С днем рождения!

 

«Господи! До чего же приятно получать письма. Но самой писать… Кого бы нанять?»

Она разбирала стопку писем и открыток от родных, накопившуюся за последнее время. И мысленно разговаривала с ними. С цветной фотокарточки, стоящей в нише над секретером, на нее смотрел отец. Нет, любовался ею. И казалось, вот-вот подмигнет: «Ну, что, доча?» И поздравит c днем рождения.

«Рука не поднимается повязать черную ленточку на уголок. Наверное, это неправильно. Но, он такой… живой и на фотокарточке, и в памяти!»

«Мои хорошие!» - она улыбнулась. Так она начинала каждое письмо. Такое редкое, долгожданное. А получая ответ от мамы или от сестры, так живо представляла себе все то, о чем они писали, как будто побывала дома. Погостила. Зачитывала сыновьям и мужу отдельные места. И, конечно же, самые смешные, курьезные случаи. Которые постоянно происходили с отцом.

Иногда она смеялась до слез, читая письма от сестры, прирожденной рассказчицы. «Отец! Такой общительный, душа нараспашку. Как в сердцах говорила мама – ко всем, кроме семьи. Впрочем, с этим можно и поспорить. Просто... у него получалось все не так, как ему хотелось бы. Или от него хотели. Да мама и сама это знала: ворчала, ругалась, а потом смеялась – вот уж с кем точно не соскучишься!

Ну, не вписывался он в привычные для большинства рамки. И в молодости. И к своим почти семидесяти. Хотя очень хотел бы не огорчать близких. Особенно маму.

Она поправила стопку бумаг на верхней полке. И оттуда посыпались фотокарточки.

Сверху оказался старый черно-белый снимок. Из тех, которыми в детстве был набит не один чемодан. Похоже на первомайскую демонстрацию. Отец в кожаном пальто, расстегнутом, нет – распахнутом, как он сам. Мама – в элегантном плаще, с волосами, уложенными в высокую прическу по моде начала шестидесятых. Младшая дочка прильнула к отцу. А старшая стояла, вытянувшись в струнку, сдвинув брови и плотно сжав губы. Как партизан на допросе.

«Эти ярко-зеленые пальтишки с воротниками–хомутиками сестра терпеть не могла. Называла лягушачьей кожей» - она от души рассмеялась. «Еще бы ей любить этот цвет после того, как она насмешила целый зал на детском спектакле». Играла роль одной из лягушек, прыгающих по сцене в облегающем, ярко–зеленом костюме. Ей, как самой хрупкой из артисток, приложили к животу не одну, а две подушечки. И вот, она прыгает по сцене, а зал помирает со смеху – лягушка на четвереньках прыгает, а в животе у нее само по себе прыгает что-то в разные стороны! Публика требовала зеленую артистку на «бис», а постановщица заявила, что та сорвала ей спектакль. Пропал талант!

Она любовно разгладила фотоснимок: «Правда - замечательная пара!» Миниатюрная, красивая зрелой, материнской красотой женщина с точеной фигурой, даже после третьих родов. Густые каштановые волосы, белозубая улыбка. – «Нет, чтобы детям передать лучшее!» И…

И отец – душа любой компании. Как бабушка рассказывала: «Высокий, статный, чуб кудрявый и гармошка в руках – первый парень на деревне». На гармошке, на баяне, на аккордеоне – самоучкой выучился играть, а возьмет в руки инструмент – будто родился с ним. Так доволен был, что дочки учатся играть на фортепиано. И очень расстроился, когда сынок, подающий надежды шестилетний скрипач, перестал посещать занятия музыкой. На пути оказалось непреодолимое препятствие – пирожковая!

Любил отец подшутить над кем-то, а еще больше кого-то порадовать. И как ребенок ждал, что его похвалят. А что для чужих старается, так от чужих чаще услышишь добрые слова. Близких можем разглядеть только на расстоянии или…

Милый, милый папка! Надо же, почти до семидесяти лет остаться таким большим, смешным и наивным ребенком. Как в истории, которую недавно рассказывала сестра: …пришел за несколько дней до дня пожилого человека в отдел соцобеспечения и намекнул, что придет всех поздравить в этот день. И добавил, что у него, между прочим, в этот день – день рождения. И так ли важен был символический подарок, который ему вручили? А он еще слово доброе каждой скажет. Комплиментами осыплет. Все у него умницы, красавицы. И в ответ – тает, тает. Как воск.

Кажется, что ему неважно, искреннее ли слово – лишь бы доброе и к нему обращенное. А как он хвалил нас, своих близких! В «отместку» за наши попреки в неуместных шуточках, «безрукости» и чрезмерной общительности. А его эксперименты на нас?!

Если готовит свой любимый борщ, обязательно что-нибудь туда бросит. Чтобы добро не пропадало: проросшую пшеницу, замоченную, но забытую мамой фасоль, чернослив червивый… А то и не признается что. Все ругаются, бывает и есть отказываются – такой странный привкус у еды. А он только вздохнет: «Я же как лучше хотел!»

Или плодоносящие ветви облепихи спилит – удобнее ягоды собирать. Или начнет вытаскивать доску, лежащую в самом низу груды. Свалит всю ее на себя, да еще гвоздем ногу поранит. «Членовредитель! Чтобы я еще раз тебя о чем-то попросила!» - простонет мама в очередной раз. А то еще договорится с кем-то землю привезти на дачу, подремонтировать дом. Уличному знакомому деньги вперед отдаст. Конечно же, ни работы, ни денег. Но не помню, чтобы кого-то ругал, осуждал, обвинял. Виноватым - себя чувствовал. Как будто, открыт был к жизни и людям одной стороной – солнечной.

Аномалия, конечно. Потому и получал от всех. Особенно от родни. Бей своих – которые отпора не дадут. Утверждай правоту и справедливость! Собственную. За чей-то счет.

А он не только компанию выпить искал. Ребенок плачет – вот и компания. Поговорить есть с кем, и конфетка в кармане найдется. Впрочем, собакам да кошкам он тоже был свой – ни одна шкурка от колбасы не пропадала.

Выпить любил, увы! Взять хотя бы недавнюю историю «от сестры». Выпил отец как-то крепко, но видно так боялся идти домой, что присел на скамеечку у подъезда, да и заснул. А дело зимой было, в мороз. Слышит мама за дверью какой-то шум, стук, пыхтение, детские голоса. Потом звонок в дверь. Открывает и видит - на площадке спит наш «дед». А вокруг него - ребятня, от мала до велика. Нестройный хор сообщает: «Бабушка, мы вам вашего дедушку принесли!» Хоть смейся, хоть плачь.

Ох, досталось ему! А он наутро всем соседям: «У меня жена – золото! Дай Бог каждому».

И обнимал, и целовал всех от великой потребности любить и быть любимым. А мы все отбивались – нежности щенячьи!

 

А вот еще один снимок. Прошлогодний. Семья в полном составе: родители, две дочки и сын. На даче у родителей. Все в кучке. Последний раз.

Она задумалась: «Может быть, именно она меня подтолкнула на то письмо? Да еще воспоминание о том, как отец, прощаясь в аэропорту, крепко обнял меня и шепнул на ухо: «Наверное, дочка, в последний раз видимся. Как хорошо, что ты приехала! Так хорошо, доча».

Я тогда решила письмо написать ему лично: «Пишу маме и сестре, а в его адрес общими приветами отделываюсь. Иногда и об этом забуду. Господи, ему ведь обидно! Сам он на праздник открытку пришлет, а там пожеланий воз и маленькая тележка. Банальных, вроде бы, а чувствуется – все от души, через край, взахлеб».

На душе опять сделалось тепло, тихо и торжественно. Как в детстве, когда свято уверен, что тебя любят, что бы ни случилось, чего бы ты ни натворил. И когда есть главное – любовь. Любовь родителей к детям. Детей к родителям. Детей друг к другу. Милые мои...»

Вот и тогда ей захотелось немедленно сделать что-то такое... Такое важное, необходимое, до чего вечно не доходят руки, что вечно откладываем на потом. Как будто жить нам вечно. И родителям нашим.

Отложив бесконечные хозяйские дела, села писать письмо. И слова нашлись для каждого самые-самые: сокровенные, выношенные в сердце и очень теплые, от души.

Сколько же невысказанного накопилось в ней! Ощущение было такое, что ее пронизывает Луч. Поток света вымывает из нее все мелкое, наносное, случайное. И наполняет все ее существо светом и радостью. В этом письме не было воспоминаний. Оно дышало вечностью. И утешало мудростью и добротой, какой-то неземной лаской…

Не перечитывая письма, она заклеила конверт. Буквально на следующий день, отправив его, попыталась вспомнить хоть одну фразу целиком и не смогла. Только голова заболела от напряжения.

Главное, письмо получилось вполне в отцовском духе. Посмеивалась над собой: «Вот мама удивится такому высокому слогу».

Мама ответила, что отец был счастлив. Всем было приятно, а он был просто на седьмом небе. Ходил по городу и чуть ли не каждому встречному пытался зачитать строчки из письма. То, что дочка младшая, любимая о нем пишет. И какая она у него умница, и прочее. Насмешил всех, но, главное, сам был счастлив, как ребенок, которому подарили долгожданный праздник.

А через пару месяцев отец скоропостижно умер. За два месяца до семидесятилетнего юбилея, к которому так готовились его родные. Словно решили, наконец, воздать ему за все сразу… За его доброту и незлобивость, за ласку и кротость. За его довольство ими всеми. За то, что всегда было на ком сорвать плохое настроение. Всегда можно было найти виноватого во всем, что не так. За то, что они так редко признавались даже себе, как любят его такого смешного, неуклюжего, вечно попадающего в невероятные истории. Великого экспериментатора на себе и желудке ближнего своего.

В местной газете подготовили статью. Договорились о передаче на телевидении. Занимал он когда-то руководящую должность. Правда, совсем за другое его помнили и любили…

Умер, с утра получив нагоняй от каждого из родственников. За то, что в который раз, пока жена на даче, привел к себе жить очередного бездомного. Сказал – «беженца». Неважно «от кого» сбежал. Да еще ушел из дома, оставив «гостю» ключи от квартиры.

Как они его ругали! Взахлеб, от души. А он виновато улыбнулся, протянул руки к старшей дочери и кротко попросил: «Доча, не ругайся, дай десяточку на пиво. Поцелуй меня, и я пошел…»

Так и ушел. Без десятки и поцелуя. И без малейшего гнева в душе. Только вздохнул, словно знал что-то такое… За неделю до этого обошел всех родственников. Даже тех, с кем годами не общался.

Она вздохнула: «Какой сон мне снился! В это же утро». Они с отцом сидели на кухне и так задушевно говорили. Никогда прежде у них не случалось такого разговора. О самом важном в жизни. О том, без чего жизнь просто теряет смысл. Говорили, глядя друг другу в глаза, и не могли наговориться. И не могли налюбоваться друг другом. И, самое удивительное, казалось, что каждый впервые в жизни по-настоящему открыл для себя другого. И что теперь так будет всегда–всегда. Просто уже не может быть как раньше, до этого разговора. И еще отец казался значительно моложе, чем на самом деле. Чем в жизни.

Ее разбудил звонок от сестры. Это бывало только в экстренных случаях…

Как часто потом она вспоминала этот прощальный сон, надеясь вспомнить хоть что-то из разговора, казавшегося необычайно важным. Безуспешно.

В газете напечатали некролог. А напротив двери в квартиру соседи повесили плакат: Скорбим вместе с вами о самом добром человеке.

Она еще раз глубоко вздохнула и опять взглянула на снимок: «Папка, первый день рождения без тебя. Без твоих пышных, цветистых и таких теплых…»

Вошел сын. С букетом и газетами. Предвкушая ее радость, помахал конвертом: «Мать, танцуй!»

Она взяла письмо в руки, и у нее перехватило дыхание: «Невероятно! Что это – неуместная шутка?». Письмо было от отца. Она долго сидела, держа в руках нераспечатанный конверт. Вздыхала, вспоминала. Поплакала, а потом даже улыбнулась – вполне в стиле его шуток. Прежде чем распечатать, рассмотрела штемпель. Оно было отправлено ровно восемь месяцев назад. За два месяца до смерти. Где оно скиталось? Неисповедимы пути… Подошла к нише над секретером. С цветной фотокарточки на нее смотрел отец. Лицо казалось помолодевшим и умиротворенным. А в уголках губ пряталась такая знакомая ей улыбка, открытая, добрая, но и чуть с лукавинкой.

Казалось, вот-вот, она услышит родной голос: «Что, доча? C днем рождения тебя, дорогая!» И остро ощутила присутствие отца рядом.