Она приходила как будто всегда невзначай: Немного испуга, немного вины и усталости. Бросала на столик перчатки – и мы пили чай, И я доставал для неё припасённые сладости. Дрожал у виска её локон смешным завитком, Когда, запинаясь, она говорила измученно, Что это – последнее наше свиданье. Потом Рассеянным жестом, за многие годы заученным, Небрежно роняла на стул невесомую шаль И с грацией кошки в мои устремлялась объятия… А в окна стучал ошалевший от ветра февраль, Суля нам, безумным и грешным, пустые проклятия… Она уходила – я долго курил в темноте, Огонь сигареты в такт сердцу неровно подрагивал, И тени метались по стенам в немой суете, И снова февраль свои лапы с тревогой протягивал… Любил я её? Мне и нынче дать трудно ответ, Тогда я и вовсе вопросом таким не печалился. Но только однажды померк без неё белый свет: Он сжался в комок, опустел, обветшал, продырявился… Она простудилась тогда и к весне умерла, Избавив тем самым себя и меня от падения… А я… Я с тех пор никогда не смотрю в зеркала: До боли боюсь в них увидеть её отражение… |