Доктору Лаврухину посвящается

 

Рабочий день Георгия Никифоровича Лобанова начинался ранним утром - в течение последних пяти лет он неизменно появлялся в отделении около 7.00 и сразу же приступал к обходу палат: во вверенном ему лечебном подразделении ситуация порой менялась по нескольку раз в сутки.

- В девятой – новая больная в тяжелом состоянии, доставлена ночью, - доложила на ходу дежурная медсестра, - во второй у бабуси проблемы с мочеиспусканием - устанавливали катетер, в пятой бомж впервые за три дня принял пищу, но а в третьей – без динамики…

Осматривая вновь поступившую, доктор Лобанов не сразу заметил маленькую щупленькую фигурку мальчика, спавшего на кушетке у вешалки в углу палаты. На недоуменный взгляд врача медсестра тут же отреагировала подробным отчетом:

- Сын пострадавшей…С момента травмы прошло трое суток и все это время, пока мать выводили из шока в районной больнице, мальчик не отходил от нее и ни минуты не спал. После транспортировки больной в наш центр он наотрез отказался возвращаться домой, пришлось дать успокоительное…

- Это, действительно, мой сын, - еле слышно подтвердила пациентка, - и мне не хотелось, чтоб он находился здесь, но переубедить ребенка, простите, не получится даже у вас… Тем более что, кроме меня, других близких родственников у Сережи нет...

За окном палаты, расцвеченное сентябрем, умиротворенно дышало бабье лето. И яркие его картины из россыпей последних осенних цветов на больничных клумбах и неистового полыхания кленов у проходной, никак не вязались с тем, что происходило в стенах отделения. Измученное страданиями лицо женщины, спящий неподалеку мальчуган и вызывающе красивая ранняя осень за оконным стеклом… - неожиданная волна воспоминаний охватила Георгия Никифоровича, и события почти двадцатипятилетней давности пронеслись в его памяти…

В тот теплый сентябрьский день он - тогда еще восьмиклассник Герка - с огромным нетерпением дожидался возвращения из поездки мамы, работавшей проводником на пассажирском поезде. Жили они вдвоем (родители давно развелись) в небольшом зеленом городке, где все знали друг друга. К приезду матери Егор, как обычно, приготовил уроки, убрался в квартире, и даже успел нарвать для нее букетик ее любимых сиреневых астр. Но в положенное время мама не пришла и сын, решив, что ее задержали в резерве проводников, с увлечением принялся за подготовку к школьной олимпиаде. И только, когда солнце полностью спряталось за крыши пятиэтажек и начали сгущаться сумерки, он вышел в подъезд, чтобы позвонить от соседей на мамину работу. К его удивлению, на лестничной площадке нижнего этажа стояли люди – несколько жильцов их дома и сотрудницы мамы.

- Гера, Герочка, сыночек…- сказала одна из них, встретившись с ним взглядом, - мы пришли, чтоб сообщить тебе – только обещай, что будешь держаться, ведь ты мужчина, опора семьи…крепись, миленький, как можешь…сожмись в комок…

- Егуня, родненький, - перебила говорившую соседка по этажу, - возьми себя в руки, будь мужественным и сильным…

- Да что произошло? – закричал он, ничего не понимая, и непрошеные слезы вдруг хлынули из глаз.

- Егор! Случилась беда, - взял инициативу в свои руки муж соседки и каким-то незнакомым металлическим голосом произнес, - с твоей мамой плохо… Дело в том, что в пути произошла авария из-за короткого замыкания в приборах электрооборудования, горел вагон…и теперь она в больнице…с ожогами, в тяжелом состоянии…

Возле хирургического отделения железнодорожной больницы, куда обезумевший Герка примчался, не чуя ног, толпился народ – были слышны сочувственные вздохи и слова сожаления: «Бедная женщина, какие муки…», «А где же ее сын?»

На упреждающий жест медсестры он не закричал, а завопил и завизжал подобно пойманному, но не желающему сдаваться зверьку: «Впустите меня! Вы не имеете права не впускать! Где она, скажите, где?»

И с того самого момента, когда врач подвел его к кровати матери, начался совершенно новый отсчет времени, в котором минуты превратились в часы, часы - в недели, а недели – в вечность…

Самым жутким было то, что поначалу Егор не узнавал маму, потому что очень сильно обгорели ее лицо, руки и туловище и появились отеки - остановились почки. Вела она себя довольно спокойно, поскольку находилась под действием морфина, но почти не разговаривала и лишь изредка виновато поглядывала на Геру. А тот, при виде ее ран морщился и стискивал зубы, как от собственной боли и ловил себя на мысли, что может не вынести случившегося…Все происходящее напоминало ему какой-то странный сон. В палату постоянно забегали врачи, лаборанты и медсестры. Инженер по технике безопасности настойчиво пытался что-то выяснить у мамы, а рядом в коридоре плакала, читая вслух молитвы за выздоровление, ее подруга; приходили и уходили знакомые и друзья семьи, предлагая свою помощь.

Егор совершенно не мог спать и отказывался от пищи. К вечеру следующего дня его пригласил в свой кабинет заведующий хирургическим отделением:

- Так нельзя! Постарайся взять себя в руки - трудности подвластны только сильным. В нарушение правил, мы разрешили тебе находиться в больнице, но для того, чтобы поддерживать маму, а не объявлять здесь голодовки и хлюпать носом. Ситуация сложная, у нее повреждено более 40% процентов кожи, но надежда есть… Сейчас мы стараемся вывести ее из состояния шока и запустить почки и, если это произойдет, сразу же доставим в областной ожоговый центр. От твоего настроения, в какой-то мере, зависит ее самочувствие; не сиди часами в палате – это забирает силы, тем более, что за матерью есть кому присмотреть. Можешь сходить домой, чтобы выспаться; наконец, прогуляться по свежему воздуху, встретиться с одноклассниками, ведь жизнь продолжается. И он указал рукой на дверь балкона, за которой, действительно, все шло своим обычным чередом: медленно утопали в синеве теплого сентябрьского вечера верхушки серебристых тополей, куда-то спешили по улицам прохожие, а в окнах домов то здесь, то там загорались уютные желтые огоньки…

 

В ожоговом центре Герину маму сразу же забрали на перевязку, а через несколько дней сделали первую операцию, после которой она круглыми сутками лежала под капельницами. Палата была переполнена больными, и ему приходилось спать на скамейке возле кровати матери. С тех пор, как произошла трагедия, он сильно изменился – перестал бояться вида крови и больше не плакал, когда из операционной в очередной раз кого-то привозили без руки или ноги. Для него теперь не было ничего неловкого в том, что приходилось выносить судно и менять пеленки, смачивать асептическим раствором мамины повязки и кормить ее, как ребенка из маленькой ложки.

 

- Сыночек мой родненький, миленький, - говорила она обессиленным голосом, - ты такой умница, ты такой хороший, а я не могу сейчас даже обнять тебя… И начинала тихонечко плакать, а он вытирал ее слезы и целовал дрожащими губами родное забинтованное лицо. Во время одной из операций по пересадке кожи у мамы открылось желудочное кровотечение. Лечащий врач – комбустиолог - объяснил Егору, что такое случается из-за большого количества токсических веществ, поступающих в кровь с обожженной поверхности тела. Затем приключилось вторичное инфицирование ран и начался сепсис…Маму лихорадило: температура то поднималась, то опускалась – больные в палате называли это «свечками». Постоянно приезжали работники вагонного депо, где она работала, чтобы сдать кровь, привозили медикаменты, продукты, материальную помощь. Геру поддерживали, как могли, друзья семьи, соседи и дальние родственники (близких, увы, не было), предлагали отвлечься, отдохнуть, чтобы набраться сил. Однако в тот момент никто на свете не мог оторвать его от больничной постели матери…

 

… Ее не стало в середине ноября, в тот день, когда выпал первый снег. Утро оказалось на редкость солнечным и все вокруг, как и в палате, сияло белизной. Егор побежал в аптеку, всего на полчаса, а когда возвратился, увидел уже бездыханное тело мамы и стоящего рядом дежурного врача…

 

С тех пор прошло почти двадцать пять лет… Как он выстоял тогда и не надломился? Ведь не только жуткая личная трагедия, но и надвигающиеся «лихие» 90-е могли сбить с пути истинного подростка-одиночку. Помнится, пытался найти отца, но безрезультатно: тот работал где-то очень далеко на севере; отказался и от предложения самой близкой маминой подруги – перейти жить в их семью. Какое-то время рядом с ним находилась дальняя престарелая родственница, но как только по окончании девятого класса он поступил в медицинское училище, она сразу же возвратилась к себе домой.

 

После того, как Егор потерял мать, пройдя через чистилище при жизни, для него уже больше не стоял вопрос «кем быть?» Чтобы стать ожоговым хирургом, учился больше десяти лет: окончил училище и медицинский институт, интернатуру, затем ординатуру. Работал хирургом в районной больнице, потом на кафедре термических поражений кожи, а после - в областном ожоговом центре, том самом, где потерял самого главного человека своей жизни и нашел себя…

Чего только не насмотрелся он за эти годы, и каждая человеческая трагедия, прошедшая перед его глазами, вполне могла бы стать сюжетом для написания книги. «Заведующий адом» – так называла его жена… За четверть века комбустиология, как и вся остальная медицина, шагнула далеко вперед. Отделение, которым он руководил, теперь было оснащено самым современным оборудованием – аэродинамическими кроватями, лазерной аппаратурой, специальными подъемниками, мониторами и тесно сотрудничало с лабораторией по искусственному выращиванию клеток кожи. И если раньше основным перевязочным материалом были бинты, то теперь на помощь медикам пришли разнообразные салфетки-сорбенты, серебросодержащие, мазевые и другие повязки. Изменилось и качество препаратов, значительно понизилась смертность.

Но всегда немаловажным фактором в выздоровлении больного оставался его настрой – случалось так, что человек погибал даже при небольших ожоговых поражениях, а иной раз выживали пациенты, которые по всем канонам должны были уйти из жизни. В связи с этим, Георгий Никифорович частенько вспоминал одну свою пожилую пациентку. При первом осмотре на вопрос, что с ней случилось, она ответила, что хотела разжечь на даче печку и плеснула на сырые дрова бензином, а потом во время обходов всякий раз тихонько напевала: « Так в моей печурочке разгорались чурочки…», чем вызывала невольные улыбки у врачей и соседей по палате. Обычно оставались жить сильные, со стержнем внутри, умеющие шутить над собой в любой ситуации…

 

Ход мыслей доктора Лобанова прервал детский голос, обращенный к больной женщине:

- Мамочка, любимая, прости меня за то, что я уснул, - мальчишка лет двенадцати широко раскрытыми глазами удивленно смотрел то на врача, то на мать.

- Я спасу твою маму, Сережа. - Георгий Никифорович погладил ребенка по голове и, выходя из палаты и обращаясь к дежурной медсестре, громко скомандовал:

«Срочно перемещаем пациентку в «Клинитрон» и готовим к операции…»

 

Примечание:

 

Комбустиология — направление медицины, связанное с лечением ожогов и устранением их последствий.

Клинитрон - аэродинамическая противопролежневая кровать, используемая для эффективного лечения больных с ожогами