1.

Большой зал старого, ещё сталинской постройки, дома культуры был

забит до отказа. Такого аншлага здесь не видели давно. Кинотеатр не

работал по причине поголовной неплатёжеспособности населения,

потому что два градообразующих завода прочно сели на мель ещё в

начале девяностых и выживали каждый как мог. На одном

выплачивали лишь жалкие две трети от голого тарифа, на другом -

сократили рабочую неделю до трёх дней, а количество работников до

самого последнего минимума. Толпы несчастных, отчаявшихся найти

работу людей, осаждали биржу труда. Ведь вожделенное пособие по

безработице, зачастую, превышало доходы тех, кого ещё не

выставили за ворота замороженных нищих предприятий небольшого

волжского городка.

 

На сцене за длинным столом, покрытым бархатной красной

скатертью, сидело несколько человек, одетых в строгие европейские

костюмы. Володе на мгновение показалось, что вернулись давно

ушедшие советские времена, и вот сейчас какой-нибудь

ответственный секретарь выйдет на трибуну, традиционно стоявшую

слева, и коротенько, часа на полтора, зашарашит доклад о политике

Партии и текущем международном положении.

 

***

 

Вспомнились далёкие семидесятые, когда в таком же вот

переполненном актовом зале, чуть пошатываясь от излишне принятого

на грудь, на трибуну взобрался секретарь партийной организации

предприятия. Все понимали, что Первый был, мягко говоря, не в

форме, но сделать замечание представителю власти не решился

никто. Страх, засевший в душах с печально памятных сталинских

времён, превратил людей в безмолвных свидетелей происходящего.

Тем временем докладчик, зафиксировав своё тело на привычном

месте, молча уставился немигающими чуть красноватыми глазами в

зал, будто радар сканируя присутствующих. Шум начал стихать.

Сначала замолчали сидевшие в первых рядах члены парткома, потом

остальные коммунисты, комсомольцы и, наконец, наступила такая

звенящая тишина, что стало слышно, как жужжит на оконном стекле

бестолковая заблудившаяся муха.

 

Выждав ещё немного, партийный секретарь начал говорить

медленно, тихо, но настолько внушительно, что присутствующие

невольно напрягали слух, пытаясь услышать, впитать в себя каждое

произнесённое им слово. И только спустя несколько минут, когда

Первый окончательно овладел вниманием зала, его голос стал

постепенно нарастать, приобретая полную громкость, зазвучал

широко и раскатисто, доходя до сознания каждого, пришедшего на эту

прекрасно спланированную агитационную акцию. А по окончании

доклада весь зал разразился бурными искренними аплодисментами,

прощая своему руководителю известную человеческую слабость.

 

***

 

Но канули в Лету времена партийных боссов, и на подмостках

истории появились иные действующие лица. Средних лет мужчина с

синим галстуком пригласил к микрофону молоденькую девушку в

обычном, ничем не примечательном голубеньком платьице. Она вышла

и, тщательно скрывая волнение, запела негромким, но сильным

приятным голосом, используя мелодию популярной, до боли знакомой

песни:

 

В нашей жизни самое прекрасное

Не ценою денег покупается!

Даром светит в небе солнце ясное,

И луна нам даром улыбается!

 

Даром, даром Бог даёт прощение,

Даром, даром Бог даёт спасение!..

 

Люди с воодушевлением подхватили, и этот импровизированный

хорал звучал всё громче и громче, набирая силу под сводами

видавшего виды просторного зала ДК. Володя с Верой сидели

недалеко от выхода и вместе со всеми бездумно, легко и свободно

пели ставшую почему-то близкой и родной песню, скорее псалом,

прославлявший Создателя нашего сказочно прекрасного живого мира.

Странно, но несколько месяцев назад большинству присутствующих и

в голову не могло прийти, что с ними случится такая метаморфоза, что

они вот так вот с радостью и любовью будут славить всемогущего Бога

Иегову и его распятого сына Иисуса Христа…

 

2.

На дворе была середина девяностых - смутное время несбывшихся

надежд и разочарований. Заводы стояли, дома даже на главной улице

города имели вид обшарпанный и неопрятный. Кровавые бандитские

разборки стали нормой, милиция, наравне с местными авторитетами,

была занята сбором податей с челноков, торговавших китайским и

турецким ширпотребом, а обыватели усиленно освобождались от

остатков моральных принципов строителя Коммунизма.

 

Апофеозом безнравственности новых демократических порядков для

Володи стала картинка, выставленная в бывшем киоске союзпечати на

главной площади города. Женщины шарахались от бесстыдно-

натуралистического изображения турецкого султана в бане, в

окружении многочисленного гарема и наложниц. Однако приученные

ни во что не вмешиваться, люди молча проходили мимо. Дети бежали

в школу, и никому ни до чего не было дела. Свобода!..

 

То, что раньше считалось стыдным и неприемлемым для

большинства, стало нормой, которую каждый пытался примерить на

себя. Открылись многочисленные видеосалоны, где толпы

озабоченных парней и мужиков, отцов семейств, тяжело дышали в

темноте тесного зала, глядя расширенными от удивления глазами на

обычную пошлейшую порнуху. Ещё несколько лет назад хозяина этого

прибежища разврата запросто могли бы отправить куда-нибудь на

Север, на лесоповал. Но нет, устои рухнули вместе с

многочисленными запретами, открылись двери тюрем, выпустив на

свободу лагерных завсегдатаев, и стало возможным всё. Или почти

всё…

 

Начали распадаться семьи. Если раньше от пьянства, азартных игр и

распутства людей удерживали: администрация по месту работы,

комсомол, профкомы, парткомы, то теперь ничего этого не стало.

Дешёвая водка заливала людям глаза и расслабляла головы,

опьянённые беспредельной свободой от всего, и в первую очередь от

так называемого морального кодекса строителя Коммунизма,

предписывавшего человеку всегда оставаться человеком и не

опускаться до скотского уровня.

 

3.

Двадцать лет прожил Володя с первой женой. Дети выросли,

каждодневные заботы о них отпали сами собой, и оказалось вдруг, что

супруги стали чужими друг другу. Совсем некстати пришла

Перестройка. Мизерные зарплаты задерживали, и жить стало не на

что. Начались разборки, скандалы, измены и, как следствие – штамп в

паспорте о разводе и звериная тоска в душе нашего героя. Но он не

спился, не опустился, подобно многим в его положении, а нашёл

такую же неприкаянную душу, заблудившуюся в страшном водовороте

лихих девяностых, нашёл свою Веру - одинокую женщину с

семнадцатилетним сыном.

 

Жили они в маленькой двухкомнатной хрущёвке – Вера, её сын,

мать и Володя. Летом работали в саду, пытаясь хоть как-то

прокормиться. Свободное время появлялось, когда наступала

дождливая промозглая серая осень. На развлечения денег не было, но

вот однажды рекламные щиты запестрели объявлениями. Всех

желающих приглашали на бесплатные лекции о смысле жизни, о

вечных истинах, о семье, как ячейке общества. Действо проходило в

городском ДК три раза в неделю. Володя с Верой пришли раз, другой,

и им понравились эти вечера, наполненные размышлениями о вечном,

философскими выкладками неизвестного лектора и

доброжелательностью улыбчивых устроителей.

 

Постепенно перешли к изучению Библии, особенно последней её

книги «Откровение Иоанна Богослова», где в красочной

аллегорической форме говорилось о будущем человечества. По словам

подтянутого немолодого уже докладчика выходило, что многое из

предсказанного главной книгой христиан сбылось, и теперь следует

ожидать наступления Конца Света, все признаки которого были

налицо: упадок нравственности, отсутствие веры в Бога, появление

страшных болезней, а также многочисленных лжепророков, ведущих

человечество в никуда...

 

И выходя на тёмные обшарпанные улицы города, видя валяющиеся

тут и там шприцы наркоманов, слыша грубую примитивную матерную

речь пьяной молодёжи, люди убеждались в том, что лектор, которого

все называли Пастором, был более, чем прав. А раз так, то стоит

начать новую жизнь - по Писанию, по совести, по заповедям Божьим,

и тем самым спасти свою бессмертную душу от геенны огненной.

 

Слушателям бесплатно раздавали цветные буклеты, брошюры, а

тем, кто не пропускал занятия, дарили Библию, переведённую на

современный русский язык. Всё это, как и аренда ДК, стоило немалых

денег, и люди на лекциях спрашивали об источниках финансирования.

Но Пастор только загадочно улыбался и туманно намекал на какие-то

малопонятные добровольные пожертвования.

 

4.

Несмотря на то, что Володя после разрыва с семьёй жил у Веры, на

душе у него было неспокойно. Тяготило отсутствие живого общения с

детьми. Обозлённая бывшая жена запретила двенадцатилетнему сыну

даже подходить к отцу, и парень не знал, как себя вести при встрече с

тем, кто ещё вчера был для него самым родным и близким человеком.

Злая бескомпромиссная совесть буквально грызла душу нашего героя.

Иногда ему хотелось забыть обо всём, схватить сына и бежать - куда

глаза глядят. Или, напротив, начать судебный процесс и отсудить

ребёнка у бессердечной матери. Но время шло, и он не мог ни на что

решиться.

 

Листая тоненькую книжечку, полученную на семинаре, Володя вдруг

сделал неожиданное для себя открытие. Там говорилось, что

библейский Бог Иисус отдал жизнь, позволил распять себя на кресте

ради спасения человечества, что Он всегда любил людей и хотел бы

стать советчиком, близким другом каждого. Картинка с изображением

путника в старинной одежде, стоящего у дверей небольшого

опрятного домика, дополняла написанное в брошюре. Хотелось

впустить симпатичного усталого прохожего - доброжелательного и

любящего Бога - в дом, обласкать его и завести откровенный

задушевный разговор.

 

Наш герой задумался. А готов ли он стать близким другом распятого

Иисуса из Назарета? Этот странный вопрос ввёл его в ступор, но

вместе с тем заставил рассуждать логически: вот Христос, реальный

живой человек, историческая личность, сознательно и добровольно

принял страшные муки ради того, чтобы он, Владимир, имел

возможность жить честно, безгрешно, минуя многие искушения. И

было бы бессовестным чванством отвергнуть предложение такого

преданного любящего друга, не пустить Его в свой дом. С другой

стороны, если принять эту дружбу, то придётся всегда и во всём быть

искренним, ведь Он всё видит, всё знает и всё понимает, а потому

лукавить с Ним ни в коем случае нельзя. Нельзя будет воровать,

предавать, обманывать, ловчить, служить в армии, потому что в этом

случае придётся нарушить одну из десяти заповедей, или даже

несколько, нарушить негласный договор с другом, который тебе

верит…

 

От всех этих мыслей голова у Володи пошла кругом. Однако сделав

над собой усилие, он окончательно решил попробовать, попытаться

дружить с Богом. Накинув на плечи куртку, наш герой вышел на порог

своей многоэтажки. Где-то вдалеке тускло мерцал чудом уцелевший

фонарь, а в воздухе висела серая промозглая сырость. Стоя в дверях,

он посмотрел в прохудившееся гнилое небо и беззвучно, не открывая

рта, обратился к своему новому другу:

- Господи, помоги. Что мне делать, как быть с сыном? Ребёнку нужен

отец, а я мучаюсь без него. Неужели придётся бросить всё и вернуться

к постылой бывшей жене? А как же Вера? Мы так привыкли друг к

другу! Я люблю её и не могу, не имею права уйти, предать близкого

человека…

 

Мёртвая тишина была ему ответом. Только где-то вдалеке надрывно

залаяла, завыла голодная собака. Володя вздохнул обречённо и

пошёл укладываться спать.

Проснулся он среди ночи. Вера тихо сопела во сне, а его никак не

отпускала, мучила тоска и тяготил ворох неразрешимых житейских

проблем.

 

- Интересно, а как поступил бы на моём месте Иисус? – пришла в

голову неординарная мысль. - Что может сделать в этой ситуации

честный бескомпромиссный человек, не умеющий лгать и

изворачиваться?

Выйдя на кухню, он сел у приоткрытого окна. Серая морось дохнула

в заспанное лицо, и простое, единственно верное решение пришло к

нему, казалось, само собой. Улетучились все сомнения, и наш герой

вдруг почувствовал небывалое облегчение оттого, что верный и

преданный товарищ помог ему, не оставил в беде. Да, у него появился

друг, которого все почему-то называют Богом.

 

Наутро Володя переговорил с Верой, а через день за руку привёл в

свой новый дом двенадцатилетнего сына и попросил его приходить к

отцу как можно чаще. А мать… Матери лучше не знать об этом.

 

5.

Песнопение подходило к концу, и нестройный хор слушателей

семинара выводил последние строки:

 

…Посмотри, как Бог к тебе склоняется,

И пойми, что Он - свет солнца ясного.

Не ценою денег покупается

В нашей жизни самое прекрасное.

 

Даром, даром Бог даёт прощение,

Даром, даром Бог даёт спасение.

 

Пастор встал со своего места и, подойдя к микрофону, заговорил

негромким спокойным голосом:

- Друзья мои, сегодня у нас особый день. Надо определиться, кто из

вас готов по примеру Господа нашего Иисуса Христа креститься

полным погружением в воду? Сейчас вам раздадут бланки, в которых

необходимо указать анкетные данные и подтвердить своё согласие. На

завтра заказан автобус, и мы поедем в соседний город, в бассейн, где

будет проведён этот важный обряд, после которого вы станете

полноправными членами нашей единственной в мире истинной

христианской церкви. Ещё раз напоминаю, что только те, кто

крестился, подобно Господу нашему, смогут спастись и попасть в

царствие Божие.

 

Раздали бланки, и Вера, достав из сумочки авторучку, стала

послушно вносить свою фамилию и другие данные в графы небольшой

голубенькой бумажки.

- Погоди, - сказал Володя. – Кто они, что они, откуда? Мы ведь

ничего не знаем. Сейчас я выясню.

Он подошёл к стоявшему у входа устроителю лет тридцати и задал

ему вопрос в лоб:

- Скажите, пожалуйста, как называется ваша церковь?

Собеседник внутренне напрягся, но молчал, видимо, обдумывая

непростой ответ. Обмануть он не мог - Вера не позволяла. Затем

выдавил из себя одно только слово:

- Всемирная…

Наш герой вопросительно смотрел ему в глаза.

- Христианская… - продолжил тот.

- Что значит христианская? Христианских церквей много!

И мужчина, видимо, решившись, промолвил чуть слышно

скороговоркой:

- Церковь адвентистов седьмого дня.

 

Володя не так давно пытался расспрашивать женщин, раздававших

буклеты, кто они, откуда, но те упорно хранили молчание. Об

адвентистах он знал, что это секта. Сектантов в советские времена не

жаловали, и отношение к ним было - как к бандитам, совершившим

нечто мерзкое и недостойное. Кроме того, на работе бывший зек как-

то сказал, между прочим, что адвентистов этих по Северу размазано -

будто грязи – кругом они, во всех лагерях и тюрьмах…

Анкеты собрали, попросили всех, кто решил креститься, пересесть

поближе к сцене, и оказалось таковых довольно много - более

пятидесяти. Что тут скажешь? Чем труднее жить человеку, тем больше

его тянет к Богу…

 

6.

Несмотря на семьдесят лет воинствующего атеизма, детей в нашей

стране всеми правдами и неправдами продолжали крестить.

Действительно, не так просто искоренить в людях Веру отцов и дедов,

запретить христианскую мораль, которая впитывается с молоком

матери, изъять из обращения такие «крамольные» слова, как

«воскресение» или «спасибо». Ведь поминутно, желая человеку

добра, мы говорим ему: «Спаси Бог»…

 

Перед смертью бабушка призналась десятилетнему Володе, что

крестила его тайно, чтобы не навредить партийным родителям. Но что

мог знать о Вере, о Православии мальчишка-подросток? В отцовской

библиотеке он нашёл книгу Емельяна Ярославского «Библия для

верующих и неверующих». Опуская ненужную довольно язвительную

критику, парень упивался описанием жизни и деяний ветхозаветных

Пророков, о существовании которых раньше никогда не слышал.

Библейская картина сотворения мира затмила для него сомнительное

учение Дарвина, а красота и образность описаний древних авторов

поразила детское воображение.

 

Хотелось узнать больше, но доступной информации не было совсем.

Всё было подчищено цензурой, приведено в соответствие с

господствующей идеологической аксиомой. И только в годы

Перестройки - тайными путями сквозь пресловутый железный занавес

- начали завозиться в страну первые христианские издания.

Володя купил на рынке миниатюрную протестантскую Библию,

напечатанную на тончайшей папиросной бумаге. В чёрной обложке

без названия - это было чудо, кем-то заботливо переведённое на

современный русский язык. Но даже читая первоисточник, он не мог

понять и половины того, о чём там говорилось. Советские цензоры

вымарали из жизни людей не только саму Библию, но и всё, что было

с ней связано – историю и культуру описываемого там периода.

 

Семинар адвентистов стал кладезем информации для нашего героя.

Эти люди знали главную христианскую книгу вдоль и поперёк. Они

сыпали цитатами по любому, самому простому житейскому поводу. И

что немаловажно, сверяли свой быт, всю свою жизнь - от рождения и

до гробовой доски - с этой священной книгой. Жили в ожидании Конца

Света и грядущего спасения. Их «размазывали» по заполярным

лагерям, над ними издевались матёрые уголовники, но несгибаемые и

честные перед своей совестью, они прошли все муки земного ада,

разделив судьбу многочисленных узников советского ГУЛАГа. И это

достойно уважения.

 

7.

Семинар подошёл к концу, устроители уехали, а герои нашего

повествования чувствовали себя разбитыми и опустошёнными,

оставшись не у дел. За это время они привыкли к обществу

доброжелательных улыбчивых адвентистов. И теперь было

непривычно и неуютно оставаться дома тёмными зимними вечерами.

Но вновь образованная община жила. Пастор, молодой человек лет

двадцати пяти и его соратники сняли небольшую комнату в Доме

Культуры и продолжали изучать Священное Писание, приглашая к

себе всех желающих. Скучно было сидеть дома, и Володя с Верой

снова прибились к знакомому берегу. Тем более - у них накопилось

много вопросов по изучению Библии.

 

В более узком кругу появилась возможность узнать интересные

подробности о жизни и быте сектантов. Их региональный центр

находился в Подмосковье, а главный офис - где-то в США. И это

объясняло происхождение «добровольных пожертвований», о которых

говорилось на большом семинаре. Адвентисты не признавали ни икон,

ни крестов, никакой другой символики. Говорили, что не стоит

напоминать Иисусу о том, где и как он был распят. Мол, Ему это будет

неприятно. Молиться можно было везде и в любое время, но суббота,

согласно четвёртой заповеди Моисея – был особый день, который в

обязательном порядке посвящался Богу.

 

Пастор оказался потомственным адвентистом. Его

доброжелательность и острый ум не оставляли сомнений в том, что он

искренне стремился творить добро. Володя с удивлением узнал, что

его должность была выборной. Впрочем, на общем собрании выбирали

всё руководство общины, в том числе и казначея, который собирал так

называемую десятину - десятую часть от доходов паствы. Отдать эти

деньги считалось делом чести и совести. Причём, никаких проверок не

было. Каждый решал сам, сколько и когда он должен внести в кассу.

 

Алкоголь, никотин, а также чай и кофе, как тонизирующие напитки -

всё это было запрещено. Свинину не ели. И вообще, приветствовалось

полное вегетарианство - отказ от животной пищи. В связи с этим

откуда-то издалека, возможно из Америки, привозили сою и другие

бобовые.

Было удивительно наблюдать подобный аскетизм в сочетании с

высокой нравственностью и желанием всю свою жизнь сверять со

Священным Писанием, из которого эти люди черпали неистребимый

оптимизм и веру в светлое будущее, которое, по их словам,

обязательно должно наступить после Конца Света и Судного дня.

 

Однако всё было хорошо лишь до тех пор, пока из областного

центра не приехал другой Пастор, который с первого же занятия

принялся нагнетать страсти и пугать слушателей Апокалипсисом. Он

говорил, что отпущенное человечеству время может кончиться совсем

неожиданно. И тогда те, кто не успел совершить священный обряд

крещения, не смогут попасть в Царствие Божие. Все пришлые

слушатели поняли намёк правильно: или креститесь, или уходите.

 

Легко было посетителям большого семинара принимать священный

обряд, не зная, на что они подписываются. Зато теперь наши герои

имели возможность сделать выбор осознанно. И они решили, что не

стоит так кардинально менять всю свою жизнь, даже ввиду

ожидаемого Апокалипсиса. Но несмотря ни на что, у них остались

самые лучшие воспоминания об адвентистах - этих честных и

преданных своей Вере людях. Блажен, кто верует.

 

8.

Выбор был сделан, и пришлось нашей неприкаянной парочке

возвращаться в реальный мир, где браки заключались на короткое

время и вовсе не на небесах, где воровство и обман считались нормой,

а убить тебя могли походя, ради твоего тощего кошелька или золотого

кольца на пальце.

- Не расстраивайся, Вера, - успокаивал жену Володя. – Мы всё

сделали правильно. Это ведь секта. Она затягивает человека,

зомбирует, заставляет его жить и работать на тех, кто сидит наверху.

Она отбирает простые человеческие радости, а что даёт взамен? Ведь

мы ничего не знаем о руководителях, об их истинных задачах и целях.

 

- Ой, не надо так говорить, - отвечала, чуть не плача, супруга. – Там

было так хорошо, такие честные открытые люди. А здесь? Ну, кому мы

с тобой нужны?

- Детям, - слёту ответил Володя. - Мы нужны нашим детям. И не

стоит прятать голову в песок, уходить от реальности. Если все уйдут,

кто тогда будет здесь противостоять злу? И хватит об этом. Ушли и

ушли. Всё!

Прошёл месяц, и вот однажды Вера достала откуда-то, надела на

шею свой забытый крестик на золотой цепочке и засобиралась в

церковь:

- Пойдём, Володя. Сегодня праздник, надо записки подать, свечи

купить, постоять немного среди людей. Пойдём, тошно мне дома

сидеть.

 

И они пошли туда, где не бывали давно. Бородатые

священнослужители в рясах, используя пожертвования прихожан и

власть имущих, будто по команде смнивших свои убеждения, как

могли, отремонтировали единственную в городе старую деревянную

церковь. Всё было окрашено, чисто, красиво. У старинных икон горели

тонкие свечи, и певчие выводили божественно-прекрасную спокойную

мелодию.

Наши герои стояли, вдыхая слегка приторный запах ладана,

непривычно крестились, кланялись и думали о детях, о жизни, обо

всём на свете. И, конечно, о Боге - о своём верном друге Иисусе,

рельефное изображение которого в тусклом мерцающем свете свечей

взирало на верующих со стилизованного, покрытого лаком

деревянного креста.

 

Бог – это наша общая человеческая совесть, - неспешно, в такт

многоголосию певчих, думал Володя. – Совесть есть у каждого, даже у

самого отъявленного негодяя. Иногда она приходит только в старости

и начинает мучить. Но ты не в силах уничтожить принесённое тобой в

мир зло, когда до могилы останется всего лишь только шаг. Не

вернуть ни одного прожитого мгновенья, не исправить совершённых

ошибок, не изменить принятых когда-то решений.

 

Бог – это совесть многих и многих людей. Старых и молодых,

честных и не очень. И когда мы молимся под сводами храма, то

напрямую обращаемся к душам своих предков и современников,

советуемся с ними. Причём если ты в ладах со своей совестью, то Бог

всегда поможет тебе жить честно, открыто и праведно, нести в мир

добро и радость.