Одно время в деревеньке под Архангельском произошла такая история.

Старая, как жизнь, старушка Октябрина Петровна вышедши рано утром в огород и обозревая бесконечные гряды картофельных радостей увидела зайца. Это только в сказках зайчик хорошенький да пушистенький, а в жизни не то. Заяц — это зверь длиною в метр. Ну, а старушка Октябрина Петровна и сама-то была ростом с этого зайца, не больше. От ужаса встречи с таким большим животным она попятилась-попятилась, нырнула в двери своего дома и оттуда заголосила так, что перебудила и подняла на ноги всех своих соседей.

Первой прибежала Революция Ивановна. Их, рожденных в двадцатых годах опаленного гражданской войной двадцатого века так прозвали родители. Тогда было высшим шиком назвать свое чадо в честь свершившегося праздничного события освобождения простого народа от засилия дворянства да купечества. Одну бабульку у них на деревне так и обзывали Победой Степановной. И в паспортах черным по-белому были записаны их имена. Особо неверующим внукам и правнукам бабульки показывали свои документы сердито поджимая губы и строптиво хмыкая, ну и что же такого в их именах? А зато почти ни у кого в целой России таких имен и не сыщешь. Долгое время у них на деревне жил Ленин Васильевич Петров, потом умер, похоронили на деревенском кладбище и надпись на памятнике надписали, все как положено. Вон на кладбище, аккурат под старой березой он и лежит...

Ну так вот, Революция Ивановна очень переживала за Октябрину Петровну. Они были подругами и вскоре вышли в огород вместе вооруженные граблями и лопатами. Заяц был по-прежнему на огороде. Да не просто был, а лежал между грядами.

Бабульки остолбенели. Потом зашумели, запшикали. Заяц ни с места. Задние ноги вытянул, раскинулся, голову с длинными ушами на бугорок земли положил, устроился в общем. Взгляд укоризненный, чего, мол, пристали, в глазах сонная лень и полное презрение к бабкам.

Феликс Федорович, прозванный так родителями в честь Дзержинского, дошаркал до Октябрины Петровны вторым, все-таки он перешагнул уже порог в девяносто лет. Он высказал предположение, что заяц раненный и приплелся на огород умирать, а потому ему все равно, вот он и лежит, но подойти, проверить, прав или нет, отказался, мотивируя тем, что заяц большой и сильный зверь, а ну как лапой двинет и все, каюк, много ли ему, деду надо? А помереть такою смертью от лап зайца он как-то не хотел...

Скоро на огороде у Октябрины Петровны собралась вся деревня, еще пять человек, самый молодой и сообразительный, дед Иосиф, восьмидесяти лет, прозванный родителями в честь Сталина решился-таки подойти к зайцу. Наверное, имя его знаменитого тезки, как известно, человека волевого оказало свое воздействие. Дед Иосиф подошел к зайцу и тут же почуял тяжелый запах перегара, будто в огороде лежал не заяц, а пьяный мужик.

Деревенские сразу и догадались в чем тут дело. На окраине деревни, почти на отшибе, купил старую избу какой-то дикий человек. Он называл себя свободным художником. Не то что дом, но даже старый забор и единственные два фонарных столба, светившие изредка тусклыми лампочками, он разрисовал во все цвета радуги, а уж что у него дома творилось, деревенские даже предположить боялись.

Достаточно дикий для деревенских людей человек, художник этот часто напивался и валялся во дворе. Многочисленные куры ходили тогда у него по спине. Большой черный петух, пошатываясь валился рядом с хозяином, художник его спаивал. Устраивался рядышком и угрюмый бородатый козел, тоже любитель выпивки. А пес, страстный поклонник портвейна, долго кружился, опьянев, по двору, пытаясь поймать собственный хвост и валился уже обессилев, словно мертвый, спать до утра. Как видно и зайца он приучил пить вино.

Одним словом, все жители, сколько их ни было, отправились выяснять отношения с художником. Он обрадовался такому количеству гостей, широко повел рукой, пожалуйте, дорогие мои революционеры, проходите.

Революционеры прошли и остановились, пораженно озираясь. И было чему удивляться.

Под потолком висела диковинная люстра, утыканная большими белыми стеариновыми свечами, привычные лампочки отсутствовали вовсе. Старинная керосиновая лампа стояла на обширном дубовом столе. Рядом на жестяном подносе ждал своего часа большой угольный самовар. Художник, видимо был поклонником старины.

Изба состояла всего из одной комнаты. Много места в ней занимала печь, очень белая, с полатями наверху. Одна стена у этой комнаты была вымазана художником в сиреневый цвет и повсюду, по этой стене, нарисованные, расцвели крупные белые ромашки. Другая стена покрашенная в ярко-голубой цвет сияла желтыми купальницами. Третья стена — зеленая, так и бросалась в глаза ярко-желтыми тюльпанами. Четвертая, сплошняком черная и с крупными головами насыщенно-красных роз вообще надолго лишила деревенских дара речи. Но все же, кое-как, справившись с изумлением, старички в красках поведали художнику о зайце. На что тот среагировал немедленно: «Ах,Федька!» - взревел он. - «Пропащая душа, любит гад, напиться да уйти куда-нибудь шляться!»

Зайца он забрал и пока шел по дороге к своей разрисованной избушке все укорял его, непутевого. Заяц покорно слушал, безвольно повиснув у него на руках, изредка правда косил пьяным глазом по сторонам, а потом и вовсе заснул, положив морду на плечо художника.

Деревенские старики только рукой махнули, чего с пьяных возьмешь, какой с них спрос, а?..

Элеонора Кременская