ЧАСТЬ-3

 

«Три в одном». Именно так хочется сказать, глядя на работу Николая Хлебникова (X-nick) «Диалог с музой или как я писал песенку». Текст песни здесь буквально слит с интерпретацией в нечто единое, нераздельное. На наших глазах происходит рождение песни. Но это не просто описание творческого процесса. Точнее, не столько его описание, сколько попытка художественно продемонстрировать, «почему песенка написана именно так, а не иначе», почему «другая песенка о войне, написанная мной, была бы неизбежно фальшива и лукава - как бы мастерски я её не сделал бы» (X-nick). И чтобы это сделать, потребовалась не память, а творческая фантазия, способность, как я бы выразился, «придумать настоящую правду». А самый интересный момент, который делает эту конкурсную работу среди других весьма и весьма «выпуклой», это включение в нее авторского исполнение этой самой песни (Николай дает ссылку на звуковой файл). А исполнение – это, конечно, тоже интерпретация, но уже на уровне интонаций. И возникает удивительная объемность восприятия всей работы. Да, подобный ход несколько выходит за рамки условий конкурса. Но согласитесь, удачно-красивое нарушение правил – признак подлинно-творческого мышления.

 

 

Три в одном. Кто больше? А больше - конкурсная работа Лары Галль «Всего лишь зритель (плюс 2 трепации: в шутку и нет)»: пять в одном (три части произведения, одна, как выразилась Лара, «расшифровка» и одна интерпретация). Впрочем, количество частей здесь никакой роли не играет, потому что их могло быть как больше, так и меньше. И я говорю не только об интерпретациях, но и о композиции самого рассказа, которую лично я воспринял как двухчастную (объединив для себя третью и вторую часть), а не трехчастную, как у Лары. Но, как принято говорить в таких случаях, автору виднее, тем более такому талантливому как Лара. Но – к делу.

 

Где-то выше я упоминал о случаях, когда авторская интерпретация, попросту говоря, лучше произведения. В работе Лары Галль – все наоборот. Нет, я не хочу сказать, что выполненные в психологическом ключе интерпретации Лары (одна – иронично, другая – серьезно), не интересны. После их прочтения становится понятен (отчасти, конечно, ибо душа творца – еще бОльшие потемки) тот творческий порыв, который подтолкнул автора к написанию этого произведения, мы становимся ближе к пониманию того, как возникла подобная тема, сюжет, почему они волнуют автора. Так вот, еще раз повторю, дело не в том, что эти интерпретации не интересны. Просто само произведение настолько ярче, оригинальнее их, настолько энергетически заряжено, настолько потрясает, что, так или иначе, затмевает всякие «пост-тексты». Может быть, поэтому Лара выбрала именно иронический стиль, пытаясь выполнить главное условие конкурса – написать интерпретацию своего произведения?

 

Тем не менее, не могу не поделиться некоторыми своими впечатлениями о рассказе «Всего лишь зритель».

 

Что такое «Всего лишь зритель» для меня? Две части (все-таки именно так я воспринимаю), две стилистические парадигмы, два уровня (из тех, что лежат на поверхности), две точки зрения, два пласта восприятия действительности, два сознания – мифопоэтическое и рационально-бытовое. Этот рассказ – миф, рождающийся прямо на наших глазах и на наших же глазах умирающий, развенчивающийся, разбивающийся о равнодушие и ханжество поверхностно-бытового восприятия великой тайны человеческих отношений. Драма, разрастающаяся до поэзии печального мифа, нивелируется одним их героев до пошлого, отталкивающего, чванливого клериканства.

 

Первая часть (рассказ в рассказе), написана сверхметафоричным, сверхобразным языком, доходящим порой до высокой абстрактности («Их песня бытия с Богом плела узоры в трехмерном мире, их любовь тонкой эльфийской арматурой скрепляла шатер, и уже Небеса признали их союз, и санкция была дана на высший уровень – потерять себя друг в друге и найтись вновь»). Однако эту абстрактность вдруг начинаешь воспринимать буквально, как и должно быть в мифе. Сознательные стилизации («И было утро, и был вечер…») также работают на мифологическую поэтику. Но что это за миф? Разве бывает миф авторским? Разве он не продукт коллективного сознания? Индивидуальный, авторский миф Лары – миф экзистенциально-культурологический, вобравший в себя смысловую энергетику мифообразов многих и многих культур. Сознание-душа автора, сопереживая большой боли, погружаясь в нее полностью, без остатка, какими-то невидимыми обычному глазу нитями соединяет древних греков и египтян, германцев и евреев (эриннии, Прометей, Медея, Изида, Озирис, Моисей, Давид, эльфы, ангел-хранитель, лары и пенаты и т.д.). Кроме того, аллюзии на произведения (по сути, тоже авторские мифы) великих сказочников (Андерсен, Толкиен) делают рассказ интертектуальным. Приходится продираться сквозь смыслы и многочисленные культурологические напластования. Логика как будто скрыта, она пунктирна, едва-едва мерцает. Включается подсознание, и с первых строк начинаешь читать сердцем. Читатель становится соучастником творения мифа. Тем более что практически весь текст первой части – это вопросы, вопросы, вопросы… Вопросы взбудораженного ума, потрясенного сердца женщины… В вопросах – обнажение подсознательных миров переживания боли. Вопросы и… неизбывность желания («я хочу, чтобы…»), желание вернуть счастье бытия в Любви («Я хочу, чтобы она была счастлива. И без этих уверток, что, мол, не понимаем мы своего счастья. Я хочу, чтобы она о щ у щ а л а себя счастливой, чтобы выветрилось напрочь чувство изгойства и неблагополучия, чтобы никто не смел так даже думать о ней. Я хочу, чтобы ей вернули украденное, и пусть она решает нужно оно ей или уже нет»). И Лара оставляет себе и нам надежду, что «все будет хорошо, раз уж эту пьесу писал мой, за что-то любимый Автор».

 

Но Господь ли карает отвратительного комментатора из второй части или это сугубо авторское возмездие? «Да какая разница…»