Мне, без малого, семьдесят три. В прошлом Мореход Земли Русской, я уже двадцать лет живу в Израиле. И тружусь в составе рыбоводной бригады кибуца Ган Шмуэль. Здесь я знаком с группой стариков, - репатриантов из стран Европы и СССР. Страшную печать наложила Вторая Мировая Война на их детство. В воспоминаниях моих ровесников я то и дело слышу о гетто в Варшаве, Лодзи, Кракове, Терезине, Будапеште, Львове, Минске, о концлагерях Освенцим, Майданек, Берген-Бильзен, Дахау.. о расстрелах в Бабьем Яре и крематории в Тростенце.

У мамы было восемь сестёр. Перед войной наш клан состоял из девяти многодетных семей. После победы сохранились лишь три из них. Остальные шесть сгорели в горниле оккупации. Мужчин я не считаю, - те дрались и гибли на фронтах.

 

Мой друг доктор Шмуэль Ротбард пишет книгу о "холокосте" в городе Краков. Однажды, у меня на глазах он перелистывал на экране компьютера что-то очень похожее на «домовую книгу» советских времён. Это оказалось приходно-расходным реестром, который вела когда-то одна славная полячка. В период немецкой оккупации и разгула польской кровавой юдфобии эта святая женщина организовала целую подпольную сеть по спасению еврейских детей-сирот. Я сам видел те старые замызганные страницы с графами на польском языке «прибыл» и «выбыл по причине смерти». У меня на глазах Шмуэль сводил те страшные записи в сухую таблицу. И в каждой из них - судьба маленького человечка в возрасте от трёх до пятнадцати лет. Всего женщине-ангелу удалось уберечь семьдесят восемь малышей. В их числе и супругу моего друга, уважаемую Фреджу. И ещё несколько стариков из той книги доживают свой век в кибуце.

 

А нашей семье повезло: престарелый отец с мамой и выводком из пятерых детей «мал-мала-меньше» самостоятельно эвакуировались в Башкирию. Вы знаете, что такое Трудовой Фронт? Помню, что старшую мою сестричку (ей было тогда шестнадцать) прогнали домой с торфоразработок. Причиной тому - малярия, косившая ослабленных голодом людей.

А как старательно люди выполняли порученное им дело! Уже в 1944 году мама получила письмо от своей младшей сестры Шуры, оставшейся в Минском гетто. Оно было треугольное, всё в штемпелях, замусоленное и затертое. И датировано февралём 1942. Со слезами радости мама читала его вслух: "Эстер, родная моя сестричка! Если ты имеешь хоть какую-нибудь связь с моим мужем Мишей, сообщи ему, что я жива... в партизанском крае... хожу на железку...»

 

Лишь через много лет я узнал о существовании в Белоруссии "Партизанского края", куда боялись сунуться немцы. Узнал, что "ходить на железку" - это воевать в составе диверсионной группы. Тогда это было нормой. Удивляет другое: как письмо нашло нас в Башкирии? Сколько информации нужно было перелопатить вручную, чтобы доставить этот треугольник из глубокого германского тыла за линией фронта в забытую Богом татарскую деревушку Кангыш!