Ни запертая дверь, ни застегнутые на все запоры окна, ни даже закрытые глаза не могут спасти от проникновения в дом паука. Он приполз к ней на пластилиновых ножках и спрятался в углу: там темно и уютно. Когда она его увидела, то подумала: «Какой же он маленький и жалкий. Пусть живет». Так он прописался у нее. И они стали жить вдвоем. Паучок рос, его лапки покрылись шерстью, он научился плести паутину. Вскоре он стал настоящим пауком, который может постоять не только за себя, но и за другого. Когда она была дома, то он не сводил с нее влюбленных глаз. Прекрасней женщины просто не могло существовать. И она знала, что два внимательных, страстных взгляда для нее гораздо важнее одиночества пустой комнаты. Когда она раздевалась, он раскачивался на паутине и не мог оторваться от красоты ее обнаженного тела своих черных немигающих глаз. - Просто неприлично иметь столько красоты в одном теле, - говорил он ей. - Если ты считаешь, что ты можешь нравиться, то ошибаешься. В тебя можно только влюбиться. И влюбиться очень легко, но разлюбить невозможно. Сокровище дается не для того, чтобы его потерять, а чтобы им дорожить и беречь его. Ей нравились его слова, ей никто не говорил такого. Она смущенно улыбалась, прятала глаза, но хотела, чтобы он продолжал говорить. Ее знакомые обычно говорили только о себе, или сразу хотели то, чего она еще не хотела. -Конечно, ты можешь приходить в любое время, и когда захочешь, только выходить тебе, мне кажется, совсем не надо. Знаешь, тяжело ждать тебя весь день, а потом всю ночь не спать, охраняя твой сон. Разве тебе не хватает моей любви? Ей нравилась его любовь. Ей хотелось выходить на улицу, но она боялась, что он ее разлюбит, и осталась дома. Паук повесил на дверь глухую сплетенную им штору, а она села у окна стала слушать птиц, радоваться облакам и солнцу, залетавшим мушкам и мотылькам. - В любви не должно быть посторонних. Любовь принадлежит только двоим, - говорил он. – Не надо тратить силу чувства на посторонние развлечения. Я не хочу, чтобы ты отвлекалась. - Но мне будет грустно и тяжело, - отвечала она. - Не любить легко, любить трудно, - говорил он, потому что был настоящим специалистом в умении плести паутину. – Зачем нам нужна какая-то вшивая моль и комары-кровопийцы. Он сплел такие плотные занавески, что через них не могла пролететь даже пылинка. Если кто-то и собирался прорваться, то попадал в их хитрые сплетения и уже не мог выбраться из них. Жизнь заканчивалась, в комнате стало темно, тихо и душно. - Я умру, - сказала однажды она. – Наверное, для меня слишком много такой любви. Я просто не выдержу. - От любви не умирают, - ответил он. Говорил он всегда правильно, но от этого становилось еще тоскливее и не хотелось жить. – Верность не порок, а достоинство. Тебе есть, чем гордиться. Я для тебя сплету такой кокон, в котором ты можешь пролежать вечно. Ты хочешь жить вечно? - Нет, - почему-то ответила она, но покорно легла и стала ждать, когда превратится в кокон вечной любви. Очнулась она оттого, что кто-то приятно щекотал ее щеку. Она подумала, что это ей снится, и грустно вздохнула. - Разве мумии умеют вздыхать? - раздался у нее над ухом писк. - Я не мумия, а кокон вечной любви. А ты кто? - Ты, что не видишь? Я самый настоящий мышонок. Я думал, что ты мумия и хотел полакомиться тобой. Опять пролетел мимо ужина. Только зря паутины наелся. Если ты живая, то чего здесь разлеглась и обманываешь порядочных мышей? «Раньше я боялась мышей, - подумала она, - а теперь почему-то рада им». - Я просто люблю и храню верность. Не любить легко, любить трудно. Чтобы любить, надо пройти через страдания. - Да, это - клинический случай, - фыркнул мышонок. – У тебя паутиной не только ноги и руки связаны, у тебя – паутина еще и в голове. Где ты видела и слышала, что любить трудно? Не любить – это вот проблема, это настоящие страдания. Дай-ка я перегрызу твои паутиновые кандалы и дам тебе кое-что послушать. А теперь прислони ухо к моей норке, оттуда слышны все звуки дома. И она услышала, как мужчина признавался в любви к женщине, а она весело смеялась, целовала его и танцевала. Все было легко, загадочно и волнующе непривычно. Почему они так тяжело дышат, если это настоящая и серьезная любовь? – спросила она. - Как тебе это объяснить… - поморщился мышонок - Почему они так много смеются, если это настоящая и серьезная любовь? - Как тебе это объяснить… - А теперь замолкли. А сейчас снова смеются и кричат. - Как тебе это объяснить… Обоюдная откровенность, взаимность и не зависимость всегда верно служили любви. Она – это полет не только души, но и тела. Лучше всего спросить у соловья – он умеет об этом петь и в то же время он умеет летать. Мышонок не успел договорить, потому что над ними раздался, грозный крик: «Попались, любовнички! Я так и знал. Долго я ждал этого момента. За все, что я сделал для тебя, ты платишь мне изменой. Да с кем?.. с какой-то крысой». - Я совсем не крыса, - пискнул мышонок. – Вы плохо разбираетесь в домашних животных… - он не успел договорить, потому что на него плотной пеленой упала сетка паутины. Мышонок дернулся, но чем дольше он пытался высвободиться, тем сильнее запутывался. Ей бессознательно вдруг стало жалко мышонка. Она схватила дергающийся клубок в руки и тут увидела перед собой черные полные ненависти глаза паука. В них не было ничего человеческого, а тем более любви, которую она так ждала и ради которой она так страдала. Она брезгливо ногой отбросила восьминогое чудовище от себя. Он комком он пролетел через всю комнату и бесформенной лепешкой упал на пол. Она срывала липкие покрывала с двери, а он ползал возле ее ног и умолял ее не уходить и не бросать его. Оказывается, те оковы, которые нас не выпускают, не столь страшны, как казались, скорее всего, мы придумываем их сами. Теперь она хотела знать: « Неужели за стеной находится другой мир, и может существовать другая любовь?» - Да, - ворчал мышонок, сидя у нее на руках и очищая свой мех от вязких нитей паутины, - с таким темпераментом еще и мумией прикидываться. Живет рядом с любовью, а ничего не знает о ней. Когда-нибудь, может быть, я разгадаю загадочную женскую натуру, но неужели для этого мне надо будет еще и влюбиться? |