Забыт на полке поцарапанный Мотоциклетный пыльный шлем. Я в коридоре меж палатами Сижу, зажав в руках «Pall Mall». И вспоминаю в безысходности Слова, холодные как лед, Когда я жил с налетом черствости, И видел мир наоборот. Ты здесь, в больничном заточении… И доктор с пасмурным лицом Как проповедник, заключение Выводит древним языком. Две лампы, молью облепленные… Отравленный желтушный свет Играет пьяными аккордами Немых страданий менуэт. На стенах - вальс теней с фигурами Надломлен, жалок и фальшив… На нервы давит полнолуние, Все существо опустошив. Минуты в сутки растекаются, А ждать – жестокий приговор. Вдруг дверь тихонько открывается, Встаю на оклик медсестер. Лежишь в объятиях Танатоса, Бинты окутали твой стан… «Я соткан весь из неприятностей…» «А я бесчувственный болван…» В прищуре тонкого изящества По-прежнему блуждает мысль, И водопад волос струящихся, Смеясь над всем, стекает вниз. Как много надо тебе высказать, Что раньше принимал за бред… Слеза проворная и быстрая Дежурный оставляет след. Но в горло лишь слова впиваются, Черствеют, застревая там, И твои пальцы прикасаются К моим трепещущим рукам. Я под покровом впечатления, Как на изломе бытия, Отбросив ложные сомнения, Изрек «Я так люблю тебя!» Избитой фразой откровения В сознанье запылал костер, Но запоздалое прозрение Наш самый строгий приговор. Ты произнес с улыбкой странною, Не убирая бледных рук, Сближаясь с ровной диаграммою – «В словах так много…гласных букв» |