- Да возьми же ты мобилу! – заорал сотовый телефон в кармане у Акимыча.

Это внук Николашка удружил, подарил на 75-летие телефончик в пронзительно желтой упаковке. А вместо звонка-бренчалки или музычки какой, приятной слуху, такой вот конфуз устроил.

До чего дошел прогресс! Акимыч уж и удивляться почти перестал. Аккуратно нажал кнопочку с зеленой трубочкой и деликатно осведомился:

- А чегой-то надоть?

- Дед! – радостно заверещала трубка голосом внука. – С наступающим тебя!

- Да и тебя тем же концом по тому же месту, - осторожно ответил Акимыч, теряясь в догадках, зачем мог понадобиться внуку. Николашка в деда уродился – жутко приколоться любил.

- Ха, добрый ты, дед, - хохотнула трубка. – Слышь, у тебя, конечно, куча приглашений в прихожей на блюдечке лежит. На Новый год ты нарасхват. А ты наплюй на всех и подваливай к нашему самовару! Как тебе такой расклад?

- Оно конечно, ежели что, - раздуваясь от важности, но не желая выказывать своего удовольствия, солидно протянул Акимыч. И даже плечи развернул, приосанился.

Никаких приглашений у него, конечно, не было и в помине. Да и блюдечка отродясь в его однокомнатной не водилось. Но ведь уважил, ох как уважил Николашка! Ласковый, черт!

- Ну так как? – торопил с ответом внук.

- Оно не то, што пошто, - гнул свое Акимыч.

- Понял, понял, не дурак! – источала радость телефонная трубка. – Значит, 31 декабря ждем. Только у нас уговор – все в костюмах маскарадных приходят, - сообщил Николаша и отключился.

Акимыч еще подержал трубку возле уха, но так больше ничего и не услышав, пихнул ее обратно в карман и задумался.

Компания Николашки Акимычу нравилась: чудили, конечно, но весело и беззлобно. И хоть разница в возрасте была значительной, Акимыч легко вписался в молодежный коллектив и не чувствовал себя лишним. Поэтому главной заботой стало добыть костюм на завтрашний маскарад. А вот в этом мог помочь только давний приятель, сосед по даче, Максимыч. Уже, небось, гоношится на кухне, лепит с женой пельмени.

Акимыч натянул ярко-желтый финский пуховик, нахлобучил на голову стильную вязаную шапочку (опять же Николашкины подношения) и потрусил к соседу.

Максимыч восседал посреди кухни на табуретке в белом поварском колпаке. На коленях – деревянное корытце с мясом, которое он усердно рубил сечкой. Все кругом давно уже пользовались мясорубкой, но Максимыч упорно держался своих взглядов, считая, что мясо для пельменей можно приготовить только в деревянном корыте, и быстро-быстро двигал рукой вверх-вниз, проводя сначала слева направо, потом справа налево и так без конца.

Акимыч потоптался у порога, стянул с головы шапку, почтительно поклонился хозяйке.

- Наше вам, Надежда Андреевна. Твой-то шибко занят?

- А ты проходи, Акимыч, - приветливо отозвалась женщина. – Чай, руками работает, не головой. Побалакаете.

Максимыч тем не менее остановил возвратно-поступательное движение руки, поднял голову, неодобрительно прогудел

- Чего пришел-то?

- Да вот, внучок на Новый год позвал, костюм спроворить надо б.

- А чего его проворить: брюки, рубашка, ну, галстук или бабочку нацепи.

- Не-е, машкерад у их. Надоть какую диковину изобразить.

- А Машка-то хороша? – оживился Максимыч, хитро подмигнув.

- Какая такая Машка? – оторопел Акимыч.

- Ну ты же только что сказал «Машке рад».

- Тьфу на тебя! – огорчился Акимыч. – Машкерад – это бал такой, где все в кого-нибудь обряжаются.

- Да, знаю я, школяра нашел! Только не машкерад, а маскарад, от слова маска. Ну и нарядись собакой или петухом.

- Зачем?

- Не зачем, а почему. Потому что год Петуха уходит, а год Собаки приходит.

- А-а. Дык, мабудь все так подумают.

- Ну, тогда Дедом Морозом или Снегурочкой.

- Максимыч, я ж к тебе, как к наилучшему другу за советом в важнейшем деле пришел. А ты – «Снегурочкой»…- обиделся Акимыч.

- Не хочешь молодкой, так Бабой Ягой нарядись, - не сдавался Максимыч и вновь яростно заколотил сечкой.

- Слышь, сосед, а может косточкой представиться?

- Кем-кем? – не понял Максимыч.

- Ну, косточкой. Такой аппетитной, берцовой, - голос Акимыча в ожидании насмешки звучал неуверенно.

- А что! – вдруг воодушевился Максимыч. – Это мысль! Нестандартная!

В голове его моментально возник образ Акимыча, увешенного костями. Он довольно ухмыльнулся, решительно отставил корыто с недорубленным мясом и направился к жене.

- Надюшка, ты кости, что на холодец варила, не выбросила еще?

Седовласая Надюшка, с трудом согнув радикулитную спину, извлекла из недр старенькой «Бирюсы» объемистую чашку с крупными костями.

Акимыч с сомнением покачал головой.

- Маловато будет.

- Не боись,- с подозрительным азартом заверил Максимыч. – У Марковых к свадьбе готовят, так Ильинична вчера целый таз костей на нашей плите варила. Давай-ка быстренько к ней.

Сунув в руки пакет, подтолкнул Акимыча к двери. Вернулся Акимыч быстро. Грохнул на стол пакет, набитый вываренными и сырыми костями.

Максимыч совсем развеселился.

- Сейчас из тебя такую конфетку сделаем, пальчики оближешь!

И закипела работа. В ход пошли старый плащ, суровые нитки, портновская цыганская игла.

Через два часа все трое уже сидели за столом. Благодарный Акимыч сгонял в лавку за шкаликом и чипсами. Надежде уважительно преподнес банку компота из ананасов.

Максимыч пророчил соседу сокрушительный успех.

- Все Машки у твоих ног будут, - заверил он.

Ночью Акимычу приснился чудесный сон. Он стоял в огромном, нарядно украшенном зале, а вокруг него кружилась целая толпа очаровательных прелестниц, все как одна в коротеньких меховых шубках. Они тянулись к нему, каждая норовила поцеловать или хотя бы дотронуться до его одежды. Акимыч слышал возгласы « Ах, какой красавец! Ах, он неотразим, он неподражаем!» и краснел от удовольствия. Но тут появился строгий распорядитель в черном. Девушки, как мотыльки, порхнули в стороны…

- Да возьми же ты мобилу! - Воззвал Черный громовым голосом и крепко пнул Акимыча в правую лодыжку.

- Да-да, чавой надоть? – бормотал Акимыч, торопливо вдавливая кнопочку с зеленой трубочкой и с трудом отходя ото сна.

- Дедуля, будь готов к пяти часам. Я за тобой заеду.

Не дожидаясь ответа, Николаша отключился. В его понимании это не было проявлением невежливости. Николаше такие мысли вообще даже в голову не приходили. Он сообщил необходимую информацию и был уверен, что дед понял и сделает все как надо. Так зачем же тратить лишние деньги на реверансы. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

В назначенный срок Акимыч в желтом пуховике, с большой спортивной сумкой садился в ярко-желтый Николашкин БМВ. На душе у него было празднично. Вот и еще один не самый плохой год прошел, слава Богу, без особых болезней и горестей. Да и пороху еще в пороховницах малая толика завалялась - ишь какие сны посещают! Молодежь деда не чурается – на праздник пригласили. Чего ж не радоваться?

В коттедже Николаши царило оживление. Всюду сновали нарядно одетые люди, терлись об ноги кошки, возбужденно взвизгивали комнатные собачки. Столы, сдвинутые к стене, накрыты по-русски щедро. Посреди зала топорщилась свежими зелеными иголками красавица елка. Большая, в потолок, как в былые времена. А разукрашена только нитками ослепительно сверкающего инея. Она притягивала к себе словно магнитом. Акимыч не удержался и незаметно тронул колючие иглы. Вот те на! Елка-то искусственная! А выглядит натуральнее настоящей.

- Русский мужик глазам не верит, - с чувством собственного достоинства проговорил взявшийся невесть откуда Николаша.

«Щас скажет, сколько заплатил», подумал Акимыч.

- Знаешь, сколько заплатил? – словно по нотам завел Николаша, но вдруг передумал и, повернувшись к гостям, громко провозгласил, мельком глянув на часы.

- Через полчаса собираемся в этом зале в костюмах!

Гостиная быстро опустела. Акимыч тоже пошел разыскивать сумку, где дожидалось своего часа коллективное творчество вчерашней троицы. Облачившись в расшитый плащ, путаясь в полах и гремя костями, Акимыч заторопился в гостиную, откуда раздавались взрывы смеха. Чем больше собиралось народу, тем громче становился смех. Оказалось, что все как один нарядились в костюмы собаки. Только Николаша постукивал посохом Деда Мороза. И тут в дверях возник Акимыч. Смех моментально стих. В полной тишине, ступая важно, вытянув шею и высоко задрав подбородок, Акимыч направился в центр.

- Ах! – раздался дружный вздох. – Ну и Акимыч! Ну дед! Вот где фантазия! А аромат-то какой! Приз зрительских симпатий Акимычу! – бальзамом вливалось в душу старика.

- Ага! Знай наших! Я еще ого-го! – ликовал Акимыч.

Он был в центре внимания, приковывая к себе все взгляды. Поэтому никто не увидел, как все пять кошек, проживающих в коттедже, сбежались в гостиную, влекомые аппетитным запахом. Объект, от которого исходил заманчивый аромат, выглядел странно: человек не человек, куча не куча. Кошки медлили, не решаясь приблизиться для более тесного ознакомления. Но вот, не вынеся более мук неизвестности, кошка Килька, черной молнией сверкнув возле глаз Акимыча, повисла шнурком перед его носом, вцепившись когтями в крупную кость, прикрепленную поперек лба деда на манер «третьего глаза».

Смелый поступок Кильки вдохновил оставшихся, и вся стая с утробным воем ринулась к вожделенному лакомству.

Акимыч замахал руками, отбиваясь от когтистых лохматых существ, которые полчаса назад лениво валялись на диванных подушках, а теперь неистово драли и царапали несчастного куда ни попадя, с похвальным старанием отдирая гремящие кости.

Килька, легко подтянув упругое тело, перебралась на голову Акимыча, и там, в недоступной безопасности, грызла мосол, довольно урча.

- О-о, ты неподражаем! – мурлыкнула она в самое ухо Акимыча.

Дележь добычи шел полным ходом, когда в комнату подтянулись привлеченные шумом собаки. Кошки и собаки давно привыкли друг к другу в этом доме, зарыв топор войны, находясь еще в зародышевом состоянии. Но вид и особенно запах бесхозных костей пробудил давно забытые рефлексы. Вставшая дыбом шерсть на загривках собак заставляла думать, что борьба за трофеи грозит перейти в войну миров.

Впереди выступала малюсенькая, не больше месячного крольчонка, комнатная собачка непонятной породы. Черная как антрацит, почти голая – шерсть торчала миллиметровой щетинкой, нервно подрагивая тоненькими ножками, она гневно стреляла черным льдом непомерно больших глаз. Вот она приподняла изящную узенькую мордочку и слегка оскалилась. Раздался возмущенно-пронзительный, всепроникающий лай, больше похожий на визг поросенка, прищемившего пятачок.

Мохнатые бестии, самозабвенно трудившиеся над разрушением результатов творческого порыва трех пенсионеров, замерли.

Воспользовавшись замешательством, Акимыч, демонстрируя завидную расторопность, проворно скинул злополучный плащ, сорвав попутно «третий глаз» вместе с приросшей к нему Килькой, и … давай Бог ноги, кинулся наутек.

В то же мгновение стая болонок рванулась с места, и когда плащ коснулся пола было уже не понять, где кто. «Смешались в кучу кони, люди…»

- Кончай шабаш! – гаркнул Николаша и метнул в кучу-малу валенок, который он позаимствовал у сторожа для пущей натуральности костюма Деда Мороза. В валенках было жарко. Но новогодний этикет требовал полного парада. А тут такая объективная необходимость. Николаша запрыгал на одной ноге, радуясь избавлению, стащил второй валенок и запустил его по тому же адресу.

Шумовая атака и обстрел позиций возымели действие. Кошки брызгами бросились в рассыпную. Почему-то «рассыпная» имела для всех одно направление, в результате чего кошки оказались под елкой и выглядывали из-под свисающих веток, припав животами к полу и положив головы на передние лапки.

Дед Мороз Николаша, шлепая босыми ногами, без опаски подошел к месту побоища, поднял плащ, стряхнул с него остатки собак и костей, элегантным движением набросил его себе на руку, словно салфетку официанта, и картинно раскланялся.

- Финита ля комедия, господа!

Раздались дружные аплодисменты. Все почему-то решили, что присутствовали на спектакле.

- Виват, Николай! Браво, Акимыч! – кричала публика. – А где же главный герой?

А главный герой в это время вел бой с тенью, натыкаясь на ящики и полки в полутемной кладовой. Там его и нашел Николашин повар. Он усадил разгоряченного бойца в кухне, налил сто грамм и 22 капли успокоительного и пододвинул тарелку с рыбным пирогом. Акимыч проглотил горячительное успокоительное. В голове просветлело. На свободном месте возник лик ухмыляющегося Максимыча. И Акимыч вдруг понял, отчего так веселился сосед, развешивая кости по плащу: Максимыч всегда называл Николашину фазенду «скотобазой».