Было это в бригаде, когда Василий, сменщик мой, отослал меня отдохнуть, а сам поехал пахать. Дело шло к закату. У времянки сидели дед Егор, Дуська – повариха, ещё кто-то и Яков. Я сел рядом на землю, уставший и грязный. Яков рассказывал о каком-то убийстве. Было ему тогда лет пятнадцать, а сейчас уже за пятьдесят. Как-то перед самой зимой был он за Большим яром (как раз там, где мы пахали в это время). На снегу он заметил папаху. Копнув её ногой, он увидел, что в снегу лежит кожух (а дело было на дне яра). Присмотревшись, Яков увидел под воротником искажённое лицо какого-то человека: рот был открыт, с выбитыми зубами, лицо было всё изуродовано и страшно зияли пустые глазницы. Мальчишка в страхе отпрянул и побежал домой. Труп вырубили изо льда и узнали в нём односельчанина. Это был Жиляй, агент по заготовкам. Он исчез из Гнилуши пару месяцев назад, и никто его больше не видел. Милиция искала его, но безуспешно. И вот теперь концы, казалось бы, найдены, хотя и были на дне замёрзшего ручья. Нашли ли убийцу, так никто в селе и не знает до сих пор. Поговорили люди, да и забыли. Многие были даже втайне рады, потому что Жиляй - так его прозвали, а был он Ефремов Иван, - был мужик крутой и к тому же облечённый властью. При раскулачивании он многим не угодил: село воронежское большое, богатое, работящее было. А полдюжины таких вот Жиляев-пустобрёхов разорило его вконец. И поэтому так и порешили теперь уже колхозники, что убрал его тихонько кто-то из «бывших». Жена рассказывала после того, как он исчез, как всё было. Ночью, говорит, когда они уже спали, кто-то постучал в дверь. Иван не проснулся, намаялся, бедолага, в трудах праведных. Наталия сама подошла к двери: - Кто там? Молчание. Она отворила засов и выглянула во двор. На крыльце никого, да и во дворе тоже - ночь была лунная и всё видно. - Показалось, - буркнула она и скорей закрыла дверь. Холод уже окутал ноги - стояло холодное бабье лето. Наталия уже стала засыпать, как сквозь сон послышался резкий удар в дверь. «Господи, да что ж это?» - в страхе подумала она и растолкала как всегда пьяного мужа. Тот никак не мог взять в толк, что от него хотят. Стук в дверь повторился ещё громче. Сообразив, в чём дело, Иван пошёл к двери. - Ты, Вань, хучь оденься, а то, може, вызывають куда, - посоветовала жена. - Я им щас, б…, вызову!.. - матюкнулся, как всегда, Жиляй непротрезвевшим ещё низким басом. - Шастають тут по ночам… - бурчал он, как в трубу, накидывая на себя кожух. Нахлобучив папаху, вышел в сени. Она слышала, как он босиком пошлёпал к двери, и поёжилась, подумав, как сейчас холодно-то, босиком. Послышался стук отпираемого засова. Через некоторое время до неё добрался холод со двора. «Что ж он двери все нараспашку оставил, пьянь подколодная?» - подумала она и крикнула, приподнявшись с кровати, в холодящие сени: - Вань, зачини двери!.. Послышался стук закрываемой наружной двери. Она укуталась с головой и стала думать, что вот опять её мужа вызвали ночью, что вообще его часто поднимают ночью, что с тех пор, как он стал видным человеком на селе, начальником, жизнь у них пошла неспокойная. Да и односельчане как-то по-другому к ней стали относиться: одни обходили стороной, зло кося глаза в её сторону и иногда бурча что-то себе под нос, плюясь; другие низко кланялись, заискивающе смотря в глаза и спрашивая о здоровьице. Наталья боялась первых и скорей отводила глаза от вторых. Да и то сказать - тёплое пуховое одеяло, под которым они спали уже вторую зиму, крупорушка, то да сё… это же не с неба свалилось в их дом, на их двор, да и в сарай тоже!.. Как он там, заполошенный, говорил: «Экспро… экспри… - тьфу, зараза, язык испоганил с энтими дружками из района!..» - думала она. Она уже начала засыпать, как вдруг вспомнила о муже: «Что ж он, гад, не идёт? Неужто и впрямь уехал опять? Бессовестные, даже ночью не дають покою, все жилы вытянули.» - подумала она с бабьей ревностью. Да и было с чего. Жиляй особо-то не церемонился с их бабьим племенем, особенно в начальники когда вышел. Наталья хотела окликнуть его, но вдруг ей стало жутко. Кое-как успокоившись, она встала, укуталась в одеяло, залезла ногами в чуни и, выйдя в сени к двери, выглянула во двор - никого. «Уехал, мать его об косяк, - вздохнула она в сердцах. - И сапоги успел обуть.» Закрыв двери, она легла и скоро уснула в забытьи - уже светало. Проснувшись, первым делом Наталья окликнула мужа. Но никто не отозвался. В углу стояли сапоги Ивана… Он не вернулся ни в тот день, ни на следующий. Наталия сходила с ума, она предчувствовала что-то недоброе. Заявила милиционеру. А тот посмеялся только, с остервенением накручивая свой пышный ус: - Крепче за порты надоть держать було свого …, ха-ха… Небось, капусту чужу жуёть таперича, ядрёна вша, ха-ха-ха… - А как же сапоги-и?! сапоги… - с надрывом запричитала та. - Да хрен вас знаеть, сколькя у вас там сапог приходиться на душу населенья, ха-ха… Но к вечеру он сам прибежал к Наталье. И завертелось. Поиски ни к чему не привели. Ни тут, в Гнилуше, ни в Павловске. Ни по окрестным клочкам лесным. Стало ясно, что дело это тёмное. И вот уже почти зимой, месяца через полтора, полуразложившийся и наполовину обглоданный труп Жиляя обнаружили вмёрзшим в ручей на дне Большого яра. Было видно, что бандиты, прежде, чем убить его, долго издевались - резали ножом, выбили глаза и зубы. Эксперт из области установил, что он был задушен верёвкой - триангуляционная полоса чётко просматривалась на шее трупа… - Да, тёмное дело, - закончил Яков свой рассказ. - Поди, прислонился к чужой бабе, вот и награду получил. Дед Егор с сомнением покачал головой; деды - они всегда больше знают, чем говорят: - Да може и не из-за бабы погиб. Он же лютовал при кулачении, шкуру спускал, как нихто другой. Вот и пригрели его мужики, - дед глубоко затянулся своим ядрёным самосадом, прищурив чёрные цыганские глаза и глядя куда-то туда, вдаль своих тех лет. - А бог его знаеть, как там оно було, - он коротко хохотнул, и сеть глубоких морщинок разбежалась от глаз по его загорелому лицу. - Порешили, одним словом. Потом, уже в Калаче, мы как-то разговорились с бабушкой насчёт общих знакомых. От неё я узнал и фамилию Жиляя, и ещё кое-какие подробности тех лет. В то время Тихомировы жили уже в Калаче. А убийство произошло где-то в начале тридцатых, хотя Яков сказал, что в 34-м. И вот однажды приходит к ним мужчина знакомый, гнилушанский, и говорит: - Тебя, Анастасия, зовёт один человек. Бабушка и пошла с дедом, свёкром своим, так как дома никого не было. И встретили они там другого односельчанина, который вместе с Жиляем, Жигулём и другими раскулачивали и их. Хорошо не сослали, а просто выгнали на улицу в морозное предзимье тридцатого года большую работящую семью. Дед Михаил с невесткой и рады бы не встречать такого человека, но уж очень они боялись его. Он начал рассказывать про Гнилушу, про последние новости и прочее. И сказал, что уже не живёт там, бросил семью, скрывается. Он был изрядно выпивши, и в угаре сказал, что ему человека убить, всё одно что муху. Попросил у деда плащ - на том и расстались. Ни плаща, ни этого человека они больше не видели. А через некоторое время до них дошёл слух, что убили Жиляя. Они очень боялись и властей, и вообще всех, кто их «кулачил». Лучше не связываться. Лишь муж бабушки, Фёдор Михайлович, подтрунивал над их страхами и улыбался, поглаживая свои молодецкие усы. Давно умер прадед, погиб на фронте дед, и все забыли про это дело, оставшееся нераскрытым, а бабушка всё хранит эту страшную тайну. Иногда ей казалось, что сквозь потемневший от времени лик Спаса, висящего в углу, поочерёдно проступают злобные лики Жиляя, Жигуля, других их мучителей. И как я ни пытался уговорить её, чтобы она сказала фамилию того «страшного человека», она не сказала. Буквально за час до отъезда я только добился, что узнал кличку того «чёрного человека» - Дуб. А этот Дуб бросил после убийства детей и жену и исчез навсегда из Гнилуши. Знать, не хотел себе жиляевой участи?.. Последние, кто его видел, это были бабка со свёкром. Детей Дуба довоспитал колхоз, а про него и забыли, и подозрений никаких - ищи ветра в поле. Мало ли в те годы убивали?.. и активистов, и наоборот, их рабов, которых кулаками тогда обозвали. |