рука хулителя. Героизм, патриотизм, любовь, чистота, доверие, вера – все высмеяно. Если кто нибудь, даже случайно, поднимет на щит идею фикс «возлюби ближнего своего», самое меньшее – вызовет иронию.

В центре Москвы, на Болотной площади, установлен памятник порокам: алкоголизму, проституции, воровству, наркомании и т. д. Установлен очень талантливый памятник, но почему же нет памятника красоте, добру, любви?! Неужели эти достоинства человека не заслуживают памятника и у Московского правительства не нашлось пяти миллионов долларов, как для памятника порокам, якобы подаренного в дар…

В Московском Театре Оперетты прошел с аншлагом мюзикл «Метро». О чем этот мюзикл? В аккурат, к 2 – тысячелетию Христа, вышел мюзикл, где под талантливую музыку и блестящие танцы, воспевается в стихах предательство Учителя! Понимаете, предательство! Порок, который всегда вызывал в людях презрение. А как же иначе: артисты, предавшие своего Учителя, приняты на работу, наконец признаны… А что до Учителя – это романтика, мы уже проходили…Раз он не может воспользоваться случаем послужить золотому тельцу, мы сами послужим.

После окончания спектакля, ошарашенный, скульптор опрашивал зрителей: «Как же так, это же предательство! Почему все смеются и поют?!» Ему ответили: «Так ведь весело.»

Мы – общество потерянных ориентиров, бегущие за ушедшей вперед цивилизацией и питающиеся ее отбросами, которые она уже отторгла. Наша грязно понятая свобода – свобода для грязи, всего низменного и преступного. Мы даже себе представить не можем, что в Нью – Йорке нельзя купить проститутку. Последняя улица, где они еще встречались, ликвидирована несколько лет назад. И это происходит не в тоталитарном обществе, а в обществе действительно свободном, где люди сделали свой выбор.

Скульптор задумался, почему так грязны наши подъезды? И когда стал прислушиваться, услышал, что речь окружающих нас людей переполнена матом, будь то метро, магазин, знакомые... Грязная речь предполагает грязные мысли и грязные подъезды. Мы переживаем колоссальный духовный кризис, когда человек низведен до состояния полного духовного и гражданского бесправия. В мире, где деньги – все, и нет гражданского общества, начинает работать закон джунглей. Всегда прав сильный. Зло всегда сильнее, если добро не защищено рамками закона, и оно настигает каждого. Тысячи вчерашних школьниц идут на панель. Тысячи мальчиков, которые не востребованы и не могут устроиться на работу – становятся преступниками. Когда добро не востребовано - торжествует зло. Человек остался наедине с самим собой. Как ни парадоксально, но сегодня время Апокалипсиса - либо ты добровольно отдаешь душу дьяволу, либо тебя распнут на кресте.

Вокруг Красной площади, наконец – то, из каземата вырвалась Неглинка, выстрелив многочисленными фонтанами в небо, создав оазис детских сказок и став излюбленным местом народных гуляний. На голову бедного Церетели посыпались упреки в анти - художественности и как вообще посмел Лужков, так испортить площадь. Вдумайтесь, чем раньше были Манежная и Красная площади – центр нашей Родины? Это было лобное место, где летели головы стрельцов. Отсюда шло горе по всей стране. И, наконец, оно стало кладбищем. Преступникам очень не хотелось быть похороненными на окраине города, им было важно быть похороненными в центре. И нужно было обладать мужеством и гениальностью Лужкова и Церетели, чтобы кладбище превратить в место народных гуляний. Ведь мы же, в конце концов, не на кладбищах живем.

За что так преследовали работу Церетели «Петр Великий»?! И кто. Вы думаете за то, что она профессионально плохо сделана или не художественна?! В конце концов, и Эйфелеву башню просили снести все лучшие представители искусства Парижа, начиная с Родена, и надо же, все ошиблись! Думаю, так Церетели досталось за то, что он слишком высоко поднял тему патриотизма и державности, очень уж не модная тема сегодня.

Художник работает над темой «Женщина, как она есть». Парадоксально, но факт, миру потребления может противостоять только искусство. Когда работаешь над портретом, или пишешь натуру, то художник и муза попадают в какое – то удивительное поле, где без всякой предвзятости человек, анализируя и оглядываясь, начинает понимать элементарные вещи, которые делают его счастливым и гармоничным.

Мы живем в том мире, который сами лепим. Мы действительно свободны. Бог действительно сделал нас по своему образу и подобию. Мы имеем всегда то, что сделали своими руками. У нас всегда есть выбор. И если уж что – то выбрали, то не нужно обижаться, что кто – то в этом виноват. Нужно понять самые простые истины, которые всегда лежат на поверхности. Спасение каждого человека лежит в самой обыкновенной фразе: научись быть кому – то нужным, будь кому – то в радость, люби, возлюби ближнего своего как самого себя. Никто никому ничего не должен и если отдаешь любовь людям, то это естественно возвращается. Нужно на минуту задуматься и понять, что мы не так долго живем. Нужно услышать истину, что каждый из нас может сделать другим людям очень много хорошего. Что мы просто боги, по отношению к другим, так много мы можем дать. Но мы, почему-то этого не делаем и обижаемся, что никто ничего не делает для нас. После того как художник написал картину, девушка уходит с мыслью, что она не только прекрасна и что она произведение искусства, творение Божье, но что она может быть нужна и очень нужна кому-то. Художник помогает людям вырваться из лап мифа потребления, где мужчину рассматривают только как мешок с деньгами, а женщину как предмет для удовлетворения. Надо разглядеть те правила игры, которые нам навязали, кстати, которые мы сознательно выбрали, не подумав, чем придется платить.

Искусство всегда воспевало прекрасное и служило прекрасному, и если мы оказываемся в лоне искусства, то возникает та самая гармония, которая и приводит человека к тем духовным ценностям, которыми человек жив. Результат столь чудесен, что все обрастает домыслами, мифами, легендами. Мы безвариантно входим в новую эпоху. Либо мы останемся людьми, духовными и прекрасными, либо мы исчезнем и это – безвариантно, как только мы сделаем выбор. Общество потребления предполагает что художник создает товар а за товар как правило платят деньги. Говорят, рынок искусства в день в Нью-Йорке составляет около 90 000000 долларов. Конечно, люди украшают свои жилища графикой, картинами и скульптурами. Как некогда в России и республиках Закавказья и Молдавии было модно вешать на стенках ковры. Поэтому и существовал ковровый промысел. Но не смотря на такую востребованность как то особенно заметных, значимых работ по своему художественному исполнению очень мало. Потому что общество потребления потребляет товар, а не духовные ценности. Многие уехавшие художники из России даже преуспевшие на так называемом западе все равно все лучшее создали в России, где им не платили, а творить было потребностью души, невозможностью не работать. И художник всегда очень четко представлял себе действительную картину того, что происходит. Кто твой заказчик – там, наверху: дьявол или дух? Все очень просто. Поэтому в основе его деятельности было единственное требование - сделать работу любой ценой, лишь бы она художественно состоялась. А заплатят ли за нее – лотерея. Жизнь всегда справедлива. Бог тебе уже заплатил талантом и правом быть художником.

Художник сделал свой выбор. Первое что он сделал - он не вошел в круг. Он не стал своим среди чужих, он не стал выстраиваться в очередь за благами которые может дать власть. За 50 лет он ни разу не протянул руку к «кормушке» от которой кормился союз художников, Академия художеств. Он ни разу не лег под власть. И если в молодости он пытался разобраться какое должно быть отношение художника к власти, то он четко для себя вывел: какая бы власть не была, искусство должно не мешать ей, а искусство должно содействовать власти, чтобы она стала лучше. Оппозиция – это всегда поза разрушителя и искусство разрушающее начинает терять свою собственную суть, ибо основой искусства, смыслом является созидание, творение, рождение, наконец, нового. Искусству нужно понять жизнь, принимая ее такой, какая она есть. И оппозиция, поднимающая знамя разрушения, в конце концов разрушает саму идею творчества. Подлинный подвижник в искусстве – всегда герой, всегда белая ворона. Он видит и слышит не так как все остальные… Но это не есть оппозиция. Это то состояние, когда сакральные знания обретают свою материализацию в художественных образах. Художник всегда беззащитен и он всегда Христос, несущий свой крест и всякий встречающийся ему на пути стремится его распять. И это тоже сознательный выбор и надо всегда помнить, что быть Христом, быть Художником, нести доброту и служить прекрасному – это всегда боль и не надо думать о том, что благодарность людей должна воздать вам должное за ваше служение. Бог вам уже заплатил сполна, когда вам позволили быть такими, какими вы есть сегодня. Нет большего счастья, чем возможность творить. Нет большего счастья, чем иметь возможность отдать и свою любовь, и свою доброту. Жизнь определяется не тем, что мы имеем, а тем – кто мы. И пусть у кого-то будут дворцы и земли, а у другого - посконная рубаха, но он святой, несущий в себе любовь света. Именно этот святой будет любим и его будут помнить в веках, таковыми были Сергий Радонежский, Серафим Соровский, Ван Гог, Врубель, Борисов-Мусатов. Все-таки поиск смысла жизни и обретение его и есть подлинное человеческое счастье. И пусть сегодня никто не поднимает голову к звездам на небе, и люди как свиньи копошатся в навозе действительности, выискивая золотые, жизнь – это все равно путь к Богу. Как никогда общество охватило разочарование, то количество психических заболеваний, шизофрений, депрессий, упадок еще как никогда определяет русское общество и в эту пору художник и задача искусства состоит в том, чтобы творить позитивное, чистое и честное.

Наше время интересно особенно тем, что мы живем в эпоху выбора, в эпоху безудержного расслоения. Еще никогда не было в России такого времени, чтобы бандит и проститутка могли называть себя именами собственными, не стесняться этого, и чтобы якобы честные граждане, считающие себя таковыми, подавали им руку. Общество стало самим собой - непреходящие человеческие джунгли, где нож и пистолет пробивает себе путь. Сводки убитых, история заказных убийств – как репортажи с фронтовой полосы, они стали такой же реальностью, как будто где-то идет дождь или выпал снег. Воровство в гигантских размерах, коррупция, предательство всех и вся – среда, в которой сегодня творит художник, где он должен уберечь свое зрение и сердце от искушения легкой наживы, от страха, а главное, не отказаться от служения вечно доброму и прекрасному. И если на первый взгляд информация, поступающая в его мозг, говорит ему об обратном, то он должен прислушаться к мечте своего сердца, ибо творчество художника это всегда мечта. И его идеалистическое понимание жизни и Бога обязательно станет действительностью, материей и, наконец, Богом. Мы живем в самые честные времена. В самые свободные времена, когда ты сам делаешь выбор между Богом и Дьяволом. И многие избирают себе Богом Дьявола, и это их выбор, и их право, и их свобода. Русский художник - это совсем не то, что западный художник. В России поэт всегда больше, чем поэт. Русский художник - это Мессия, несущий новую духовную реальность, понимание которой пропущено русским обществом через невероятную боль, унижение, ибо нет такого места в мире, где распинали бы не тело во плоти, а Дух Божий. Ибо чем только можно объяснить те бесчисленные жертвы и смерти, разграбления, которые русский народ пронес за последние десятилетия. Если Россия не погибнет, то только потому, что ее художественный гений востребует нового Мессию. И народ его жаждет, ждет и прозревает своим внутренним оком. Его лик все явственнее и явственнее проступает сквозь этот смрад средневековой действительности. И он придет не судить нас, он принесет нам ключи жизни. И каждый сам отворит дверь в рай, если на то будет его свободная воля. Ибо каждый сегодня уже сделал выбор, перед каким ликом он хочет предстать,

Главная тема жизни художника всегда была «Христос, Бог». По своему рождению он христианин, его темой всегда была «Женщина как она есть». Ибо считал он, что глазами женщины на человека смотрит сам Господь Бог. В ней и только в ней он черпал силы своего творчества и веру. «Бог есть любовь, любовь есть Бог». Он понял это дословно. И любовь эта его берегла.

Она пришла к нему, когда ей было 23 года. Высокая, красивая, с прозрачными голубыми глазами. Копна золотых волос струилась по ее плечам. Она была в шикарном манто, и ее белые руки с такими бесконечно длинными пальцами и аккуратно ухоженными ногтями нервно и хищно лежали на ее коленях. Ее ноги отличались той красотой и длиной, как звук флейты пронзал насквозь сердце. Ее ноги были всегда обуты в высокий каблук, он был как бы продолжением ноги, еще более подчеркивая хищность и власть этой женщины над мужчиной. Она имела право все что угодно делать. Быть невыносимо жестокой и прекрасной. И это право она взяла себе сама, пройдя сквозь пистолет, бандитов, и, еще хуже, ужас милицейского беспредела. Она стояла перед художником, нагая, беззащитная и конченая. ЕЕ жизнь подошла к той черте, если можно назвать жизнью последние десятилетия, когда ее хотелось оборвать своей собственной рукой. И это не было больное воображение, психическая склонность к суициду, это была реальность конца, после которого если может быть жизнь, то только благодаря чуду. Перед ней стоял человечек маленького роста, лохматый, со странно белой бородой на фоне черных волос. Но его харизма, его вера, что сквозь его руки струится свет будущего, завораживали. Ему хотелось верить, отдаться этим рукам, и утонуть в его расплавленной любви к человеку.

Портрет был вылеплен в реалистической манере, очень тщательно, что не походило на другие его работы. «Ну совсем как Наташа Ростова». Девушка улыбнулась: «Только Пьера не хватает». Через три дня, когда она вошла в его мастерскую, Пьер, француз канадского происхождения, полненький, жизнерадостный и, конечно, очень важный, наверно, в силу своей комплекции, жестикулируя, что-то объяснял художнику. Когда он увидел ее, он понял, что это есть его реальное воплощение мечты. Он мечтал о такой единственной, как о чем-то недостижимом. И вот она стояла рядом, можно было только протянуть руку. Он упал перед ней на колени, целовал ее руки, и через месяц эту девочку из Подмосковья увез в далекую Канаду, провинцию Квебек. В Квебеке местные жители считали себя квебекуа и не признавали французов. Они до сих пор не могли простить предательства Франции в войне с Англией. И во вторую мировую войну они воевали на стороне Гитлера.

Она поехала в совершенно сказочный город, который был построен наподобие французского Сен-Мало. Такие же крепостные стены, архитектура семнадцатого века – все как 300 лет назад. И по периметру русские пушки, единственное, что было русское. По телевизору показывали Москву, кучи мусора, бомжей, распивающих на троих. Был прочно укоренившийся образ, что на Красной площади наряду с бездомными собаками можно легко встретить и медведя.

Город поражал своей чистотой и таким же русским морозом, как в Москве. Она вспоминала о том, как писал художник с нее картину, и о чем бы она ни мечтала, даже о самом забавном, тут же происходило как по мановению волшебной палочки. Как-то шутя, после того как была написана с нее картина, она позвонила одному своему шапочному знакомому в Швейцарию и сказала, что ей нужна тысяча долларов, и швейцарец, известный своей невероятной жадностью, сказал, чтобы привезли деньги к ее знакомому художнику, о котором она ему рассказывала. Через два часа в мастерскую постучался дорого одетый господин, это оказался один из его водителей, он и передал пакет. Художник тогда заметил ей: «Может быть, это позволительно один раз так пошутить. Желания должны всегда быть обоснованными и необходимыми. Чудо возникает только как самая большая необходимость человека. «Хочу» и «нужно» - вот два слова, обуславливающие рождение чуда, особенно, если они подкреплены высоким понятием Благодарности». Через полгода, испытывая материальные затруднения, она опять позвонила своему невольному спонсору. Вначале был общий разговор, потом она перешла к его футбольной команде, которую он поддерживал, и вдруг он резко ее прерывает и, хотя она еще не успела о чем либо попросить, как он ее обвинил в корысти. И она вспомнила художника, что Чудо и корысть несовместимы. Что даже подумать о выгоде нельзя…

Она никогда не была на море, и только с ним она впервые поехала, и не куда-нибудь, а сразу в Турцию, на Средиземное море, где он устанавливал памятник Николаю Чудотворцу. Она была его музой, она подавала ему краски, кисти, и как-то за один день он написал огромную фреску, 6 метров на 3: море, горы, бескрайнее небо. И вместе с ним она удивлялась, что когда он решил написать стадо барашков, то барашки были величиной с муравья. Она видела, как он работал, шестым чувством. Он ее своим творчеством вернул в 17 лет, когда она еще не знала жизни. Ему была дана какая-то странная власть: широким мазком мастихина он стирал прошлое и как будто мыл. В нее влюблялись все: и губернатор провинции, и сын мэра города. Однажды художник улыбнулся и обнял ее, и она увидела в его глазах нежность. «А разве любить Бога можно?» - спросила она. «Можно», - улыбнулся он ей. Потом они поехали в город Мерсин, а дальше в Кызкалеси. Он писал ее на фоне Девичьей крепости, утопающей в розах, распластанной на золотом песке, когда солнце плавило воздух. Их сердца, как нарядные бабочки, вкушали нектар жизни. Он вернул ей себя, но и она, послушная его рукам, как скрипка, издавала бессмертную музыку, гимн жизни. Она дала ему возможность чувствовать себя Богом. После свадьбы не прошло и двух месяцев, как с художником она уехала в эти солнечные края, некогда называвшиеся Византией. Потом он приедет к ней, в Квебек, и будет писать свои картины белым по белому. Это был особенно плодотворный период его жизни. И написанные картины - одни из самых одухотворенных и легких по своему письму и гениальности. И сейчас они в Лос-Анджелесе. Какова будет их судьба, неизвестно.

Благодаря ей, в центре Квебека установлен его ранний Пушкин, которого он лепил на заре своей юности, догадавшись, что образ Пушкина нужно искать среди его собственных рисунков. Этого Пушкина он делал для какой-то средней школы, в городе Кишиневе. Ему не заплатили, гипс более 20 лет пробыл в мастерской, и каждый раз художнику казалось, что в нем что-то найдено. Поэтому, в конце концов, он решил его отлить в бронзу. Его друг литейщик, взяв достаточно большие деньги, отлил его плохо, впоследствии это было проблемой при установке.

Другой бюст, поэта Эмиля Неллигана – канадского Пушкина понравился квебекцам. Они не ожидали, что кому-то дано видеть их национального поэта, так как видят они сами его своим внутренним зрением. От Неллигана осталось очень мало графических материалов, и его лицо можно было проявить только сквозь призму и знание его стихов. Художник не знал французского. Тем не менее, Неллиган был таким, каким они его знали. Поэт был необъяснимо похож. Второй вариант портрета, именно вариант, а не отливок, был сделан для Санкт-Петербурга, и премьер-министр Канады, Жан Кретьен открывал его в честь трехсотлетия города Петербурга.

На открытие художник приехал в сопровождении своих пятнадцати друзей, хотя у него было всего два пригласительных. Меры предосторожности, все-таки первое лицо государства, были строжайшие. Его друг, бывший зам. начальника Генштаба Варшавского договора, Валентин Кудряшов, вовремя догадался и на своем ксероксе откопировать пригласительные. Канадцы ничего не могли понять, но вынуждены были пропустить художника со своей свитой. Это была, безусловно, торжественная минута в его жизни. Первое лицо иностранного государства дарило его работу от имени своей страны и еще в такой знаменательный день. Охрана очень плотно обступила художника. Вначале выступил премьер-министр Канады, затем губернатор Петербурга, который предоставил слово и художнику.

Скульптор вылепил портрет гениального поэта, который прожил долго. Но в двадцать шесть лет он уже потерял разум… И тем не менее, он оставил в своих стихах душу, нечто такое, что стало ментальностью квебекцев. Он стал олицетворением их души, они видят его своим сердцем. И когда эту работу приняли, то тем признали художника. Это была его великая победа. Видеть, как видит народ.

После открытия памятника был небольшой банкет и фотография на память. Фотография – это то, что становится уже историей. Вот на одной из них художник с премьер-министром Канады и его супругой и губернатором Александром Яковлевым. Памятник стоит, а чиновники уже покинули свои посты, сыграв свою роль в судьбе художника.

Было холодно и дождливо. Но Петербург есть Петербург. Невозможно было не погулять по его улицам. Не смотреть заворожено на раздвигающиеся мосты. Не посидеть в одном из уютнейших ресторанов на Васильевском острове. И затем долго любоваться на тяжелые воды стремительно несущейся Невы. Северная столица России – одна из самых чарующих загадок. Культура Западной Европы окатилась на топких берегах возможно самым замечательным последышем в творениях Растрелли, Росси, Фальконе. Блестящие русские художники им вторили на высочайшем художественном уровне. Любой из гениев, кто приезжал из Западной Европы, становился русским. И, может быть, в этом секрет неповторимых архитектурных ансамблей, превосходящих все лучшее, что есть в Европе. Он шел мимо Академии художеств и двух сфинксов. Как он мечтал в свои семнадцать лет попасть в этот храм, и как судьба его уберегла от этого. Быть вторым – единственное, чему может научить школа, и не позволить никогда стать первым. Если уж собственный глаз человека, один из главнейших стереотипов и цензоров мира, то школа – это прометеевские цепи, не дающие сердцу возможности вспыхнуть огнем творчества.

Наташа приехала на открытие памятника из Канады, она была совершенно роскошной и юной, если не сказать воздушной. Она была счастлива. Она любила. После того, как художник сделал новый вариант портрета, ее судьба круто изменилась. Она хотела любви и только любви. Она не обуславливала этой любви ничем, ни тем, что он был молодым и юным, богатым, социально устроенным. Она хотела только любить, и быть любимой. Она глубоко верила в художника. Художник сам сомневался, а возможно ли это. Но она умела работать с ним. Ее благодарность не знала границ, а, значит, и границы работы художника были бесконечны. Новый портрет не был таким гладким, законченным, и таким красивеньким, как первый. Новый портрет был выполнен легко, широким мазком, и был красив не внешне, точно найденными формами, а своим внутренним состоянием, как будто в лице портрета застыла музыка. Они переехали из Квебека в Монреаль. Ее бывший муж грозил, вначале не давал развода, обвинил ее в ста двадцати пунктах. Его ложь была такой явной, легко доказуемой и грязной, что она пригрозила, что опубликует в газетах. Тогда адвокаты быстро договорились, и, наконец, их развели. Волею чуда, в руках у Пьера был ангел. Он не понимал, как это случилось. Он не сумел быть благодарным. Он примитивно думал, что приехала она в его страну ради гражданства. И, даже то, что она сразу отказывалась расписываться, что просто не воспользовалась личным разрешением министра, да и правом жить в Канаде. Даже расписавшись с ним она уехала в Турцию на целых два месяца. Его уверенность в том, что человеком двигает обязательно корысть, а не надежда, обрекла их отношения на тот исход, который произошел.

Андре – ее первая зрелая любовь. Когда она говорит с художником о нем, ее голос прерывается, спирает дыхание, от счастья она начинает учащенно дышать. А он в свои пятьдесят пять лет, впервые живущий с Ее величеством Красотой, вдыхающий ее аромат кожи, бесконечно тонущий в этих загадочных славянских глазах, отдался со всей искренностью навстречу своей судьбе. И судьба лишила его денег, машины, даже телефона. Они жили в маленькой студии. Он искал работу и подрабатывал тем, что в местном госпитале на нем проводили опыты. Он пил какие-то лекарства, и, таким образом, он мог что-то заработать. Она иногда снималась в кино, в массовке. Это были даже не деньги. Они жили как студенты. Он много ее фотографировал. Она сшила платье императрицы и танцевала в какой-то русской группе.

Она вспоминала художника в далекой Москве, который писал с нее картины, а она загадывала желания… Очень наивные и девичьи. Она мечтала сняться, как всякая красивая девушка у великого Мартина Скорцезе, оказаться в одном кадре с Ди Каприо, когда она еще даже не догадывалась о существовании Канады. И все, до мелочей, сбылось. Его картины, как золотой ключик Буратино, открывали путь в сказочную страну Счастья.

В Монреале была большая русская диаспора, и город ей больше нравился, чем Квебек. Здесь был большой русский магазин, где даже продавалась селедка и русские огурцы…

Хозяин магазина посетил выставку художника, проходившую в русском консульстве в Монреале, и даже купил две работы. Он привез их домой. Спальня не подошла. Он поменял спальню. Вечером он, как всегда, решил отметить событие стопочкой водки и вдруг понял, что больше пить не может. Это ему показалось странным… Прошло еще две недели… Он так больше не притрагивался к вину. Затем он решил пригласить к себе домой художника и поведать ему приключившееся с ним. Художник рассказал ему историю этих картин: на первом плане одной из картин, на крыше, похожей на квебекские, спит мужичок, и снятся ему прекрасные дивы… Они восседают в огромных, прозрачных мыльных шарах на фоне бледно-голубого неба. Художник терпеть не может алкоголя и те, кто ему позируют, как правило, бросают и пить и курить. Он считает, что красота не совместима с опьянением. В этой картине заложена энергетика неприятия всего, что связано с алкоголем.

Другая картина - по вертикали дана женская фигура в рост, по сторонам ее – два куста цветов. Когда смотришь на картину издали, то кажется, что светлая тропинка вьется меж кустов… Но под определенным углом по отношению к свету на картине вдруг появляется абрис женщины. И смысл картины - жизнь женщины как путь ее детей. Оказывается, он и женился на женщине с двумя детьми. Поэтому он и купил эти картины. Этот случай по своему знаменателен; совершенно обычный человек интуитивно считывает информацию синергетики картины, которая совпадает с его внутренними пожеланиями, отвечает его внутреннему запросу. Этот случай послужил доказательством художнику его необычного дарования

Бизнесмен по русски богато накрыл стол, разлил вино гостям, а себе - «Боржоми». Была долгая душевная беседа, приятно было быть с тем, кто так слышит и видит тебя.

Консульство, в котором была выставка, оказалось на редкость хорошо расположено, и свет, падавший из окон, удачно освещал каждую картину, выявляя ее фактуру, настроение и состояние. И не смотря на официоз мероприятия, атмосфера была очень теплая и доброжелательная. Хорошо был принят и проект двух памятников.

Канада более далека ментально от России, чем Америка. У канадцев представления о русских, как у русских об африканцах… Культура этой страны – странный слепок с франко – английской культуры. Это совсем молодая страна, которая достаточно сложно воспринимает все, что не относится к ней. У канадцев достаточно замкнутая, хорошо отлаженная система социальной жизни в которой нет места душе и воображению. Возможно, это несколько несправедливо по отношению к ним, но люди действительно не вызывают той симпатии как итальянцы, французы, не возникает особого желания вернуться, хотя красота природы покоряет самое яркое воображение.

Художник настолько мечтал увидеть Ниагарский водопад, что по пути в Квебек купил билеты вместо Монреаля в Торонто. Он ошибся на тысячу миль. Но его мечта детства исполнилась. Была зима, туристов практически не было. Этот безумный столб воды и водяной пыли захватывал дух. Казалось, небо низвергается на землю. Вечерело, неожиданно вспыхнула подсветка, реальность стала еще фантастичнее. Феерия танца воды, света и красок втягивала в себя, пробуждая страстное чувство восторга. Реализованная мечта детства. Вечер закончился в маленьком морском ресторанчике. Местные жители умели жить приятно и уютно. Но город поразил своей безлюдностью.

В Квебеке, ожидая ответа мэрии, когда будут установлены памятники, художник часто гулял. Зима была даже более хлесткой чем в Москве. Иголки снежинок впивались в лицо и ветер дул так, что казалось, что вот-вот дубленка распластается крылом и ты полетишь. Прямо в центре города улица была превращена в санную горку. Огромные сани поднимались автоматически на ее невысокую вершину и несколько человек буквально в них ложились. И вот, в длинные квебекские вечера, когда нечего было делать, они втроем, завалившись друг на друга, с упоением мчались вниз. И вокруг были одни только звезды. И ни души… В самом низу была небольшая кофейня, где подавали горячий кофе и горячие кренделя.

И художник думал – здесь живут люди. Люди действительно жили здесь и прилетев к ним за тысячу километров у него было странное ощущение, что он ни на метр не стал к ним ближе. Он разглядывал их магазины, иногда по долгу и внимательно вглядывался в их лица, в небольших и всегда уютных ресторанчиках и всегда чувствовал себя чужим. Здесь была какая-то своя особая жизнь. Они оставались всегда чужими. И русские девушки рассказывали, что они остаются чужими даже в постели.

Если есть такое понятие как ностальгия, а природа Канады похожа на русскую, то ностальгия может быть только по русской душе. Человек, вырванный из высокого духовного поля русского языка, оказавшись среди других пусть даже лучше одетых и лучше воспитанных, но говорящих на другом языке, даже понятном ему, но другом, испытывает нестерпимое чувство одиночества и брошенности. Человек действительно не может быть сыт только желудком, его духовное наполнение также важно как сама жизнь. У художника все время было чувство, что он стремился на Запад с тем, чтобы встретиться с истоками искусства. Он увидел красивую природу, возделанные цветы, размеренную, спокойную и очень устойчивую жизнь и может быть самое большое открытие, которое он сделал для себя, было то, что цивилизация и культура – это две параллельные линии. И чем цивилизованней живут люди, возможно, тем меньше они нуждаются в духовной культуре. Это было такое разочарование… Художника никогда не оставляет чувство, что люди рожденные в Канаде, Америке и Европе какие то душевно кастрированные. Они всегда остаются как дети со своими детским комплексами и то что они не взрослеют и по прежнему, понимают мир примитивно, плоскостно, чуть ли не в двух измерениях: деньги и закон. Эти люди не знали жизни - что значит жить вне денег, что значит не быть потребителем, они давно не просят помощи друг у друга, не занимают денег - эту функцию взяло на себя государство. Если соблюдать его правила, по крайней мере, ты не умрешь с голоду. Будет крыша над головой и какая-то работа. Индивидуализм – это разделение общества на атомы, это крайняя форма одиночества, воздвигнутая в ранг независимости от всех, но не от государства. В западном обществе человеку как белковой массе или выражаясь русским языком как свинье сытно, уютно и тепло. Он – функция, хорошо смазанный винтик в экономической машине, но он не человек… И хуже того, они не составляют и общество. Этой массой вполне легко манипулировать при помощи рекламы, идеями как вирусами и самое главное, чем отличается индивидуум от личности – это тем, что какими бы деньгами индивидуум не обладал, он не несет в себе того заряда, той духовной силы, тех возможностей, что таятся в характере русского человека. И сравнивая русских людей, которых так часто ругал художник с Западом, он все больше и больше приходил к идее русского мессианства. И если будет Мессия, то он явится русским людям, несущим крест его величия… И если Бог остался кому то еще нужен, то Он нужен русскому человеку, со всем его страданием, поиском и святой верой в божественное происхождение.

Ожидание Мессии… Это сила или бессилие? Это красота духа или мираж опустошенной души? Это поиск Бога и истины или крайняя форма заблуждения у подножия науки, знаниями которой человек блуждает уже по окраинам вселенной а то и галактик. Художник ждет своего часа, когда из его рук высечется форма энергий образа Мессии. Он и только он и подобные ему сотворят чудо пришествия. Он это знает…

22 мая 2001 года художник приступил к работе над памятником Миру. Какое наслаждение и какая честь начинать Третье тысячелетие с памятника Миру. Непонятно почему, он вспомнил свой первый визит в Америку. Почти в тот же день как он оказался в Нью-Йорке, вместе с Сашей Хоровской он поднялся на самую верхотуру. Первый раз в жизни он стоял так высоко, улицы были как ленты школьниц, украшенные разноцветными машинками со спичечный коробок. Он вспомнил это свое чувство и громада мощи башен близнецов показалась ему чудовищно хрупкой. Его не оставляло чувство некой человеческой гордыни. Он держал за руку девочку, уже женщину, с которой не виделся десять лет… Он помнил свою первую с ней встречу: она только что закончила среднюю музыкальную школу, и никуда не поступила. Она приходила к своему отцу-скульптору, у того была лучшая мастерская в Кишиневе, он был на особом положении и пользовался большим уважением среди остальных художников. Потоцкий был младше его на десять лет и смотрел на него снизу вверх. И оттого и отношение к дочери было трогательно нежным, но отстраненным. Встретившись с ней, художник улыбнулся и сказал: «Я сейчас вылеплю твой портрет и все изменится: ты сразу поступишь в институт на художественно педагогическое отделение и проучишься ровно год… В конце получишь три «двойки», которые ты сможешь с легкостью пересдать или не вернешься в институт если не захочешь…» Он говорил это очень легко, как само собой разумеющееся. Наверное, это казалось со стороны странным, но она была молода, а он не видел себя со стороны, он даже не верил что может, он знал что может. Ее очаровательная головка с раскосым разрезом глаз, пухлыми губами, с точеным носиком как у всех метисок, ее удлиненная фигура, с небольшой грудью, ее безудержное желание узнать жизнь, стремление девочки стать женщиной волновали художника. Из под его рук появилась возможно самая загадочная, самая одухотворенная, одна из самых концептуальных портретных работ. Волосы были превращены в парус, на одной стороне которого были начертаны линии…По другой стекал как бы воск, образуя иероглифы жизни. Портрет установлен на пяти острых шипах, символизирующих необычные украшения входящие тогда в моду, а на виске – надпись «Саша + Вика = Любовь». Портрет получился пластичным, обобщенным, и крыло бабочки-заколки трепетным и одухотворенным. Он никогда не расставался с этим портретом. И на всю жизнь запомнил ее глаза – они так ждали, они так верили, всем своим незнанием, всей своей любовью еще не любившей души. Он знал, что завтра она перейдет через этот брод ее руки тянулись к нему… И все случилось вскоре с другим. Он стругал деревяшки в мастерской ее отца, безбашенный, перекати-поле и всегда готовый на все. Он провел ее через брод, она упилась мутной и грязной воды, чуть не захлебнулась, и как паршивого котенка он выбросил ее на берег… Ее женская судьба предопределилась. Художник смотрел на нее грустно - что наши дешевые принципы, по сравнению с самой жизнью. Только спустя десять лет они опять встретились и только тогда, он смог вернуть ее назад к тому берегу, где начинается дорога к мужчине, написав с нее картину. Прежде всего, он помог ей простить ее отца. Пока девочка осуждает отца, ее тело никогда не примет мужчину. Ее непонимание дорого ей стоило - двое детей, по настоянию матери не увидели света. И все-таки художник успел. Написанные в Нью Йорке картины очистили ее душу и пролились светом будущего.

А тогда, после окончания работы над портретом, она действительно проучилась только год, поступив в тот самый институт, который художник посоветовал. И получив три «двойки» в конце года уехала к отцу в Москву. Художник случайно с ней встретился в переходе к Старому Арбату. Она была влюблена в уличного художника. У нее были какие-то проблемы, больница… Как всегда он ей помог. Они встретились опять в мастерской ее отца. Она лежала обнаженная, как всегда трогательная. Он сохранил к ней по прежнему детски – трепетное чувство. Он написал ее, пообещав, что все будет хорошо, а главное, что надо ехать в Одессу, поступать в художественно театральное училище, что он гарантирует ее поступление, что было по тем временам невозможно. И она поехала. Поступила. Ее отец был уверен, что у художника какие-то могущественные связи и поэтому он смог помочь. Никто не догадывался, что это просто огромная воля Художника, энергия, возможно, энергия Бога, материализовывать чужие желания в реальность. Он вырвал ее из московской жизни, где ее тянуло на дно и целых три года она получала профессию на берегу лазурного берега чудесного города Одессы, города его юности. Потом бабушка с матерью увезли ее в Америку, где она почти затерялась среди бруклинских кварталов и ее жизнь стала достаточно безрадостной, бессмысленной, выживанием. До тех пор пока он опять не вторгся в ее жизнь, не всколыхнул, не заставил ее совершенно по-другому взглянуть на все. Когда она, опрокинув голову вниз с 33 этажа на Тайм сквере гостиницы «Марриот» так, что в ее глазах отразились звезды ночного неба. И опять она захотела жить, и опять она верила, в ее теле блуждала сказка и благодарность. Она была вечным ребенком и тут опять вмешалась ее мать, простая сибирская женщина, не простившая своего мужа, своей прямотой напоминающая лезвие палача. Она была взбешена, увидев над постелью дочери картину белым по белому, хотя той уже было 33 года. Ее вмешательство обернулось черным ребенком. Молодая мама его безумно любила, уже понявшая сердцем то, что нес ей художник. Что жизнь всегда справедлива и что в любой ситуации, в любом положении нужно быть благодарным ей и быть счастливой. И все, что предсказывал художник на вершине человеческой гордыни - башен близнецов в 1998 году, сбылось. Его творчество и личная жизнь сплетались в кружево судьбы, создавая все новые и новые загадки.

В 2001 году он создает свой памятник Миру, памятник предсказание, в Турции, в г. Демре в рамках арт – симпозиума, где самая сильная сторона - концептуальное решение, когда абстрактное приобретает форму художественного звучания, которое мы встречаем в симфонии. Казалось, что проще – пять рядов мраморных камней, установленных друг на друга, как символ пяти континентов, на которых живет все человечество. Через все камни проходит трещина, тот самый разрыв, который пронизывает все человечество в виде границ, религий, языков, стереотипов

Восьмой камень выполнен в форме полумесяца – символ ислама. Верхний ряд соединен лучиной - это та самая тростинка и есть идея мира, которая пытается объединить человечество. Под грузом многотонных камней, удерживаемых только центром тяжести, создается впечатление, что от малейшего движения они могут обрушиться и возникает почти физическое ощущение хрупкости и идентичности тростинки и мира.

Создать такой монумент – аккорд миру, и при этом показать всю сложность и противоречивость бытия, возможно только в концептуальном решении образа. По силуэту памятник напоминает крест, где вертикаль распалась, как и наша христианская церковь, на католическую и православную. На кресте был распят Христос и крест стал одним из главных символов человеческой эпохи. Но раздвоенная вертикаль с перекладиной, неожиданно навевает ассоциации древних античных ворот – главного символа эллинистической культуры. Памятник сложен из мощных цельных камней по четыре тонны каждый, из которых воздвигались все знаменитые здания, театры: Аспендос, Колизей, храмы… Это памятник камню. В целом «Миллениум» очень хорошо угадан по пропорциям. Взметнувшись вверх на шесть метров, памятник на фоне моря и экзотического, выполненного в стиле Гауди музея современного искусства стал несомненно одной из самых интересных монументальных достопримечательностей города.

Конечно, возведение монумента вызвало споры. Турки, воспитаны на абстрактном понимании художественного: орнамент – это турецкое национальное видение искусства и нет ничего более абстрактного, чем орнамент. В концептуальной скульптуре их и подкупила многослойность художественного мышления художника, когда казалось бы, в простом знаке заложен столь огромный смысл – вечность. Художник, впервые в жизни получил возможность распоряжаться огромными мраморными глыбами. Никак неограниченный цензурой чиновничьего недомыслия он использовал всю мощь свободы творческого полета и создал гениальное произведение по смелости и глубине художественной идеи.

Прообразом идеи послужили Нью Йоркские башни близнецы. Именно там, на недосягаемой высоте он ощутил эту вселенскую хрупкость мира, когда с замиранием сердца заглядывал вниз через перила… В руках он сжимал хрупкую девичью руку и на всегда запомнил это предчувствие, что больше никогда это мгновение не повторится. Совпадение или знак? Но именно туда, где находится восьмой камень в форме полумесяца, ударил самолет террористов и именно этот камень единственный из всех с внутренней стороны оказался черным, как предчувствие того пепла и ада, что предстоит испытать тем, кто окажется рядом с обрушивающимися зданиями. И когда памятник был установлен, художник четко понимал, что он действительно создал свое самое яркое, свое самое гениальное произведение и его охватывал восторг от физического ощущения объема, буквально вырванного из будущего. И когда его приятель, специально прилетевший из Москвы, сказал что только благодаря наивности турок такое произведение можно было создать и установить. Художник горячо отстаивал свою идею, заявляя, что его рукой двигал сам Господь Бог. Безусловно, он не предполагал того ужаса, той точности предвидения, той катастрофы, которая произойдет после создания его памятника. Когда этот ужас случился, он не мог поверить, своей точности предсказания. Судьба его вновь вернула в Нью-Йорк и уже стоя над огромной воронкой, что осталась от двух гигантов он вспоминал, что некогда, благодаря им, он был ближе к звездам.

По просьбе давнишнего друга коллекционера, одного из первых, кто начал собирать его работы - Валерия Милашенко, художник в Нью Йорке встретился с Гульнарой. Друг поделился с ней мыслями о том, что картины художника действительно меняют жизнь. Они встретились, она купила холсты, краски и повела художника к себе на квартиру. Это была приятная, еще красивая татарка, но уже пьющая, с трудом приспосабливающаяся к эмигрантской действительности. Но главное, что она ему показала – это ее фотографии, когда рушились башни, она бежала от них как все, ее настигал хаос пыли, камней мусора, который сметал все на своем пути… Чисто инстинктивно она успела оглянуться и сделать несколько кадров. Эти снимки облетели всю Америку. Она получила главную премию и деньги. Гульнара стала для художника живым знаком того, что ему действительно было дано знать что будет за три месяца до катастрофы. Он написал картину. Она перестала пить, встретила мужчину, родила. Случилось все, как и предсказывал художник. Он не смог у нее взять фотографию, запечатлевшую трагедию, он боялся к ней прикоснуться. Поведав первым миру правду о том, что будет, он не мог принять этой правды. Ему было больно, когда он держал в руках свидетельство трагедии - ее фотографии.

Его жизнь была вне времени. Он помнил детство, юность, зрелость и свое будущее как одно целое. Иногда, закрыв глаза, ему казалось, что это уже было с ним, тому, что предстояло быть. Стоя у храма Николаю чудотворцу 22 мая 2000 года в городе Демре он четко ощутил, что он уже был здесь, то ли 16 веков назад, то ли в тот момент, когда шло открытие памятника. И в прошлом и в будущем одинаково палило солнце. И он прищурил глаза, пытаясь разглядеть толпу пришедших.

И сегодня, когда ему пятьдесят, он помнит ту девушку, которая белым пятном светилась на берегу пруда, в котором квакали лягушки. На нее падал лунный свет. Он долго любовался ею. Он слушал и не слушал рассказ о ее жизни. Она только что пережила чудовищную трагедию. Ее друг, которого, казалось, она любила, отдал ее своему приятелю, начальнику одесской милиции, который пообещал ее устроить спать на корабле, так как общежитие рано закрывалось. И те, кто не успевал вернуться, вынуждены были ночевать на скамейке, прижавшись друг к другу и мерзнуть до утра. Художник и сам не раз ночевал в кузове полуторки, прячась от холода и лихих прохожих. В ту ночь на корабле ее изнасиловали. Она рассказывала художнику свою грустную историю. Он слушал и не слушал ее. Он любовался ею. Любовался этой молодостью, этим соком жизни, белой кувшинкой распустившейся на этом болотистом берегу. Совсем близко протяжно квакали лягушки, и ночное небо сплошь усыпано звездами. Он говорил ей: «Посмотри на себя! Какая красивая. Ну и случилось с тобой, ну и забудь! Это все лишь пыль – произошедшее и искупавшись в этом озере ты будешь даже лучше чем прежде. Самое главное – не делать неправильных выводов. Страшно не случившееся, а наше отношение к этому. Казнь самих себя. И выводы, глупые выводы, которые мы делаем. Все, что было вчера, это уже не правда. А всего лишь грустная история. А ты, такая как всегда – красивая, очаровательная, нежная, восторженная, ты создана для того, чтобы любить и быть любимой!».

Они не говорили друг другу никаких слов, они были одним целым, один восторг, один гимн любви. Она пела ему песню «Арлекино», вошедшую тогда в моду. Ее большая грудь волновала его, и ему хотелось рисовать, и рисовать ее бесконечно. «Можно я буду твоей моделью?» - тихо сказала она. И почти год он ждал ее каждый день, он писал и любил. Он тонул в ее глазах, он бесконечно тонул в этом сером жемчужном мареве, упивался ее телом. Он ощущал, как жадно она проглатывала его, как он исчезал в ее губах, просыпался на ее груди. И этот бег жизни, это сладострастие жизни, как аромат жасмина, он пронесет через все прошедшие годы.

Самая лучшая акварель, которую он сделал, самая первая акварель, которую он посчитал удачной, была написана с нее. Краска расплывалась по листу, как ее нежные поцелуи, покрывавшие его тело. Тогда он усвоил самый главный урок: творить только чувством. Он не знал, что любит ее, она никогда не говорила, что любит его. То, что любовался он ею, как художник и как мужчина, было для нее тем лекарством, которое спасли ее от мерзости бытия и мерзости сознания. Она была благодарна ему, она была его женщиной. Но ни он, ни она не знали об этом еще. Слишком были молоды. Ему казалось, что он любит другую, и когда она стояла перед ним на коленях и говорила ему о своей подруге: «Посмотри на нее, как она любит тебя, как она тебя боготворит, как на тебя смотрит»! Она могла быть соперницей той, а была музой для художника. Вот тогда он постиг секрет женщины подлинной, любящей, всегда женственной, всегда отдающей, всегда чистой и готовой к самопожертвованию. О какой ревности можно говорить?! Только разрешите женщине быть прекрасной, никогда не думайте о ней плохо. Она всегда то, что вы о ней представляете. И вы встретите чудо!

Она была женой его товарища, ей было всего 18 лет. О них рассказывали истории, что он запорожский казак 27 лет, полюбил ее, несовершеннолетнюю, была большая страсть. Большой скандал. Они вынуждены были взять академический отпуск и пожениться. И вот теперь они все встретились на втором курсе. Его жена была замечательна тем, что была в ней какая-то подлинность, какая-то особая стать женской личности. Она была естественна в проявлениях своих желаний, мыслях и взглядах. Его поражали ее большие ладони и стопы ног, как у прирожденного скульптора, основательные и сильные. Не красавица, она подкупала своим очарованием, шармом, присущим девочкам-женщинам. Художник увидел ее и, обращаясь к франтоватому мужу, сказал: «Сделай все, чтобы мы не полюбили друг друга!» Тот рассмеялся. Отличник, староста, спортсмен, обеспеченный и уверенный в себе сноб, и тут какой-то мальчишка в рыжих штанах, в единственной застиранной рубашке до дыр. И без единого гроша в кармане. Чем он мог ей понравиться? Такой маленький, такой беззащитный, такой странный? Он не мог даже взять в расчет, чтобы она, лучшая на курсе, могла взглянуть на него. Он даже не обиделся, он рассмеялся. Жизнь шла своим чередом.

Как-то они пили чай, и художник громко стучал о стакан ложкой, размешивая сахар. Ее муж сделал ему замечание. На что художник ответил: «Чай, это, когда серебряная ложка звенит о хрусталь стакана. И ты громко прихлебываешь черный чай от наслаждения горячего со сладким. Это ощущение жизни. Когда разносится аромат и мелодичный звон отозвавшегося хрусталя на стук серебра». Он взглянул на нее и в эту секунду в ее глазах пронеслась та буря нежности, что ураганом бросила ее сердце к его ногам. Она полюбила с той страстью, с той силой, с какой могут любить друг друга только настоящие и очень юные художники. Она была не только женщиной. А прежде всего - художником. И ее любовь ослепила Григория. Он думал, что любит ее. Он был очень молод, и от того глуп в своей прямоте и честности. «Я не делю женщин на двоих. Ты должна рассказать мужу все».

Творческая практика проходила под Киевом, в Васильково. Стояло лето. Резкий запах полыни щекотал ноздри. Она лепила коня. Образ ветра. «Ты понимаешь, он мчится как ветер и ноздри коня вдыхают аромат трав!» Он лепил верблюда. Тогда он вылепил свой первый автопортрет в виде верблюда, как предчувствуя, что всю свою жизнь ему надо будет доказывать кому-то, что он не верблюд.

Они касались только рук друг друга. Их глаза сливались в голубое небо. Она сказала мужу, что его любит. Тот пообещал, что он убьет художника. Художник всегда и везде был негласным лидером. Он собрал всех, заставил ребят нарубить хозяевам дрова на зиму, где они квартировали. И те в благодарность налепили огромный таз пельменей с клубникой и в придачу дали девять поллитровок с украинской горилкой.

Собрались молодые, сильные и горячие мечтатели. Художник поднял тост и предложил всем выпить за его любимую. Он был прямолинеен и открыт как всегда. «Ну, идем. Убьешь меня!» - сказал он ее мужу и вышел в поле. Тот не пошел с ним. Невозможно поднять руку на любовь, если она не скрывается и не обманывает. Он шел по полю, счастливый и единственный раз за всю свою жизнь пьяный. Где-то упал и заснул.

Вскоре семейная пара уехала. От них долго не было вестей. И где-то в августе 1974 года он получил письмо о том, что она путешествует с мужем по Домбаю, посетили высокогорное кладбище альпинистов, от которого захватывает дух. И, хотя, не было ни слова о любви, письмо дышало любовью. Осенью их курс послали на уборку винограда. И опять ее нежный взгляд отпечатался на его сердце. Их неумолимо влекло друг к другу. И муж не выдержал и увез ее в Одессу. Он договорился провести практику в гипсовой мастерской.

В тот период художник читал «Гранатовый браслет» Куприна и ему казалось что его любовь увезли и он пройдет мимо чего – то главного. Художник был под таким сильным впечатлением книги, что поехал в Одессу. В автобусе познакомился с двумя мальчишками моряками и поведал им о своей страстной любви. И уже втроем они поехали на квартиру, где она жила. Слава Богу, их не оказалось дома. Морячки, прождав два часа, ушли. А он дождался. Они долго пили чай, и он говорил о том, что хочет забрать ее…

Потом была осень, зима. Она приходила к нему обычно днем. Она любила его любовью взрослой девочки. Он купался в ее нежности. У художника было две макушки. И ему предсказывали, что всегда у него будет две женщины. Это было не то проклятие, не то счастье его жизни. Так было всегда. С первой встречи в 17 лет, когда он встретил двух Тань, и так в течение всей жизни. И как бы он ни пытался привести свою жизнь в соответствие с общепринятыми нормами, и в каком бы конце света он не оказался, его всегда сопровождали две красивые, роскошные, если не сказать шикарные девушки. В конце концов, он махнул на это рукой и отдался тому, что дано было судьбою.

Утром в окошко его квартиры стучал ее муж и забирал ее. «Ты спала с ним одетая» - задавал он риторический вопрос. Она молчала. Оба мужчины вели себя благородно. Она любила художника и не хотела обижать мужа. Он вызвал ее отца. Отец - известный скульптор Запорожья прилетел и зашел к начинающему художнику. Они говорили долго об искусстве, о смысле жизни, о вере, обо всем на свете. Отец совсем забыл, зачем он приехал. И только встретившись с дочерью на улице, которая прождала все это время, понес какую-то положенную в таких случаях чушь. Он встретил Художника. И эта встреча ему сказала все. Он, конечно, понимал, что это – не мужчина жизни его дочери. Но это Художник и каждый из них мечтал быть им. А дано это было только ему.

Художник жил на Пересыпи, в районе Молдаванки. Снимал квартиру у тяжело больной диабетом старушки. Она с трудом передвигалась на костылях. Он готовил ей, убирал и стирал. Благодаря этому мог пользоваться большой комнатой, превращенной им в мастерскую. Сын старушки сидел в тюрьме. Это был квартал пролетариев и бомжей. Но именно здесь было начало его первой любви и ее конец.

Была ранняя весна. Она прибежала к нему, как всегда, радостная, счастливая, отдающая. Он навсегда запомнил эти любящие губы. Наверное, это был первый раз в жизни, когда его так любили. Он никогда не забудет ее рук, ее губ, ее нежности. Навсегда в нем останется вот это удивленное чувство. Его любят. Его, которому так мало досталось материнской любви и любви вообще. Она поведала ему о том, что к ним в дом стал заходить высокий, стройный, некрасивый, но по-своему притягательный молодой человек. Он был не на много младше. И они проводили долгие вечера втроем, благодаря чему она меньше ругалась с мужем. Художник вспыхнул. «Никогда, слышишь никогда, не смей разговаривать с этим человеком! И, если я встречу вас хоть раз вместе, я разорву сразу все наши отношения». Она была поражена. Это было не в его характере. Счастливые, взявшись за руки, они вместе шли к училищу. По дороге они встретили его, и она с ним заговорила. Художник подскочил к ним, кричал что-то совершенно безобразное, бессмысленное, мерзкое. «Ты, ты попробуй на этом пепелище что-либо построить». Это было ужасно и стыдно. Но это говорила в нем не ревность, а знание. Знание, которым он обладал, с которым он еще не знал, что делать. Его знание о будущем. Он разорвал все и больше не разговаривал с ней, хотя они продолжали учиться вместе. Как-то незаметно пробежали два года. Муж, обрадовавшись затишью, решил укрепить свое положение двумя детьми. Но юноша оказался упрямым. Он добился даже того, чтобы его в армию послали туда, куда уехала жить семья, в Запорожье. Однажды к художнику, уже которому случилось узнать, что такое счастье, и что такое семейная любовь, и, что такое рождение ребенка, постучали в дверь его собственного дома в городе Кишиневе.

Было уже поздно. В проеме двери стояли она и ее молодой человек. Художник пригласил их в дом, и они поведали ему историю своей любви. Дети уже подросли, и они с мужем переехали в Винницу. У них была своя мастерская. И вот она приехала с юношей к нему за благословлением. Тот доказал художнику, что любит ее. Художник улыбнулся. Еще четыре года назад он все знал, когда это еще даже не начиналось. Художник сказал ему: «Забери детей, и уходите жить в мастерскую». И, оставшись наедине с ней, спросил: «Как же ты ко мне относишься?». «Люблю», - ответила она. «А его?». «Его, как мужа».

Ее муж стал известным бардом в городе Одессе, телеведущим и даже очень богатым. Через двадцать лет они расстались. Она жила при нем, и не состоялась. Любовь и дети – не лучшие спутники творчества.

Он думал о той неизъяснимой власти, которая давала ему возможность зажечь пламя любви в сердцах тех, кто оказался рядом с ним. И этот факел подхватывали и благодарно несли через всю свою жизнь. Он был той вечной свечей – сберегающей огонь, дарящей огонь. И это была одна из самых загадочных сторон его творчества. Любовь и Муза, две женщины все время шли рядом с ним.

Всю жизнь со школы у него была привычка говорить: «Сейчас отвечу». Почему-то он всегда знал ответ.

Он не слышал никаких голосов, у него не было никаких видений, он не умел читать знаков. Он просто знал.

Когда ему было четырнадцать лет, его сестренка выходила замуж. Он был против. Но этот курчавый, с неплохим голосом водитель-артист полюбился не только дочери, но и матери. Художник предсказал: «Ты проживешь с ним ровно три года и никогда не будешь жаловаться. Но через три года соберешь все его вещи, выкинешь через забор и закроешь калитку навсегда».

Во время свадьбы жених напился и устроил скандал. Через год, когда она была на девятом месяце беременности, он пьяный ударил ее в живот. И она его прокляла.

Трезвым он был само очарование – работящий, любящий, внимательный, а когда напивался – обматывал полотенце вокруг шеи сестры и обещал удушить. Через три года ее терпение лопнуло, и за ним навсегда захлопнулась калитка. Вскоре ее муж женился на какой-то женщине любившей выпить, и вся его жизнь прошла в пьянстве. Он как собака умер, не дожив до пятидесяти лет.

Со вторым мужем художник предсказал сестре, что она проживет ровно 30 лет. Он ее любил, но имел прескверный характер. Как-то он тоже попытался поднять на нее руку, и она ногой ему выбила два передних зуба. Он больше ее физически никогда не трогал, хотя всю жизнь унижал, любя по-своему. При этом. Когда, наконец, бог освободил его от нее, она задала вопрос художнику: «Почему именно тридцать лет, и ни днем больше?».

В 1981 году у матери художника случился острый инфаркт. И врачи со скорой помощи не были уверены, довезут ли ее до больницы. Художник погладил руку матери, и успокоил ее: «Не волнуйся, до шестидесяти лет я тебя дотяну». Ей тогда было 53 года и семь лет казались вечностью.

Когда ей исполнилось шестьдесят, она сильно поспорила со своей дочерью. Ей так хотелось купить дочери дешевый ковер! А та не давала денег. С ней случился инсульт. В это время художник был на творческой базе. Тогда проявились его сверхвозможности. По кремлевскому телефону он поднял двух министров, здравоохранения и легкой промышленности. Он добился того, чтобы сестрам дали отпуск за свой счет, и они могли бы, сменяя друг друга, сидеть у постели матери.

Лучшие специалисты и лучшие, какие только возможно, лекарства, были предоставлены матери.

После того, как он все организовал, ему нужно было вернуться на творческую базу, на которую он с таким трудом попал. Прощаясь, мать ему сказала: «Когда я умру, ты будешь в дороге». Ей исполнилось шестьдесят. В ту страшную ночь в дом постучали два странника: «Нам надо увидеться с человеком, который все знает». Сестры не впустили их, но вспомнили, что как-то художник сказал, что их мать проживет 60 лет.

К нему приходили разные люди. Как-то зачастила одна женщина, у которой все время пропадала дочь, и как ни странно, художник довольно точно говорил, где в это время она находится, и что она жива.

В другой раз пришла к нему женщина шестидесяти лет, от которой ушел муж. Та была просто шокирована, когда увидела перед собой такого молодого человека, который взял ее за руку, посмотрел в ее глаза, и как будто прочел: «Сорок лет назад вы хотели выйти замуж за другого человека, но ваш будущий муж отбил вас. Вы родили троих детей, построили дом, купили машину, и всю жизнь говорили ему, что вы его не любите. Он стал пенсионером, и вдруг кому-то понадобился. Кто-то признался ему впервые в любви. Он прожил всю жизнь с чувством какой-то неполноценности. Я дам вам совет: Погладьте костюм, дайте ему чистую рубашку, купите букет цветов, обязательно вложите ему в карман носовой чистый платок, и скажите ему: «Подари ей цветы, чтобы она увидела, что ты не какой-нибудь там заброшенный, а мужчина, которого любили всю жизнь».

Все, что ему нужно на самом деле – это думать, что он любим. Конечно, он остался со старой женой: художник объяснил ей, что она любила всю жизнь своего мужа, через всю жизнь пронесла это глубокое чувство, потому и родила троих детей и воспитала. Но почему-то, как ни странно, люди отдают жизнь, но боятся обозначить ее словом «ЛЮБЛЮ!».

Еще тогда, на заре своей юности, он сам любил ту, которая позировала ему для его картин, которая жила его интересами. Хотя он ни разу ни сказал ей «люблю», и говорил это другой. Только потеряв обеих, он понял, кого любило его сердце. Он понял, что это такое, когда кажется. Когда свои фантазии принимают за реальность, свои желания – за чувства. Когда чувство собственности не в состоянии отличить от чувства любви. Художник прикоснулся к сакральному пониманию взаимоотношений людей. И теперь, сидящая напротив него женщина, которая позировала ему для очередного холста, он достаточно точно мог не только предсказать ее судьбу, но и вылепить будущее. Будущее материализуется знанием, которые мы несем в любящем сердце.

Русская икона. Правильнее говорить византийская икона. Православная ортодоксальная религия характерна тем, что пытается в чистом виде сохранить традиции, каноны и образы, возникшие один раз, не могут быть изменены. В этом постоянстве, безусловно, есть своя прелесть. Очевидно, раз и навсегда прикоснувшись к какому-то сакральному знанию церковь вновь и вновь пытается путем точного следования обряду, прозреть лик божий. Из всего художественного наследия человечества художнику ближе всего икона. Он не был коллекционером и практически даже не читал книг по искусству иконописи. Он давно уже отказался от мысли об особенностях письма, стилизации, необычном цветовом колорите и хотя его по - прежнему трогают и золото, и пурпур, тончайшие линии силуэтов и прописанные лики святых, он постиг для себя тайну, что икона не только код и не только будит воображение, создавая иллюзию личного общения с Богом. Но икона обладает какой – то невообразимой энергетикой. Не то это энергетика Творца, написавшего свою хвалу Господу, не то это энергетика тех десятков тысяч молящихся, которые своими губами, глазами, руками – оставили на теле иконы касания душ. Такие иконы принято называть намоленными. Художник уверовал в чудотворность икон. И когда его собственные картины стали оказывать столь же притягательное и мощное воздействие, прежде всего на тех, кого он писал – только тогда он поверил в себя, в то, что он – Художник. И только тогда у него возникло ощущение, что он обрел смысл бытия. Сбылась его детская наивная мечта – установка, как сделать человека счастливым.

Как ни странно, в русско-византийской иконе, написанной более тысячи лет назад, уже заложены все те художественные открытия и художественные направления, которыми будет так кичиться западная Европа. Надо отдать должное художникам, вошедшим в моду и ставшими первыми из первых, – они все отдавали дань должного иконе: будь это Матисс, Пикассо или Шагал. Именно икона помогла художнику не бежать за новыми веяниями в искусстве, не пытаться видеть гениальное в бесконечно-абсурдных поисках и раздутых величинах.

Приходит время и глупость торжествует свой бал. Художник от всего этого остался в стороне. Все вечное – вот что ново. Это было тайной и открытием его «Я». Поэтому он так оставался пристрастен к реалистическому портрету, обнаженной фигуре, пятну и линии. Их бесконечные комбинации создают тот иллюзорный мир виртуальной действительности, который позволяет рождать все новые Миры.

В 1994 году художник впервые оказался в Германии. Он привез свой памятник Пушкину. Когда его привели в местный магазинчик, то он там просто потерялся, настолько тот показался ему огромным, с множеством выходов и как тогда казалось ему необыкновенной роскошью и богатством. И это в маленьком крошечном городке Хэммере, на юге Германии. Конечно, все это в сравнении с магазинами Москвы советской эпохи. Когда и ассортимента не было, и за курицей стояли огромные очереди. Художнику предстояло почти месяц жить в Германии. И мечтой всей его жизни было посетить Париж, как тогда говорили: «Увидеть Париж и умереть!» Художника посадили на рейсовый автобус, и он поехал в Париж на три дня. Ему было сорок лет. Он ехал в город, где никого не знал. Его никто не ждал, но это был город его мечты, где творили самые великие художники. Он ехал как на свидание на встречу с их произведениями. В первую очередь он посетил, конечно, Лувр. Музей показался ему темным, не таким роскошным как Эрмитаж. Он искал зал Леонардо. И пока он шел темными анфиладами дворца ему вспоминалось как в далеком 1975 году он со своим другом, в общем вагоне, из Одессы приехал в холодную Москву. Целые сутки они стояли в очереди на морозе, с тем, чтобы попасть в музей им. Пушкина, где была выставлена знаменитая Джоконда. По Москве шли слухи, что советское правительство заплатило миллион долларов за то, чтобы ее привезли в Москву и картина была выставлена в зале одна, за бронированным стеклом, и круглосуточно ее охраняли милиционеры. Очередь двигалась медленно как в мавзолее. На картину можно было только взглянуть, и нельзя было останавливаться. Ажиотаж стоял на всю страну. Художник умудрился обмануть бдительность стражей и задержаться на несколько минут у полотна… А затем даже пройти по второму кругу. Конечно, нельзя это было назвать просмотром, это было состояние, когда ты отметился. Да и что можно разглядеть сквозь толщу бронированного стекла, в окружении совершенно одуревших от стояния в длинной очереди зрителей.

И теперь вот в Париже, он стоит перед нею, Джокондой, никем особо не охраняемой, но под толстым стеклом. Он улыбнулся ей и попытался увидеть в ней то, что заставляет так долго разглядывать ее других. Пришло время, когда не столь важно, что изображено на картине, а что о ней говорят.

Тогда, двадцать лет назад, его восторгу не было предела… И третья полка в общем вагоне, и холод, и безденежье были ничто по сравнению со счастьем лицезреть ее улыбку. Художник пошел дальше, к Венере Милосской… Сколько он читал о ней: холодный мрамор, совершенные линии, абсолютное знание анатомии - все в ней было идеально. Он смотрел на нее глазами профессионала, но постичь искусство могут только любители, которые видят не то, как сделано, а что сделано. Нетерпелось увидеть Нику Самофракийскую – этот полет, это стремление к победе. Он так любил все эти работы! Он жил ими и во имя их. И вот, перед ним Бельведерский торс, действительно непревзойденный шедевр скульптурного искусства. Прав был Микеланджело, когда впервые увидев этот торс, сказал что даже ему было не дано превзойти мастерство греческого скульптора. Остальные работы просто не запомнились. На следующий день с утра он был уже в музее Д`Орсе – бывший вокзал, превращенный в храм искусств. Залы его любимых художников.

Тулуз Лотрек. Ему одному было дано обнажить правду, увидеть красоту в ее подлинном безобразии прекрасного. Острота его гения и величие души на фоне физического уродства карлика создали необыкновенное напряжение его жизни.

Модильяни. Несколько линий… два-три цвета... персиковый, передающий аромат кожи, голубой, одухотворенный и нежный. Он любил женщину, и его любовь жемчугом рассыпалась по его холстам. Гений, первым поднявшийся над плотью и запахом. И даже Ренуар, при всей его чистоте, остался эстетствующим ценителем женских форм.

Ван Гог. Гений искренности. Его цвет – энергия чистой любви. Художник, выстрадавший свое гениальное видение мира.

Гоген. Могучий темперамент. Как никто, понимавший орнамент самой жизни.

Роден. Художник долго бежал за ним вслед. Он, как никто, умел вдохнуть в глину жизнь. Мрамор его обнаженных статуй не только дышит кожей, но и пахнет женщиной. Его гениальность в том, что он на языке реализма поднялся до образов, ставших недосягаемыми вершинами в мировом искусстве: «Бальзак», «Граждане Кале», «Мыслитель» - уже трех этих работ достаточно для причисления его к лику гениев.

Бурдель. Ученик Родена, превзошедший учителя. Превзойти гения – каким нужно обладать гением духа, мощи и силы. Бесспорно – гений. И никого с ним рядом невозможно поставить в XX веке. Когда художник посетил его мастерскую и его музей в Париже, а спустя несколько лет вновь увидел выставку в Монреале - он ни разу в нем не разочаровался. Серьезность и значимость образов Бурделя настолько велики, что пройдут века, и он будет по-прежнему служить образцом монументального искусства.

Художник с горечью ощутил тогда, как важна поддержка государства. Великая скульптура – это государственная роскошь, и сопутствует только великим временам.

Он медленно шел по залам… Вот его любимый Дега, конечно гений. И одиночка. Его все восхищало и, тем не менее, он искал ту единственную картину, перед которой он бы остановился и воскликнул: «Вот, это она!»

И он встретился с этой картиной, с ней, единственной, которая удовлетворило его всего – и композиция, и рисунок, и живопись. Палящее солнце. Скупой пейзаж. Умирающий Христос на кресте. Глубина. Психологичность. Содержательность образов – все во имя великого смысла сакрального понимания бытия.

Не вкусовщина, не потребительство, не эстетство, а великое искусство – вот что было в этой картине, единственной картине «Голгофа» русского художника. Великий художник Николай Ге буквально исторг из полотна не человеческую боль испытываемую Христом. Боль от полотна почти физически ощущается зрителем. Никто из великих французских художников не поднялся на эту вершину. Никто.

Спор между «Как?» и «Что?» шел в пользу «Как?». Все пытались перещеголять друг друга в поиске нового языка, стиля, бросались в объятия африканского искусства, занимались плагиатом у индейцев, воровали у японцев – и все во имя зрелищности, внешней новизны и высосанной из пальца самобытности. Передвижники писали все одним стилем, и какие разные!

Саврасов, Васильев, Нестеров, Куинджи – каждый из них писал в реалистической манере, но у каждого был свой колорит голоса, свое единственное, присущее только ему, отношение к красоте, которую так хотелось поймать на кончик кисти и выплеснуть ее на холст. Все эти мысли как-то одномоментно пробежали в голове художника, и с ним неожиданно случился катарсис: он понял, всю свою жизнь он был очень хорошим художником, может быть даже гением, как говорили другие. Но он отказывал себе в элементарном, он не признавал, не разрешал себе быть Художником.

Он почувствовал, как крылья, которые были так долго сложены за его спиной и связаны Гордеевым узлом бесконечных стереотипов, самоуничижения и простого невежества, вдруг, прорвав бесконечные годы неверия, гордо взметнулись ввысь, вырвав его из топкого болота серой русской повседневности.

Он чувствовал, как глубоко внутри все в нем кричало:

«Я художник… Я - Художник!», - и тысячеголосым эхом отозвалось в его душе.

В Россию он вернулся Художником. Пройдет еще целых десять лет, в течение которых он будет создавать стихийно свои гениальные работы, прежде чем ему откроется сакральный смысл видения и знания о мире.

Хачатурян, Дали, Лучафэрул, Чехов, и наконец, Реквием станут его «лицом». Лицом великого художника. И это не стиль, не манера, не поза, не игра в Нечто. Приобрести свое Лицо – вот единственный и неповторимый путь великого художника. «Лицом к лицу лица не увидать», - писал великий русский поэт Есенин. Он знал, что лицо художника – это новая Звезда, загоревшаяся на небосклоне искусства. И порой современникам может понадобиться еще много времени, прежде чем они откроют ее.

Посредственности сбиваются в стаю, выстраиваясь в очередь к почестям, наградам, ищут славы и признания на поприще иерархии и всевозможных заслуг перед власть имущими. Но гениальность невозможно заслужить. Гениальность – дар и крест, идущие рука об руку с непризнанием и нищетой. И это тоже справедливо. Бог заплатил сполна, дав способность видеть, слышать и понимать.

Художник создал синтез слова, пластики и цвета, материализованных в энергию сотворения и соучастия. Отсюда – чудотворность работ. Он подошел, возможно, к самому главному: что есть только одно – это акт творения, который лепит будущее или есть само будущее. Значит, его картины – это материализованное время, и если его модели мечтают о чем-то, и эти мечты сбываются после акта его творения, то художник рождает саму жизнь.

Действительно, наяву он творит Жизнь. Между творчеством Бога и творчеством художника грань стерта. Воистину, по образу и подобию твоему созданы мы, Господи!

Художник с ранней юности четко осознавал, что брак несовместим с творчеством. Этот вывод не нуждался в доказательствах. Прорыв в искусстве требует такого количества сил, жертвенности и средств, что семья, как правило, становится заложником карьеры художника и не факт, что она состоится. Так уж случилось, что художник полюбил в 24 года, женился, родилась дочка, и он сделал титаническое усилие – совместить несовместимое. Когда его учитель Л.И.Дубиновский пришел к нему в гости, художник похвастал, как он благоустроил дом, пристроив к нему кухню, ванную и комнату, тот возразил: «Художник вначале строит мастерскую себе. Муза не может быть на втором плане, она уходит».

Двенадцать лет пролетели, как один день, счастливо и безоблачно. Сказывались традиции патриархальной крестьянской семьи. Художник заботился о благе семьи, и творил лишь тогда, когда оставалось время. Он ни на секунду не отпускал нить творчества, как бы застыл во времени. Когда ему исполнилось тридцать шесть лет, к нему пришли две девушки. Одна – ну просто голливудская красавица. Необычайно пышный бюст, густая копна пшеничных волос, голубые глаза и молочной чистоты кожа. Это была блестящая красавица. Она сказала художнику, что мечтает получить два образования, иметь богатого мужа, любовника, машину и дом в придачу. Художник говорил с ней две минуты, и сказал, что абсолютно все это получит в ближайшие три года.

Ее подруга, высокая, с великолепно вздернутой грудью, осиной талией и изящными иксом ногами, в коротенькой юбочке, произвела значительно более глубокое впечатление на художника. Держа ее за руку, он бесконечно долго говорил с ней. Несмотря на свои тридцать шесть лет, он оставался очень искренним, прямодушным, и порой очень наивным человеком. Он смотрел в ее глаза… нет, она не была красавицей, но лицо было прекрасным. По своей пластике, нежности и глубине образа. Он вылепил ее головку, и это одна из самых его трогательных и скульптурных по пластике работ. В этой работе есть высокий стиль художественного исполнения. Есть та утонченная форма обобщения, которая дает возможность раскрыть всю глубину и поэтичность характера портретируемой.

Эта девушка впечаталась в его память. Она была прирожденной моделью для художника. Бесспорно, в эту минуту, как никогда ранее, он был в состоянии ясновидения. Он пообещал ей, что она закончит музыкальное училище с отличием, хотя она училась более чем средне. Что после окончания она обязательно поступит в консерваторию, хотя в республике охваченной национализмом, для русской и без денег это было практически невозможно. Что на республиканском музыкальном конкурсе она обязательно завоюет первое место, и националисты ничего не смогут с этим поделать. А в 21 с половиной год она встретит мужчину, красавца и почти что гения, и выйдет за него замуж. Что у нее появится возможность жить за границей, и она будет жить за границей. И многое другое...

Она смотрела на него, и каким-то шестым женским чувством угадывала, что все, что говорит ей этот странный художник, будет действительно так, как он говорит. Она безоглядно, сердцем, понимала, что встретила человека, обладающего не просто силой таланта рисовать и лепить, но и талантом творить будущее.

Он никогда не знал, как она относится к нему на самом деле. Ни он, ни она не говорили слова «Люблю». Она просто стала его продолжением, его «Я», его возможностью, его творчеством. Она приняла его условия: что каждый день она позирует ему, и после него пять часов сидит за фортепьяно. Ее жизнь была целиком заполнена только им и только музыкой. Ей было семнадцать с половиной лет, когда он написал первую с нее работу. Ее смуглая кожа, такие длинные ноги, и такие же тонкие руки с невероятной силой влекли его к себе, и каждый день на полу в его мастерской оставалось пять больших работ, выполненных гуашью на огромных розовых, желтых и голубых листах бумаги. Художник любил свою жену, любил своего ребенка, считал себя счастливым, и то чудо, случившееся с ним и с нею лежащей распростертой на стареньком диване, он не обозначал для себя никак. Это была страсть творить и любить, слившееся в одно мощное цельное чувство счастья и жажды жизни.

Он утонул в ней, став одним целым. Каждая клетка его тела пела гимн чувственности и восторга. Они были абсолютно созданы друг для друга. Она сделала его Богом. Она говорила ему: «Пусть будет солнце». Дурачась, он разводил руками, и из-под туч выпархивало солнце. Она капризничала, и говорила «Хочу дождя». И тут же начинался ветер, задиравший ей юбку. И капли дождя освежали пылающие лица.

Она никогда не злоупотребляла, но все ее желания исполнялись им как по волшебству. Бесспорно, это было совпадение. Но совпадение, случившееся с нею и с ним тысячу раз.

Это был один из самых ярких периодов в его жизни. Он написал с нее тысячу картин, и на его губах таяли соль и сахар ее тела. И Жажда, жажда ее была сладострастием ласточки, срывавшейся с горы в бездну. Это был полет всех нерастраченных творческих сил за двенадцать лет. Он был ровно в два раза старше ее. Это была встреча благодатью картин, выросших огромной стопкой в его мастерской. Он никогда не думал о ней, она просто жила в нем. С ней он стал мужчиною, познавшим женщину всем телом и душой своего «я». Он впервые был самим собой до конца. Он был художником и только художником – и больше никем.

С этой женщиной у него не было забот, не было обязанностей. Один стремительный полет, диагональю расчертивший его жизнь до и после. Он был для нее всем, и он чувствовал себя с ней творцом. А она расцветала и становилась той очаровательной женщиной, которая только может быть зачата в счастье. Она сделала единственный и безошибочный выбор в своей жизни, и когда она вышла замуж точно по его предсказанию и за человека, на которого он указал, то хотел с ней проститься. Она не позволила. «В моей жизни будут двое мужчин, и я никого не хочу терять. Не вместо, а вместе. Вы такие разные, и если один дал все, а с другим будет все – почему же я должна выбирать?». Ее мудрость поразила его.

Их встреча, предначертанная художником, была трагикомичной. В это время у него шла выставка в Москве. Когда ему позвонила из Кишинева ее мать, спрашивая совета: «Григорий, здесь молодой человек, с которым моя дочка учится на курсе, и как оказалось, живет в нашем доме, объявил всем, что повесится, так как отчаялся получить признание у моей дочери. Он даже себе виселицу устроил на балконе». Это был очень высокий, под два метра, серьезный, красивый, умный человек с выдающимися данными пианиста. Ему не везло на педагогов, и он даже подумывал бросить консерваторию и стать географом.

На что художник ей сказал: «Объявите ему, что каждый день он должен провожать девочку в консерваторию и приводить назад. И куда бы она ни пошла – чтобы он был рядом. Что он еще слишком молод, а через год-два, жизнь покажет, что будет».

Когда художник возвращался в Кишинев, то каждый день он приводил девочку, а через несколько часов забирал ее. Он никогда не задавал никаких вопросов. Он красиво и бережно ухаживал за ней. Он узнал ее, когда она уже дружила с художником. И он понимал, что это разные, параллельные миры, которые не перекрещиваются. Просто ей дано жить в двух измерениях, и только благодаря этому он рядом с ней.

Он на все смотрел с большим чувством юмора, иногда позволял себе даже подтрунивать над художником. «Вот вырасту, и стану тоже таким». На что художник отвечал: «Куда же расти выше? Ты уже у каждой двери кланяешься».

Художник работал теперь не только с ее будущим, но и с его. Мальчик позировал ему для скульптуры композиции «Христос».

Как-то в московской мастерской раздался по телефону ее голос: «Помоги найти моему мужу спонсора для дальнейшей учебы», - попросила она. Художник минутку подумал, и медленно произнес: «Пусть его мать пойдет к ректору консерватории, и попросит, чтобы ее сына послали в Румынию на новогодние каникулы». И положил трубку.

Ее выдающимися качествами в общении в ним было абсолютное, точное следование его указаниям. У нее даже мысли не было усомниться или сделать что-то не так. Она настояла, чтобы его мать пошла в консерваторию. Та зашла в кабинет к ректору и изложила свою просьбу. У ректора сошлись глаза на переносице, не то от удивления, не то от возмущения. Он крутанулся на стуле вокруг своей оси, и выразительно повертев пальцем вокруг виска, прошипел, жестикулируя, будто играя на скрипке: «Я же свою дочку-скрипачку никуда не посылаю». И тут как будто его что-то пришибло по голове, он вжался в кресло и сказал: «А собственно, почему бы и нет?». Мальчик послали в Бухарест, и его даже показали по румынскому телевидению играющим на каком-то благотворительном концерте.

В это время какой-то француз румынского происхождения смотрел телевизионную программу. Его поразила игра начинающегося пианиста, он позвонил, узнал его адрес и пообещал прислать ему письмо-приглашение для учебы во Франции.

Первого мая художник приехал опять в Кишинев. Его встречали у поезда, и первый вопрос, который задала она ему: «Когда же будет письмо?». «Завтра», - ответил он. На следующее утро почтальон принес письмо-приглашение. Художник приехал на очень короткое время, но как всегда, успел написать несколько картин – изысканных, чувственных и очень ярких. «Ты знаешь», - говорила она ему, - «девятнадцатого мая состоится его концерт в лучшем органном зале города Кишинева. Я так хочу, чтобы приехал наш спонсор. Ты можешь все. Скажи, что он будет». Художник улыбнулся и сказал: «картина написана, он будет». Девятнадцатого мая была гроза, какой не было сто лет. Город просто утонул. По улицам не ехали, а плыли машины, но органный зал был практически полон, и спонсор приехал. Он сообщил, что приглашает пианиста в Париж, и тот должен сдать экзамены в августе для поступления в парижскую консерваторию, где он оплатит его учебу.

Обещание художника, что она будет жить за границей, и возможно, во Франции, начало сбываться. Художник назначил молодым свадьбу на шестнадцатое июля, а у самого в это время шла персональная выставка в городе Коломна, на которой выступал музыкальный коллектив. И вот вышла девочка, она шла, она сидела, она была точной копией его любимой модели. И вдруг его сердце впервые за все эти году как будто кто-то сжал в кулак, и к горлу подкатил комок. Он почувствовал, что плачет. Он отдавал ее другому своей волей.

Он прилетел, и она встретила его в подвенечном платье. На него так же смотрели ее глаза, как всегда. Она никогда не считала нужным скрывать свои чувства к нему, хотя никогда и не говорила о них. Она была вся, без остатка – его, и только его. Она была мудрой, эта девочка, она понимала, что у нее должна быть своя жизнь, как у него была своя. Своя любовь, как у него – своя. Но где-то там, в совершенно другом измерении параллельного мира, там, где он творит, они – одно, вечно целое.

Ей очень шел подвенечный наряд, она счастливо смеялась, и сделала целую кучу фотоснимков. И даже сняли кино. Она любила его показывать… Но она не отпустила художника.

Через месяц молодой муж уехал во Францию, где блестяще сдал первый экзамен, но не выдержал тоски по своей любимой, сорвался, и вынужден был вернуться. Художник поможет ему потом поступить в московскую консерваторию, и опять она будет приходить к нему, и он будет писать свои самые страстные, самые эмоциональные полотна, где чувства почти физически осязаемы. Затем он поможет им уехать в Голландию, где они проживут шесть лет, учась, то в одной, то в другой, то в третьей аспирантуре.

Художник приедет к ней, и судьба им подарит несколько минут, которые они просто вырвут из пространства. Без слов, без мыслей, как вспышка молнии, как грозовой разряд в ночном небе, ослепительный и оглушающий.

А затем каждый побежит догонять свою параллель. Потом из Канады он позвонит ей, и скажет: «Что ее муж должен прилетает в Москву, где он завоюет, чуть ли не первую премию на Рахманиновском конкурсе, не смотря на продажность, коррумпированность, без своего учителя, который умер, без своего человека в жюри». Приезжать в такой ситуации на конкурс было просто абсурдно.

Он приехал и поселился в мастерской художника, занял все ее пространство. Его огромные сапоги стояли посреди мастерской, везде были разбросаны его вещи, и племянник художника Аурэл просто взвыл от такого соседства. Он получил вторую премию. Это достаточно большие деньги и престиж. Первое место отдали японцу. Конкурс был международный, и два года подряд отдать первое место русскому гражданину было просто невозможно.

Она прилетела в Москву из Голландии на заключительный концерт. И хотя художник приезжал буквально на следующий день, она не дождалась. Оставила ему милую записку и голландскую шоколадку. Он понял она осталась там, в параллельном мире. Она будет ему звонить, он даже немножко сможет ей помочь. Они переедут в Вашингтон, и будут отмечать Новый год у друга художника, который первым стал собирать его картины, скульптуры, и она там встретится с той, с прежней сказкой, какой была ее жизнь благодаря тем картинам, которые смотрели на нее со стен вашингтонской квартирой друга художника.

Конечно, художник сделает другие работы, но эти, эти были гениальными по своему эмоциональному напряжению и чувству. И так случилось, что спустя пятнадцать лет он выставит в далекой Японии сорок работ того, кишиневского периода. Он разглядывал эти работы, как будто другого художника из другого века. И это было действительно так, век был другой. И все, что было с ним – это было с другим человеком. Потому что и он стал другим.

Никогда в жизни он не думал о ней как о своей женщине, никогда у него не было к ней никаких притязаний, никогда они не говорили о любви, не устраивали тайных свиданий, под вечной луной влюбленных и не считали звезд на небе. Но она была его Музой, и благодаря ей он был Художником. И она была идеальна в том, как позировать ему, служила его творчеству, ложилась гениальным пятном, линией на его полотнах и рисунках, что было для нее естественным состоянием и потребностью души. Он извлекал из нее нектар, и мед вдохновения застывал в изящных скульптурных произведениях объемом эмоций и песней на голубых и розовых листах бумаги. Когда его оставляло вдохновение, оставляла и она его. В не мира искусства она для него не существовала. А хоть кто нибудь для него существовал вне мира творения его души…

ИСКУССТВО И ДЕНЬГИ.

Деньги за искусство – это не деньги за товар. Когда искусство превращается в товар при жизни художника и художник подстраивается под вкусы заказчика и его представления о нем, то искусство исчезает – остается ремесло. Пусть иногда блестящее, талантливое ремесло, но ремесло.

Художник изначально поставил перед собой задачу жить профессионально, за счет искусства. Он никогда не стремился зарабатывать им, жил как получалось, как везло. Одной из первых его заказных работ был бюст Пушкина. Он должен был быть сделан из гипса, для какой-то школы в Кишиневе им. Пушкина А.С. Заказчик объявил, что Пушкин не похож, когда работа была окончена, и отказался платить. Как всегда, заказчик считал, что художник должен подарить работу, куда он денется, она же ему не нужна, а выплатить 150 рублей - это была средняя зарплата учителя в месяц. В те времена, директор школы пожадничал. Работа долго пылилась в мастерской, даже попала в первый каталожек художника… Но однажды, художник понял, что уловил нечто удивительно ценное. Пушкин был Пушкиным, каким видел себя сам Пушкин, все-таки, он был исполнен по его рисункам. И художник отлил его в бронзе.

Пройдет еще десять лет и этот бюст будет установлен в дар от русского народа в г. Квебеке, в Канаде.

Следующий случай происходил в 1986 году. Потоцкий вступил в Союз художников и получил заказ на бюст В.И. Ленина. Сколько он ни бился над его портретом, он никак не получался каноническим. Для советской власти Ленин был иконой, которая очень точно выдерживалась по образу и пропорциям. И тогда он попросил скульпторшу Пикунову, входящую в художественный совет, помочь ему. И фактически она вылепила работу за него. Ее манера исполнения была эталоном. Художественный совет, конечно, догадался чьих рук дела работа, но не принять ее было не возможно.

Это было забавно, но художник не умел исполнять заказных работ. И даже учась в училище, его товарищи оформляли детские сады, школы, райкомы партии, различные советские праздники… Оформительские работы очень ценились, ведь они были агитматериалом. Но для художника этот путь был невозможен. Он предпочитал голодать, но не из принципа, а просто не мог и не умел.

Как-то Министерство культуры Молдавии купило у него бронзовый портрет Риты Грошевой. Она работала вместе с художником в музее и рано умерла. Работа была исполнена в классическом стиле и напоминала греческие образцы. Но самую первую художественную работу приобрела у художника Академия художеств СССР. Это был женский портрет, названный автором портрет молодой учительницы. При вступлении в молодежную секцию его учитель Лазарь Исаакович Дубиновский, сам ученик Бурделя, скажет: «Не многим из скульпторов удается сделать работу такого уровня». Гонорар, по тем временам в 1300 рублей равнялся годовой зарплате художника в музее. Это было очень престижно и почетно. Работу напечатали в роскошном каталоге «Молодые художники России» и она оказалась в Художественном музее Симферополя.

В 1989 году у художника прошла персональная выставка в художественном государственном музее г. Одессы. В роскошном розовом дворце графов Потоцких. Две работы были приобретены для собрания музея: портрет скульптора В. Машкова, по настоящему одна из самых блестящих, самых мастерски исполненных, самая сильная по эмоциональности и по силе звучания образа. Он сделал ее на одном дыхании – вдохновенно и ярко, как сказали его товарищи: «Так бы и Роден не сделал».

Больше при советской власти заказов у него не было и работ не покупали.

Советская власть пала и кормушка для сотен тысяч художников, создававших бесконечную Лениниану исчезла. Но что интересно, за 70 лет были созданы миллионы работ в области Ленинианы и практически ничего не сохранилось. Ни одна из работ не стала шедевром.

В 1993 году, пусть небольшой, но какой то гонорар был художником получен за памятник Пушкину в Германии. Он отдал его практически весь человеку, который предоставил ему этот заказ, возможность работать и жить в Москве.

Градоначальник города Щелково был очень доволен Пушкиным Потоцкого и предложил вылепить памятник афганцам в городе Щелково. Художник долго думал над идеей памятника. Он решил сделать черный квадрат из гранита два на два метра, столько, сколько отпускают на кладбище ушедшим. И вот на край квадрата вступила Мать… Скорбящая, со склоненной головой, она несет на могилу сына венок – единственное, что она может принести, венок памяти и славы. Если смотреть в профиль, то фигура кажется достаточно реалистичной и даже динамичной по своему внутреннему напряжению. Но если смотреть на нее в фас, то изнутри она вся пустотелая. Вместо лица и тела – одна зияющая пустота. Как будто вся душа выжжена болью. Работа страшная. Но как она выразила трагедию афганской войны…

Мэру города очень понравилась работа, он назвал ее гениальной и, ни с кем не советуясь, велел ее установить. Но тут грянули выборы и оппозиция бросилась на мэра с тем, что он установил не тот памятник, что он не нравится народу и требовали его снять. Приехала даже телевизионная группа программы «Утро». Была зима. Невозможно было находится на таком диком морозе. Но операторской группе работа очень понравилась. Они останавливали людей и опрашивали… Пришли и те, кто выступал против. Они говорили: «Мы хотим здесь такого красивого мальчика, в красивой форме со звездочкой, а это же война! Ужас войны. Мы не хотим знать эту правду.» Художник слушал и думал, вот они его ругают, но ведь все, что они говорят – в высшей степени похвально. Конечно, для этого серого города, для этих людей, потерявших своих детей, правда о позорной войне убийственна. И он согласился с мэром, чтобы тот убрал работу и сделать такую, какая была бы приемлема. Работу демонтировали и она исчезла. Очевидно кто-то украл ее на металлолом.

Новый вариант - это был образ женщины, матери бережно держащей в руке чашу памяти с негасимой свечой. Работа пришлась по душе всем. Но то, что мэр снес предыдущую работу - это не спасло его на выборах… Его жестоко «прокатили», его предал весь его аппарат, который он выкормил. «Мать афганцев» долго не устанавливали. Потом, вознесли ее на четырех метровый пьедестал, с тем, чтобы не украли на лом бронзы. Это было страшное время. Цветные металлы не то, что бюсты и памятники - линии электропередач, целые километры проложенных кабелей безжалостно выламывались и разворовывались…

В первый момент художник расстроился, в его задумке было, что вокруг негасимой свечи, в чаше будут устанавливать настоящие свечи и будет гореть реальный огонь. Но с другой стороны, вознесенная в небо, на фоне высокой кроны деревьев и бегущих облаков в фигуре появлялся эффект образа Богоматери.

Администрация города с художником заключила договор, где она обязывалась выплатить, в общем, минимальную сумму, но даже на это новый мэр написал: «направить гонорар художника на благоустройство газона вокруг памятника». Конечно, можно было судиться, но рэкет, тем более государственный рэкет, стали неотъемлемой частью жизни того времени.

Художник жил все это время за счет того, что время от времени покупали его картины. В 1992 году он участвовал в выставке очень известных художников авангардистов во Дворце молодежи. И его графические листы очень понравились одному начинающему коллекционеру. Коллекционер готов был заплатить большие деньги, только за то, чтобы ему дали адрес художника , но устроители адреса не дали, взяв десятикратную цену за его работы. Художнику же заплатили копейки, на которые он был согласен. Но коллекционер Валерий Милашенко все-таки встретился с художником на его персональной выставке в ЦДХ 1993 года. И с тех пор пусть изредка он покупал его работы и этим очень существенно его поддержал. И так случилось, что наилучшие работы графики, живописи и даже скульптурные композиции оказались в его частной коллекции. Он и его супруга Эльмира отличались очень высоким вкусом, любовью ко всему русскому, а главное широтой души и характера. Они стали по настоящему друзьями художника и несколько раз по их приглашению он гостил у них в Америке и художнику приятно было видеть свои работы. Это дало ему возможность реализовывать свои масштабные скульптурные проекты. И однажды к нему пришло письмо, что некая общественная организация готова его наградить орденом «Меценат». Художнику было очень горько думать о том, что он действительно выступает в роли мецената, ведь реально все его памятники, которыми он так гордился на 90% были выполнены за его счет и подарены им. Это было очень обидно, но такова была правда, реальность его жизни. Он действительно выступал в роли мецената. Этим орденом были удостоены и Патриарх, и Генеральный прокурор России, и президент Академии Художеств, и Лужков-мэр Москвы, многие известные артисты… Какого же было его удивление и возмущение, когда оказывается за орден нужно было заплатить 5000 долларов. Конечно, художник брезгливо отказался. Это была ирония судьбы и он часто вспоминал того вора, который подошел к нему на одесской улочке, когда они писал свои первые акварельные этюды и за то, что художник подарил ему свою акварель тот от всей души подарил художнику красную майку – «махровку», большой дефицит в ту эпоху. С тех пор художник всю жизнь считал, что это был его самый большой гонорар и признание. И он всегда стал носить майки красного цвета и все кто видел художника во многих телевизионных передачах, шоу – программах он всегда в красном.

Однажды он встретил ее. Женщину с большими, удивительно глубокими глазами, как на иконе. Она была гречанкой.

Первой любовью художника была Греция - юность поэзии, скульптуры, архитектуры и живописи. Он полюбил эту страну, так как она была родиной Фидия и вообще, всей той эллинистической красоты, которая на тысячелетия распространилась по всему миру. Он еще не был в Греции. И вот он встретил ее. Она очень недоверчиво к нему отнеслась и вообще она осторожна как бабочка. Никогда и никто не мог к ней подойти. Она тут же вспархивала и исчезала. Разве кто нибудь из Вас, когда нибудь видел, что можно подойти к бабочке?! И так случилось, что она доверилась… Она сама прилетела, приземлилась, как приземляются только на цветок, для совершения священнодействия, когда источается мед жизни с художником полетела в Турцию. Это для всех в Турцию, а на самом деле, что ни на есть в настоящую Византию.

Она никогда не посещала этих мест, и художник с гордостью показывал ей греческие амфитеатры, храмы Аполлонов и Афродит, множество саркофагов, знаменитую Девичью крепость в Кыз Калеси и свой памятник Николаю Чудотворцу, что составляло особую его гордость. Нет, они поехали в эту страну не просто за ослепляющим солнцем, морем и горячим песком, не просто за тем, чтобы вздохнуть аромат ушедших миров. Она взяла с собой свою любимую игрушку – диктофон и требовала от него только одного, чтобы он говорил как думает, как понимает, как объясняет, все то, что было ей интересно, то чем она жила, что любила. Единственное, что она ценила в мужчине – это его нетривиальность. Она от художника требовала, чтобы он излагал свои мысли и не просто излагал, а гениально. Она заставила его держать планку, очень высоко и не опускать ее. Чем была выше эта планка, чем ярче и глубже были его мысли, тем комфортнее было ему самому. Они наговорили тогда очень много и чувство красоты и полноты жизни не оставляло их. Ее отношение к нему было безупречным. Никогда и никто не давал ему возможность быть тем, кем был он там – Гением. Она была жесткой и требовательной. Иногда он уставал от духовного перенапряжения и даже мог ляпнуть какую нибудь банальность. Она смеялась над этим, но тут же отметала прочь, как нечто совершенно лишнее. И художник вспомнил себя в своей студии, когда перед ним раздевалась женщина он почти что требовал, заставлял ее быть безусловно красивой… Он верил, что она такая, знал это, мог извлечь из нее мир красоты, сам замысел Божий и женщина отвечала благодарностью. Теперь то же самое происходило с ним. Он был в ее глазах таким, каким видел себя сам. Она его необыкновенно точно понимала. Всю свою сознательную жизнь, будучи сам очень маленького роста, больно бился головой о низкие потолки общепринятых стереотипов. В какое бы человеческое пространство он не входил, он всегда старался сесть на краешек стула, так как был неплохо воспитан, но ему было бесконечно тесно, он чувствовал, что он занимает собой все пространство, везде и всегда он чувствовал себя лидером. Умные подчинялись ему с наслаждением, а другие его ненавидели и среди дураков он всегда ощущал себя дураком. Ему никогда не верилось, что кто-то так может понимать другого человека. Ведь понимать другого – это позволить человеку быть самим собой. Она любила его мир, всех тех, кого он любил и не любила тех, кого он не любил. Она советовалась с ним. Но самое главное она была первой, которая видела его во весь его рост, рост большого художника. И она готова была помочь ему. С ее подачи он сделал великолепный бюст поэта романтика Полежаева, в образе которого он прочувствовал тот класс русской интеллигенции, что составила цвет нации и ее гордость. На открытии бюста Полежаева в Рузаевке (Мордовия), простые люди так расчувствовались, увидев свое настоящее прошлое, из чего состояла Россия, что председатель общества ветеранов, прошедший войну, вытирая слезу сказал художнику: «Мне нечего подарить Вам, я подарю Вам песню…» И старик запел о России, о ее людях, о ее духе. Он пел так проникновенно, и художник знал, что его правда видения слилась в единое целое с красотой и подлинностью народа. Это было состояние соответствия. У него были минуты признания, но эта минута подаренная ей и ему останется самой яркой жемчужиной в его сердце.

Вернувшись из Турции он вылепил ее портрет. Какие то выстреливающие вверх линии – стебли, изогнутые листья, образующие несколько ее профилей… Где-то бамбуковой тростинкой ноги с бантом платья и все в целом напоминающее воздушный куст роз. На одном из листков, росчерком, портрет самого художника. Когда она увидела свой портрет, просто растерялась… Она не знала как к нему относится, она не видела себя … Но разве можно увидеть свою ауру… Увидеть свое собственное очарование.

Художник говорил с ней обо всем. И словесные образы в форме афоризмов как скульптуры общения застывали в вечности. Двое любящих потому и единица, что это и есть Бог.

Почему-то все любят бить ниже пояса?

Наверное, там - центр удовольствия.

Душа – это разбитое корыто,

Которое протекает слезами.

Запах – это не только начало отношений,

Но и часто - их конец.

Любовь – это когда вместо двух – единица,

И это самая большая сумма которая только может быть

Женщина – это несостоявшаяся красота

Она выглядит настолько, насколько понимает мужчина.

Женщина – это танец, который заканчивается рождением…

Вкус – проявление внутренней красоты.

Бог смотрит на нас глазами женщины.

Когда мы принимаем решение или делаем выбор, тогда приходит время. Мне удалось остановить время – я не решаю и не выбираю, я люблю жизнь.

Как бы парадоксально это ни звучало, но не сам художник создает работы, а его произведения формируют художника, и за каждой картиной - его становление. Создав работу, художник становится именно таким, каким он переходит к следующей. И следующий шедевр, он создает иным, не прежним.

Художник является свидетелем времени или свидетелем вечности.

Талантливый художник стреляет точно в цель, которую все видят, но никто не может попасть. Гениальный - стреляет в цель, которую не видит никто...

Одна из его любимых скульптур – Синергия.

Синергия – это единство воли и силы, образующее победу. Синергия – это учитель и ученик. Синергия – это само организующее начало. Синергия – это образ, где закодировано сакральное знание и оно раскрывается следующим образом: высота скульптуры 37 сантиметров – эти цифры в сумме дают цифру 10 – цифру Бога. По композиционному решению: голова в профиль и ноги в одну линию – это Восток, Египет; по стилистическому, пластическому решению, по образу – эллинизм, Запад, как символ единства целого - всего мира. Если на скульптуру смотреть сверху, то в проекции - крест – главный христианский символ. Руки образуют кольцо, между ладонями – пламя, как символ невидимой энергии, идущей от одной руки к другой, как образ, олицетворяющий движение планет. А другой смысл – голова символизирует Солнце, вокруг которой орбиты. В скульптуре воссоздано чувство вечности, художественных ценностей и достижений человека.

Когда художник работал над нею, сразу было удачное композиционное решение. Но он долго бился над самой фигурой, как вдруг в ней появилась та грация очарования жизни, что безусловно сделала ее произведением искусства.

Есть еще одна работа - это совсем небольшая скульптурная композиция высотой в 11 сантиметров. Он назвал эту скульптуру «Невесомость». Как ни поворачивай ее - фигурка женщины принимает то одно, то другое положение, и каждый раз кажется, что это другая работа. Он много раз отливал эту скульптуру, дарил ее и именно она была куплена на первой персональной выставке в ЦДХ. И как ему тогда казалось за огромные деньги. История этой работы забавна. В 1988 году художника послали на творческий симпозиум в Переславль Залесский. На базе были керамические печи, а у местного скульптора была даже литейная мастерская. По штату для художников устраивались сеансы обнаженной натуры. Позировали худенькие, невзрачные девушки… Они воспринимались художниками как мебель и многие даже не посещали рисунки с натуры. Но как-то пришла необычная модель. Это была немка из Германии, двадцати лет. Она училась в педагогическом институте русскому языку. Она позировала очень свободно. У нее были невероятно огромные груди. Она их могла закидывать на плечи! Но как ни странно, фигура была упругой и в ней был шарм, тот самый шарм, который так нравился художнику на полотнах Ренуара. Есть в ГМИИ им. Пушкина картина «Обернувшаяся», она так сидит, она так смотрит, как может смотреть очень свободная женщина, родившаяся в свободном мире. Столько в ней достоинства и веры в окружающую красоту и порядочность. Художники нехорошо шутили, посмеивались над девушкой, порой даже издевались. Она им парировала, с легкостью и изяществом свободной женщины, лишенной стереотипов. Все в ней дышало спокойствием и ей были смешны эти художники. Она приехала к ним из свободного мира в тоталитарную систему. Ее и художников разделяла пропасть. Она рассказывала историю из своей жизни. Однажды немецкая группа студенток решила поехать на Байкал, летом. А так как это Сибирь, они достаточно тепло оделись, а на Байкале оказалось нестерпимая жара и они решили искупаться. Естественно, ни у кого не было купальников. Недолго думая, они разделись донага и тут заметили бегущую к ним с криком группу русских мужиков. Они были радостны и возбуждены, они закричали: «Ура!» и пронеслись мимо…Для них это было чудом, увидеть незнакомых обнаженных женщин на природе. В советских фильмах могли только целоваться, а дальше шли сумерки. Запрет на все естественное, стереотипы и утверждение невежества, что оно знает как должно быть - не самая лучшая среда для формирования творчества. И встреча с этой немкой оставила неизгладимое впечатление на всю жизнь и понимание картины «Обернувшаяся» Ренуара.

Через много лет художника пригласят в Париж, к очень богатой женщине, в состоянии оплатить и приезд, и стоимость картины. Она была в прошлом профессиональной натурщицей, но в начале 90-х годов уехала на Запад и посредством нескольких браков стала очень богатой. У нее были большие со вкусом декорированные апартаменты, на авеню Фош рядом с Елисейскими полями. Ей было 47 лет, с хорошей фигурой, но художника особенно поразила ее грудь. Пластический хирург создал произведение искусства. Художник спросил ее: «Как вы к ней относитесь?» «Свою грудь я воспринимаю как платье, которое хочется показывать, но она перестала быть частью моего тела». Она вела себя крайне независимо, способная все купить, все себе позволить, но как же далека была ее независимость от той свободы и достоинства той немки, из Переславля Залесского!

Художнику особенно нравилось писать свои картины с девушек – психологов. Будучи подготовленными им легче было понять метод художника и их восхищало, как путем арт-терапии модель буквально менялась на глазах. Так случилось и с Ариной. После того как ее бросил муж-банкир, который ушел к молодой, обаятельной авантюристке, она перенесла тяжелейшую психологическую травму. А художник помог ей вернуться в то состояние, какой она была до брака. Он заставил ее по другому одеваться, ходить, говорить, а главное, абсолютно изменил ее отношение к самой себе, сделав ее уверенной, сильной, жаждущей праздника жизни. Она вела многочисленные психологические семинары и не раз привозила в Москву выдающегося немецкого психотерапевта Берта Хеллингера. Она привела его в мастерскую художника, рассказав о его необычном даре. В это время Хеллингеру было 76 лет. Он сидел в студии и улыбался. Художник почти мгновенно вылепил его бюст, в котором было столько внутреннего обаяния, что возникало почти физическое ощущение тепла от портрета. Это была удачная работа и Хеллингер, садясь в машину, все время повторял: «Я чувствую, как работа действует!»

Спустя несколько месяцев, он принимал у себя в доме, в Германии художника с его друзьями. Портрет торжественно водрузили на пьедестал и опять возникло ощущение, что комната осветилась, настолько портрет получился светлым по образу. Апартаменты, в которых жил Хеллингер, были ничем иным как апартаментами Адольфа Гитлера… Он водил художника по спальне Гитлера, кухне, огромному кабинету, где по диагонали стоял стол, где когда то заседали все рейхсминистры вермахта. Все дышало суровым стилем той эпохи. Чудесный вид из окна на горы, ничего злодейского и ужасного, разве что архитектура немного тяжеловата. И Хеллингер дал почитать выписку своих мыслей об эпохе и ее вожде. Если бы Гитлер появился сегодня, разве он был бы востребован?! В лучшем случае он стал бы посредственным художником, в худшем попал бы в психиатрическую лечебницу. Но он был в нужное время и в нужном месте. Немецкое общество, жаждущее мести, когда опухоль, набухшая от ненависти, позора и унижений стремилось излить свой гной на весь тот мир, который довел ее до такого состояния. И Гитлер был всего лишь хирургом, выпустившем этот гной, в котором захлебнулись не только народы окружающие Германию, но и сама Германия. Стереотипы черно-белого мышления навязанные советским прошлым таяли и приходило понимание сложности и противоречивости мира. Жена Хеллингера, Мария – София, взяла за руку художника и долго, бесконечно долго смотрела ему в глаза. Он стремился запомнить это лицо, этот глубокий взгляд, который говорил ему бесконечно много, так много, что вернувшись в Москву он по памяти вылепит ее и впоследствии, через личного переводчика Вольфганга, который переводил книги Хеллингера передаст портрет в Германию.

Профессионализм в искусстве приводит к тому, что художник знает как сделать… Это не правильно. Произведение искусства может только родиться, нужно понять, что это происходит в процессе работы. Когда художник начинает работу он творит, не зная, как он это создает. У Григория Потоцкого много узнаваемых портретов, начиная от Пушкина и заканчивая Куклачевым. Как появились эти работы? Как люди становятся моделями, как появляются последующие работы: известные музыканты, актеры, писатели... Художник ассоциирует себя с героями, портреты которых он лепит.

Художник работает как бы в параллельной плоскости. Когда он встречается с героем своей работы, то он пытается прочитать его, вытащить из него самую суть его «Я». После знакомства с Юрием Куклачевым, на выставке Виктора Ахломова - одного из самых выдающихся фотохудожников, у художника возникло желание вылепить артиста. Его поразила искренность и подлинность таланта Куклачева. И Юрий Куклачев откликнулся на предложение с благодарностью и искренностью большого мастера. Встреча двух мастеров всегда интересна и, отражаясь друг от друга, они открывают в себе совершенно новые грани свой личности. Какой глубочайший психологизм поведения должен быть в творческом труде великого дрессировщика, которому удалось договориться даже с кошкой, и ни с одной, а со сто двадцатью. Бесспорно, встреча с такой личностью для скульптора великая удача. Ведь главное что надо было передать в портрете Юрия Куклачева, так это его искренность. Звери не терпят фальши, и кошку не обманешь.

Одна из блестящих работ - образ великого Смоктуновского. «Смоктуновский – актер интеллектуального стиля, умеющий объединить позу, жест, мимику с «игрой души», с тем, что велит авторская мысль» - писал ленинградский критик Н. Берковский.

Бронзовый портрет гениального актера И. Смоктуновского - работа скульптора Григория Потоцкого: голова нарочито неустойчива на узком, почти не удерживающем ее основании. Основание, словно сцена, освещенная софитами. Лицо вылеплено свободно и прекрасно, но мысль… Она странно неуловима и будто печальна. Как если бы они пронеслись в этом лице все – князь Мышкин, дядя Ваня, царь Федор Иоанович, Скупой и Сальери, Гамлет и Ленин, ироничный физик Куликов и страховой агент Деточкин – сорок лет работы в театре, кинематографе, на телевидении и радио. Портрет, выполненный при жизни актера, отражает его непростые отношения со временем, неожиданности поворотов актерской судьбы, историю его сценических свершений.

Идея, воплощенная в бронзовом портрете, возникла в Кишиневе. «Я хотел вылепить человека, который достиг всего, но он почти ничего не может – это старость на пороге вечности…» – рассказывает о своей встрече с Иннокентием Смоктуновским скульптор Григорий Потоцкий.

Приехав в Москву, Григорий Потоцкий решил разыскать И. Смоктуновского. Не зная в каком театре играет великий актер, проходя по Кузнецкому мосту, Григорий случайно встретил приятеля, актера массовки Большого театра, который сказал, что Смоктуновский играет в Малом художественном академическом театре им. Чехова. Случайная встреча была хорошим знаком. В театре, который в то время (1992 г.) был одним из лучших столичных театров, элитарным, номенклатурным, Григорию, на вопрос о Смоктуновском, презрительно ответили: «А Евстигнеев Вам не нужен?». Скульптора интересовали не артисты, а сама идея, воплощенная в личности. Со стороны это выглядело смешно – погоня за знаменитостями! Тогда Григорий оставил черно – белый каталог своих работ и попросил передать его Смоктуновскому. «Я отказался от идеи встретится со знаменитым артистом» – рассказывает Григорий Потоцкий.

В начале 90 – х годов, приехав из Кишинева, Потоцкий жил у Татьяны Сергеевны Прохоровой – начальника Академии художеств СССР. Она очень тепло относилась к скульптору, помогала ему. На вопрос о Смоктуновском она ответила: «Смоктуновский – это что - то необыкновенное, его нельзя не вылепить!»

Когда Григорий был в театре, он спросил телефон Смоктуновского, а в этот момент по коридору проходил директор театра: «Дайте телефон» – бросил он проходя. Желания звонить у Григория не было, но после разговора с Татьяной Сергеевной он позвонил. Пять минут длился разговор. Смоктуновскому очень понравился портрет Иона Друцэ – молдавского поэта, писателя, публициста, актер часто выступал на радио с произведениями Друцэ. «Что мешает мне вылепить Ваш портрет?» – спросил Потоцкий. «У меня нет времени - заседания в комитете по ленинским премиям, постановка нового спектакля, роли в театре и кинематографе…» –ответил Смоктуновский. «А после 12 ночи?» – воскликнул скульптор. И тут он неожиданно согласился. В этот день он играл врача – психолога и пригласил Григория на свой спектакль. «Я смотрел как Смоктуновский играет, было ошеломляющее впечатление» - вспоминает Григорий Потоцкий. После спектакля, скульптор ждал Смоктуновского у железных ворот. Публика разошлась, ворота долго не открывались… У ворот стояли мать и дочь с букетами полевых цветов. И вот ворота распахнулись, из белой волги вышел Великий Актер. Вручая цветы, одна из женщин сказала: «Двадцать лет назад, я впервые была на Вашем спектакле, сегодня, я пришла со своей дочерью…»

Григорий сел в машину рядом с молодой девушкой, которая сопровождала артиста. Тогда у него не было своей мастерской и он лепил портрет Смоктуновского в мастерской Елены Кузнецовой, недалеко от здания ТАСС. Хозяйка мастерской, женщина около пятидесяти лет, увидев великого артиста, всплеснула руками, ахнула и удалилась, проявив абсолютную тактичность, не помешав работе. В мастерскую пришел Гений, один из самых величайших актеров современности, к совершенно неизвестному, начинающему скульптору из провинции. Гений, прозревающий гениальность в другом. Смоктуновский представил Григорию молодую девушку, талантливую поэтессу. «Она очень любит меня, но я уже ничего не могу дать ей взамен. Я достиг всего о чем мечтал, но уже ничего не хочу…» - печально произнес Смоктуновский, она ласково прикоснулась к его седым волосам. Григория поразили слова Смоктуновского, он произнес те самые слова, из – за которых Потоцкий приехал в Москву, что лишний раз подтвердило - мысли передаются на расстоянии и считываются людьми друг у друга. Григорий начал лихорадочно лепить. Перед ним сидел старый, утомленный жизнью, много переживший, немолодой человек, с глубокими печальными глазами. Григорий все время боялся, что Смоктуновскому станет плохо – он хватался за сердце, кашлял от пыли в мастерской.

Наконец – портрет закончен!

Во время беседы, Потоцкий рассказывал Смоктуновскому о встрече с ним в 1975 году, семнадцать лет разделяли первую и ,как распорядилось время, последнюю встречу скульптора с гениальным актером.

Смоктуновский приехал в Одессу, где играл царя Федора Иоановича. Только он был приезжим артистом, труппа состояла из местных актеров. Как разительно отличалась его игра – образ доброго, беспомощного царя, запомнился Григорию на всю жизнь. Студенты Одесского художественного училища ждали Иннокентия Михайловича у служебного входа после окончания спектакля. Спустя некоторое время они заметили долговязую фигуру, в бесконечно длинном черном шарфе. Григорий Потоцкий резко воскликнул: «Смоктуновский или не Смоктуновский?!» Он ответил: «Смоктуновский.» Тогда Григорий что – то тихо сказал девочкам – студенткам, через секунду, клумба у театра была оборвана и Артисту вручили огромный букет роз.

Молодым художникам хотелось заглянуть в будущее, узнать что ожидает искусство, страну, каждого из них. Студенты задали Смоктуновскому этот вопрос. Он в ответ рассказал притчу о старом, бедном еврее, который пошел в баню, а когда помылся, обнаружил, что штаны и сандалии – все, что у него было, украли. Тогда он вышел на улицу и стал петь и танцевать, веселый обнаженный, под палящим солнцем. «Абрам сошел с ума, бедный Абрам сошел с ума» - перешептывались люди в собравшейся толпе. «Ну что вы» – засмеялся он, - «У меня были дом, семья, богатство. Дом сгорел, от меня ушла жена и забрала моих детей! Сандалии и штаны – вот все, что у меня осталось, и их украли у меня. Все плохое, что могло со мной случиться, уже случилось, теперь будет только хорошее!» Студенты как зачарованные слушали Смоктуновского. «Тогда мы были не в состоянии понять смысл великой притчи. Сегодня, спустя много лет, мы вынуждены разделять этот грустный оптимизм» - говорит Григорий Потоцкий. Конечно, Смоктуновский не помнил эту встречу в веренице стран, городов, бесконечных лиц благодарной публики.

«Ну вроде бы все!» - воскликнул скульптор. В этот момент оглушительно упал стул, Потоцкий услышал пятиэтажный мат : «Я - Смоктуновский, я – гений! Ваша работа будет в музее, а Вы, Вы кого вылепили – это нищий, пархатый, который всю жизнь прожил на одном месте, который кроме своего сапожного дела ничего не видел!» Григорий стоял раскрыв рот, совершенно оглохший, пристыженный, ничего не видя перед собой, дрожащим голосом он произнес: «А Вы разрешаете судить свою работу на пол пути?»

«Завтра приду в три!»

Смоктуновский уехал, оставив скульптора в глубокой растерянности и одиночестве. Все было так неожиданно! Потоцкий не рассчитывал, что Смоктуновский приедет еще раз.

Был бесконечно яркий, солнечный августовский день. Двери мастерской распахнуты настежь… Ровно в три, после полудня, в дверях, неожиданно в контражуре возник силуэт высокого, стройного человека. «Передо мной стоял князь Мышкин. Я схватил его за нос и закричал: «А сегодня он настоящий? И я понял, что вчера передо мной была сыграна роль, которую я, очевидно, блестяще вылепил.» – вспоминает Григорий Потоцкий.

Смоктуновский рассказывал, что он тридцать лет ездит в театр одной и той же дорогой на троллейбусе и его никто, ни разу не узнал. Потоцкий понял феномен великого актера – великий актер чаще всего не имеет своего лица.

Смоктуновский позировал несколько дней. Теплые, доброжелательные беседы. Как - то была затронута тема гениальности. Взяв один раз очень высокую планку, нельзя опускаться ниже. В творчестве существует только одна дорога – вверх. Гениальность всегда отмечена не только большим мастерством, но особым даром понимания. Этот особый дар понимания объединял скульптора и актера. Им обоим было дано заглянуть за ту сторону человеческой личности, где созидается творческое «Я». Один мог создать это словом и жестом, другой - в бронзе. Ведь вершина творчества – это изображение личности, будь это в литературе, театре или искусстве. Прежде всего Смоктуновский подарил скульптору ощущение равенства. Однажды Смоктуновский сказал, что не может быть такого, чтобы у них не было общих друзей. «Нас разделяет больше 30 лет жизни и тысячи километров…Но у меня есть друг, которого я очень люблю – Анатолий Ким, писатель(«Лес – отец», «Белка»)» – произнес Потоцкий. Смоктуновский рассмеялся: «Он мой крестник. Мы жили с ним на одной лестничной клетке. Но я случайно обидел его. Ким написал сценарий, блестящий сценарий специально для меня, и когда я его брал, я неловко пошутил – «пишут тут всякие». Семь лет мы не виделись.» У Потоцкого была договоренность, что он будет лепить Анатолия Кима и он с радостью помог помириться двум великим людям. Впоследствии Григорий узнал, что Ким женился и Смоктуновский был свидетелем на его свадьбе.

Когда работа над портретом была закончена, Смоктуновский сказал, что придет его жена – художник, вот кто строгий судья! С замиранием сердца ждал Григорий семью великого артиста. Пришла жена и дочь Мария - балерина, с маленькой собачкой. Жена очень властно прошла через всю мастерскую, пристально посмотрела на работу и сказала: «Ну, прямо, Цезарь!»

Гипсовый портрет был подарен актеру. Работа в бронзе – в галерее Григория Потоцкого. После они никогда не встречались. Но осталась встреча двух великих людей, воплощенная в бронзовом портрете.

Когда художник лепит портрет или пишет картину – люди уходят другими, изменившись, порой психологически и нравственно, освободившись от стереотипов и ложно понятых принципов. Искусство, может быть одно из самых главных средств, которое лечит человеческую душу.

Искусство Григория Потоцкого элитарно. И хотя он назвал свой цикл живописных работ «Женщина, как она есть», он всегда пишет свое отношение к Ней, Единственной, неповторимо прекрасной. Он ищет и находит в ней идею чистоты.

В современном обществе хаоса, разброда и саморазрушения, он единственный ищет позитивный идеал человечества. Свет, излучаемый его картинами «белым по белому», названными им «изографией души», есть ничто иное, как рождение божественного, возникающего между мужчиной и женщиной. Будь это мгновение встречи влюбленных взглядов, или дрожание - кисти прикосновение к холсту, а точнее нечто иное: художник передает касание к Ней, дарящей любовь и смысл бытия. Он не рисует, он рождает ауру нюансов чувств, источник которой он черпает в женщине. Он не ищет своего стиля, он не играет в игру цвета, линий, абстрагированного мышления. Все это давно ему кажется ученичеством и вчерашним днем. Ему давно открылась сакральная истина: искусство, изображение – это как диск, CD, которого касается глаз зрителя и неожиданно рождается, как бы из ничего, чарующая музыка воспоминаний.

Он ни на что не похож, и хотя им любимые Матисс и Пикассо, Ван Гог и Модильяни, их языческие пляски он оставил далеко позади, исторгнув из своей души безмолвную симфонию вечной тяги мужского и женского к единению души и тела. Серебряная пыль картин и паутина разлившихся белых линий рождают причудливый узор всех тех бесконечных миров, что мгновенно возникают и так же мгновенно разлетаются в хрусталике человеческого взгляда.

Его картины подкупают, несомненно, высоким вкусом и тайной чистоты прикосновения. Его произведения не предмет товара и они бесценны по своему художественному выражению. Его всегда окружает множество блестящих женщин, которые мечтают быть запечатленными на его полотне, и он, возможно, единственный из художников, у которого больше моделей, чем картин. Картины зарождаются в тайниках души, как в перламутровых раковинах рождаются жемчужины, и, ныряя в тайны своего подсознания, он как удачливый ловец, из глубин небытия дарит новую жемчужину свету…

Его имя известно многим, но он существует для немногих и этого не может быть много. Все, что создано им, очень единственно. Гениальность сверкнет белой линией, белым пятном, безмолвием белого бытия.

Он бывает разным, но чистота его звучания не терпит фальши и его место единственное. Он открывает собой новую страницу в искусстве, где в основе будет лежать понятие: энергия – выражение чувств, энергия осознанного проникновения в мир. Он предельно добивается беседы со зрителем на языке подсознания. Поэтому в нем долго зреет будущее произведение и затем выплескивается в мир эмоционально, запечатлевая кардиограмму чувств на века.

Когда Художник создает картину белым по белому, он понимает, насколько это цветное изображение, оно безумно цветное. Ведь белый, чисто по физике, как бы впитывает все цвета, которые вообще есть. Но у художника ощущение глаза так построено, что он чувствует, что белое по белому это ощущение чистоты. Он смотрим на цветные картины, и понимает, что они черно – белые на самом деле. Только через белый цвет можно прийти к пониманию колорита, к пониманию цвета. Идеологическая окраска идеи состоит в том, что если ты прикасаешься к чистому, то нужно брать самую чистую, самую светлую краску – белую.

Давно женщины не носят паранджу, как на востоке, но одежда стала той паранджой, тем футляром, который заставляет человека лицемерить, быть таким как надо окружающим. Но когда женщина приходит к художнику и она раздевается, она становится сама собой. Кроме того, как художник Потоцкий помогает ей вернуться к самой себе. Как художник он может показать ей и объяснить ей насколько она прекрасна, насколько она совершенна, насколько она изумительна… Он подводит ее, как правило, к зеркалу, и они вместе начинают ею любоваться. В этот момент они как бы вместе постигают ее красоту, ее совершенство. В эту минуту снимаются комплексы, в эту минуту снимаются ее сомнения в отношении себя. Она понимает, что художник, который стоит рядом, любуется ею. И картина, которая возникла – это произведение искусства, которое создано с нее. И она понимает, что она произведение искусства. И она уйдет уже другой, совершенно другим человеком. Уйдет человеком, которого нельзя не любить, человеком, которым нельзя не восхищаться, человеком, который несет сам любовь. Женщина всегда прекрасна, всегда чиста, ее нельзя запачкать. Как бы ни пытались ее запачкать, как бы ни пытались образ женщины опошлить, женщина всегда остается прекрасной, всегда остается чистой. Художник всегда хотел показать, что не существует такого места на теле человека, которое было бы грязным, или как говорят срамным. Человек всегда чист. Человек всегда прекрасен. Когда он рисует картину, он вкладывает не изображение, того что видит, изображать совершенно уже ни к чему, когда есть телевидение и фотоаппарат, а пытается передать те эмоции и чувства которые вызывает перед ним то, что он хочет показать на полотне… Передать свои ощущения, свое прикосновение к этому. Передать эмоциональное видение мира, то, что нельзя описать словами, иногда даже нельзя понять умом.

Художнику приписывают очень много – по линии целительства, экстрасенсорики… Но на самом деле все объясняется проще, ведь человек сам кузнец своего счастья. И после встречи с художником женщина лучше себя осознает. Она лучше себя анализирует и она понимает, что те страхи, те стереотипы, которые ей были привиты, они не стоят яйца выеденного. И она отказывается от них, она уходит очищенная.

«Наслаждение», «Манящая», «Ожидание», «Вдохновение», «Нежность» - лишь некоторые названия работ, которые передают тонкий, мерцающий мир, где царствует Она. Отражение божественных чувств, возникающих между мужчиной и женщиной, таинство рождения Красоты. Неуловимые движения кисти, запечатленные на холсте бесконечные образы Любви и Гармонии, Песнь песней на языке живописи.

А еще миф. Живой, творящий, говорящий, смеющийся заразительно и искренне. И этим благословляющий на добрые дела, всех, кого принимает его сердце.

От восхищения, от удивления перед жизнью, Художник приходит к пониманию святости. Приходит к пониманию тех людей, которые несли на себе печать святости. То есть как бы вольно, не вольно, приходит к Богу… Ну а по пути к Богу он встречаешься с Андреем Первозванным, с Николаем Угодником, с Матерью Марией… И это реальные, конкретные, живые люди. Через них идет постижение Бога, а постижение Бога – это постижение самого себя, поэтому естественно обращение к святым.

Через сердце каждого художника еще пролегает трещина, разделяющая его внутренний мир на две части. Постоянная борьба между созиданием и разрушением, между добром и злом, пониманием и непониманием, еще терзают его душу. И только от него самого зависит приближение того дня, когда созидающее начало и любовь окончательно утвердятся над миром.

Здесь будет уместно рассказать о восприятии искусства Григория Потоцкого замечательной детской писательницей, сказочницей и художницей Светланой Савицкой.

Григорий Потоцкий - Творец, Чародей и Художник. И когда он рисует, то берет, как правило, белые краски. Чтобы белым по белому.

Вам, наверное, покажется невозможным отыскать в самом центре столицы, да еще и на Гоголевском бульваре, настоящего волшебника? Но все-таки… Все-таки…

Здесь масса говорящих вещей, привезенных со всего света, пронизанных неизбежностью волшебства, ожиданием чуда. Все регалии ваши растают. Вы почувствуете себя… собой, только очень маленьким. А взрослые – это ведь те же дети, только очень грустные. Но ты станешь другим. Тебя приветливо встретят китайские колокольчики, поселившиеся под самым потолком. Именно для тебя вспыхнут и заплачут свечи. И тогда навстречу выйдет он, добродушный хозяин. Тебе очень захочется, чтобы он заговорил с тобой.

И он будет говорить. И даже, возможно, нарисует тебя. И покажет свои скульптуры…

Если очень разоткровенничается, он расскажет тебе о том, как все начиналось. Как он оказался вместе с родителями в Сибири. Как заболел в семь лет остеомиелитом и без наркоза перенес сложнейшую операцию. Как кричал от невыносимой боли. Тогда он находился на грани смерти, и именно боль принесла ему ощущение жизни. Он чувствовал боль и, значит, был жив. Боль дала ему понимание многих вещей и стала тем мазком чистого белого, который не только восстановил в душе мальчика основные принципы мироустройства, но и навсегда определил его принадлежность к светлому созидательному Началу.

Григорий Потоцкий пошел дорогой Любви и Добра…

На этом пути силы Света дали ему возможность не только творить с помощью кистей и красок, преобразовывать форму камня и бронзы – они дали ему способность лечить Добром души людей, выравнивать искаженные человеческие судьбы. Люди, чьи портреты рисовал мастер, говорят о том, что после этого их желания исполнялись, жизнь становилась светлее. Григорий не делает секрета из своего дара. «Люди всегда не додумывают и боятся взглянуть в лицо правде. Я с необыкновенной, иногда, может быть, жестокостью говорю им, что ими движет. Если они обманывают кого-то или себя, если ими движет ложь, зависть, слабость; если они оказались обманутыми – я раскрываю истинные поступки. И это дает им возможность сделать правильный выбор… А потом, ведь такое простое выражение «если хочешь быть счастливым, будь им» - очень точно. Я просто расшифровываю им смысл, что надо двигаться, не бояться ошибаться… Я автоматически отделяю хорошее от того плохого, что в человеке есть… - говорит скульптор. – Я помогаю человеку думать. С моей помощью он отвечает на какие-то свои вопросы, принимает решение. В этом секрет того, что я делаю. А вообще… Когда я рисую, моя вера в то, что я рисую и говорю, изменяет окружающий мир, и все меняется в лучшую сторону».

Рассуждать о феномене Григория Потоцкого можно бесконечно. Так же, как можно бесконечно долго смотреть на произведения искусства, созданные рукою мастера. Он любит повторять слова Ф.М.Достоевского: «Красота спасет мир, если она добра». И он дарит миру добрую красоту, которая спасает людей, окружающих художника…

20 ноября 2004 года в Москве в детском парке «Усадьба Трубецких в Хамовниках» состоялось открытие памятника-символа Любви. По заверению самого автора, он долгое время искал возможности для реализации подобной идеи. И лучше его об этой работе никто не расскажет. «У меня возник образ девушки, становящейся листом, деревом, а потом кроной. С одной стороны дерева – ее лицо. А с другой стороны – лицо мужчины. У них общее тело, общие корни. Ведь из двух людей рождается одно древо жизни. А потом на нем появляются плоды: дети, работа, творчество. Это древо, эта крона, этот лист может восприниматься и как крылья ангелов, так как композиция очень воздушная. Влюбленные летят. В кроне руки людей сливаются с ветвями. В них впечатаны ладони живых мужчины и девушки. И когда кто-то будет накладывать руку на эти ладони, то будет сбываться желание. Композиция установлена на большом камне природного происхождения, который почти повторяет форму сердца…»

Скульптор считает, что в России мало памятников, а ведь монументальная композиция, говорит мастер, это «энергетика, воплощенная в камне». У каждого памятника есть своя музыка, свое звучание, свое настроение. Григорий Потоцкий своим творчеством несет светлую энергетику, радостную музыку души в наш грустный мир. Мастер продолжает напряженно и увлеченно работать.

А еще он устраивает праздники Доброты. Каждый год 1 мая на Гоголевском бульваре со всего города собирается детвора. У Григория много друзей. И они рады помочь в этом начинании. К примеру, в прошлом году фирма «Коркунов» выделила для подарков несколько килограммов конфет, не выставив рекламных вывесок и нисколько не афишируя свою помощь. Присоединились к ней и другие. Праздник придумали и организовали вместе с Григорием актриса Наталья Андрейченко, которую все мы помним как обаятельную Мэри Поппинс, и дрессировщик Юрий Куклачев. В эти дни выступают певцы, клоуны и танцоры. Дети, пришедшие на торжество, принимают участие в конкурсе рисунка «Мы рисуем на холсте, призываем к доброте!» Закончив рисунки, дети несут их Наталье Андрейченко, и актриса с удовольствием раздает конфеты из огромного чемодана.

В мастерскую творца люди заходят не на минуту, а навсегда. Они попадают в его Сердце. Они попадают в его Вечность. Потому что их изображения, их доброта, их мысли остаются в бронзе. И, прошедшие перерождение через расплавленный металл, заставляют нас думать, переживать, понимать простые человеческие ценности.

Однажды, я брала интервью у Григория Потоцкого и хотела бы поделиться с Вами восприятием Художника.

И творчество, и чудотворство

"Чудеса не противоречат природе, они противоречат

только нашему представлению о ней"

Блаженный Августин.

За известным российским художником и скульптором Григорием Потоцким закрепилась слава чудотворца. Говорят, он часто исцеляет болезни и предотвращает катастрофы. По себе знаю, что после общения с ним все так сильно меняется в жизни, что очень хочется спросить его "как?" "зачем?" и "имеет ли человек право?"

Я спросила - получился монолог о чудесах, красоте, творце, Боге, мире, войне, праве и даже чуть-чуть обо мне.

Не знаю, передаст ли газетный лист его убедительности и горячего стремления убедить. Но будем надеяться, поскольку в речи Григория это, наверное, самое приметное - он говорит необычные, иногда очень неприятные вещи в лицо, и очень старается достучаться до собеседника, донести свою мысль, свой взгляд. Его формулировки точны, эпатажны и поэтичны. С ним без конца хочется спорить и одновременно с этим - хочется обдумать услышанное. Поэтому обычно никем не останавливаемый Григорий успевает сказать человеку много из того, что тот про себя не знает или знать не хочет. Так было и на этом интервью. Я даже не стала здесь ничего исправлять или перестраивать. Пусть говорит сам ...

- Гриша, о чем Вы сами хотите сказать в этой статье?

О том, что надо быть нормальными людьми. Есть нормальные ценности - любовь, мир. И что есть самое большое чудо - нести добро, любить людей и отдавать им то, что в тебе есть.

Все, что нам нужно - рядом, на расстоянии вытянутой руки. Мы хотим того, что нам не нужно. Тот самый золотой телец, который не сделает нас счастливым. У человека есть то, что у него есть, и этого хватит на целую жизнь.

Мы живем по чужому образцу, подобию. И потому считаем себя некрасивыми, непреуспевающими. Когда я рисую женщину, я рассказываю ей - какая она есть, что она - чудо, и она возвращается к своим корням, к самой себе. Человек должен быть самим собой.

(говорит дальше, не переводя дыхания)

Любовь всегда созидательна, она не может быть другой. Сегодня эпоха разрушения всего и вся. Разрушается сама основа человека - любовь. Сегодняшнее искусство умничает, выворачивается наизнанку. Потеряно основное качество искусства - позиция. У художника должна быть позиция. И тысячелетиями она одна и та же: если искусство служит открытию и проставлению красоты - то это прекрасное. То, чем сегодня подменяется искусство может быть интересно, но это не подлинно.

Искусство это как любовь, ее можно подменить сексом. Но она и станет сексом.

Художником может назвать себя каждый. Но разделение на художник - не художник должно быть не на уровне "как сделано", но на уровне "какому Богу мы служим". Если любви - то это искусство.

( Потоцкий не утруждает себя всякими "мне кажется", " я бы сказал". Его особенность - утверждать. Мнение, идеал в искусстве, красоту, творчество... Говорит очень искренне и при этом весомо. "Все это х..ня" - как-то сказал он мне на пятиминутное объяснения, почему я так одеваюсь. "Ты - лакей" - в лицо одному уважаемому бизнесмену. И никто на него не обижается.)

Сейчас многие люди интересуются эзотерикой. Она находится на уровне протянутой руки. Вот мой памятник Николаю Угоднику, который мы поставили в Турции, где по шариату вообще запрещено изображать людей, и, кроме того, там нет христиан. Поставили без единого документа, без знания языка. Разве это не чудо? Сколько людей мешало, сколько поддерживало. Сама жизнь - чудо. От того, что Бог дал нам разум, и мы можем постичь мир, чудо не кончилось.

Пока человек может удивляться чудесам, он художник и он личность.

Вера - это состояние благодарности, когда есть принятие чуда. Циничный разум придумал только форму, за которую прячется. Наше знание - это невежество. Оно не может быть полным. Оно только тогда полное, когда мы чувствуем Бога, ибо тогда оно бесконечно.

Когда я рисую, моя вера в том, что то, что я рисую и говорю может изменить окружающий мир. И все меняется в лучшую сторону. Я много думал - в чем секрет? Пожелай добро ближнему, как в Библии: "Возлюби ближнего своего". Мы даже не догадываемся, насколько это сакральное, волшебное знание. Когда работаешь в поле этого понимания, возникает такое напряжение, что происходит невероятное. Я всем говорю: " Я все могу, но только вдвоем, вместе с вами"

Когда хотят двое и то, к чему они стремятся - это любовь (счастье, ребенок), то всегда происходит чудо. Это так просто и естественно, поэтому необыкновенно.

Я спрашиваю о мере ответственности за вмешательство в чужую судьбу. Ответ неожиданно резкий:

Любопытный до абсолютного цинизма вопрос. А разве желать добро ближнему, протянуть руку, помочь реализоваться - разве это вмешательство? Когда мы что-то делаем красивым, божественным, разве это вмешательство, а не помощь? Я все время удивляюсь: почему если вы видите, что человек плохо одет, плохо говорит, почему бы ему не подсказать, не помочь быть другим?

- Но вы даете четкие рекомендации, что и как делать конкретному человеку

То, что мы называем экстрасенсорными способностями, это всегда мудрость. Это просто люди, которые мудрее многих. И когда человек обращается с вопросом, я почти всегда пытаюсь выяснить, чем он руководствуется, что ему надо. Я объясняю человеку, что ему надо, что он хочет на его собственном языке. Человеческие проблемы - это всегда факт, что человек заблудился в трех соснах.

(Я уже некоторое время борюсь с впечатлением, что Гриша меня провоцирует рассказать о своей совершенно дурацкой жизненной ситуации и спросить - в каких таких трех соснах заблудилась я. Пока удерживаюсь, а он продолжает).

Со стороны это просто виднее. И когда я с ним беседую, я воссоздаю ему модель поведения. Если он так себя поведет, то с ним будет так-то. И за несколько часов беседы со мной он проживает несколько жизней, сам проживает ситуации и сам выбирает дальнейший путь.

Люди всегда не додумывают, и боятся взглянуть в лицо правде. Я с необыкновенной, иногда может быть жестокостью говорю им, что ими движет. Если они обманывают кого-то или себя, если ими движет ложь, зависть, слабость, если они оказались обманутыми - я раскрываю истинные поступки, и это дает возможность сделать правильный выбор. И потом если дать элементарные указания, которые они потом выполняют, это тоже изменит жизнь… Ведь такое простое выражение как " не пытайся быть счастливым, будь им" - на самом деле очень точно. Я просто расшифровываю им смысл, что надо двигаться, не бояться ошибаться . Очень часто ошибка и есть наша жизнь

Не ошибаться - это не жить. И часто то, что мы называем ошибкой и есть счастье.

Главный стереотип обычных людей - не надо любить ближних, тебя за это обманут, накажут. Люди и не любят, и ищут принца (принцессу).

(Я снова начинаю подозревать, что Гриша не то говорит как будто лично мне, не то провоцирует меня на личный вопрос. Очень хочется сопротивляться и кричать - нет, я не такая! Но может быть он говорит в общем? )

И когда я объясняю, что когда мы отдаем чувство и оно, принимается или не принимается - это уже счастье. Люди не понимаю, что счастье не бывает легким. Это всегда труд, затрата больших энергий.

Люди живут плохо не от того, что жизнь плохая, а от того, что так проще. Быть несчастным легко, а вот счастливым - тяжко. Чудо того, что я делаю, состоит в том, что я на весь мир смотрю раскрытыми глазами избавившись от всех те стереотипов, условностей и ханжества общества, которые программируют человека быть нечастным. Человек рожден быть Богом, общество сделало из него раба. И выход из этого состояния - только в любви. Поэтому придумано такое количество запретов на взаимоотношения мужчины и женщины. Я всегда говорю: "Морали нет между ног". Каждый человек имеет право делать то, что диктует ему природа. Он не может запрещать себе или осуждать других. Это вопрос темперамента.

- А как же насильники?

Есть люди темпераментные, есть нет, но страдают и те и другие. Насилие есть там, где есть запреты. Не будь в мире ханжества...Неудовлетворенных женщин на свете так много, что всех сил насильников не хватило бы для того, чтобы их удовлетворить.

Меня удивляет факт: несколько миллионов одиноких женщин в Москве, как и в любом другом городе. Несколько миллионов одиноких мужчин. Это же смешно - какие надо создать запреты в обществе, чтобы было так. Что же удивляться, что есть насилие. В гулаговской литературе я читал, что в женских тюрьмах мужчин буквально разрывали на части.

Зло - это сконцентрированная невозможность прекрасного.

( Ну вот, только соберешься поспорить с Гришей, как он говорит что-то такое, что "цепляет" и уже забываешь его одиозные высказывания)

Зло - это сконцентрированная невозможность прекрасного. И когда человек попадает ко мне, я эту сконцентрированную невозможность расправляю. Я даю ему возможность и понимание того, насколько он прекрасен, как много он может дать. Я помогаю человеку увидеть свое собственное божественное лицо.

- Много советов вы дает из области предвидения.

Каждый, кто ко мне пришел, уже пришел с ситуацией и отбором принятого поведения. И мне легко и я почти не ошибаюсь сказать ему то, что с ним произойдет. Я часто работаю тем мальчиком, который говорит " А король-то голый".

-Нет, я о совсем поразительных случаях, когда вы предотвратили убийство

Однажды пришли ко мне 6 женщин. Я начал рисовать одну из них и сказал, что цена этой работы - ее жизнь. Через месяц в ее дом (она была женой крупного бизнесмена) влез наемный убийца, на ее глазах застрелил ее мужа и хотел застрелить ее. Но не смог, сказал " Уходи быстрее". Потом ей звонил и предупредил, чтобы не опознавала.

Этот факт объяснить просто. У нее было определенное психическое напряжение, которое я почувствовал. Я сориентировал ее, что произойдет. И она смогла в нужный момент воздействовать на убийцу. Ведь убивают людей в состоянии "жертвы". Если человек вышел из этого состояния, то он духовно победит убийцу.

Мы постоянно живем в чуде. Я объясняю, почему что-то произойдет и как из этого выйти. Но это не самый интересный случай. Мне интереснее работать с "нулевым вариантом".

- Это когда жизнь заканчивается?

Мне интереснее помогать тем, кто уже "запрограммирован" на ничто. Например, пришла очень полная девушка 26 лет. Мама занимает очень высокое положение. Три неудачных брака. Мама вбила ей в голову, что все мужики дерьмо. Плюс такая внешность. А в обществе стереотип - что интересны только худенькие. Ей не сложно предсказать будущее, она сама его не хочет. И с таким нулевым вариантом я действительно выкладываюсь. После того, как я написал с нее картину, она увидела, что она действительно красива. Вообще все, что сделано рукою Бога - прекрасно, это мы своим ограниченным умом выбираем, что красиво, что нет. Жизнь в любом ее проявлении прекрасна. Я с ней работал несколько месяцев, развеял ее представления о браке, ее стереотипы о себе. Объяснил матери, что девочке надо дать шанс. И объяснил элементарное: что не существует чужого опыта. Девочка сегодня замужем, счастлива. Это чудо куда большее, чем то, что убийца не смог выстрелить.

Или вот рисую женщину, которую врачи убедили в том, что у нее не может быть детей. Как это случается? Мы жили в тоталитарной системе. Общество тоталитарно по своей сути. Есть запрет на рождение. В подкорку девочек вводят страх, что она может умереть при родах, что ей нечем будет кормить ребенка

(никогда об этом не думала, но у меня это именно так)

Это есть даже у очень богатых женщин. Во время сеанса рисования мне удается расслабить человека до такой степени, что он сам дал себе разрешение. Происходит чудо.

В 7 лет мне без наркоза делали операцию на ноге. В Сибири, я родился в семье ссыльных. Я кричал от боли, в принципе я вообще не переношу любой боли, но тогда у меня появилась первая, как я считаю, моя мысль: "Если я кричу и мне больно, то камень не может кричать и не может быть живым. Какой же я счастливый, что я живой".

Мне пришло тогда великое понимание, что жить - это счастье. Это стало моей точкой отсчета. Нет на земле несчастных людей, Бог справедлив. Существуют невежество, глупость и не понимание того, что ты счастлив. Страдания, которые выпадают - это всего лишь испытания для души. А для того, чтобы жить с этим пониманием счастья, надо всего лишь жить по формуле "люби и будешь любимым". Год назад я встретился с Натальей Андрейченко. Она меня послушала и сказала, что есть такой автор Нил Дональд Уолш с книгами "Беседы с Богом". И она с ней согласна и как бы хорошо мне было прочитать эти книги, которые пока есть только на английском. Через 10 месяцев мой друг принес эти книги уже на русском языке. Я залпом прочел первых три, хотя давно уже ничего не читаю.

(Потоцкий всегда утверждает, что люди интереснее книг)

Меня поразило, до какой степени все то, что я говорю людям, все, чем я делюсь - тоже описано и там. Через 2 месяца после этого Уолш приехал в Россию и меня пригласили к нему на встречу и познакомили. Я ему говорю "Вот уже больше 20 лет я несу все это людям". Он улыбнулся и с чисто английским юмором сказал: "Значит, я написал вашу книгу". И в этом, поверьте, не было иронии. Везде, во всем один источник - Бог. Есть те, кто его слышит, и те, кто нет. Я показала Уолшу фотографию памятника Николаю Чудотворцу. Он попросил подарить фото своему сыну, тоже Николаю.

Зачем произошла эта встреча? Чтобы была возможность верить в себя, чтобы понять, что Бог всегда с нами.

Мне по поводу этого памятника сказал друг: "Ты даже не представляешь, какой чести ты удостоился. Сколько столетий пытались распространить на этой земле христианство. А тебе Бог дал сил, чтобы памятник вознесся над турецкой землей".

Один из лучших психологических портретов в студии Григория Потоцкого – портрет Натальи Андрейченко.

В июле 2001 года известную актрису Наталью Андрейченко привели в гости к скульптору Григорию Потоцкому. С этого момента сложился удивительный творческий и духовный союз двух очень ярких и неординарных людей. Григорий вылепил портрет Наташи - это очень сдержанная, суровая и глубокая, по своему внутреннему содержанию работа – египетская богиня Изида… Портрет очень правдивый, передающий глубокие внутренние переживания и духовный поиск.

Для Наташи Андрейченко сам процесс создания художественного образа автором был временем самоанализа и подведения итогов своего творчества, своей бурной и непростой жизни…

Художник очень долго работал над образом Натальи. Поэтому было время и возможность провести глубокий психологический анализ. Лучше понять саму себя, вернуться к той прежней Наташе, обрести новую силу и энергию для нового взлета в творчестве. Она даже вернулась в театр - через 13 лет, и блестяще сыграла в театре «Школа современной пьесы» у Райхельгауза в «Прекрасном лекарстве от тоски». И снялась в фильме «О`кей» у режиссера Олега Фомина, с которым познакомилась в студии Григория Потоцкого.

За это время художник вылепил портрет ее сына Мити, у мальчика очень сложный период становления и обретения самого себя. В этот период он переживал тяжелый духовный кризис и у него был сильнейший срыв.

Григорий приезжал в Лос-Анджелес к Наташе и в результате этой встречи Григорий вылепил для Лос – Анджелеса памятник правозащитнику Андрею Сахарову и склульптурную композицию «Танец с саблями», посвященную Араму Хачатуряну, ставшими ключевыми произведениями в его творчестве… А дочка Настя, неожиданно обнаружила в себе дарование и за свои стихи получила юношескую шекспировскую премию, как лучший поэт.

Художник сделал даже то, что обычно он не делает, слушая бесконечные рассказы о Максимилиане Шелле, внесшего огромный вклад в русскую культуру – он экранизировал «Первую любовь» Тургенева, «Петра I», был другом и поддержал Андрея Тарковского…

В декабре 2003 года Наталья и Григорий были в имении у Шелла в австрийских Альпах и очень долго беседовали, найдя бесконечное число точек соприкосновения, как люди сопричастные одной культуре.

Когда скульптор работает над портретом, портретируемому удается разобрать и распутать очень многие завалы своей памяти и распутать драматические узелки непонимания и ложных представлений о тех неожиданных ситуациях, которые возникали в жизни. Художник дает возможность уйти от эмоционального, кризисного восприятия окружающей действительности и найти тот единственно правильный взгляд на вещи с позиции доброжелательности и благодарности. Если все газеты писали о каком-то разрыве и непонимании семьи Шеллов, то на самом деле сегодня как никогда в их жизни глубочайшая близость, понимание и даже любовь двух выдающихся людей.

Максимилиан Шелл провел начало февраля вместе с Наташей в Лос-Анджелесе, так как у их дочери Настеньки день рождения, а у Шелла грандиозные планы по постановке оперы и других проектов в Лос-Анджелесе.

Наташа Андрейченко ездила с Григорием в Женеву, в Ригу, где принимала участие в открытии его выставок. Они провели очень серьезные акции борьбы за мир, не допустили войну в Грузии, пробивая идею установки памятника Богоматери на Казбеке. Все СМИ широко их поддержали. Они попытались вернуть изначальное понятие мир, которое является не идеологическим клише, а таким же необходимым явлением человеческой жизни как хлеб, воздух и вода. Григорий и Наталья встречались с американским конгрессменом Дайной Рорабахером в Лос-Анджелесе, у которого прошла персональная выставка живописи Григория.

Особенно памятной оказалась акция Дня доброты, проведенная скульптором и актрисой 1 мая. На эту акцию откликнулись очень многие коллективы: театр Юрия Куклачева, театр марионеток, группа «На-На», которые пришли с лозунгом «На – на доброты» и другие… Наталья и Григорий пришли к пониманию, что в том, что мы живем сегодня неустроенно и плохо виноваты не Ельцин, Путин, а мы сами, перестав быть добрыми. Ведь достаточно быть добрыми со своими друзьями, близкими и без единого вложения рубля… В общем праздник удался на славу и многие журналисты отметили, что люди предпочли прийти на праздник к Наталье и Григорию, чем участвовать в идеологических митингах.

У Творческого союза Григория и Натальи очень много творческих планов, и по созданию Арт-академии доброты и по острому желанию нести позитив обществу, свет и радость.

Художник и актриса очень часто общаются друг с другом. Наташа очень часто звонит из Лос-Анджелеса, они обсуждают проблемы добра и зла, проблемы наркотиков, саентологии, отношений мужчины и женщины… беседы всегда очень длительны, но содержательны. Они пытаются выработать какое – то новое понимание, как и по какому пути идти обществу, что такое личностный тупик и тупиковое развитие общества, как понимать детей. У них находится бесконечное число тем и им всегда интересно друг с другом. Особенно остро обсуждается тема художника и гражданина, что нашло яркое отражение в тех телепередачах, в которых участвовала Наташа. У художника обязательно должна быть позиция, которая как луч в темном царстве притягивает людей потерявших ориентир, заблудившихся.

Не случайно в результате этих бесед, результатами Наташа делилась с Шеллом, он даже изменил свой сценарий фильма «Моя сестра Мария» и свою книгу.

В декабре 2003 года Наталья и Григорий были под Зальцбургом у одного из крупнейших психоаналитиков современности Берта Хеллингера. Это Фрейд нашего времени. Григорий вылепил его портрет, который стал одним из самых блестящих в ряду других его портретов. Берт Хеллингер живет в квартире Гитлера, он показал огромный кабинет, где собирались все рейхс-министры. Особенно поразил длинный стол, поставленный по диагонали. Что есть зло? Несет ли его один человек или зло как отрицательная энергия накапливается в массах и в итоге находятся его выразители… Эти и другие вопросы обсуждались за камином, а за окном был чудеснейший вид Альп. Ни вещи, ни природа не несут и не содержат в себе зла – оно в нас, в нашем непонимании, в нашем предвзятом отношении… Хеллингер оказал необыкновенное уважение Наталье и Григорию, он договорился, чтобы специально открыли знаменитый отель, где лучшая в Германии кухня. Он знал, кто к нему приехал.

В 2004 году Григорий и Наталья были в Индии, где скульптор работал над образом Далай Ламы. Есть какое – то удивительное родство между тибетцами и нами, живущими в парадигме «кто мы, откуда и куда идем…»

Так что союз Натальи и Григория – это как плавильный котел, в котором рождаются новые идеи, проекты и выливаются в нечто так необходимое всем нам.

Когда встречаются две личности и дополняют друг друга, личности которые спорят, ищут, копаются в своих заблуждениях и избавляются от них, когда они пытаются осознать себя, свое место в обществе и роль, которую суждено им сыграть, то их лицо, Натальи и Григория, которое проявляется при этом, как портрет времени, обретает яркие, выразительные черты эпохи.

Сделать памятник к 100-летию Дали, практически нереально. Это самый абсурдный, самый фантастический и самый последовательный художник. Если делать его в традиционной манере, то это значит - не замечать, что искусство давно ушло вперед и живет в мире концепций, ассоциаций и виртуальных образов. Поэтому вначале не было даже эскизов и использовать открытия самого Дали, что было более логично, как-то не хотелось, так как был страх плагиата. Великий мастер, океан сюрреализма пересек вдоль и поперек, оставив своим последователям пустоты, которые бессмысленно разрабатывать, в них никогда не появятся драгоценные камни откровений и открытий. И только по прошествии полугода вдруг возникло физическое ощущение кто Он – великий и ужасный Сальвадор Дали. И это ощущение было на столько живым и ярким, во плоти и крови, что я услышал ржание коня, постукивание копья о щит и эти такие узнаваемые усы… Это же Дон Кихот! Великий Сервантес был первым величайшим сюрреалистом, создавшим на века неотразимый образ Дон Кихота. Перед глазами появляется мельница, ее крылья – косой крест, как символ распятия. Одно из крыльев становится перекладиной из копья, которую обвили руки – змеи. По вертикальному крылу неожиданно покатился щит и яйцо, которое если разобьется, выбросит жизнь. А пока это не то щит, не то затмение луны. Ощущение образа настолько сильное и многогранное, что оставляет бесконечное поле для открытия и воображения. А на перекрестье повисла голова. И перед тобой стоит совершенно законченный, совершенно многозначно прочитываемый образ одного из самых великих художников фарса, «пощечина общественному мнению», устоявшимся стереотипам… Да-да, он был бездарным – но гениальным, без сомнения Сальвадором Дали.

Великий испанец Сальвадор Дали – это живая материализация другого, не менее гениального образа великого испанца Сервантеса. И если в эпоху Сервантеса Дон Кихот – это был романтический рыцарь без страха и упрека с несколько гротескными чертами поведения, полные юмора, остроумия и нежности, то Сальвадор Дали – Дон Кихот совершенно иной эпохи. Эпохи двух войн, бессмысленных разрушений, космической боли, эпохи, создавшей атомную бомбу, способной уничтожить мир. Поэтому, к копью-перекладинке прибита большим кованным гвоздем змея, символизирующая руки и несущая смерть. И от распятия осталась одна голова, как символ эпохи, утратившей вместе с телом нравственность и совесть. Это перестало быть категорией поиска и размышлений человечества. Концептуальная мысль поднялась над человечеством и расщепила его историю общества, как физики расщепили ядро атома. Сальвадор Дали был одним из них, после них осталась бескрайняя пустыня с покосившимися крестами, отдаленно напоминающих распятие детства познания человечества.