10

 

Заговор.

 

На Махачкалинской набережной, в летнем открытом кафе сидели трое. Это были молодые люди, одетые как обычно – белая рубашка, хороший костюм, черные кожаные туфли. На одном из них красовалась рыжая ковбойская шляпа. С ним Вы, уважаемые читатели уже успели познакомиться – это Мансур, сын Гамзита Валилова.

Двое других – его давнишние школьные друзья и односельчане, Надир и Камал.

Надир, невысокого роста, стройный, с красивым профилем и голубыми глазами, аспирант университета, помешивал соломинкой коктейль, внимательно слушал Мансура. Камал, второй приятель Мансура, выглядел гигантом. Росту он был огромного. Его полнота говорила лишь о его силе. Был он стрижен наголо, что придавало его облику устрашающий вид. Черты лица - напротив, были мягкими, округлыми. Голос, не по стати, высоким, с хрипотцой, что сразу выдавало его характер - податливый и нерешительный.

Время было к полудню и в кафе уже сидели праздные посетители. Поэтому трое разговаривали полушепотом, но изредка, можно было разобрать обрывки фраз…

- Постой брат, Мансур, не кипятись. Ты говоришь так, как будто все дело уже обстряпано. Почем тебе знать как поведет себя Ам…, тс, девушка. Да что ты все время в бутылку лезешь…Мы что, против…Погоди…

Мансур оглянулся по сторонам. Убедившись, что за ними никто не наблюдает, наклонился так, что поля шляпы коснулись лба Камала.

- У меня есть план. Вернее сказать план, состоящий из двух частей. Первая часть – добровольная. Вторая часть – принудительная. Сразу остановлюсь на принудительной.

Мы ее похищаем. Он откинулся на спинку стула, обводя взглядом друзей.

Надир, мельком взглянул на Мансура – не шутит, опустил глаза, помешивая соломинкой в бокале.

– Ты хоть понял, что ты сказал? Его иронический смех, заставил Мансура напрячься.

– Что, в детстве насмотрелся «Кавказской пленницы»?

Комсомолка, спортсменка, красавица. Он, спародировал, - плохо еще мы воспитываем нашу молодежь. Несерьезное отношению к браку, понимаешь ли. А кто невесту спрашивает, в мешок и фью. Кунаки? А как насчет того, чтобы не из нашего района?

Мансур, допил кофе, перевернул чашку в блюдце. Казалось, он не расслышал слова Надира. Камал молча комкал салфетку, из подлобья переводя взгляд то на Мансура, то на Надира. Перевернув чашку в первоначальное положение, Мансур сосредоточенно изучал кофейные разводы, внимательно рассматривая хитросплетенный узор.

– Я вижу две бараньи головы, не сводя глаз с чашки, нараспев произнес Мансур, здесь даже можно прочитать имена, так, Надир и Камал. – А при чем тут Камал? - удивился здоровяк.

- А при том. Вы, мои друзья, подчеркиваю, друзья, с детства. Или не так? Те в ответ согласно качнули головами.

- Так, вот, - продолжил Мансур.

- Я хочу кое о чем Вам напомнить. Первое. Не далее как два года тому назад, некто Камал Дардиев, не совсем трезвый молодой человек, управлял небольшим автобусом марки «Мерседес», госномер… - Он назвал номер.

- И конечно, разумеется, это самый Камал ничего не знал, о том, что в салоне автобуса, в бессознательном состоянии находилось три человека, а точнее три мента, с блок поста, что не в нашем районе. И, если я не ошибаюсь, то это самый Камал, несмотря на то, что был нетрезв, успешно передал этот автобус по назначению, за что получил из рук в руки, маленький такой школьный рюкзак. А в рюкзаке находился целлофановый пакет со скромной суммой. Спросите какой? – Мансур сделал паузу и в упор посмотрел в слезящиеся глаза Камала? Парень опустил голову, молчал.

– Так. Значит, кунаки.

Второе. Конечно же, я понимаю и нашего дорогого Надира. Как же, он интеллигент, преподаватель национального Университета, даже старший преподаватель, без пяти минут кандидат юридических наук и заурядное преступление. Разве об этом он мечтал? Только вот странное дело. Не прошло и года с момента начала работы нашего друга на одной из кафедр знаменитого вуза, а интересно кто его туда устроил, как поползли слухи об усилении наркомании среди студентов. Семерых пришлось отчислить с курса. А проституция? Спросите почему?

Оказывается, на одной из недостойных улочек столицы есть маленькое вечернее, вернее ночное заведение, а хозяин этого заведения, кто бы Вы думали? Кажется, его зовут Надир? Или я ошибся? Да, и вот что интересно, в этом заведении бизнес процветает. А где же власти, общественность, наконец?

– Мансур поставил чашка на блюдце, сдвинул шляпу на затылок.

- Теперь слушаем меня. План будет такой, господа, кунаки из нашего района, все, что я говорю, о чем я говорю – вами выполняется беспрекословно. А иначе…

Кстати, фильм гениальный и мне очень нравится…

 

11.

 

Разговор.

 

Мы расстались с Аминой и Гуржанат, перед тем, как они должны были прийти к Илдару и о чем-то поговорить. Но о чем? Читатель наверняка уже догадался, а вот догадывались ли девушки?

… Библиотека находилась на третьем этаже. Это была просторная комната с большим окном. Все стены в ней были заставлены самодельными стеллажами с множеством разнообразных книг. Стеллажи отличались добротностью и подчеркнутой аккуратностью изготовления. Полки, дубовые, почерневшие от времени, прогибались под тяжестью книг. Посреди комнаты, ближе к окну, стоял одноногий стол, с массивной крестовиной и квадратной толстой столешницей, с нанесенным на его поверхность изящным арабским орнаментом. Посреди комнаты, над роскошным персидским ковром висел абажур, по всему старый, но добротный, обтянутый золотистой парчой, с зеленоватыми прожилками, что придавало комнате особы, не восточный уют . Стол окружали три кресла, накрытые серой шерстяной тканью и небольшой диван, добротный, с коричневой кожаной обивкой. На диван садились редко. По этой самой причине необходимости его накрывать не было.

За окном лил дождь. Однако небо на Востоке светлело. Стихия то успокаивалась, то вновь разряжалась неудержимыми потоками. На улице – пусто. Все – по домам.

Никот, полуживой, слава богу, целый, сидел под крышей курятника, наблюдая за всем происходящим вокруг. Спать ему не хотелось, хотя по заведенной традиции, там, в далеком доме, в это время он, обязательно, часок дремал, лежа на шерстяном ковре в комнате Сына. Никот отогнал томящие его душу мысли и стал присматриваться к обитателям двора.

Знакомый нам пес Борька спал в своей конуре. Не смотря на дождь, он высунул косматую морду наружу, положа ее на грязные лапы. По всему, дождь был ему не помеха. Шерсть на голове его, свисающая клочьями не намокала и служила хорошей защитой от всякой непогоды.

Иногда пес вздрагивал, дергал лапой, просыпался, открывал один глаз, бессознательно водил им из стороны в сторону, зевал и снова засыпал, под убаюкивающий шум дождя.

По двору, нехотя и лениво переваливаясь с лапы на лапу, прохаживалась старая утка. Ее выводок, подросший, послушно вышагивал за нею. Утята, размерами с саму утку галдели, натыкались друг на дружку, выискивали в земле поживу, хватали добычу, смешно задирали голову, тряся ею, стараясь заглотнуть снедь.

В курятнике кипела жизнь. Его помещение было поделено на две половины. В одной находились куры, в другой цесарки. Было чисто. На подлоге выстлана солома. Насест, несмотря на количество кур, выскоблен. Только кое-где можно было заметить белесые отметины от куриного помета. В обоих отделениях царил патриархат. Два величественных петуха, куриный и цесарский, важно прохаживались по своим владениям, изредка подходя к изгороди, отделяющей их, повышал друг на друга голос, задирали кверху головы, подергивали гребнями, важно выпячивали грудь. У куриного это выходило поосанистей. Он и вправду был хорош. Его черно-лиловый стан венчался у головы красно-желтым оперением, блистающим и переливающимся. Голова была черная, с орлиным клювом, красной, сморщенной бородой и огромным, склонившимся набок, алым гребнем. Глаз его отблескивал в полутьме. Но что за чудо его хвост. Все цвета радуги затейливо играли в длинных, на конце перекрученных перьях. Они оканчивались нежными пушистыми отростками, покачивающимися из стороны в сторону при малейшем дуновении ветерка. Однако шпоры на его длинных белых ногах как раз были невелики, что говорило о его молодости.

Никот еще немного понаблюдал за жизнью курятника, но ему это наскучило, и он снова переключился на двор.

На лестнице послышались шаги. Это сестры, приведшие себя в идеальный порядок, отдохнувшие и посвежевшие бодро поднимались по скрипучей лестнице к отцу в библиотеку, где он их ждал с нетерпением, и надо сказать, немного нервничал. Как не старался Никот отделаться от навязчивой мысли подсмотреть и подслушать, но какая-то неведомая ему сила заставила его сняться с насиженного места и украдкой пробравшись в дом, проследовать за девушками на третий этаж, притаиться у полузакрытой двери и внимательно слушать неразборчивый разговор.

Когда сестры вошли, Илдар разливал чай из изящного серебряного кувшина с прекрасной насечкой. Однако чашки были обычные небольшие, пузатые с незамысловатым рисунком. Чашки стояли на блюдцах и под тяжестью горячей струи чуть позвякивали. Рядом, на другом конце стола лежал замечательный фолиант, по всему очень старый, в парчовом серебряном обкладе, с хитрыми металлическими замками на титуле, с кожаным, потертым коленкором, на котором проглядывала золотая арабская вязь. Дети и отец еще раз поздоровались, обнялись. Немного оторопевшие от увиденного девушки, рассаживались каждый на свое место.

Жанна перелистнула фолиант. Можно было лишь удивляться умелой руке

Переписчика. Илдар молча улыбался, расставляя на столе сласти.

- А то это за книга, папа? - не выдержала Амина. Это, доченька «минхадж – ат – Талибин», «Путь требующих», Мухуддина ан-Навави, 1277 года издания. Вешь уникальная. Ныне существует только три экземпляра. Как видите, один из трех у меня в библиотеке.

Гуржанат, закашлялась. Голос у нее был тихий, низкий, немного дребезжащий. Когда Гуржанат говорила, казалось, вот-вот голос сорвется.

- И ты, отец не боишься держать такую ценность вот так, на полке в этой комнате? Я немного, но разбираюсь в антиквариате, но скажу тебе, что цена этой книги невероятная.

-Да, доченька, эта книга не может иметь цены. В ней мудрость мира, которую купить не возможно. Ее можно только познать. Тогда познавший приобретает бесценный дар. Так то вот. А сколько стоит в денежном измерении эта книга мне ведомо не хуже вашего. Кстати в этой библиотеке таких книг с десяток наберется.

Да вы присаживайтесь. Он указал на центр комнаты. И сестры, ничуть не сговариваясь сели на диван. Илдар улыбнулся. Он присел справа от них и повел беседу так,

- Я очень рад Вашему приезду. Признаюсь, со времени нашего расставания я сотни раз представлял как могла бы произойти наша встреча втроем. И каждый раз она была другая. И немудрено. Шло время. Вот теперь, когда Вы совсем взрослые она произошла наяву и я счастлив этой минуте. Так простите меня за мою минутную слабость. Он опустил голову и смахнул непрошенную слезу.

Девушки молчали. Наконец он вздохнул и улыбнулся. Его глаза еще блестели, но Илдар продолжил. Хочу у Вас узнать, как Вы поживаете, чем занимаетесь, как здоровье Вашей мамы и моей внучки. Сестры рассказывали наперебой, вспоминая и веселое и грустное. Они то заливались смехом, как колокольчики, и тогда Илдар, улыбался вместе с ними,

то с грустью поведывали тяжело пережитое.

Так, за разговорами прошел час, полтора. Никот, сначала слушал со вниманием, а затем, убаюканный тоном беседы, задремал, да и вовсе заснул. Когда он проснулся разговор продолжался все в тех же тонах, и Никот было уже собрался спускаться вниз, как вдруг, последние слова, произнесенные Илдаром его насторожили,

- ничего не произойдет, девочки мои, если по аулу вы не будете гулять в том, во что одеты всегда и даже сейчас. Его слова сменила неловкая пауза. Сестры переглянулись.

- А в чем дело, отец? Голос Гуржанат стал выше, и в нем чувствовалась уверенная настойчивость. – Кому помешает моя одежда? Я сюда приехала отдыхать, и не намерена отказываться от своих планов. Чем плоха наша одежда? Джинсы носят все и везде.

Она запнулась, не найдя убедительных аргументов.

- Ты не правильно меня поняла, Гуржанат. Я не требую, чтобы Вы одели хиджабы, или скажем булушки*, а на ноги – джурабы**.

булушка* - платье

джурабы** - обувь.

 

Я прекрасно понимаю, что Вы дети другой культуры, но не стоит забывать, что рождены здесь, и здесь замешивалась Ваша кровь. Нет ничего плохого, если вы красиво повяжете кьяза, головной платок, вместо джинсов наденете хужат, штаны, а поверх – валжат, платье и тогда я буду за вас горд и спокоен. Кстати, у вашей бабушки, в ее гардеробе можно найти такую красоту, что ни в одном модном Парижском магазине не сыщите.

- а где же этот гардероб? - не выдержала веселушка Амина, я бы с удовольствием там покопалась.

- Да,- парировала Гуржанат, - ты и в сорок восьмом утонешь, надо полагать у бабушки шестидесятый? – Я об этом не подумала, - огорчилась Амина.

Ты ошибаешься, Гуржанат, во-первых, твоя бабушка не всегда была старухой, вы ее не видели в молодости – красавица. А потом, там есть вещи шитые на ее невесток, а их у нее, слава Аллаху – три. Я думаю, что каждый сможет подобрать себе вещи по нраву и вкусу.

- А если я буду передвигаться по аулу на машине? – этот вопрос Гуржанат застал Илдара врасплох.

- Ну, не знаю. Только зачем тебе машина? Тут такие красивые места есть, только на машине к ним не подберешься. – Я, подберусь.

Илдар вздохнул. Как знаешь.

Никот вышел из угла, заглянул украдкой в библиотеку. Беседа была окончена и обсуждались мелкие вопросы; где магазин, кафе, кинотеатр, дискотека. Илдар остался на месте, поцеловал подошедших дочерей, и те, переговариваясь, направились к себе. Никот последовал за ними. Он прыгал со ступеньки на ступеньку и размышлял. – Что это за выдумки с переодеваниями? Вчера он сам видел множество молодых людей одетых вполне современно, а в подобного рода наряде были только пожилые женщины да старухи.

Что-то тут не то. Что-то задумал старый хитрец? И потом, когда Гуржанат категорически отказалась, Илдар не стал настаивать на своем. Это была проверка. Он хотел посмотреть, как они будут реагировать на его требования. Так, с Гуржанат все ясно. По большому счету, она не интересует Илдара. А вот Амина! Она может играть в его игру. Для нее это маскарад, возможность блистать на сцене, под названием аул. Он просчитал ее. Ах, ты. Хороший ход. Но зачем? Какова конечная цель? Никот остановился и задней лапой почесал за ухом, - вот напасть, кажется, блох набрался, - ну, ничего скоро мы и это узнаем.

 

12

 

Экскурсия (короткая)

 

Давайте, уважаемый читатель на некоторое время отвлечемся от повествования и сами, без наших героев прогуляемся по улочкам аула.

Дождь закончился. Небо очистилось за несколько минут и вот уже горячее горное солнце неистово жарит размокшую каменистую землю. Выйдя за ворота, мы направимся направо, налево? Налево, так принято всюду…

Вы наверняка помните те необыкновенные волнующие ощущения, которые охватывают вновь прибывшего в чудесные, укромные уголочки Родины, где жизнь течет по своим законам и правилам. Прохаживаясь по незнакомым местам, Вы ощущаете на себе пытливые взгляды посторонних Вам людей, живущих здесь всегда и недоумевающих, что нашли вы здесь интересного, почему с Вашего лица не сходит непосредственная детская улыбка? А вам, впервые проходящим по этим кривым и каменистым улицам интересно все, и рады вы всем, и оказывается и вам рады все.

Дорога, по которой мы идем, выгибается дугой. На ее гребне – выбившиеся обтесанные камни. Лежат они не ровно, наполовину залиты белой глиной, отчего, ступая, обязательно угодишь между ними. След, оставленный на обуви долго потом не стирается. На обочине – промоина глубиной сантиметров тридцать. По ее узкому устью течет грязный ручей, оголяя почти черные, граненые камни – это базальт. Дома стоят плотно друг к другу своими каменными оградами, почти везде не завершенными. Где ни где одинокие деревья, все больше фруктовые. Названий многих Вы не знаете, но от этого ваш интерес не уменьшается. А это наверняка урюк. Разновидность абрикоса. В отличие от равнинного своего сородича это дерево более костлявое что ли, листва мельче, а колючки длиннее. Плоды еще зеленые. А это? Неужели вишня? Не может быть. Точно, вишня. Невысокая. С круглой кроной. Вишенки краснеют пучками, напоминая рябиновые грозди. На другой стороне дом, с двором почти отвесно идущим вверх. Через весь двор террасами выдолблены в скале ступени. Утварь, дряхлая, разбросана по нескольким плоским площадкам. На одной из них женщина, в пестром, линялом халате, с платком на голове, завязанном на затылке, стирает в детской оцинкованной ванночке. Рядом, цепляясь за полу ее халата, держа в руке огромное красное яблоко, пытается спуститься малыш, лет двух, двух с половиной, голенький, в одних трусиках и в огромных черных резиновых сапогах. Его головка острижена, впереди виднеется белесый чуб. Малыш старательно ищет подходящую ступеньку, наконец, отрывает руку от материнского халата, делает нечто, похожее на прыжок, балансирует свободной рукой и раскачиваясь всем телом останавливается. Он берет яблоко в обе руки, внимательно его изучает и затем широко раскрыв рот пытается укусить. Кажется, это ему удалось. Женщина, разгибает спину, держа в руке мокрую тряпку, вытирает лоб, всматриваясь в тех, кто идет вдоль дороги, и, не узнавая, все равно здоровается.

За поворотом дороги слышен нарастающий треск. Это мотоцикл. Он появляется из-за изгороди неожиданно. Движется он медленно, то и дело подпрыгивая на ухабистой узкой дороге. За рулем юноша лет пятнадцати, в серой хлопчатобумажной рубашке с длинными рукавами. На его гусиной шее хорошо видны жилистые впадины. Голова чуть запрокинута вверх, на голове старая шапка-ушанка. Уже нельзя разобрать качество меха, до того она изношена. Его смуглое худое, но не лишенное приятности лицо, с тонким, чуть с горбинкой носом притягивает к себе внимание. Глаза наполовину закрыты шапкой, поэтому он еще больше задирает голову и весело смеется. Мотоцикл трехколесный, но на том месте, где должна быть коляска, только рама, на которой стоит боком к нам еще один мальчуган, младше первого. Наверное, это его родной брат. Они о чем - то переговариваются на гортанном языке, поминутно перерывая разговор звонким мальчишеским смехом. Мотоцикл, оглушительно трещит, прокатывается мимо. Мальчишки, на секунду замолкают, громко с Вами здороваются.

За поворотом дорога выпрямляется, а затем идет круто вниз, делает резкий правый поворот и выводит Вас на небольшую площадь, окруженную деревьями. Это вязы.

Двухэтажное серое здание, с плоской крышей, залатанной во многих местах бурыми полосами рубероида, с треугольным металлическим остовом витрин, без стекол постройки конца семидесятых годов, дослуживало свой век продовольственным магазином, почтой и милицией, одновременно. С торца здания была сделана пристройка в два этажа, плохо оштукатуренная. Под крышей, покатой, накрытой ржавыми металлическими листами красовалась надпись на русском языке «Ресторан». Однако, названия у этого ресторана не было. Ресторан, да и ресторан. На самой площади не людно. В противоположной от магазина стороне приютился крошечный базарчик. Дождь только что закончился, поэтому и продавцов и покупателей мало. Точнее – только продавцы. Это две старушки, замотанные старыми, истрепанными платками. Видны лишь их глаза. Одеты они - не поймешь как. Только у одной на ногах узнаваемая обувь, которую издревле носили вайнахи (чеченцы) – когою хурт.

Торгуют они молоком и сыром. Но надежды на покупателей мало, поэтому они тихо болтают между собою, коротая время. Вот из ближайшего переулка вышла молодая женщина в хиджабе и с зонтиком в руке. Она ведет маленькую девочку, лет трех-четырех. На ней темное, цветастое платьице, перешитое из старого бабушкиного платка. Хужаги – широкие штаны, не в пору, поэтому они складками струятся из-под платья. На босую ножку надеты сандалеты, великие по размеру, спадающие. Девочка каждый раз останавливается и пальчиком поправляет задник обуви. Небо забывает о дожде.

Неожиданно на площадь выкатывается автомобиль. Эту «Ниву» здесь знает каждый – автомобиль Мансура Валилова, его собственность. Хотя, не совсем его, а кооперативного хозяйства, но кто об этом знает. Из машины вышли трое. Сам Мансур, в сером пиджаке, распахнутом, в сапогах и кепке. Двое других, по всему приезжие, городские, не наши, как про себя отметили старушки. Прибывшие, перепрыгивая через многочисленные лужицы скрылись в помещении ресторана, который, тоже принадлежал Мансуру.

Мы отвлеклись. Экскурсия на этом заканчивается.

13.

 

Девичник.

 

Приезжая из Учбука, или из Ургабука, а еще из Арбучи, ты все равно приезжаешь из Кубачи – одно это место, названо по - разному, а так, одно. И дорога одна. По этой причине, а может, совпадение, но разные вести докатывались в Урцаки, в результате приобретали такую схожесть, что казалось, произойди в мире любое событие, а здесь в Урцаки, оно давно известно, обсуждено, получило свое место и только время ждет. Ага, случилось где, а вот, получите, у нас это было известно еще тому и тому назад. Что там дальше? Дальше. Места здесь таинственные, с природой народ общается прямо таки, один на один, поэтому всему и всем есть свое определение и суждение. Ничем жителей Урцаки удивить нельзя. Наводнение в Китае? А что тут странного? Третьего дня, видели в ущелье трехрогого козла, черного, по шерсти так вода и стекала. Он то в реку, то из реки, так и прыгал, пока не стемнело. Люди видели, на восток поскакал. А вы говорите наводнение. Только кто этому поверит?

Телевидение - конечно есть. По горам расставлены вышки-антенны. Прием – так себе. Можно даже Иранские передачи ловить. Однако, любят местные жители, особенно девчата, незамужние, щебетухи собираться у подруг да и рассказывать друг дружке всякие были и небылицы. Это для них слаще всякого телевизора и дискотек. Обычно, происходят эти встречи по субботам, когда возвращаются в аул, на выходные дни, молодые девушки.

Нынче - суббота.

Амина и Гуржанат успели обжиться в доме Илдара и освоиться в ауле. Домочадцы старались девочкам не докучать. Старый Али, отец Илдара совсем не выходил из комнаты. Бабушка Байзат, как могла, ухаживала за престарелым мужем. Но и эти хлопоты не казались ей неприятными. Она с утра до вечера готовила, вязала, шила, развлекала гостей рассказами об односельчанах. Изменилось настроение и у самого Илдара. Теперь он ходил приосанившись, одевался празднично, доже по будням, работал неистово, и те немногие вещи которые успели выйти из под его инструмента были великолепны. Однако, в вопросах веры, он стал еще более строг. Каждый вечер, когда суета в доме затихала, он приглашал в библиотеку девочек и с увлечением рассказывал им былое из жизни великих хаджи.

Что касается нашего Никота, то зажил он очень даже не плохо. Спал он теперь не в овине, а в небольшом чуланчике между вторым и третьим этажами. Ему была выделена корзина, в которой бабушка когда то держала цыплят. Корзина была старая, но чистая. Дно было выстлано куском старого верблюжьего одеяла. Ночлег был очень удобен со всех точек зрения. Во-первых, Никот, находясь в корзине, мог запросто вытянуться во весь рост, во вторых, плетение чуть разошлось, и сквозь образовавшиеся щели можно было наблюдать за всем происходящим вокруг не поднимая головы. Тот не появлялся, хотя, может было так, что Никот этими ночами спал крепко, выздоравливал, и попросту не обращал на него никакого внимания. Кормили его замечательно. На третий день он явно ощутил, как потяжелел, и теперь вынужден был следить за собой. Как оказалось, лишний вес попросту был опасен - очередная вылазка в сад чуть не закончилась для него трагически. Здоровенный, казалось бы неповоротливый индюк, с таким неистовством набросился на Никота, что тот должен был предпринять невероятные усилия, чтобы ретироваться от неприятеля на крыше сарая. Сидя в безопасности и переводя дух, он совершенно серьезно сказал себе, - есть надо поменьше, подумал и перефразировал, - не так много и не так часто.

Сегодня суббота. Погода выдалась на редкость дивная. Утреннее солнце еще не разжарило небеса, поэтому они были настолько синими, что в сочетании с яркой зеленью и искристыми вершинами Кавказа заставляли непривычному глазу зажмуриться.

Сегодня девушки и парни, собирались стайками на площади, поплевывая семечками, поглядывая друг на друга, и думая, друг о друге, незаметно разбредались каждый по своим делам. Парни – перебирать мотор у старенькой «Белоруси», во дворе Хасбулата, ожидая при этом доброго обеда с бараниной и прошлогодним вином, а девушки, шить новое платье в доме смешливой Патимат, подбирать фасоны, гадать на кофейной гуще, петь песни и слушать нехитрые истории подружек.

Жители аула уже не раз наблюдали, как голубой внедорожник медленно проплывал по узеньким улочкам, кое - где останавливался, его окна плавно опускались, на несколько секунд застывали и также непринужденно закрывались. Машина двигалась дальше. Озорные мальчишки гонялись за авто веселой гурьбою, перебираясь по крутым террасам улиц точно обезьяны.

Несколько раз автомобиль видели в самом ущелье, но что при этом делали сестры, никому не было ведомо.

Около полудня две женские фигуры, одна, в джинсах и желтой кофточке под горло и в солнцезащитных очках, другая, в новом, шелковом хиджабе, цвета спелой сливы направлялись пешком в сторону мечети, пересекая улицы. Они шли медленно. Лицо той, что в джинсах, было напряжено, ее губы были плотно сжаты. Изредка она роняла слово, другое, обращаясь к попутчице, затем, помахивая хворостиной, продолжала следовать своим путем. Даже если бы на улицах не было бы никого, то все равно, за странной парой наблюдала бы сотня другая любопытных глаз. – Вон, смотри, смотри, шептались за изгородями, - это старого Али внучки. Ну, те, что приехали. А?.. Ой, и бесстыжая, вырядилась, зад свой тощий показывает, срамота. А глаза прикрыла очками, мол мне все равно. А вторая, ишь, мусульманкой прикидывается. Знаем мы этих мусульманок.

Хорошенькие у Илдара доченьки. Очень хорошенькие.

Так, ловя на себе посторонние взгляды, они дошли до той самой улицы и дома, в котором и происходили девичники.

Дом уважаемой Патимат был особенным в ауле. Мужчин в доме, не считая младшего брата Патимат, Нукзара, не было уже лет восемь. Все погибли. Кто в Чечне, кто за кордоном. Однако женщины, надо отдать им должное, следили за хозяйством не хуже мужчин. Дом, старый, построенный еще в начале двадцатого столетия, выглядел добротно, надежно. Двор – ухоженный. Хозяйственные постройки – крепкие. Достаток - имя этому дому. Мать Патимат, работала в Махачкале. У нее там было свое торговое предприятие. Дела шли успешно. Имелась квартира и машина. Жила она с мужчиной, не в браке. Люди осуждали, да что сделаешь, жизнь. Дети росли у бабушки, такой же добротной и крепкой, как и ее дом.

Амину и Гуржанат встретили, как встречают самых дорогих гостей. Они только что подходили к дому, а Патимат и бабушка Лили уже ждали их у калитки. Остальные толпились на пороге, улыбались.

В доме было уютно и чисто. Если у Илдара, как в музее, можно было обнаружить редкую диковинку, то на первый взгляд, здесь было царство простых и полезных вещей.

Собираться в доме бабушки Лили было давней традицией. Заведено это было еще в далекие тридцатые годы, когда она, пионер - подросток, стала героиней - прядильщицей. Тогда и создала она свою первую бригаду социалистического труда. Это были обычные девочки, такие же как и сама Лили. Ох, и работали они тогда. Без оглядки. Ее даже во Владикавказ, на слет юных Сталинцев отряжали. За свой труд получила она тогда медаль «За трудовое отличие», была награждена путевкой в лагерь «Артек». В то время носила она красный пионерский галстук, была убежденной атеисткой. Ей и в голову не могло прийти, что на старости лет все вернется на круги своя, богачи, бедняки. Да!

Располагались гости в большой комнате, просторной, без лишних вещей. Заранее был приготовлен старый квадратный стол, принесен рулон кальки, прозрачной вощеной бумаги, огромные портняжные ножницы, несколько цветастых отрезов, сантиметр и треугольный тонкий мел. По краям мелок имел выщерблены. Это проделки Нукзара, он тайком обкусывал мелок, и сколько бы его не ругали, он все одно – обкусывал мелок.

По дому разносился аромат свежеприготовленного кофе.

Собравшихся было человек пятнадцать.

Гуржанат о чем-то разговаривала со старой женщиной.

Амина, щеголяя в необычном для себя наряде, окруженная девушками, отвечала на их многочисленные вопросы,

- а где Вы живете в Москве?

- хм, что значит где? В доме.

- А на какой улице, - ну, на Марксистской. При этом она загадочно улыбалась.

- Это, что в центре?

- В центре, в центре, - Амина весело рассмеялась,

- Наверное, Ваш дом новый?

- Нет, дом как раз неновый. Постройки конца пятидесятых годов. Потолки – три с половиной метра.

- А комнат у Вас сколько,

- Три…

Амина уже не слушала, а попросту рассказывала, обо всем, что по ее мнению могло быть интересным.

- Дом очень красивый. Наши окна выходят и во двор и наружу. Двор – просто парк.

Огромные старые деревья, детская площадка. Катьке там раздолье.

- Катька? Это дочь Гуржанат, моя племяшка. Близко школа. Она в этом году пойдет в школу. Смешная такая, каждый день наряжается, задавака.

Неподалеку от нас – метро, несколько кварталов и Таганская площадь, театр. Правда, времени, пойти в театр нет ни капельки.

Кто-то внимательно слушал разговоры, кто-то уже облюбовал место у телевизора, как раз начался сериал и несколько девушек, не отрываясь следили за происходящим на экране.

За столом уже кипела работа. Здесь командиром была энергичная Кабират, детская подруга Амины, и дальняя родственница. Девушка не отличалась красотой, и даже наоборот. Ее сильное, прямое тело, короткие ноги и крупная голова с неумелой стрижкой не прибавляли красоты. Но ее голос! Это был чарующий голос дивного, неземного тембра. Не раз и не два поддавались обману его слушатели, не видя самою обладательницу. Однако, Кабират, под стать голосу, имела замечательный, незлобивый характер, была умницей и верной подругой. К тому же, она с отличием закончила Московский педагогический институт, и если бы не обстоятельства, наверняка осталась бы в аспирантуре. Теперь ей приходилось работала в детсаду и давать частные уроки.

Незаметно появилось домашнее печенье, сласти, чай и ароматный кофе. Как только терпкий запах распространился по дому, стало чаще и чаще произноситься имя – Зумруд.

- Кто такая, Зумруд? - поинтересовалась Гуржанат у бабушки Лили,

- Зумруд? Зумруд, наша красавица. Волшебница, Зумруд, превосходная гадалка. А гадает она по кофейной гуще. Лучшее нее этого не делает никто! Вот посмотришь!

Гуржанат недоверчиво поморщилась, - я не доверяю гадалкам. Она передернула плечиками, - Мне кажется, что это шарлатаны, мошенники, обманщики.

Старушка укоризненно покачала головой, - ой, девочка, не спеши с выводами. Чужая душа, потемки. Кто-то шарлатан, правду ты говоришь, деньги только и видит, а другой…

Я, к примеру, убежденная атеистка, но в способностях Зумруд убедилась не один раз. Хоть она девушка и молодая, но у нее это в душе, в сердце, в голове. Талант такой ей дан.

Ты не улыбайся. Я говорю, что знаю. И скажу тебе вот что. Там всякие спириты, маги, я в них тоже не верю, но вот что доченька. Однажды, гадая на кофейной гуще, рассказала мне Зумруд чистейшую правду. Тебе расскажу, так и быть. А было это три года назад. В середине сентября пошли дожди. Стада еще на пастбищах паслись, в горах паслись, в горах. У пастуха нашего, Башира, внучка родилась. Вот и послали мальчишку к деду, Ильяса Ушамкулова, чтоб известить. Тогда ему тринадцать лет стукнуло. Смышленый парнишка, шебушной, крепкий, горы знал как свои пять пальцев. Стада паслись недалеко. Ходу – часа три. Вот ждут назад. Уже смеркаться стало. Опять дождь пошел, сильный, холодный, мелкий, надолго. Ночь. Нет мальчишки. Думали, что заночевал у деда в палатке. Наступает утро. Смотрят, сам Башир идет, один, без Ильяса. Идет, улыбается, на краю аула уже сообщили. Только на родственниках лица нет. Все к нему, - где Ильяс? Не знаю, - отвечает, - не видел его, а что? Уже и за внучку забыли, бросились на поиски мальчишки. Искали трое суток, облазили все пещеры и ущелья, лазали в горы, до самых снегов. Нигде нет. Тогда и вспомнили о Зумруд. Ухватились за нее, как за соломинку. Два часа она готовила гадание.

Лицо стало серым, как у мертвеца. Долго смотрела она на растекшуюся жижу по стенкам своей особой чашки. И говорит, - вижу голову волка, несколько голов. Вижу гору, она назвала, на горе выступ, как зуб, там Ильяс. Тот час снарядились, и в путь. А дождь, как из ведра, в горах туман, скользко. Добрались до горы, нашли это выступ. Глядь, а у самой скалы следы волчьей шерсти. Стали подниматься, и вдруг смотрят, за двумя огромными валунами, загородившись, сидит бедный мальчик. Живой!

Зумруд, потом, неделю болела, била ее лихорадка, однако все пришло в норму. Ушамкуловы, на радостях такой праздник учинили, что свадьба, шутка ли, считай, двое родилось.

- а у меня свадьбы не было, - тихо парировала Гуржанат. Мы вчетвером в кафе посидели и все. В Грозном.

- Не горюй, дочка, свадьба, дело наживное, еще будет.

Раздался негромкий лай собаки. Старушка засуетилась, - верно, это Зумруд пришла, сейчас я Вас с нею познакомлю…

И вправду. В прихожей стояла девушка, среднего роста, в широком цветастом платье и голубой кофте. Она сняла платок и обнажила красивую голову. Черные волосы были туго вплетены в косу, уложенную на затылке. Было ей не более двадцати двух, трех лет.

На ее узких запястьях красовались серебряные браслеты, украшенные дивной резьбой и мелкими золотыми монетами. Они изредка позванивали. Звук был тонким, чистым. Ее раскосые карие глаза улыбались. Губы имели красивые очертания, делающие выражение лица загадочным. Сестер представили гостье. Ее приход ждали с нетерпением. Все дела были оставлены. А что у нас сегодня новенького? Собравшиеся, не сговариваясь, захлопали в ладоши…

 

14.

 

Гадание.

 

Незаметно наступил вечер. Голоса в доме бабушки Лили притихли. Слышался рокот швейной машинки, лязг ножниц и монотонный гуд человеческой речи.

Гадание продолжалось. К этому времени в доме собралось с десятка два односельчанок, которые сидели в прихожей, не снимая платков и не раздеваясь. Эти женщины были замужем, и у каждой из них свои горести и печали, которые они могли поведать только одному человеку – Зумруд,

За разговорами коротали время,

- Иду я третьего дня, - рассказывает одна из них,

- и вдруг у дома Абулясова, вижу тень. Было поздно, часов одиннадцать. Луна светила, круглая, огромная. – Девушка, рассказчица, перевела дух, загадочно обвела взглядом подруг.

- Слушайте, иду я это, а впереди, и вижу, впереди, в шагах двадцати кто-то стоит. Меня оторопь взяла, я в сторону, в тень изгороди шагнула и жду. Жду минуту, две, никого нет, и шагов не слыхать. Померещилось, что ли? Иду дальше. Спускаюсь по ступеням мимо дома Шамкала, и вдруг вижу, у соседнего забора, на камне кто-то сидит. Ой, девочки не поверите, сердце чуть из груди не выскочило, ноги подкосились – идти не могу. Из глаз слезы сами по себе потекли. Ничего разобрать не могу, все расплывается. Пригляделась. Никого. Тень от деревьев так легла, словно человеческий силуэт, в шляпе, сидит, руку к голове подносит и как будто машет мне, приветствует. Стою, и понять ничего не могу, вроде тень, а вроде и человек. Осмелилась и пошла прямо на него. Тут луна за тучи зашла, и все растворилось в темноте. А камень тот пустой оказался. Я его для верности рукой еще потрогала.

Пошла дальше. Иду и сердце свое слушаю, не дышу, а впереди опять шаги, словно кто в тапочках комнатных по песку пробирается. Ну, уж я тогда бегом, не помню, как около дома оказалась. Огляделась, пусто. А в дверь входила, так вроде меня кто за плечо тронул. Обернулась – никого. Но почудилось мне, что два огонька за калиткой мерцали, как глаза подмигивали. И еще, мимо кот пробежал, я его раньше не видела, и огоньки исчезли…

В комнате стояла мертвая тишина. Одна из девушек, прервав паузу хриплым голосом, проронила, - а я кота этого тоже видела. Такой, черно белый?

Рассказчица неопределенно ответила, вроде да, а, а вроде и нет. Он шел со стороны яркой луны, не разобрать.

В этот момент в комнату вошла Зумруд, устало присела на край дивана. Ей подали чашку с горячим зеленым чаем. Она куталась в пуховой вязаный платок, словно зябла, хотя в доме было тепло. Девушка виновато улыбнулась, посмотрела на бабушку Лили, - я немного передохну. Она не договорила, из чашки, произнесла нараспев,

- Амина, я жду тебя.

Комната для гадания была прибрана. В ней царил полу-мрак. На столе горела настольная лампа, излучая странный, розоватый свет. Предметов на столе не было, кроме чашки и блюдца. Свет, попадая на внутреннюю часть чашки, создавал эффект матовой прозрачности. Чашка казалось восковой. Амина сидела напротив Зумруд. Лица ее не разглядеть, только мягкие, полные губы, вырисовывались полумесяцем кончиками вверх,

заканчиваясь с обеих сторон размытыми буквами «Т». Красивый абрис подбородка, возбуждал фантазию закончить портрет. Неожиданно на столе возникла тарелка с горкой поджаренных кофейных зерен. Амина зачерпнула пригоршней зерна, отправив их в кофемолку, тем временем оказавшуюся рядом с тарелкой. Затем раздался характерный хруст дробившихся зерен. Вскоре все затихло. Кофейная мука очутилась в керамической турке, стоящей на разогретом песке. В комнате пахло жареными кофейными зернами.

Когда кофе был готов, Зумруд, натренированным движением налила приготовленный напиток в чашку, чуть ли не до краев. Она пододвинула чашку.

- Амина, пей, только осторожней, кофе - горячий. Вскоре чашка опустела. Амина шумно вздохнула.

Произносимые Зумруд фразы, напоминали заклинания. С каждой секундой голос Зумруд нарастал, шипящие звуки, разносились по комнате, отражаясь от предметов, гулким эхом. У Амины кружилась голова, и ей казалось, что еще немного, и она подхваченная вихрем воспарит в пространстве комнаты, вместе с предметами под самым ее потолком. Так и произошло в следующую секунду. Она воспарила так высоко, что лампа, казалась теперь черной меткой с розовым ободком по ее краям, а еще она стала напоминать кошачий глаз. Затем Амина стремительно понеслась вниз, туда, где в мягком золотистом воске виднелись горы и дороги, где жили люди и животные. Перед ее глазами мелькали знакомые и незнакомые лица, улицы Москвы и незнакомых мест с их бесконечной слякотью. В вагоне Метро она вдруг натыкалась на давно забытых знакомых, и затем вдруг очнулась в сельском домишке, который они снимали, где - то под Брянском, после того, как приехали из Чечни. Сквозь щели в дощатой пристройке проскакивала снежная крупа, вода в ведре промерзала до дна, и ее приходилось размораживать, поставив ведро возле печки, чадящей, издающий дурманящий, слезоточивый запах. Потом, почему-то она сидела за длинным столом, с перегородками, за которым располагались десятки таких же, как и она, нелегалов, работавших в офисе одной из московских контор.

Сидели они вместе с Гуржанат, нарабатывая клиентуру, затачивая свой язык, становясь настоящими Москвичками. Неожиданно промелькнуло лицо парня, с кавказскими чертами. Как его имя? Она не помнила. Виделись они где-то, где пахло сыром и еще чем-то. Он стоял над нею и молчал. Вдруг, ему на грудь бросился пятнистый кот. Кот открывал розовую пасть скалил зубы и можно было разобрать произносимые им хриплые звуки,

- Амина, Амина…

Амина, что с тобой. Зумруд стояла рядом с девушкой и держала ее за руку.

-Ты так долго спала.. Я еле тебя разбудила. Поднимайся. Вот, так.

Выпей воды.

- Ну, что? Амина окончательно пришла в себя.

- Так, ничего особенного.

Только… Зумруд, сделала паузу, положила свою руку на руку Амины.

- Я могу ошибаться, но…

Вот, - она указала на неровные края растекшейся жидкости, этот рисунок напоминает букву М. Рядом горы. А вот золотые монеты, эта линия - ты. Монеты опоясывают твой стан. А это – это свадьба. А вот это замок. По всему периметру чашки кошачьи следы и чей то след еще.

Словом, Амина, я не хочу тебя пугать, но… будь осторожней. Тебя поджидает опасность и очень серьезная. Это – Лизгиния. Здесь – опасно. Впрочем, это всего лишь гадание и если ты будешь осторожна, все будет хорошо.

Амина вздохнула и улыбнулась, - что –то похожее уже было и парня звали Михаил, она засмеялась, - у нас ничего не вышло. Она рассмеялась, положила на край стола деньги, и выходя из комнаты, услышала, - не носи нашу одежду, твоя идет тебе больше.

 

15

 

Неофициальный визит.

 

В зале ресторана было безлюдно. По большому счету, это заведение мало чем напоминало ресторан. В обширном, неопрятном помещении соседствовали деревянные стенные панели, обшитые вздыбленным шпоном, барная стойка, отделанная полированными фанерными листами, расписанными неумелой рукой горными пейзажами, неровно отштукатуренные меловые стены. Потолок украшали бумажные новогодние гирлянды, вьющиеся вокруг обсиженных мухами плафонов с лампами дневного света. На деревянных столах, добротных, но грубой работы, стояли, кверху ножками, тяжелые деревянные стулья. Немолодая, очень худая женщина, неопределенных лет, со скуластым лицом, недобрыми глазами убирала в помещении, поминутно моя тряпку в черном оцинкованном ведре, с лопнувшей проушиной, почему рукоять была прикреплена куском проволоки к надлежащему месту.

Увидев хозяина в сопровождении гостей, она остановилась. Ее лицо приобрело выражение необыкновенной радости. Она бросилась навстречу Мансуру, быстро говоря, - Аллах великий прислал в эту пору тебя, наш дорогой Мансур, Азис пошел за сыром и мясом, будет скоро, если хочешь я сбегаю за ним, или сама похлопочу за него, вот чисто убираю. Чисто должно быть всегда. Выручка у Азиса, он скоро будет, вчера стул поломали, надо скатерти купить, у Мзии сын заболел, давай я поухаживаю. В это время в зале появился коренастый мужчина лет пятидесяти, пятидесяти пяти, он нес тяжелую сумку, из которой торчала баранья нога и пучок травы. Он остановился, увидев Мансура и гостей. Молча подошел, пожал руку хозяину, чуть заметно поклонился гостям, вынул из-за пазухи пакет и отдал его Мансуру.

- Здесь все? - спросил Мансур,

- Я купил баранины, сыра, зелени, там все записано. Да, Мзия попросила сотню, у нее сын заболел, в город повезла.

- Ладно, - потом разберусь, он указал женщины на стол, та молнией подскочила к нему, сняла, протерев стулья, расставила у стола.

Гости разместились, переглядывались. Мансур присел последним, кивком головы указав Азизу. Через минуту на столе стоял коньяк, холодная мясная закуска, сыр и зелень.

Гости выглядели уставшими. Видно было, что уже не один день они мотаются по краю. Один из них, высокий худощавый, с редкими белыми волосами, лошадиным лицом и в очках, был из Дании. Он представлял интересы одного благотворительного европейского комитета и занимался вопросами медицинского оборудования в горячих точках. Второй, помоложе был похож на первого, с той только разницей, что с его лица не сходила вежливая улыбка. Судя по всему, второй был помощником. Волонтеры одевались почти одинаково, в светлые шерстяные пуловеры, широкие светлые джинсы и рыжие мокасины на толстой, полиуретановой подошве. Отличия были лишь в деталях.

Мансур разлил по стаканам коньяк. Пили молча, без тоста. Закусывали, неспеша.

- Господин Расмусен,- Мансур говорил низким голосом без пауз,

- давайте определимся с окончательными сроками, и я хочу услышать цену. Второй перевел.

- Датчанин говорил на ломаном английском.

- После того, как мы проехали по всему маршруту, я вынужден Вам сказать, что предварительные данные которыми мы располагали не совсем стыкуются с тем, что мы увидели. Количество блок-постов больше, чем предполагалось, не на много, но это дополнительные расходы. И потом, нами планировался склад в указанном месте, а теперь Вы требуете разбить груз на партии и направить его в три точки. Как тут быть?

- Нет проблем, господин Расмусен, Вы доставляете груз в Карачур, а остальное – наше дело.

Датчанин продолжал, - и еще, уважаемый Мансур, синоптики ничего хорошего не обещают в ближайшие две, три недели. Путь каравана проложен по ущельям, спрогнозирован подъем уровня вод в горных реках.

- Аллах всемилостив, - парировал Мансур. Такая погода нам на руку, вертолетных патрулей меньше. Последовала небольшая пауза, во время которой датчанин протирал запотевшие стекла очков.

- Все, о чем я сказал так или иначе увеличивает риск, а следовательно и расходы с учетом этих рисков, поэтому мои друзья просили Вам передать, что Ваш товар должен быть увеличен в количестве. Минимум – сорок. Это наше последнее слово. Товар должен быть на границе не позднее двадцатого числа этого месяца. Если мы сегодня окончательно договариваемся, то первая партия будет готова уже через семь дней.

- Мансур тер пальцем переносицу.

- господин Расмусен, товар, который мы Вам приготовили, на этот раз, исключительный. Первосортный, белый. Вы останетесь довольны. Добавить теоретически конечно можно, но это потребует время. Может быть неделю, две. Я непременно и сегодня поставлю в известность уважаемых людей, но они не будут довольны. Это очевидно. Есть хорошая русская поговорка, коней на переправе не меняют.

- Я знаю эту поговорку, - подбирая слова по-русски произнес датчанин. Меня не интересует качество дополнительного товара, мне нужен выполнить заказ., Вам все понятно. Мансур кивнул в ответ головой.

Подали кофе. Оставшийся коньяк был разлит по стаканам. Датчанин и его спутник, ни к чему не притронулись. Мансур – выпил кофе и коньк залпом. – Хорошо. Сегодня к вечеру вы получите наш ответ.

Разумеется, свидетелей этого разговора не было. Но не было ли?

 

В доме Валилова, в его кабинете собралось несколько человек.

Хозяин сидел за столом, курил трубку, прищуриваясь смотрел то на одного, то на другого собеседника, слушал, перебирал костяшками четок. Сидящие за столом были его помощники и подельники. Этим людям Гамзит мог доверять всецело. На стуле, у двери сидел Мансур, мял в руках фуражку.

- Я бы не стал верить датчанину, - волнуясь и жестикулируя говорил коренастый даргинец, с красным шрамом на правой щеке и перекошенным ртом. Это был известный человек в Лезгинии, Махамуд Рамазанов. На него был объявлен федеральный розыск, но до сих пор поймать его никому не удавалось.

- Почему они вдруг поменяли условия, Гамзит? Конечно, то о чем они просят, дело пустяковое и не займет много времени, но нам надо сразу рассчитаться с нашими друзьями в центре. Сумма не такая уж и большая, но это не запланированные расходы. Получается, что косвенно они подняли цену?

Гамзит, курил и молчал. Он сделал глубокую затяжку, внимательно рассматривал мундштук трубки.

Я думая так, нам сейчас надо выполнить их условия. У меня обязательства перед нашими друзьями. Гамзит, поднял кверху глаза и указал туда же трубкой.

Мансур, позвони датчанину, скажи, что мы согласны. Они поменяли условия, - он обвел присутствующих взглядом, затем хитро усмехнулся в усы,

- и мы поменяем, но позже.

Присутствующие понимающе переглянулись.

Гамзит кивнул головой, говоря всем своим видом, - совещание окончено, все свободны.

Когда мужчины покидали его кабинет, он не поворачивая головы, сквозь зубы протянул,

- Мансур, сынок, останься на пару слов…

 

1 6.

 

Не только цветы

 

Когда - то, когда горы были наши, и под небом Кавказа кружили мирные самолеты, на борту одного из лайнеров, в салоне №2, на месте что у прохода, сидел молодой человек, которому только что исполнилось двадцать два года.

Это был необычный пассажир. Одет он был в ярко зеленую катоновую рубашку с коротким рукавом, голубые джинсы «Супер Ли» и на его ногах - белые кроссовки, «Карху», на босу ногу. Когда мимо его кресла проносилась очередная стюардесса, она, смотря в его ярко голубые глаза, обнадеживающе заявляла, - розы в полном порядке, молодой человек, не беспокойтесь. При этом она задерживала на мгновение взгляд и томно улыбалась. Причиной такого внимания был необычайный груз, а именно, букет из пятидесяти трех алых, роз, на длинных, не менее метра, ножках, который молодой человек вез в г. Кисловодск девушке, по имени Людмила. По этой причине, весь женский коллектив авиалайнера, не смотря на жару, следил за тем, чтобы ни одна роза, не дай бог, не завяла. Нашлось ведро, прохладная вода, место, в котором эти необыкновенные цветы чувствовали бы себя уютно. И каждая женщина, летящая этим рейсом, завидовала той, которой предназначался этот замечательный букет. Молодой человек был горд…

В Пятигорском аэропорту его встречал эскорт из нескольких «Жигулей» и «Волг». Молодые люди в белых рубашках с закатанными рукавами, а были они кавказцами, скромно стояли в стороне, давая возможность девушке, кареглазой, наполовину черкешенке, наполовину русской, увидеться с молодым человеком с глазу на глаз. Но какой там… Пассажиры самолета, заинтригованные обстоятельствами, связывающими молодого человека с Кавказом, с интересом наблюдали, как навстречу стройному голубоглазому блондину вышла прекрасная девушка в платье с узкой талией и юбкой «солнце клёш». И каждый от души аплодировал, когда в ее руках очутился розовый букет, а их губы сплелись в нежном поцелуе…

Молодого человека звали Игорем. Был он инженером-электронщиком, в недавнем, известным спортсменом. Судьба забросила его на Кавказ, в ту прекрасную, летнюю пору, когда каждый, из живущих в той, Великой стране мечтал оказаться именно там, где жизнь казалось вечной, безоблачной и счастливой.

А жизнь и вправду была счастливой.

Вечерний Кисловодск. В центре города, на пересечении дорог на втором ярусе расположилось уютное летнее кафе. Вверх, на запад уходило несколько улиц, они образовывали ярко оранжевую корону, венчающую площадь. На востоке синева потемнела, предвещая ночь, но Солнце, напоминая о сегодняшнем дне, дотягивалось до ступеней кафе своими розовыми щупальцами, с каждой минутой отдавало тепло и свет волшебнице - ночи.

За длинным, покрытым белой скатертью столом собрались гости. Сколько их было, сосчитать невозможно. Сто, двести. Без конца провозглашались тосты, после каждого, в адрес того или иного гостя звучали песни и оркестр, настоящий, из двадцати трех музыкантов, мастерски исполнял мелодию. Застолье напоминало не столько встречу, а скорее свадьбу, по крайней мере именно так могло показаться любому посетителю, который невольно ставал свидетелем этого события.

Игорь, оглушенный встречей, сидел рядом с Людмилой. Девушка, казалось, внимательно вслушивалась в пожелания, украдкой бросая взгляд на изумленного Игоря, и в ее черных, как ночь Кавказа, глазах пробегал тот неповторимый лучик, который так понятен каждому любящему сердцу.

Их руки тайно встречались под столом, пальцы переплетались, обещая все, что могут обещать друг другу молодые люди в годы буйной молодости.

Сумерки сгущались, оркестр рядел, звучала громкоголосая зурна, гудел барабан.

Гости один за другим выходили в круг. Мужчины вскидывали вверх руки, выпячивали грудь, их ноги с силой отбивали танцевальный такт, девушки и женщины, подхватывая танец, грациозно играли станом, заставляя учащенно биться мужские сердца.

На востоке, гора слилась с небом, на юге, там где возвышался Храм Воздуха, светил красный Марс, предвещая горячие дни.

За столом осталось не более десяти человек. Мать Людмилы, Валентина Михайловна, уроженка Питера, миловидная женщина лет пятидесяти пяти, работала администратором в одном из многочисленных пансионатов Кисловодска. Она сидела напротив Игоря и уже несколько минут не сводила с него взгляда,

- А скажите, Игорь, Ваши родители знают о том, что Вы у нас в гостях? Игорь улыбнулся,

- Да, они знают.

- Вы им, наверное, рассказывали о Людмиле?

- И нет и да. Валентина Михайловна, у меня не слишком доверительные отношения с родителями, особенно с отцом. Мама, конечно знает. Скажу Вам больше, она приобрела путевку и через неделю приедет отдохнуть и полечиться. Женщина, удовлетворенная ответом, улыбнулась.

Внизу кафе послышалась возня, неприятная слуху.

- Дерутся? Неожиданно Людмила встрепенулась. Никто за столом не обратил внимание на перемену настроения девушки. Не ускользнуло это только от двух человек, Валентины Михайловны и Игоря. Люда ближе подвинулась к Игорю и крепко взяла его за руку. Вскоре на площадке второго этажа появилось несколько развязных молодых людей. Один из них, подойдя к крайнему столику, выбил стул у одного парня и тот, не удержавшись, упал. В кафе наступила тишина не предвещавшая ничего хорошего.

Музыка смолкла. Из за стола , за которым сидел Игорь поднялся высокий мужчина, дядя Люды по отцовской линии. В Карачаево-Черкесии этого человека знал почти каждый, его имя Рашид Рустамов, двукратный чемпион мира по вольной борьбе, призер олимпийских игр. Он не спеша подошел к группе юнцов. Те, увидев его, застыли на месте.

Самый бойкий из них, затараторил,

- дядя Рашид, мы ничего, просто…

Парня звали Гамзит Валилов, внучатый племянник самого Махмуда Исымбаева, и сын Гамзата Валилова, влиятельного человека по всему Кавказу. В сопровождении Рашида молодой человек и его спутники подошли к столу. Присутствие Игоря, да еще рядом с Людмилой не могло остаться незамеченным. На лице Гамзита не по доброму заиграли желваки. Однако, взяв себя в руки, молодой человек извинился перед Валентиной Михайловной и Людмилой. Когда надо он мог выглядеть галантным и воспитанным.

И все же не удержавшись, дерзко спросил,

- Мама, а это Ваш племянник? Похож. И не дождавшись ответа, продолжил,

- значит, отдохнуть, или со здоровьем что-то? Смотри, гяур, здесь климат изменчивый, сегодня Солнышко светит, а завтра, может и гроза случиться. Ц, ц, ц, чтобы мама не плакала.

Рашид не дал ему договорить,

- ступай, мальчик, видишь, люди отдыхают, не хочу огорчать твоего отца. Приходи позже, когда нас здесь не будет. И…Он всем видом показал, что разговор окончен.

Когда Гамзит отошел на безопасное для себя расстояние, он, не оглядываясь, добавил, - до свидания, Людмила…

На утро светило Солнце. Розы были свежи, как и прежде…