Мне всегда казалось, что в мире есть что-то ещё, нечто такое, что очень трудно заметить, но, вместе с тем, нельзя не увидеть. И я искала это. Искала. Каждый день. Но нечто ускользало от меня. Пряталось в темноте, загораживалось светом. И в то же время шло ко мне дождём – а в дожде всё так смутно видно.

Однажды мне случилось писать роман с завораживающим названием «Сатана. Пришествие второе». Хотелось рассказать о неземной любви земной девушки к властелину зла. Слова легко ложились на бумагу, но что-то не так было в моих правильно построенных фразах . И, окончательно выбившись из сил, я уехала отдыхать загород.

Поселилась я в доме молодой девушки, который стоял почти на самом краю деревни.

Девушку звали Лея. Платы за то, что я у неё живу, она не брала. Только просила иногда помочь по хозяйству, на что я охотно соглашалась.

У неё был большой уютный дом. Солнце проникало только в две комнаты, остальные были освещены всевозможными лампами и причудливой формы свечами. Неимоверное количество благовоний и эфирных масел помещалось в каждой её комнате. И мне это нравилось.

Вообще, мне нравился весь дом. В светлых комнатах было много растений. Всё – от пола до потолка – утопало в цветах. Эти комнаты были большие, светлые и невероятно зелёные. Роз было несколько видов, и каждое утро Лея приносила в тёмные комнаты новый букет. Иногда это была целая корзинка, иногда один цветок. Ближе к центру зелёных комнат росли лекарственные растения. Иногда Лея мне рассказывала о них, но я путала их названия и свойства. Лея же помнила всё. Она говорила, что нужно видеть душу во всём живом и неживом - только тогда можно будет понять суть явлений. Тогда я её плохо понимала.

Лея очень любила клубнику, и выращивала её у окошка. Каждый день она уделяла внимание этим маленьким кустикам, потому что боялась, что они будут приносить меньше ягод. Иногда она варила компот из клубники или варенье. Пирог она всегда пекла с яблоками.

У неё было пять яблонь у дома, как раз около спальни. Это было сделано специально, чтобы солнцу было ещё сложнее проникнуть в самую тёмную комнату в доме.

Однажды мы разговаривали об этом за завтраком. Мы уже поели, и теперь Лея курила. Перед нами стояла бутылка дорогого вина, и мы дали друг другу слово, что на сегодня у нас нет никаких дел, даже в зелёных комнатах.

- Почему в твоей спальне так темно? - спросила я, глядя на картину, что висела на стене.

- Почему темно? – переспросила она, выдыхая дым, - А зачем там свет? Свет нужен, чтобы разглядеть что-то на далёком расстоянии. А в спальне всё всегда близко. Там нужно чувствовать, а чувства обостряются в темноте. Электричество - нужная вещь, но как освещение подходит только огонь. Согласна ты со мной?

- Да… - ответила я, и она, будто зная, что я так и отвечу, продолжила:

- Приходи ко мне как-нибудь. Ты поймёшь, что такое темнота. Тебе ведь нравится дом, а в нём всего две светлых комнаты – и то зелёные.

- Да, - проговорила я в замешательстве, - но если я приду к тебе в спальню, то…

- Забудь об этом! – крикнула она и вышла из кухни. Вообще, она всегда говорила загадками, но какими-то странными. Сначала поставленный вопрос был непонятен, потом же, через некоторое время, ответ сам приходил ко мне.

Лея никогда не учила меня гаданиям. Это тоже пришло ко мне само. Иногда я смотрела, как она раскладывает карты или вытаскивает из шёлкового мешочка руны. А спустя некоторое время я уже спокойно расшофрововала все таинственные значки. В то же время, я не пыталась быть похожей на Лею. Просто невозможно было жить в её доме и не быть такой же, как она. Не знаю, почему. Просто это было так.

У неё был шикарный камин. Он стоял рядом со всегда занавешенным окном. А за окном был крошечный пруд, и необыкновенной красоты мостик, перекинувшийся через него. Пруд был необычайно красив даже зимой. Вокруг него росли какие-то низкие кустики, из-за чего он круглый год выглядел особенно нежным.

Лея любила стоять на мостике. Иногда она ложилась на него и, почти прекращая дышать, смотрела на воду. В такие моменты я не подходила к ней, потому что она замыкалась в себе и не видела ничего вокруг. Я только смутно представляла себе, о чём она думает. Мне это однажды сказали руны – она думала о нём; о своей прошлой жизни до него, и о том, как он потом появился, и как она его потеряла.. Их отношения были чем-то, что бывает только раз в тысячелетие, и она дорожила этим, и знала, что он тоже этим дорожил. Он погиб на огромном озере, находящемся чёрт знает где. И после этого Лея всегда боготворила память о нём, не очерняя её ни словами ни слезами. Даже мыслей не было в её голове, когда она смотрела на воду.

После того, как прожила у Леи две с половиной недели я поняла, что она мне нравится. Не знаю, как это можно объяснить, но она нравилась мне очень сильно, и вместе с тем, очень слабо; и эти противоречия заставляли меня бесконечно долго смотреть на неё и ловить её же странные взгляды. Я слушала её всегда с каким-то особенным восторгом, при чём не то чтобы слушала, а чувствовала. Каждое слово её растекалось по мне какой-то необычайной волной радости. Я стала её отражением. Одежда, жесты, слова, даже длина волос и цвет лака на ногтях – всё было одинаковым. Я говорила её фразами, я смотрела её глазами, я дышала её воздухом. Она заменила мне всё- мир, друзей, мой роман о Сатане, даже саму меня.

Не знаю, что заменяла ей я, но она любила меня тоже. Она с каким-то особенным жаром рассказывала мне о четырёх стихиях, самая сложная из которых – воздух, потому что его труднее заключить в рамки. В своих рассказах о стихиях она сбивалась и вновь начинала говорить, пытаясь объяснить мне что-то очень важное об этом мире. Когда же Лея уставала, она брала меня за руку и целовала в щёку. И три из четырёх стихий как-то странно растворялись в этом жесте; и лишь одна, самая неподвластная – воздух – витала вокруг.

Как-то раз, поздним вечером, мы разговаривали о воздухе у камина – средоточения трех остальных стихий. Камин был из камня, в нём горел огонь, а по бокам его спускались струйки воды. Лея ела торт, который кто-то привёз нам из города. Я пила чай и курила. Тогда мы идеально дополняли друг друга.

- Скажи мне, Лея, ты же любишь меня? - спрашивала я её.

- Конечно люблю, а как же иначе? – отвечала мне она, - Но что ты понимаешь под любовью? Это плохое слово, испорченное и некрасивое. Люди убивают всё, что у них есть. Пусть любовь останется им, а нам - чувства, - и она целовала меня в щёку. Никто и никогда не понимал так жесты как она, и не использовал их так к стати.

Не знаю, правильно ли будет назвать моё состояние тогда счастьем; вернее было бы сказать, что какое-то неземное спокойствие наполняло меня. Именно неземное. Я не знала, сколько лет Лее, но уверена была, что где-то за сто. Не понимаю, как это возможно, но это было так. Время в её доме останавливалось, оставляя пространство чему-то более высшему. Тому, что окутывало её.

Я уехала от Леи так же внезапно, как и появилась в её доме. Не было никакой грусти – потому что наши чувство перешли во что-то более высшее, чем наши бесконечные обнимания и разговоры. Теперь этого ничего было не нужно. Я поняла, что именно теперь у меня получится написать роман о Сатане. Лея тоже это поняла, даже яснее, чем я. И каждая из нас осталась жить в своём мире, не пересекая его.

И вот я ехала домой, совершенно ни о чём не вспоминая и разглядывая в окно синее-синее небо… И только одно поистине удивляло меня. Её любимый, тот, кого любила Лея… он умер от злоупотребления спиртным и наркотиками. Он погиб, потому что был пьян! Всего-навсего. И как мог такой человек сделать из Леи настоящую ведьму, дать бессмертие, сотворить из неё то, на чём, возможно, держится весь мир? Что он знал такого? И почему не смог выжить он сам… Он знал что-то, точно знал! Он утонул в подвластной ему воде. Почему-то стихия не помогла ему. И огонь, не менее ему подвластный, не помог его спасти. Камень – тоже стихия, и тоже оказался беспомощным. И Лея - результат всех его знаний и действий, не сумела вдохнуть в тело Знающего жизнь. Лишь только воздух, самая свободная и непонятная из всех четырёх стихий, приняла его. Навсегда.