Миссис Марпл по имени Дуся

 

Баба Дуся посыпала курочкам, налила воды в корытце и только собралась двор подмести, как увидела деда Андрюху, бегущего мимо бодрой рысцой.

 

Видали, девчата? Дед Андрюха к Марийке завернул, - поделилась баба Дуся горячей новостью с курочками. Больше делиться было не с кем. Жила баба Дуся одна, и от горького своего одиночества живо интересовалась жизнью окружающей среды. Среда бабу Дусю никогда не подводила и каждый день подбрасывала что-нибудь завлекательное для любознательной пенсионерки. Вот и сегодня дед Андрюха в неурочный час подался к Марийке за самогонкой. К чему бы это? Баба Дуся рассуждала вслух, «девчата», прислушиваясь к голосу хозяйки, заинтересованно кудахтали, выбирая из кормушки кукурузные зерна.

- За пьянючкой вроде рановато, - размышляла баба Дуся, - вчерашней бутылки деду должно было и на опохмелку хватить. Нешто гостей ждет? - ахнула она, сокрушаясь, как же это упустила такое событие. - Да, нет! Не может быть! Пиджак-то на деде Андрюхе рабочий, не парадный. Как думаешь, Петька? Может, случилось что?- спросила она у петуха, вознамерившегося испить из корытца.

Красавец Петька неодобрительно покосился на хозяйку, сердито гукнул и подался в дальний угол, где певуче переругивались две хлопотливые пеструшки.

Вот и я думаю, случилось! - торжествующе заключила баба Дуся, завидев, как дед Андрюха вместо того, чтобы , как и положено, вернуться с оттопыренным поллитрой карманом в свою хату, выскочил из калитки Марийки и ломанулся в дальние кушери.

Баба Дуся бросила веник и приникла к забору, недоумевая, что дед Андрюха забыл в кушерях. Тем временем из-за угла на проулок вывернулась группка людей начальнического облика – у мужиков папки под мышками, у женщин - городской маникюр - и, к удивлению бабы Дуси, завернула в Марийкин двор.

Во как! - ахнула баба Дуся, не зная, что и думать. Отбросив веник – до него ли! - баба Дуся, не спуская с Марийкиного подворья глаз, ногой подтянула к забору маленькую табуреточку, специально припасенную для длительных подзаборных бдений, и уткнулась носом в промежуток между штакетинами. В хате, на верхней полочке в шкафу, между теплыми зимними рейтузами и вязаной жилеткой хранился у бабы Дуси настоящий бинокль, выменянный у деда Андрюхи за бутылку казенки и банку соленых огурцов. Но бежать за биноклем времени не было. От досады на свою непредусмотрительность баба Дуся аж застонала. Нет бы нацепить бинокль на грудь, как в курятник шла! Так нет шалаперка склерозная, опять забыла!

Тем временем, тяжело топая, вздымая клубы пыли, пробежал по проулку участковый Петрович, придерживая подпрыгивающую на голове фуражку, и исчез в Марийкином дворе.

- Видать погорела Марийка на самогонке, - понимающе ухмыльнулась баба Дуся, предвкушая, как заклятую вражину с позором через всю станицу поведут в милицию. Может, даже в наручниках! Вот и Марийка выпятилась толстым задом из калитки, приседая и кланяясь. Баба Дуся даже привстала, чтобы разглядеть наручники на руках ненавистной соседки. Но к великому ее разочарованию, руки у Марийки были совершенно свободны, а комиссия вместо того, чтобы прижучить злыдню, нестройно вывалилась со двора и важно прошествовала по проулку на соседнюю улицу. Участковый Петрович, отдуваясь и утирая пот со лба, брел следом, а Марийка, проводив начальство безумным взглядом, перекрестившись, метнулась во двор. Разочарованная баба Дуся вернулась к хозяйственным делам.

До обеда на улице царствовала благостная тишина, только собаки перебрехивались лениво. Баба Дуся уже и двор подмела, и траву у забора выщипала, и полотенца перестирала и высушила, а все ничего не случалось. Как вдруг дурным голосом на всю улицу заголосила Марийка. Что кричала – не разобрать, но судя по интонации, что-то сердитое. Так же внезапно крики стихли, как и начались. Баба Дуся бросилась в хату за биноклем, а оттуда на пост, на табуреточку, справедливо полагая, что самое интересное еще впереди. Минут через тридцать ко двору Марийки вновь, утирая пот и придерживая фуражку, протрусил Петрович. Что творилось во дворе, бабе Дусе даже в бинокль разглядеть не удалось. Она совсем уже было решила перенести свои позиции поближе к наблюдаемому объекту. Как вдруг раздался дикий рев. Должно быть так ревет в джунглях смертельно раненый слон. Но у Марийки отродясь слонов не водилось, да и откуда им было взяться в сердце кубанской глубинки?! Баба Дуся с перепугу выронила бинокль. Бинокль с жалобным звяком разбился. Все дальнейшее ей пришлось наблюдать невооруженным глазом. Из калитки Марийки не выбежал, а как-то выпал участковый Петрович. Он размахивал руками, словно тут же, у калитки собирался станцевать энергичный танец лезгинку.

Эк, его разобрало! - сообщила баба Дуся придремавшей на черешне вороне. Ворона недовольно встряхнулась и вновь задремала. Меж тем Петрович, отчаянно матерясь, не разбирая дороги, побежал в кушери, куда утром улепетнул да так и не вернулся дед Андрюха. За Петровичем, урча и завывая, летело штук шесть котов. Самый шустрый запрыгнул на мощную спину участкового и распластался на ней словно наездник, объезжающий дикого мустанга. Баба Дуся онемела. Такого она еще не видела. Преследуемый котами Петрович скрылся в кушерях, наступила сторожкая тишина. Баба Дуся, изнемогая от любопытства, подхватила сумку, вроде в магазин собралась, и поковыляла по проулку. Но вот странно: чем ближе подходила она ко двору Марийки, тем явственнее несло дерьмом. А у самого двора, где баба Дуся тормознула вроде как платочек перевязать, так и вовсе дышать нечем стало. Так воняло, что у бабы Дуси в глазах потемнело. Прикрыв нос платочком, баба Дуся заглянула в Марийкин двор. И показалось ей, Марийка с соседкой Тонькой вроде шепчутся через забор. Пригляделась: ой, не шепчутся. Тонька Марийке в косу вцепилась, ровно бульдог, а Марийка Тоньку за шею душит. Обе раскраснелись и шипят, как кошки на помойке.

Во дела! Неужто бабоньки Петровича не поделили? Кто бы мог подумать!

 

Но тут случилось совсем уж странное. Соседка Тонька вдруг вытаращила глаза, словно привидение увидела, бросила дергать Марийкину косу и пальцем куда-то в сторону тычет. А потом как заорет: «Чур меня! Чур! Нечистая сила!» - и сознания лишилась. Если б Марийка ее за шею не душила, так бы и грохнулась бедолага плашмя. Глянула баба Дуся, куда бедная Тонька пальцем тыкала, и оторопела: выплелись из-за сарая три утки, все до одной голые, то есть лишенные начисто своего природного естества. И словно ветром их качает туда-сюда, так и заносит. Марийка тоже утей увидала, да как заголосит, словно не птицу, а ее только что общипали и в голом виде гулять пустили.

Помогите, люди добрые, - завопила Марийка, - сироту обидели! Оболгали!

 

Тут Тонька в себя пришла, услышала Марийкины вопли, и давай себе вопить про убыток, про зловредные происки соседки, про то, что три несчастных уточки три травинки сщипнут, а соседи уже президенту жалуются. Соседи понабежали, слушают вопли , как песню. Наслаждаются бесплатным цирком. Утки крякают заполошно, бабы дурные вопят до хрипоты. А баба Дуся, пользуясь случаем, по двору шасть: в летнюю кухню заглянула, на огород, у калитки пузыречек махонький подняла и домой подалась.

 

Вечером ко двору бабы Дуси подрулил на велосипеде Петрович. Рожа красная, расцарапанная. Прошелся по двору, угостился чашкой компота из черешни, присел на уже известную табуреточку, папочку на колени примостил:

 

Сейчас, - говорит, - Евдокия Ивановна, буду с тебя показания снимать. Ты у нас всегда в курсе происходящего. Вспомни, уважаемая, видела ли ты злоумышленника, который оскорбил действием Марию Васильевну Брунькину, привел в негодность уличный туалет, типа сортир, принадлежащий означенной гражданке на правах собственности, разбросав дерьмо по двору?

Как же не видела? Конечно видела! - охотно согласилась баба Дуся. - И ты Петрович ее тоже видел.

Кого это ее? - насторожился Петрович.

Тоньку. Злоумышленницу. Только никакая она не злоумышленница, а, можно сказать, невинная жертва.

Не понял. Поясни.

Баба Дуся вздохнула с чувством превосходства:

Записывай, Петрович! Значит, так: утром дед Андрюха подался к Марийке. Думаешь за самогонкой? Нет! Он бежал предупредить Марийку, эту злостную самогонщицу, что к ней начальство с проверкой идет. А у этой вражины фляга с бражкой стояла, она ж ее в летнй кухне варить уже собралась. А тут комиссия! Вот она эту бражку с перепугу в огород-то и вывалила. А Тонькины утки вечно по чужим огородам шляются, ты бы Петрович внушение ей сделал, чтоб птицу при себе держала! Вот они, Тонькины утки, на радостях-то пьяной пшенички и объелись. Захмелели и, ясное дело, спать полегли. Только я думаю, что спать-то они пристроились не в грядке, а то бы Тонька догадалась, что стряслось с ее утями. А скорей всего, приснули во дворе. А Тонька сдуру решила, что Марийка потравила ее утей, чтобы по ее, Марийкиному огороду, не шастали. Тонька, чтоб добру не пропадать, общипала утей. Это точно с утра на рынок их отперла бы. Во вражина! Людей дохлятиной травить! А Марийке в отместку пачку дрожжей в сортир бросила. Ну, бабы! Когда ты второй раз-то по переулку бежал, это ж тебя Марийка по телефону вызвала? Так же? Так! А ты пока пива выпил...

Ты что, баб Дусь! Какое пиво?!

Выпил, выпил, видела я, как ты в магазин заворачивал. Пока выпил, пока рыбкой закусил, время-то идет. Дерьмо воняет. Марийка, понятное дело, валерьянку хлещет, нервы успокаивает. Когда ты прибежал, она уже на последнем градусе злости была. Как она тебя валерьянкой-то облила?

Да, - раздраженно машет рукой Петрович, - пузырек в меня швырнула, шалава.

То-то коты тебя и облепили. А ты бы самогонщицам меньше потакал, чтобы они в тебя пузырьками не пуляли. Пока ты в кушерях от котов спасался, Марийка с Тонькой подрались. А тут утки проспались и выплыли на свет божий, в чем мама родила. Тонька в обморок чертанулась с перепугу. А остальное ты знаешь. Вот так-то , Петрович! Так что теперь не тебе, а мне участковать надо. Давай мне свою фуражку и пистолет! Да, а кто ж теперь дерьмо-то у Марийки со двора выскребать будет? Тонька?

Тонька? Не-е-т! Дед Андрюха пусть отжимается. Я ему, жалельщику, покажу, как оперативные тайны разглашать! - Петрович сердито мотает головой, но вдруг расцарапанное лицо его расплывается в широкой улыбке:

Ай, да баба Дуся! Ай, да миссис Марпл! Придется тебя в дружинники записать!

Запиши, милок, запиши! - смеется баба Дуся. - У меня не побалуешь!