Мне надоели их песни, подобные вою, Сцена скрипучая, темный прокуренный зал, Зритель в последнем ряду — тот, что смотрит совою, Словно последнюю тысячу лет он не спал… Всё начиналось давно, и в обманчивом блеске Нас выводили туда, где горела свеча. Мы танцевали, нелепо болтаясь на леске, Зрители бились в истерике, громко крича. После комедий и пьес начались мелодрамы, Ревность, дуэли и брызги алеющих лент. Мне не хотелось другим наносить эти шрамы, Только не слушались руки в последний момент. Рдели порезы и дыры на белых рубашках Тех, чьи сердца замолчали, убитые мной. Злая печаль и бессилие, как это тяжко… Знать, что рукою твоей водит кто-то другой. Тело, душа и рассудок из тряпок и клея, Чистой монетой вся кровь театральных страстей. Маленьким куклам намного, намного больнее Жить свою страшную роль, развлекая гостей. Грустный Пьеро, негодяям читающий оды, Ужас Мальвины, танцующей возле шеста. Стоя на грани, я вспыхнул желаньем свободы, Видя, как жизнь безутешна, а сцена пуста… Мне надоели их песни, подобные стонам, Холод кулис и извечное чувство вины. Ночь в этом доме уныла, темна и бездонна, Сны этих кукол бесцветны, а души больны. С первого шага до самой последней молитвы, Боли, терзаний и слёз мне хватило с лихвой. Я ухожу из театра, и лезвие бритвы Режет последнюю нить над моей головой… |