А.МАМАТОВА

 

КРАСКИ ДЛЯ РАДУГИ

 

1

 

Репейника разбудили среди ночи, выделив пару минут на сборы. По опыту он знал, что нечто подобное может произойти в любую минуту, и упаковал личные вещи накануне. Вытащив залатанный рюкзак из-под кровати, мальчик обреченно буркнул:

- Опять дорога…

Его провели мимо Центрального входа железнодорожного вокзала, с мраморными колоннами и фонтанами в неприметную подвальную секцию с выходом на перрон. Без привычной суеты встречающих-провожающих и пассажиров с багажом он оглушил тишиной. В таких случаях всегда хочется спрятаться, чтобы не чувствовать себя как на витрине. Вместо номера платформы почему-то прикрепили Государственный герб Королевства Лангустин - коричневого лангуста с шипами на спине.

Вне всякого расписания из тоннеля вынырнул серой мышью состав, с тем же гербом вместо таблички с указанием пути следования. Из динамика над головой раздался недовольный скрежещущий голос:

- Стоянка поезда две минуты….

Купе с мягкими кожаными диванами и стеклянной крышей явно предназначалось для обеспеченных граждан с толстыми кошельками. Мальчик безразлично пожал плечами и занял нижнее место. Он привык ничему не удивляться. Гудящее от усталости и кровоточащих ран тело приятно провалилось в мягкую набивку, обмякнув от неги и удовольствия. Каждая клеточка организма воздала хвалу временной передышке, что соблаговолила предоставить Судьба.

Сквозь прозрачное, удивительно чистое стекло отлично просматривалось небо. По нему плыли облака, сверхзвуковые самолеты чертили ломаными линиями горизонт, а низко нависшие электрические провода и ветви деревьев, растущие вдоль железнодорожного полотна, цеплялись за состав, как бы тормозя его ритмичный бег.

За десять лет жизни Репейник поездил не мало, с одной только разницей – вагоны попадались грязные, продуваемые ветрами, и пропахшие соленой рыбой. На этот раз – повезло. Чисто, тепло, постельное белье хрустит от крахмала, а еще подали завтрак – горячий бутерброд с сыром и стакан сладкого чая.

От сытного хавчика мальчик разомлел, и даже не подумал спросить у сопровождающего Карася о времени и месте прибытия. Все равно не скажет! Все выглядело так, будто это страшная государственная тайна, а малолетний воспитанник сиротского приюта – настоящий преступник, представляющий угрозу Королевству Лангустин.

Впрочем, с самого рождения он оказался вне общества, потому что … родился не таким, как все. С виду – обычный ребенок. Голова, руки-ноги на месте, правда - не в меру худой и сутулый, стриженые волосы торчат колючками (отсюда и кличка – Репейник), только губы – пухлые и мягкие, как у домашнего мальчика. На Репейнике они будто с чужого лица – не родные. Ими бы улыбаться, смеяться, хохотать от души, а, получается, только кривиться от боли и унижения.

Никто не ожидал, что его мать, скромная, и вполне благонадежная гражданка, откажется надеть на младенца очки с черными стеклами. Она решительно заявила, что сын обязан увидеть Мир таким, какой он есть - цветным, как краски радуги, вместо серо-черного, официально разрешенного канцлером Королевства Лангустин – Лангустом X.

Чтобы замять неприятный инцидент, медицинское сообщество единодушно признало у ребенка неизлечимое «уродство», без объяснений определив в сиротский приют. Малыш остался без семьи, имени, и даты рождения. Получалось, что его и нет вовсе, потому что не внесен в Великую Книгу Гражданства!

Усилия властей оказались тщетными. Репейник с молоком матери впитал веру в справедливость, и, не смотря на правильное, государственное воспитание, увидел закат - розовым, розу - красной, а мешковатую униформу - серой. Очки, которые его обязали носить, странным образом терялись, ломались, гнулись, становились малы.… Что только не испробовали воспитатели, чтобы приучить непокорного малыша смотреть через черные стекла, ничего не вышло. Репейник посчитал, что имеет право на свой собственный Мир. Мало того, он начал делиться впечатлениями с другими воспитанниками. Это уже становилось опасным. Тогда нашелся единственный выход – создать такие условия, чтобы мальчик не смог ни с кем подружиться, и рассказать о другом Мире, которого были лишены все граждане Королевства от мала до велика. С этого момента и начались бесконечные переезды в казенных вагонах от одного края границ Королевства до другого. Больше месяца проживать в стенах одного заведения Репейнику не полагалось. Платой за отказ от очков стали гонения и одиночество.

Мальчик никогда специально не интересовался, где он проведет следующие тридцать дней и ночей. В последнем приюте он даже не успел запомнить имена учителей, кроме одного – преподавателя словесности Аркадия Фиорентиновича Фольке. Вот от него Репейник готов был уехать хоть на край света!

Угрюмый солдафон, не признающий оправданий, каждый урок требовал конспектировать и учить наизусть бесконечные труды канцлера Лангуста X, по мнению учеников – скучные, нудные и длинные, как эта железная дорога. За невыполнение урока полагалось десять хлестких ударов плеткой по «мягкому» месту. После такого наказания мальчишки несколько дней не сидели, а лежали на партах. Впрочем, для наказания вообще не существовало особого повода. Били за все, что хоть чуть-чуть выходило из рамок позволенного или допустимого.

Репейник инстинктивно потер больное место. Раны еще не зажили. А все из-за того, что какой-то «добропорядочный» воспитанник нашептал Фольке о «запрещенке» в портфеле товарища.

После унизительного обыска словесник продемонстрировал всему классу улику – тонкую, потертую книжонку.

- Смотрите! Воспитанник Репейник читает сказки! Я немедленно дам указание провести в библиотечном фонде опись всех книг!

В голосе Фольке прозвучало столько злости и желчи, что даже самые отъявленные хулиганы попрятались по углам.

- За отсутствие очков – три дня карцера! За своевольное чтение запрещенной литературы – три дня карцера! И дополнительно – десять ударов плеткой…

Репейник выслушал гневную тираду Фольке с достоинством, не сочтя нужным отпираться. Он признался в нарушении дисциплины, потому что на самом деле любил истории с хорошим концом, где добро побеждает зло, не смотря на происки темных сил. Всякий раз, если выпадала удача втайне пронести редкую книгу из библиотеки в общую спальню, Репейник читал до утра, подсвечивая текст фонариком, накрывшись с головой одеялом.

Подобная литература считалась легким, бессмысленным чтивом, и воспитателями не одобрялась, как будто сироты могли случайно прикоснуться к понятию счастья, добра и любви, и захотеть себе того же.

Неделя в сыром карцере среди голодных крыс и слизняков должна была научить Репейника хорошим манерам, и впредь не доставлять Администрации приюта хлопот и неприятностей.

Это рядовое для приюта событие невольно послужило спусковым крючком.

Чтобы отвлечь воспитанников от грустных мыслей, после освобождения Репейнику устроили настоящий День рождения. Все равно настоящей даты он не знал, и каждый год праздник отмечался в разное время. Когда в общую столовую торжественно внесли серый торт с зажженными черными свечами, Репейник не выдержал. Он устал притворяться. Прямо за столом, глядя в глаза воспитателям, он смело заявил:

- Мне сегодня исполнилось десять лет, и я больше не намерен молчать! Знайте все - Мир не серый. Мир не черный. Мир цветной! Красочный! Неужели этого никто не видит? Или боится признаться?

После этих слов за столом повисла звенящая тишина. Сироты испуганно опустили взгляды в тарелки, а воспитатели задохнулись от страха и возмущения. Репейник воспользовался паузой, и отчаянно продолжил:

- Торт можно покрасить в черный цвет, но ромашки всегда будут белыми, язык – красным, а солнце – желтым! Я так вижу, и вы ничего с этим не поделаете! Хоть убейте!

Первым пришел в себя старший воспитатель Карась. Его круглое, одутловатое лицо побагровело, и он сорвался на крик, точнее - визг:

- Все по комнатам! Вы ничего не слышали! Кто ослушается – карцер!

Дети стремглав бросились врассыпную, шлепая подошвами сандалий по скрипучему паркету, а Репейник остался. Он знал, что за такую выходку по головке не погладят, и приготовился к любому наказанию. После карцера сложно чего-то испугаться больше.

Вот так вместо именин он и попал под конвоем Карася на железнодорожный вокзал, где к закрытому для посторонних глаз перрону подали новенький состав с прозрачной крышей.

Сопровождающий, глотнув из бутылки темного пива, без лишних церемоний занял место в конце вагона, и, накрывшись одеялом, громко захрапел. Ему не было дела до воспитанника – все равно никуда не сбежит, тем более поезд шел без остановок. Репейнику же было все равно. Приюты похожи один на другой - везде пресная, скудная еда, драки за кусок дополнительной пайки, и больные уколы для непокорных, после которых накатывает безразличие, а голова трещит от боли.

Последнее, что увидел Репейник, была огромная, низко нависшая золотая луна. Ее рябая поверхность, испещренная кратерами, отлично просматривалась даже без специальных приборов. Репейник вгляделся, и заметил желтых человечков. Судя по всему, лунянские мальчишки и девчонки играли в «салочки». Он помахал им приветливо рукой:

- Привет! Вы меня видите?

- Конечно! – ответили они ему, и тоже помахали в ответ.

- Спокойной ночи!

- Приятного сна, мальчик! Все будет хорошо!

Покачиваясь в полудреме под гипнотический стук колес, Репейник представил себя свободной птицей с большими, сильными крыльями, парящей по просторам Вселенной.

- Они могли бы стать мне друзьями…

Постепенно мысли мальчишки растеклись, как краски по холсту, веки отяжелели. Репейник впервые с момента отъезда из приюта забылся спокойным, безмятежным сном.

 

***

 

Состав резко затормозил, дернулся вперед, потом назад, и, лязгнув колодками, остановился. Репейник протер заспанные глаза:

- Уже приехали?

- На выход! Шевелись!

Из конца вагона вышел Карась, помятый, недовольный, отравляя воздух суточным перегаром.

- Что за остановка? – спросил Репейник.

- На вопросы отвечать не велено! – поморщился, как от зубной боли воспитатель.

- Я что – заключенный? – взбунтовался мальчик.

- Ты … это, не кричи – испугался сопровождающий, и, оглянувшись воровато по сторонам, прошептал: - В столице мы, парень.

- Зачем? – охнул Репейник. - Мне запрещено находиться в столице Королевства!

Карась потупил взгляд:

- Оно, конечно - жить нельзя. А вот умереть – не воспрещается!

- Ка-а-а-ак… умереть?

- Не кричи! Я ж тебе из жалости… так сказать, как своему, сказал. Чтоб ты к этой мысли привык. Здесь же Главная тюрьма для государственных преступников, Высший Трибунал собрали. Вот это честь, а ты возмущаешься!

- За это мне надо быть благодарным?

Репейник никак не мог свыкнуться с мыслью, что его привезли на казнь.

- За что-о-о?

- Болтай поменьше. На выход!

 

***

 

Столица встретила Репейника неласково. Свирепый ветер поднял в холодный воздух плотную пыль, и пробрался под худенькое пальтишко. Это заставило плотнее запахнуться, чтобы сберечь остатки тепла.

К вагону неслышно подкатил крытый автомобиль с тонированными стеклами.

- Грузись!

Карась грубо подтолкнул Репейника в спину, а сам с кряхтеньем уселся в кабине.

По каким улицам они ехали, сирота понятия не имел. Он никогда раньше не бывал в столице Королевства Лангустин. Площади и скверы были пусты, и только ветер гонял из угла в угол бумажные стаканчики, а в редких кафе сидели скучающие люди с серыми лицами, попивая согревающие напитки. Мальчик не знал, завидовать им, или нет. Если то, что сказал Карась – правда, то скоро все закончится. Государство избавится от странного мальчика с преступными речами о красочном мире, а Репейник – от государства, которое его так боится, что решило убить.

- Оказывается, я монстр! – хмыкнул мальчик, и поднял воротник пальто.

Он устало прикрыл глаза, потому что вид из окна перестал быть интересным. Для десятилетнего мальчишки не осталось надежды на будущее.

 

2

 

Канцлер Лангуст X придирчиво поправил на впалой груди широкую атласную ленту с орденами и почетными знаками, сверкающими бриллиантами. Он любил носить все, что делало его заметней, но не из-за протокольных обязанностей или высокого ранга. По мнению царствующего наследника, многослойная одежда помогала зрительно скрыть чрезмерную, болезненную худобу и лилипутский рост.

Он с трудом вскарабкался на высокий трон, и важно кивнул слуге, склонившемуся в раболепном поклоне:

- Зови!

Тот бесшумно проследовал до дверей, распахнув перед тремя толстяками в черных бархатных мантиях. Они уже несколько часов простояли в ожидании Высокого Приема, и весьма проголодались. У них непроизвольно вырвался вздох облегчения:

- Уф-ф-ф!

- Господа Судьи! Сиятельный канцлер Королевства Лангустин Лангуст X желает Вас принять! Прошу!

Судьи почтительно остановились перед троном, низко склонив головы.

- От лица Верховного Суда Королевства Лангустин Высший Суд, в лице Верховного Трибунала приветствует…

- Ах, оставьте эти глупые церемонии! – перебил канцлер писклявым голосом приветственную речь. - Приступим к делу.

Он тщательно протер черные стекляшки несоразмерно больших очков. Судьи вытянулись в струнку.

- Итак! Что Вы намерены делать с мальчишкой?

Один из судей сделал шаг вперед и, с волнением в голосе, произнес:

- Верховный Трибунал совещался всю ночь.… Наши мнения разделились.

Канцлер недовольно скривился, и заелозил по креслу:

- НАМ это не нравится…

Шаг вперед сделал другой судья:

- Позвольте объяснить сложившуюся позицию. По законам Королевства Лангустин смертная казнь полагается гражданам, покусившимся на личность других граждан Королевства, за нанесение тяжких телесных повреждений, угрожающих жизни и здоровью граждан. Тут факта наличия преступления не наблюдается. Но… есть факт разглашения Государственной Тайны! Обвиняемый во всеуслышание заявил, что Мир Королевства Лангустин цветной, а не серый, как все обязаны думать.

- Разве этого недостаточно для приведения приговора в исполнение?

- Одна поправочка, Уважаемый канцлер! Сирота получил «другое» зрение от рождения, это не его вина! Как впрочем, и … все жители Королевства.

Судья нервно поправил черные очки на переносице.

- Просто он первый, кто осмелился это признать. Это может послужить прецедентом, с далеко идущими, и весьма неприятными для власти последствиями…

- Вы глупцы!

Канцлер подскочил на троне, гневно размахивая маленькими ручками.

- Мальчишка представляет угрозу! А Вы статью в законе найти не можете! Всех велю казнить!

К коллегам неохотно присоединился третий судья.

- Уважаемый канцлер! Прошу простить мою дерзость… Статью можно найти, или написать новую, это как раз не проблема.

- Так в чем же дело?

- Этот мальчик… как бы это сказать… на самом деле … не родился вовсе, тем более в Королевстве Лангустин.

- Вы морочите НАМ голову! – завизжал Канцлер, капризно дрыгая ножками в красных туфлях с золотой пряжкой.

- Он не записан в Великую Книгу Гражданства Королевства Лангустин. У него нет имени, даты рождения, и даже сведений о родителях! В этом случае мы не можем применить казнь в отношении лица, которого нет на самом деле.

Канцлер приподнял очки:

- Должен быть выход!

- Если только убрать мальчишку тихо, без лишней шумихи и общественной казни – предложил льстиво первый судья. - Его никто не будет искать.

- Возражаю, коллега! – заметил язвительно другой судья. - Записи о рождении ребенка нет, но на самом деле он жил десять лет в приютах, ему выписывали одежду, питание, в конце концов, его знали в лицо администрация и дети, с которыми он воспитывался. Всем рты не закроешь.

- А если не устраивать показательную казнь? Упрятать мальчишку подальше, в самый глухой район Королевства, в глубокую шахту, на рудники? Он не выдержит тяжелого физического труда и быстро умрет от истощения.

- Разве это гарантия, что он не успеет рассказать о цветном мире?

Канцлер Лангуст X слез с трона, встал рядом с судьями, и угрожающе зашипел:

- Наши законы подверглись сомнению. Нельзя допустить распространение слухов. Вы это понимаете?

Он задрал голову, обращаясь к судьям, которые готовы были сквозь землю провалиться.

- Так вот – МЫ, канцлер Королевства Лангустин, Лангуст X, знаем, что надо делать!

Он поднял вверх указательный палец.

- Вы найдете мать этого сироты, во что бы то ни стало!

У судей от удивления вытянулись лица.

- Но… о ней нет никаких сведений!

- Мы не понимаем! Зачем искать эту женщину?

- Глупцы! МЫ запишем мальчишку в Великую Книгу Гражданства Королевства Лангустин, дадим имя и фамилию, данные родителей.… В этом случае он не будет фантомом, и тогда наказание будет возможным!

Судьи расшаркались перед Правителем:

- Ах, как же мы сами не догадались?

- Ваша Мудрость не знает пределов…

- Именно так! Эта казнь послужит уроком всем жителям Королевства! Ни один не посмеет оспорить серый цвет Королевства Лангустин! А те, кто осмелятся возражать, отправятся вслед за мальчишкой! И не стоит раскрывать перед народом содержание приговора. Обвиняемый останется для всех Государственным преступником.

- Как Вы умны, и прозорливы, Светлейший канцлер! – закивали дружно толстые судьи, обливаясь потом. - Как это верно!

- Выполняйте! На поиски матери даю сутки.

- А если мальчик потребует последнее слово? – засомневался один из судей. - Его услышат все жители Королевства!

- Этого допустить нельзя, болваны! Дайте ему сонной травы…

Согнув спины в низком поклоне, судьи покинули тронный зал. Канцлер подошел к панорамному окну, и с трудом отдернул тяжелую черную портьеру:

- Ничего не изменилось… Мир, как и вчера – серый. Так будет и завтра, и послезавтра! Всегда! Я так велю!

Он удовлетворенно хмыкнул и обратился к притихшему слуге:

- Я устал! Принеси чаю, и свежую прессу!

Канцлер Лангуст X остался доволен. Ни одна душа не должна догадаться о тайне рода Лангустов. Она заключалась в том, что все наследники рождались болезненными, чаще – уродцами. Пра-пра-прадед Лангуст V имел вместо пяти - шесть пальцев, и слишком маленькую голову, его внук носил горб, и в раннем возрасте зачах от простуды, а следующий претендент на трон оказался слабоумным, но … эти обстоятельства не помешали царственным особам повелевать Королевством.

Последний отпрыск старейшего рода Лангуст X появился на Свет хилым лилипутом, и со странным зрением. Он видел Мир – серым, и немного черным. Чтобы ни у кого не возникло сомнений в величии и непогрешимости канцлера, детям и взрослым Королевства под страхом смерти внушили, что их Мир тоже – черно-серый, и обязали носить очки с черными стеклами до конца жизни.

- Мальчишка умрет, и все о нем забудут.

Канцлер широко улыбнулся, обнажив кривые, редкие зубы, и потер от удовольствия маленькими потными ладошками.

 

***

 

Репейника провели по длинному каменному коридору, освещенному горящими факелами. Вдоль стен выстроились навытяжку вооруженные солдаты в форме Королевства Лангустин с золотыми погонами и острыми саблями на боку.

Пожилой охранник с пышными усами открыл ключом металлическую дверь:

- Твоя камера…. Пшел!

- Можно воды? – спросил Репейник до того, как за ним успела захлопнуться дверь.

- Выдано, что положено! – ответил охранник, пряча взгляд.

Администрация позаботилась об отсутствии в камере любого источника света. Когда глаза привыкли к темноте, мальчик обнаружил на полу тонкий матрац, да прикованную к стене кружку, наполненную какой-то тухлой жидкостью. Репейник решил не церемониться, и бесстрашно отхлебнул пойло. Утолив жажду, он вытер рот рукавом пальто, и устало рухнул на затхлую от сырости лежанку. Где-то за толстыми стенами тюрьмы раздался методичный стук молотков. Это означало одно – готовят эшафот.

- Значит, казнь будет публичной – подумал вяло мальчик. - Это даже хорошо, я последний раз увижу небо, и если повезет с погодой – солнце.

Гадость, которую выпил Репейник, начала оказывать дурманящее действие, лишая последних сил, и погружая арестанта в вязкие галлюцинации.

 

***

 

Сколько прошло времени, Репейник не знал. Когда дверь камеры со скрипом отворилась, он даже не поднял головы. В мозгах зашумело, сознание рассеялось, не давая сосредоточиться. Он силился придумать последнюю речь, но ничего не выходило. Мальчик настолько ослаб, что едва смог самостоятельно устоять на ногах.

- Вот и чудно! – пробормотал усатый охранник, придерживая ребенка. - Все как велено. Не придерешься!

День, на который выпала казнь, оказался не лучше, и не хуже предыдущих. Толпа, что собралась на Главной площади Королевства Лангустин, недовольно ежилась от порывов колючего северного ветра. По своей воле никто бы на улицу в такую погоду не вышел, но отказаться нельзя. Каждый думал только о том, что в момент казни отвернется, или закроет глаза. Как будто это станет утешением, или оправданием, после чего можно вернуться домой, и вычеркнуть этот день из памяти.

Между тем Репейника, шатавшегося из стороны в стороны, вывели под руки в центр площади, и помогли подняться по крутым ступеням на эшафот. Прислонившись к виселице, мальчик перевел дух. Толпа охнула:

- Оххх….

Люди ожидали увидеть матерого преступника, посягнувшего на устои Королевства. Они даже попытались взрастить в себе ненависть и осуждение, но перед ними стоял ребенок, худой, бледный, беззащитный, что-то бубнящий пухлыми, обветренными губами - толи мольбу о спасении, толи молитву.

Пока жалость не захлестнула публику, палач, играя мощными мускулами, зычно крикнул:

- Именем Закона Королевства Лангустин! Обвиняемому в разглашении Государственной тайны предоставляется Последнее Слово!

Площадь законопослушно замолчала. Никто не осмелился поинтересоваться, в чем суть этой тайны, за которую полагается казнить малолетнего мальчика. Страх и ужас сковал их уста. От стыда за участие в таком отвратительном мероприятии люди спрятались за стеклами черных очков. Каждый судорожно искал себе оправдание.

Репейник качнулся под резким порывом ветра, и приготовился что-то сказать, но вырвался лишь хрип: - Хрр… Кхх…

В сухом горле застрял липкий ком, не давая возможности говорить. Мальчик упал на колени, не в силах подняться. В толпе послышались редкие, возмущенные реплики:

- Мальчик болен!

- Да! Нельзя его оставить без последнего слова!

- Не по закону!

Палач растерялся, не зная, как поступить. Он испросил поддержки у судей, но те лишь безвольно развели руками:

- Не наша епархия!

В этот момент на эшафот взлетела, перепрыгивая через ступеньки, взволнованная женщина. Ее искривленное душевной болью лицо исказилось еще больше при виде ослабшего ребенка.

- Сынок! Я твоя мама!

Она порывисто обняла мальчика, осыпая поцелуями.

- Прости, прости меня! Нас разлучили насильно, я не могла тебя найти!

Репейник приложил последние силы, чтобы взбодриться. Сквозь неясное сознание до него постепенно дошел смысл ее слов.

- Я знал… мамочка, я знал, что ты есть!

Репейник всхлипнул, уткнувшись в плечо матери. Он не постеснялся в последнюю минуту жизни скрывать настоящих чувств.

- Как жаль, что так поздно…

Палач, наконец, осмелился вмешаться:

- Отойдите от смертника! Он должен сказать последнее слово. Если по каким-то причинам он не может этого сделать, казнь состоится немедленно!

По грязному лицу Репейника потекли слезы, прокладывая кривые дорожки:

- Я не могу… кх-кх-кх…

- Стойте! – вскинула вверх руку женщина. - Я скажу за него! Я его мать!

Толпа одобрительно загудела. Палач снова покосился в сторону судей. На этот раз они трусливо кивнули в знак одобрения. На их лицах застыл ужас от всего происходящего.

Женщина выпрямила спину, и вышла на середину эшафота. Пробежав усталым взглядом по толпе, она громко выкрикнула:

- Люди! Лангустинцы! В какой момент Нам одурманили головы?

Толпа придвинулась ближе, ловя каждое слово безутешной матери.

- Когда Мы позволили кучке врунов повелевать нами? Мы отдали детей, и даже больше - свой Мир ради чужих убеждений! Когда Вы в последний раз снимали очки? Когда вспоминали о настоящем Боге, место которого своевольно занял Лангуст X?

Толпа трусливо попятилась.

- За очками Мир, полный красок и света, стал черным и серым. Так велят нам Правители.… Но это ложь, из-за которой сейчас казнят моего единственного сына! Кто поверит, что завтра это не случится с другими? Ради детей Королевства Лангустин я снимаю очки…

Она с силой бросила под ноги оправу с черными стеклами, и растоптала на глазах изумленной толпы.

- Люди! Я вижу зеленую траву! Глаза моего сына – они голубые, как и у его отца! Не бойтесь, и Ваш Мир тоже станет красивым!

Женщина заметила приближающегося палача, и поторопилась закончить речь:

- Нас много, мы сильнее! Во имя наших детей – снимите очки!

- Молчать!

Палач закрыл ей рот сильной рукой.

- Привести приговор в исполнение!

Репейник вздернул подбородком, собрался с духом и выкрикнул:

- Люди! Разве Вы не хотите увидеть Мир настоящим?

По толпе пробежал стыдливый ропот.

В этот момент тело мальчика пронзила острая боль. Он вскрикнул, и как подстреленная птица, взмахнул в воздухе руками. Последнее, что он услышал - характерный хруст разбитого стекла от тысяч оправ, упавших на землю.

В момент смерти Репейника над площадью Королевства Лангустин повисла ореолом семицветная, искрящаяся радуга…

Такой ее запомнили люди, смотрящие на Мир своими, Божественными глазами…

 

Май 2015 г