Кружок мюнхенцев занят оживлённой беседой в очереди за социальной продуктовой помощью, и один из собеседников, майор в отставке Алексей Лепов, повествует о незабываемом эпизоде из своей «прошлой» жизни. Тогда он в звании капитана служил командиром роты в десантных войсках. Приближались боевые учения округа, на которых Алексей должен был десантировать свою роту и внезапно повести её в атаку на условного противника.

Начались интенсивные тренировки. Алексей вместе с инструкторами следил за тем, как укладывались его подопечными парашюты, как помещали они в подсумок боекомплект патронов и запас питания, как одевали на себя подсумок, ранцы с основным и запасным парашютами, подвешивали к ремням парашютного «корсета» гранаты, обоюдоострый стропорез, автомат, из которого, возможно, придётся стрелять при десантировании ещё в воздухе, до приземления, и штык-нож к автомату.

Хуже, чем всем, тренировки удавались бойцу Юрию Лавриненко. Алексей знал, что он был в любовной депрессии: его подруга написала ему, что встречается с другим, предлагая ему остаться с ней хорошими друзьями. Особые трудности он испытывал при укладке парашюта. Алексей терпеливо отрабатывал с ним эту операцию. Казалось, что его подопечный усвоил все детали, даже выпуск запасного парашюта руками, если при прыжке отказывает основной парашют, и в особенности самопроверку правильности укладки строп, что обычно делалось инструкторами путём контроля 13-й стропы, окрашенной в чёрный цвет.

- Ух, ты, - сказал один из слушателей Алексея, бывший спортсмен, мастер спорта СССР, тренирующий теперь своих коллег в группе здоровья при общине, - и здесь живо суеверие? А мне, между прочим, рассказывал отец, как однажды, ещё в сталинские времена, погиб молодой парашютист. Когда подбежали к нему, у него парашют вообще не был раскрыт. Тогда инструктор, который контролировал укладку этого парашюта, тут же у всех на глазах снял его с погибшего, одел на себя, не перепроверяя укладки, и благополучно прыгнул с очередного взлетевшего с парашютистами самолёта. Он, очевидно, сразу догадывался: у молодого парашютиста просто не выдержало сердце, что позже подтвердила медкомиссия, и подумал о том, какие строгие меры могут быть предприняты к нему.

- И вот на учениях взлетел наш десантный самолёт, - продолжил рассказ Алексей, - и я прыгал первым, чтобы быстро собрать свою роту на земле …

Через 9 секунд затяжного прыжка парашют Алексея автоматически раскрылся, стропы натянулись, и быстрое падение Алексея прекратилось. Он оглядывал стропы и наполненный воздухом купол парашюта изнутри. Всё было в порядке, однако совсем неожиданно для него мимо пролетел Юра Лавриненко, который покидал самолёт после него. Алексей с похолодевшим сердцем заметил, что парашют десантника не раскрылся – купол запутался в стропах, а сам десантник, будучи «на привязи у нераскрывшегося парашюта», вращался вместе с ним, как осенний лист, опавший с дерева.

В доли секунды Алексей сообразил, что не догонит своего десантника, если мгновенно не покинет свой парашют. Так же быстро в мозгу Алексея пронеслись мысли: а что, если он догонит десантника, а его запасной парашют, единственное теперь их возможное спасение, запутается в куполе и стропах нераскрытого парашюта десантника, если Алексей не успеет отделить его от Юрия, который, похоже, находится в нервном срыве или даже в шоке? Как велик риск! А ведь по условиям учений допускается 3 процента людских потерь. Но, что же он за командир, если прикроется потом перед расследованием этим допущением? А, может быть, Юра самостоятельно выйдет из шока?

Алексей неотрывно следил за Юрием, который продолжал безвольно следовать за нераскрытым парашютом, и, резко прервав течение своих мыслей, сжал в кулаке левой руки восемь левых строп парашюта и обрезал их выхваченным правой рукой стропорезом. Обрезанные стропы улетели вверх, купол наклонился, и Алексея хорошо тряхнуло, но он уже крепко сжимал и обрезал правые восемь строп. Парашют улетел, а Алексей стал быстро падать, водворил на место стропорез, перевернулся головой вниз, соединил ноги, расправил руки, как крылья, и направил своё тело, свой «полёт» к падавшему внизу и в стороне от него Юрию.

Даже в страшном сне Алексею не могло присниться, что ему придётся выполнять такой головокружительный, смертельный и не подготовленный тренировками «цирковой трюк». Хотя бы в какой-то степени подобная ситуация не случалась за все его 73 уже совершённых прыжка с парашютом. А управлять своим телом в воздухе он учился только в прыжках на батуте да при просмотрах и обсуждениях с коллегами фильмов, в которых парашютисты совершали групповые затяжные прыжки. Но длительная служба и выучка в десантных войсках не прошли для Алексея даром, и он вскоре оказался над Юрием, а затем, падая быстрее, чем он, и догнав его, он «нырнул» правой рукой подмышку со спины Юрия и мёртвой хваткой зажал в кулаке его поясной солдатский ремень.

Юрий пришёл в себя от сильного толчка и, увидев Алексея, быстро действующего одной рукой, стал помогать ему обрезать стропы своего нераскрывшегося парашюта. При этом Алексей с Юрием были так прижаты боками друг к другу, что были похожи на сиамских близнецов. Они снизились уже метров до 500 и стали вдвоём поспешно выпускать свободными руками запасной парашют Алексея, решив лететь и приземляться на нём вдвоём, поскольку разделяться и каждому выпускать свой запасной парашют уже не было времени.

Хотя они спускались с повышенной скоростью и оба ушиблись при приземлении, но обошлось без поломанных ног и рук. Однако теперь Алексея постиг нервный срыв, из которого минуты назад вышел Юрий. Он подполз к Юрию, схватил его за фалды одежды, тряхнул его так, что у того едва не «треснула» шея и не отвалилась голова, двинул его боксёрским прямым ударом в челюсть и эмоционально крикнул:

- Ах, ты, разгильдяй!

Когда они отдышались и Алексей пришёл в себя, они оба удивились его выходке. Им вспомнился офицерский суд чести над Алексеем, на который он был вызван замом командира полка, подполковником Громиловым. Подполковник, «теоретик», как иронически выразился Алексей, подошёл к нему, когда он проводил тактические занятия со своими бойцами, и на их глазах начал резко отчитывать его за якобы замеченные им ошибки. Алексей, чтобы выразить своё неудовлетворение таким беспардонным подрывом командирского авторитета, но не оскорбить при этом подполковника, послал себя куда подальше. А, когда подполковник догадливо и со злостью отнёс этот «посыл» к своей персоне, Алексей послал подальше и его самого. Подполковник пригрозил Алексею, что он уйдёт в отставку капитаном или вообще «улетит» из армии.

На суде ни один из солдат роты не подтвердил, что Алексей «посылал» подполковника, а офицеры говорили с удивлением: как Алексей мог послать зама командира полка, когда он вообще не матерится, бережно обращается со своими солдатами и каждого из них называет на «Вы». Офицеры рассказали и о том, как два сержанта, побывавшие на авганской войне, благодарили Алексея за выучку и за переданное им искусство зарываться в землю-матушку, которое не один раз спасало их от гибели.

- И вас наградили за этот подвиг? – спросил второй слушатель Алексея, бывший учитель русского языка и литературы, кандидат филологических наук.

- Какое наградили? Меня могли бы судить, если бы погиб мой десантник, за то, что я плохо подготовил его к учениям и, наверное, были бы правы. Да даже и после его спасения мне могли бы вменить ответственность за немалые материальные потери. Ведь улетели и пропали без вести два основных парашюта, а армия строга.

- Как бы вы не готовили своих десантников, в жизни, да ещё в учениях трудно избежать возможных случайностей. Я не раз рассказывал моим ученикам и сейчас рассказываю детям в литературной студии при общине о подвиге первого дважды Героя Советского Союза Сергея Ивановича Грицевца, который на знаменитом истребителе И-16 спас своего командира. Истребитель командира подбили японцы в боях у реки Халхин-Гол, но он приземлил его, а Грицевец посадил свой самолёт рядом, втиснул командира между бортом и сиденьем кабины и улетел с ним на глазах японцев, яростно обстреливающих самолёт. За этот подвиг Грицевцу было присвоено второе звание Героя.

- Это было не так, - вмешался третий слушатель Алексея, немец, бывший историк, освоивший русский язык на курсах и в очередях за продуктами, - и я писал о подвигах лётчиков в русскоязычных газетах. В боях у реки Халхин-Гол майор Грицевец сбил 20 японских самолётов, участвовал в сопровождениях штурмовиков и бомбардировщиков, выполнял разведывательные полёты и, действительно, спас своего командира. Он одним из первых получил второе звание Героя, но со следующей формулировкой в указе Верховного Совета СССР: «за образцовое выполнение боевых заданий и выдающийся героизм, проявленный при выполнении боевых заданий, дающий право на получение звания Героя Советского Союза».

- Это, наверняка, было совсем не так, - прервал своих собеседников Алексей, - Грицевцу дали второго Героя скорее всего за то, что он «выхватил» из возможного плена своего командира, при котором была карта с планом текущих боевых действий советских войск. И всё-таки, Сергей Грицевец спас командира, а я спас лишь своего подчинённого. Так за что же меня высоко награждать?

- В Германии, - вставил историк, - за то, что сделали вы, Алексей, наградили бы как минимум медалью - ведь это безупречный пример для всех военнослужащих, да и для гражданских тоже.

- Да бросьте вы, Людвиг! В Германии не сотворяют кумиров, а как здорово, обеспеченно и надёжно живут, какое построили образцовое правовое государство! – возразил мастер спорта.

- Однако, не расстраивайтесь, коллеги, - видя приближение его очереди, попытался заключить приятную беседу Алексей, - я тогда получил благодарность от командующего округом, которая помогла мне уйти в отставку майором, и, кроме того, меня наградили ценным подарком – командирскими часами. А сегодня как раз 21-я годовщина того события, и я приглашаю вас в Вест-парк отметить её. Выпивка за мной, а закуску, спасибо нашему немецкому социальному ведомству, нам сейчас выдадут.

- А какова же судьба спасённого десантника? – спросил у Алексея историк.

- Ему объявили благодарность перед строем роты за то, что активно помогал мне в спасении, в частности обрезать стропы своего нераскрывшегося парашюта и выпускать мой запасной парашют, то есть «за мужество в нестандартной ситуации, близкой к боевой», – ответил Алексей и, хитро улыбнувшись, добавил, - по моему предложению ему дали также десять суток отпуска, он съездил домой и, предъявив своей возлюбленной эту благодарность, добился за это время, чтобы она вернулась к нему.

- Да, Алексей, - сказал учитель языка и литературы, - вы со своей удивительной скромностью ещё долго проживёте, и дай вам, Бог, оставаться на своих ногах и при здравом уме!