В «Записках из Мертвого дома» (1860 – 1862) изображение картин природы по сравнению с ранними произведениями несколько отличается. С одной стороны, отдаленность Сибири, почти экзотизм ее пейзажей для жителя средней полосы России создают романтическую обстановку для развития действия «среди степей, гор или непроходимых лесов» [1, 5]. С другой, Ф.М. Достоевский, как художник-реалист, никогда не забывает о человеке – «вообще в Сибири, несмотря на холод, служить чрезвычайно тепло» [1, 6]. Автор с первых строк обращает внимание не на временные погодные изменения, а на климат в целом. И делает вывод: «земля благословенная» [1, 6]. Однако именно здесь, на этой «благословенной земле», находятся «мертвые дома» – остроги. Ф. М. Достоевский пишет о том, что «ненавистные пали острога заслоняли Божий мир» и огораживали как «зверя в клетке» [1, 10]. У человека, посаженного за решетку, начинают пробуждаться дикие, животные инстинкты. Этим он сближается с природой. Она не становится для него объектом восхищения, хотя её лицезрение и может приносить добрые чувства, но необходима для него как воздух, вода, пища. Она воплощает в себе свободу, столь желанную для каторжан. А сквозь щели острога видна лишь ничтожно малая часть окружающей природы – «краешек неба да высокий земляной вал, поросший бурьяном». Это небо совсем другое, чем над острогом: оно – «вольное» [1, 10].

Разделяют участь заключенных в остроге «каторжные животные», которые также отделены от родной среды. Им Ф. М. Достоевский посвящает целую главу, не забывая их и в процессе повествования. Лошадка Гнедко, козел Васька, орел, собаки: Шарик, Белка, Культяпка – все они тесно связаны с отбывающими наказание, помогая им, развлекая, воодушевляя. Верный Шарик становится первым другом Горянчикова. Преданность животного, бескорыстная любовь помогают свыкнуться с трудностями острожной жизни. Орёл (карагуш) также попадает в неволю, в острог. Он не претерпевает тех душевных и физических мук, как каторжные, позора, презрения, потери всего дорогого и любимого, его не прогоняли через «зеленую улицу», но он не может жить, существовать в неволе. Свобода для него настолько естественна, что её потерю не может ничто заменить. Он «злобно» ожидает смерти, «не доверяя никому и не примиряясь ни с кем». Почему этой «вольной, суровой птице» уделяется столько внимания? Может быть орёл не просто «царь лесов», а символ свободы, стойкости [1, 252 – 252]? Он способен научить взрослых мужчин выдержке, крепости, заставить ещё раз задуматься и испытать почти детскую, не омраченную завистью, радость, отпустив его в степь: «Странное дело: все были чем-то довольны, точно отчасти сами они получили свободу» [1, 252].

Романтизация «воли», порывов к свободе, приводящих к побегам, бродяжничеству, при описании природы звучит в конце романа сильнее. Причиной этому наступление «красных» дней. На страницах произведений второй половины XIX века часто встречается один «персонаж» – генерал Кукушкин, у которого «усердно служат» некоторые из персонажей. Более подробные сведения об этой «службе», причинах поступления на нее мы находим в «Записках из Мертвого дома». «Быть у генерала Кукушкина» – означало находиться в лесу, где поёт кукушка, т.е. бродяжничать [1, 211]. Что заставляло арестантов бежать, «переменять свою участь»? [1, 227]. Весна… Природа так «раздражительно действует на организм», что у человека рождаются некие желания, стремления, «всякий арестант на Руси, где бы он ни сидел, становится как-то беспокоен весною, с первыми приветными лучами солнца» [1, 224, 227]. Какое иное может быть желание у арестованного, как не желание воли: «подметишь вдруг где-нибудь на работе чей-нибудь упорный и задумчивый взгляд в синеющую даль, куда-нибудь туда, на другой берег Иртыша, где начинается необъятной скатертью, тысячи на полторы верст, вольная киргизская степь; подметишь чей-нибудь глубокий вздох, всей грудью, как будто так и тянет человека дохнуть этим далеким, свободным воздухом и облегчить им придавленную, закованную душу» [1, 225]. Писатель утверждал что, не столь тяжелы кандалы и каторга для тела, как тяжело внутреннее чувство несвободы, состоящей из невозможности совершать некие действия по собственному желанию, во-первых, а во-вторых, душевной тяжести от содеянного преступления или неудовлетворённости рутинной жизнью для находящихся на поселении. Жизнь на лоне природы, в степи, в лесах, кроме того, что даёт «волю», обладает «таинственной прелестью», заставляющей человека не раз совершать побег [1, 226]. Для тех, кто благоразумен и боится наказания за «службу у генерала Кукушкина», утешением является работы на берегу Иртыша. Место это «открытое, привольное» [1, 231]. Неоднократно в описании картин природы повторяются слова со значением «воля», «свобода». Вид Иртыша и вольных степей заставляет забыться, обостряет чувства до болезненности. Горянчиков останавливает своё внимание даже на бледном, чахлом цветке в расселине каменистого берега.

На берег Иртыша Ф. М. Достоевский приведет и другого своего героя, преступившего закон и обязанного понести наказание. Писатель почти дословно повторит пейзаж, увиденный Горянчиковым, в эпилоге романа «Преступления и наказания» (1865 - 1866): «С высокого берега открывалась широкая окрестность. С дальнего другого берега чуть слышно доносилась песня. Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили другие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли ещё века Авраама и стад его» [2, 465]. Раскольникова тоже томит тоска. И здесь, на берегу Иртыша, вне замкнутого пространства Петербурга, он переживет те минуты, которые приведут его к обновлению и воскресению.

Таким образом, мир природы в романе «Записки из Мертвого дома» становится не только пейзажем, на фоне которого разворачивается действие, но имеет и высшее назначение – искушать, манить, звать, создавать, рождать, обновлять, воскрешать.

 

Литература

 

1. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 12т. – М. «Правда», 1982. – т. 3. 645 с.

2. Достоевский Ф.М. Преступление и наказание: Роман. – М.: ООО «Издательство «Олимп»: ООО «Издательство АСТ», 2001. – 493 с.