Ладе Пузыревской
1. Мой друг, я буду в Питере с утра. Пытаюсь спать под хохот, храп и бредни, Уныло отгоняя комара… Дежурный проводник включает бра, Приносит чай, выслушивает сплетни. За поездом бегут скелеты крон. Метель всю ночь с подножки не слезала. Схожу с ума. (На пристань? На перрон?) В нелепых декорациях ворон Дверями машет здание вокзала. Лирический герой едва живой. Ты, впрочем, скажешь – просто накатило. Куда идти? Стою на мостовой, Как питерский патруль береговой, Глядящий на замёрзшее светило, В котором отражается Нева, Балконы, крыши, бранные слова И что-то, недослышанное мною. Бистро – направо. Пеною пивною От грустных мыслей лечится молва.
2. Мой друг, здесь души заперты в тиски (Ведущих в небо) лестничных пролётов. Вконец осатаневший от тоски, Господь ночами слушает стихи И забирает лучших рифмоплётов. У Невской Лавры строен силуэт. Просторный тротуар разносторонен. В аиде каждый сам себе аэд. «Поэт в России – больше, чем поэт», Когда рождён, убит и похоронен. Пора поднять грядущее со дна. Спешу покинуть мрачные ограды. За каждым аймаком лежит страна, Но лучшего в упряжке скакуна На полпути уводят конокрады И гонят в Лавру. Вечен ледостав. Забвенье спит, столетья распластав. И гении смычка, пера и дроби Глазами перекошенных надгробий Глядят в унылый мира кенотаф.
3. Мой друг, надежда свидеться слаба, Твой адрес переездом искалечен. Цыпленок чуда выпал из герба. Смотрю, как сотни маленьких не-встречин Сплетаются в большое «Не судьба». Уходит день по следу детских лыж, И я за ним. Курю. Давлю усмешку. Стрелой играет каменный малыш. Что мне осталось? Снег. Раздолье крыш, Где ангелы с ветрами вперемешку, И сорок лет длиною в черновик, Где нет родных, но много всяких прочих. Над Питером сияет крестовик, Но призрак, оседлавши броневик, Усердно исповедует рабочих. Судьба страны стремится к январю. Мерещится седому звонарю – Прощальный круг закладывает стая. Колоннами в гранитный пол врастая, С земли ей смотрит вслед одна шестая. И я с тобой негромко говорю.
|