Лодка, упёршись изогнутым носом в каменистый берег, замерла на зеркально-гладкой поверхности реки с мутной, непрозрачной водой. Он сидел на корме лодки, положив поперёк бортов длинный деревянный шест, отполированный руками до зеркального блеска. На пологом берегу, насколько ему хватало взора в этом полумраке, не было ни травинки. Каждый камень, лежащий здесь, был очень хорошо ему знаком. И если вдруг кто-то из них окажется не на своём месте, то он обязательно это заметит. За долгие часы ожидания, он очень хорошо запомнил их рисунок. У лодочника очень много свободного времени, пока он ждёт клиента. Его глаза уже давным-давно привыкли к сумеркам, и он заметил мальчишку, когда тот был ещё очень далеко от берега. Малыш шёл к берегу, широко расставив руки и глядя себе под ноги. Лодочник спокойно смотрел, как мальчишка вздрагивает каждый раз, когда его тощие босые ноги касались камней берега. Эти камни были гладкими как обструганное дерево, и по ним можно было спокойно ходить, не боясь поранить пятки, но малыш подпрыгивал на каждом шагу. «Может, он просто никогда не ходил босиком?» – думал перевозчик, глядя, как приближается к нему мальчишка. – «Сколько ему сейчас? Десять, двенадцать...» Дети редко приходили к нему, и он так и не научился определять их возраст. Хотя, впрочем, он никогда даже и не пытался это сделать. Мальчишка подошёл совсем близко и сел рядом с лодкой, обхватив руками худенькие коленки. Какое-то время они просто молча рассматривали друг друга, и лодочник первым отвёл взгляд в сторону. Не поднимаясь со скамьи, он поднял шест, и, держа его двумя руками, упёрся им в дно реки. И только потом снова посмотрел на мальчишку. – Ты же перевозчик, да? – спросил малыш. Лодочник невольно вздрогнул, когда его звонкий голосок прозвучал в тишине и молча кивнул. «Десять лет ему. Никак не больше. Пацан ещё совсем. Как он тут оказался?» – А я никогда на лодке не катался. Это не страшно? – продолжил мальчишка, улыбнувшись и, закончив изучать взглядом лодочника, начал рассматривать его лодку. – В той деревне, где я жил только ручей был. Его можно было перепрыгнуть, если очень сильно разбежаться. Но, мама мне всегда запрещала это делать… Он не дождался ответа и снова посмотрел на лодочника. – Перевезёшь меня? – как-то робко спросил он. – У меня есть деньги, – поспешно заверил он, протягивая вперед руку. Две больших монеты лежали на его маленькой ладошке. Вздохнув, лодочник поднялся со скамьи и поудобнее перехватил свой длинный шест. Кивком головы он указал мальчишке на скамью на носу лодки. Тот тут же вскочил и начал перелезать через высокий для него борт, ухватившись за него только одной рукой. В другой он по-прежнему крепко сжимал свои монеты, словно очень боялся потерять их. «Да, десять. А может ещё и того меньше», – подумал лодочник, глядя, как усаживается мальчишка, и сильным толчком развернул лодку кормой к берегу. «Один, два…» – начал он считать взмахи своего шеста, и лодка плавно заскользила в клочьях тумана по темной воде. Мальчишка молча сидел на скамье, протянув к нему руку с монетами. Перевозчик кивком указал ему на дно лодки и малыш, приподнявшись, аккуратно выложил туда свои монеты. Потом он уселся спиной к перевозчику, пытаясь что-то рассмотреть впереди, но вокруг был только туман. «Восемь, девять…». – А меня мама похоронила, – не поворачиваясь к лодочнику, сказал мальчишка через несколько секунд. Долго молчать он явно не умел. – Откуда ты знаешь? – машинально спросил перевозчик и вздрогнул. Он давно не слышал звука собственного голоса. Мальчишка повернул голову и весело улыбнулся. А лодочник вздрогнул от его улыбки. – Догадался. Сам догадался. Я же с монетами сюда пришёл, – как-то гордо сообщил он. – Вот если бы меня дядьки хоронили, то тогда я был бы с крестом в руках. Они, дядьки, теперь в храм к новому богу ходят. А там с крестом хоронят… «Пятнадцать, шестнадцать…». – Ты же Харон, да? – мальчишка снова смотрел вперед по движению лодки. – А мне про тебя мама говорила. Ты точно такой, как она рассказывала. Я тебя сразу узнал… Лодочник молчал. «Двадцать, двадцать один…». – Скажи, дядя Харон, – снова повернул голову мальчишка, – а я дождусь там маму? Или мне нужно было подождать её там, на том берегу? – испуганно продолжил он. Но Харон опять промолчал, и малыш снова развернулся, пытаясь разгадать в тумане приближающийся берег. «Двадцать девять, тридцать…». – А что там ?... На том берегу? – спросил мальчишка, не поворачивая головы. – Мне мама про него ничего не рассказывала. Только говорила, что я должен буду ждать её там… «Тридцать шесть, тридцать семь…». – Подъезжаем, – выдохнул Харон. Мальчишка вскочил и начал крутить головой в разные стороны, но видел перед собой только густую пелену тумана. Он удивлённо начал поворачиваться к перевозчику… «Сорок, сорок один. Всё». Длинный шест Харона, беззвучно выйдя из густой чёрной воды, описал небольшую дугу и сильным ударом перебросил тень мальчишки через высокий борт лодки. Та упала в воду почти без всплеска и тут же пошла на дно реки. Харон постоял несколько секунд и, подобрав со дна лодки монеты мальчика, и, подбросив их на ладони, швырнул в воду. Он так и не придумал, что же ему делать с теми деньгами, которые ему приносили тени людей. Они были ему абсолютно не нужны, он не мог потратить их, даже если бы и захотел. Перевозчик никогда не выходил на берег из своей лодки. Потом он стоял и плакал. Беззвучно, даже не вздрагивая плечами, просто слёзы катились в застывшую воду Стикса. Что он мог сделать? Сказать этому мальчишке правду? О том, что нет больше другого берега у этой страшной реки? О том, что нет больше чертогов Аида и что нет больше светлого Олимпа и царства Посейдона? О том, что теперь тени умерших людей с крестами в руках идут к Петру? Медленно развернув лодку, он поплыл обратно, и снова начал считать взмахи длинного шеста. «Один, два…». Боги появляются, когда люди начинают в них верить. И исчезают тогда, когда эта вера исчезает… «Восемь, девять…». Но люди, потеряв веру в богов, не могут потерять веры в собственную смерть. И некоторые из них по-прежнему хоронят своих близких, укладывая им на глаза монеты. Плату Харону. Поэтому он и остался здесь один. И ещё не может уйти… «Пятнадцать, шестнадцать…». Раньше на берегу его ждало множество теней. И Харон, не останавливаясь ни на секунду, перевозил их на другой берег. Потом теней стало меньше. Потом начались дни, когда Харон не дожидался ни одной тени. Потом были недели. Теперь месяцы… «Двадцать, двадцать один…». Харон хорошо знал, чем боги отличаются от смертных. Боги не в силах нарушить те законы, которые сами для себя придумали. Если они пытаются их нарушать, рушатся все миры. Все, и смертных и бессмертных. И вот теперь, когда царства Аида больше нет, и никто не ждет тени людей на другом берегу, Харон по прежнему выполняет то, что он должен делать. Если на берегу появляется тень человека с двумя монетами, он должен пустить её в свою лодку. И он её пускает. А когда он сделает сорок один взмах своим шестом, человеческая тень должна покинуть его лодку. Это порядок. И он это делает, пусть даже для этого приходится махать своим шестом… «Двадцать девять, тридцать…». И он будет делать всё это до тех пор, пока в мире живых будут хоронить людей, положив им монеты на глаза. Иначе рухнет весь мир. Все миры… «Тридцать шесть, тридцать семь…». А тот новый бог, в чьи храмы сейчас ходят люди, ничем не отличается от старых. Хоть он и распял на кресте своего собственного сына и объявил себя единственным из богов. Он тоже не в силах нарушить своих законов. Харон слышал про него всё – некоторые из человеческих теней бывают очень разговорчивы. «Сорок, сорок один. Всё». Камни застучали по дну лодки и она, с жалобным скрипом, вползла на берег. Харон уселся, положив шест себе на колени. Когда последняя человеческая тень, пришедшая сюда с двумя монетами, будет поглощена Стиксом, только тогда исчезнет и он вслед за нею. А пока что ему нужно ждать. Неделю, месяц, год. Он не знал, когда появится очередная тень. Может ему придется ждать этого десятки лет. Смертные не спешат расставаться с миром живых. А ему придётся сидеть и ждать в этой лодке. И нельзя ему было ни заснуть и ни уйти. Харон вздохнул и ещё раз оглядел знакомый берег. И вздрогнул от неожиданности. Что-то здесь было не так как тогда, когда он повёз мальчишку. Ни один из камней не сдвинулся со своего места, но Харон чувствовал, что здесь что-то изменилось. Стало всё как-то… светлее? Тень молодой женщины быстро скользила к нему, аккуратно ступая маленькими белыми башмачками по чёрным камням. Небольшой деревянный крест, покрашенный жёлтой краской был крепко зажат в её руках. Она остановилась прямо перед ним, и он увидел, как крупные слёзы катятся по её щекам. «Тени не могут плакать», – машинально отметил он про себя. – «В них нет воды». Некоторые из теней приходили сюда с такими крестами и с монетами на глазах. Харону было всё равно. Он перевозил всех, или показывал дорогу к новому богу тем, кто не хотел переезжать. – Ты сбилась с дороги, женщина, – негромко произнес он. – Тебе надо не сюда. Тебя ждут апостолы. Я укажу тебе твою тропу. – Я знаю. Я очень просила братьев, чтобы они похоронили меня с монетами на глазах. Но они теперь рабы нового бога. И вот… – она чуть качнула своим крестом. – А мне очень надо туда. Ты же Харон? Харон молчал. – Мой сын… Я иду к нему. Я всё сделала с ним правильно, и ты должен был перевезти его на ту сторону. Он пришёл к тебе четыре дня назад. «Четыре дня?» – удивился Харон. А потом склонил голову и отвернулся. Мальчишка шёл по тропе обычным шагом, а женщина, судя по всему, бежала сюда, ни на секунду не останавливаясь. Что бы ещё раз побыть со своим сыном на этом берегу. Перед тем, как они оба получат забвение. Побыть вместе с ним хотя бы немного. Хоть час или пять минут. – Я опоздала, да?... У меня нет платы за перевоз, Харон… Ты прогонишь меня?.. – и слёзы снова закапали по её круглым щекам. Харон поднялся и поудобнее перекинул свой шест. Он не был богом, и он мог себе позволить нарушать законы, не разрушив при этом мироздание. – Садись в лодку, Мать. Я повезу тебя к твоему сыну. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
