Серо-угрюмые сумерки старого сада солнце холодное шелестом ветра наполнило, яблонь извивы продув сквозняковыми волнами хлада. Вишен листва, как мираж, винно-розовым облаком в стыни пылает. Их лепет печальный запомнить бы, скорбную хрупкость стволов в глуховатой тоске листопада. В охристой крошке, в косматости мхов, выплывает кровля сарая, как горб ископаемой рыбины. Древний скрипит целакант, к небу рёбра косые вздымая, в утренних реках багря. Их потоками зыблема, знобко поводит хребтом деревянная глыба над дымом костров, над тоской и мольбой опустевшего края. В гулком железном корыте, до дыр проржавелом, красную глину с песком будоража лопатами, месят раствор печники в кирзачах, перепачканных мелом. Брови белёсые, речь на арго хитроватая, в рыжих усах пламенеют бычки самосадные, пальцы целованы ветром, грубы и умелы… Цокнет сорока в рогатых ветвях осокоря и застрекочет, по дереву шаркая лапками, скорую зиму браня, с заморокой голодною споря... За терракотовой банькой, за сливою зябкою изредка скатится в травы сиротское яблоко в стылом безмолвно-суровом великом просторе. |