За ландграфа порву, не молите меня о пощаде, И в атаку пойду против сотен и сотен врагов. Развеваются в небе ристайлские пёстрые флаги, Моё имя внесите себе на поля дневников. Я читаю, забыв о проблемах и времени суток, Неустанно хватаюсь за нити сюжетных слоёв. Жизнь, как жизнь, не игра, и вплетаются в кружево шуток Неизбывная боль и картины кровавых боёв. Кто-то скажет: напрасно, и слишком легко для романа. В чём-то даже неправильно, где-то совсем ерунда. Ах, филологи, жертвы несчастные самообмана! Вы в плену своих норм, вот в чём страшная ваша беда. Вы не верите? Пусть! Но Локхайм всё-равно существует! И не каждый достоин взлететь вместе с ним в небеса. Если кто-то неправильно пишет, иначе рисует – В чём трагедия, критики? Кто отменил чудеса? Кто придумал те рамки – стальные холодные клетки? Разве жизнь не меняется с каждым мгновеньем сама? Если рыцарь труслив, а девчонки, как юноши, метки, И храбры, словно львы, и носами всех сводят с ума, Если ангел и чёрт за столом пьют ваш кофе в обнимку, А стихи помогают спасти, и спастись, и избавить, Кто укажет тогда на какую конкретно ошибку? Кто осмелится всё изменить, зачеркнуть, переправить? Я рисую Локхайм. И ландграфа. На глянцевом поле Растекается тушь озерцом, я готова к сраженью. Кто-то скажет: напрасно, смешно и банально до боли. Я рисую Локхайм, отражаясь в его отражении. |