* * * Когда-нибудь меня забудут… И не с небес (мне путь заказан В покои Божьей халабуды), Я вылезу наверх из грязи, Из нашей, вечной русской грязи И в новой жизни кем я буду? Не знаю. Точно – мужиком, Поэтом? Разве что, потом… * * * Как грустно… Как вокруг пустынно стало… Как много лиц, и никого здесь нет. И вместо фамильярного: «Привет!» На выдохе - осиной злобы жало. Ах, он не брит… Ах, дерзок и не сносен… И выпачкал помадой весь пиджак. А к вечеру опять пойдет в кабак И снова будет петь, хрипя, про осень… А что кабак… Все ж чище будуара, Там меньше лжи и сплетен за спиной, И бедному поэту люд хмельной Всегда нальет полстопки гонорара… * * * Любовь, растратив вкус и хмель, Утихла, как и ветер странствий, И с монотонным постоянством Жужжит в пустом стакане шмель. А мир сменил цветочный зонт На грязно-серый цвет бетона, Лишь вдалеке полоской тонкой, Прочерчен яркий горизонт. Там лентой пляжной полосы Алеет в Зурбагане море, Где сотни маленьких Ассолей Порвали парус на трусы… * * * Одноэтажная страна На картах мира не видна… Еë приземистая хата С сиренью белой у крыльца, Как над могилою отца, Забыта, пропита, распята. А за кружочками столиц – Ни духа русского, ни лиц… И плачут где-то незабудки Прозрачной утренней росой, А петухи наперебой Кричат рассветную побудку. И тянет снова к ней бежать С упрямством глупого стрижа… * * * Лошадка пегая уткнулась мордой в лужу и выпила луну... Так хочется обматерить страну, За то, что ты, как прежде, ей не нужен, За то, что голос пропит и простужен, За то, что там, в Европах, не поймут О чём среди разгульного застолья Гармонь не в лад веселью голосит, И для чего обносят на Руси Дворы в деревнях арсеналом кольев. Упасть в траву и за пределом дня Увидеть, что лежишь внутри вселенной, А остальное – мелочно и тленно В иконном свете Божьего огня. Простить страну, лошадку, иностранцев, Вздохнуть, да так, чтоб кругом голова! И красоте не подобрав слова, Покрыть луну тройным, любя... Для глянца. * * * Всё больше хочется не потерять врага, Своей луны другую половину. А он приходит бить челом с повинной И псом усталым льнёт и ластится к ногам. И плачет, жалуясь, что жизнь пошла к чертям, И не хватает до получки денег, Что скоро кредитор совсем разденет, А тёща и жена – распилят по частям. Всё больше пустоты, и ей числа не счесть. И по живому слов песок могильный, Ложится на вражду, а ветер пыльный Разносит жалостью украденную честь. Заката круче изгибается дуга, И за минуту до её излома, Пока ещё горит небес солома, Всё больше хочется не потерять врага … * * * Скрипнет половица в сенцах жалобно, Вздрогнет боязливая свеча, И вползет из тьмы корявой жабою Тень, на жизнь пропащую ворча. Станет медленно кружить по комнате, За собой таская талый след. А потом чернильной кляксой темною Шлепнется на мой любимый плед. Тронет щупальцем струну рассеянно… Взмахом неуклюжего крыла Сбросит на пол томики Есенина, Натолкнувшись на шедевр стола. Матюкнет в сердцах углы Малевича, И, сомлев от течки со стрехи, Для придуманной, какой-то девочки Будет битый час читать стихи. Дай поспать! Дождешься же, спесивая, Я, когда-нибудь под шум дождя, Не сдержусь, и под гнилой осиною Закопаю глупую тебя… * * * Дождевые облака вжали в землю небо, В моде – поздней осени серая шагрень. Над просёлком дым печной пахнет духом хлебным, И с хозяйским видом кот мерит свой плетень. Улыбнулась, не признав, встречная старушка И спросила: «Погостить? А ты чей же сын?» Молча я кивнул на дом, ветхая избушка Отвечала взглядом мне, грустным и пустым. Зарыдали, голося, петли на калитке, Да с отцовской хрипотцой скрипнуло крыльцо, Дверь вздохнула, колыхнув паутин накидки, Гулким эхом кряжистых, вековых венцов. Дождь утих, как будто враз получил отсрочку, И открыли облака полог голубой, А старушка за окном, в ситцевом платочке, Всё крестила, кланяясь, солнце над трубой… * * * Ещё не ночь, но время серых кошек Уже крадётся по петле реки, И битые осколки солнца крошит Рог-месяц от безделья и тоски. Слова ложатся на листок бумаги, Пытаясь прошлое сцепить с живым, И не пойму, с какой сивушной браги Сегодня брежу именем твоим? Той девочки давненько нет в помине, И где-то, на Земли другом краю, В пустой постели с безнадёги стынет Похожая на милую мою. Свеча истлеет, растекаясь воском По недописанной тебе строке. Дымком, последней вспышкой, отголоском, Опалиной по дрогнувшей руке… * * * Всё случится само по времени, Вы не верьте попам с попятами: Если небо Христом беременно, То, куда ж ему, на попятную? Об заклад бьюсь, готовьте денежки: Знаю, скоро ткнёт пальцем маленький В образа с Пресвятою Девою, Называя её бабманею. Будет жить на соседней улице, Бегать в школу, известно, среднюю, И физичку, училку-умницу, Почитать сухарём и врединой. Позже, в драке, постигнет кожею, Потирая синяк сомнения, Что, по сути, есть Сила Божия - Масса Бога - на ускорение. Но однажды придёт проклятая По чиновничьей чьей-то глупости, И кровинка того, распятого, Между ней и народом вступится. Сколько было таких, вы помните? Сотни раз приходил – заметили? Давит неба утроба полная, Видно, срок ему - в этом месяце… * * * У неё на окне – герань, На коленях – жирнюга кот, А на мне – полевая дрань И июньского солнца пот. По-домашнему сытный стол, На диване – верблюжий плед. И блестит под ногами пол, Съел давно пылесос мой след. В ванной чистый висит халат, Я б в него и в фуфайке влез. Видно, прежний был крут в обхват И имел капитальный вес. Приоткрытая в спальню дверь, На кровати – перины пух Зазывает: поди, проверь, Если ты не совсем лопух. Я б пошёл, но один штришок Всё ж смущает в картине той: Трёхведёрный большой горшок На балконе стоит пустой. И рисует сознанье мне, Обалдев с бодуна, мираж: Как геранью на том окне, Я торчу… Вот такой пейзаж… * * * В доме, пропитанном гарью орудий, Полдень – черней, чем кавказская ночка… Доченька, спи, пусть тебя не разбудит Воем нечаянно волк-одиночка. И с переулка промасленных радуг, Вдавленных в землю колоннами танков, Не потревожит ослиная радость Глупой виктории криком гортанным. В глотку слезу – поминальным стаканом И, безо всяких гнилых словоблудий, Высажу небо из рамы жаканом, В доме, пропитанном гарью орудий… * * * Не рупь потерял намедни, Деньжищ прокутил я – жуть! Теперь над моею медью Трясётся торгашья жмудь. Плевать, коли шиш с полухой В кармане, зато легко! - Пыреем растут лишь шлюхи Из пухленьких кошельков. Брехня, что пропащий Ванька, Не верьте бомонду дур, Я вечный Из_пепла_встань-ка, Где прочему – чересчур. От свей до степи калмыцкой, В куличкином том краю, На нашей земле мужицкой, Я крепче, чем… слон стою. * * * Я – не Маленький принц, я – пропащий Лисёнок, Заплутавший в лесу из бетонных камней, Где считают теперь, что предательски тонок Поводок из любви для натуры моей. Что-то жжётся внутри… Ртом снежинки хватая, Царь курятников, улиц мощёных – плебей, Я бегу, а за мной – гончих злобная стая, Видно врут, что одних мы по роду кровей. Только гонит меня не проклятая свора, Я сегодня не дичь, впрочем, как и всегда, Я же видел, как вниз опускалась на город Самой главной мечты золотая звезда. Расступитесь скорей, я доподлинно чую Запах рвущихся в сердце призывных лучей. И на вздохе курков, два прыжка – и лечу я Прочь от жизни, где был слишком долго ничей… * * * Как я ненавидел небо, За то, что, когда там был, Я сверху, на тех, кто не был, Плевал и считал, что пыль Не может подняться выше Испачканных сажей крыш... Господи, меня ты слышишь? Глупость мою простишь? Как я презирал их слабость В поклонной любви к божкам. Пошто мужики, как бабы, Льют слезы по пустякам, А после кровавой юшкой Смывают с честИ говно? Господи, скажи, а душам Разве не все равно? Я думал - в размахе крыльев Вся сила моя и мощь. А те, кто не вышел рылом, Всего лишь, болотный мох, В который упасть мне вышло... Но, черт, мля, меня дери, Господи, смотри - я выше! Крылья, они - внутри... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
