Первое, что приходит в голову при прочтении повести А. Камю «Посторонний» это то, как изменился герой на фоне двадцатого века и как разительно все человеческие ценности были перевернуты вверх дном. И тут же вспоминается развитие целой цивилизации. Вначале постижение мира путем его оправдания действием божественных сил, затем страстная вера в силу познания и в силу самого бытия, в значимость и некую богоизбранность самого человека, вера в его духовность и в его суть. А после - апатия и жуткое разочарование во всем. Полное поражение человечества в попытке что либо понять и постичь. Затем, что даже самые грандиозные научные открытия не приближают человека к разгадке главной тайны ( или вернее главной сути) бытия, к разгадке тайны жизни и смерти. А отсюда весьма оправданное сомнение в том, возвышен ли человек чем либо вообще над остальною живой природой и не более ли оправдан путь чувственного, инстинктивного познания, чем путь логических умозаключений и мирозданческих схем.

Мерсо, если глядеть на него ни через призму уже написанных о нем вещей и не через призму виденья своего главного героя самим автором (а последнее тоже не всегда бывает верным, т.к. созданный писателем герой. Да и созданное произведение, живут уже в дальнейшем по своим , во многом ему неведомым законам, да и сам автор вряд ли может логически вместить и оправдать то, что было создано его воображением. Доказательство тому в русской литературе «Вишневый сад» Чехова и «Анна Каренина» Л. Толстого, которые сами авторы поняли не так, как принял и воспринял их читатель. Так вот, отрекаясь от всех этих уже наложенных видений образа Мерсо. И в силу прошедшего времени уже прекрасно представляя к чему привела и эта пропагандируемая модернистами и почти что общепринятая атеистическая философия, философия чувственного восприятия мира, философия освобожденных «от буржуазной морали» людей, то видишь всего лишь то, до какой душевной низости и до какого духовного опустошения может без нее человек дойти. И отсюда же следует, почему так быстро отошла и так быстро переборола в себе эти идеи цивилизация.

 

Фигура священника в данной повести совершенно показательна и она же открывает один из смыслов, который лежит в основе мироощущения и разгадки образа главного героя. Лишившись веры в Бога, человек лишается и всякого смысла своего существования. Остаются только животные страсти, животные ощущения и больше ничего. За смертью пустота. И потому нет страза смерти. И вместе с тем нет и необходимости чего-то добиваться. Как-либо себя менять. Когда всеравно все закончиться одним и тем же. Есть только возможность радоваться и наслаждаться тем, чем наслажадается физическое «я». Это физическое «я», а оно только и говорит в главном герое, расстраивает излишняя жара, излишний холод. Невозможность лечь спать, когда этого хочется, необходимость о чем-то заботиться, что на прямую с его физическим состоянием и физическими ощущениями не связано ни чем.

Радует же наоборот то, что радует только это физическое «я»: солнцу, морю, песку, физической близости с женщиной. Спокойствию, ветерку и тому подобным вещам. Полное отсутствие какой-то стройной, слаженной системы мира рождает в герое полное отсутствие таких, казалось бы, общепринятых чувств как добродетель, тщеславие, сострадание, любовь. Его стороннее, равнодушное наблюдение мира доведено у Камю до абсурда и в результате весь мир и все его неровности (иными словами фальш) видны словно бы под увеличительным стеклом.

Можно сказать, что в данном произведении заключены две попытки художественного воплощения действительности: первая – это создать, так сказать, нового героя нового времени, раскрыть психологию среднего человека среднего положения и срежнего ума, не задающегося вопросами ни о смысле жизни, ни о тайнах мирозданья вообще. а другая – попутка взглянуть на мир иными глазами увидеть то, что является в человеке явным и наложенным природным инстинктом, а что наложено социальной средой. Религией. Философией, литературой. В результате Мерсо чувственно воспринимает лишь то, что касается непосредственно его физических ощущений. Его не трогает смерть матери, что, казалось бы, тронуло любого человека, не трогает возможность вырваться из той глуши, в которой он живет и уехать в Париж, не трогают искренние чувства девушки и окруживших его людей. Здесь неволей вспоминается набоковская фраза из «Защиты Лужина»: «Они вложили в него все, но забыли в нем душу». Так и герой Камю почему-то остался без души. В результате же лишенный души герой полностью теряет ощущение реальности того, что требует логического осмысления. Он не осознает совершенного им убийства, не осознает реальной значимости своего греха, и даже к своему тюремному заключению относится, как посторонний:

«В известном смысле мне даже интересно: посмотрю, как это бывает. Никогда ещё не случалось попасть в суд», и далее: «Послушать, что про тебя говорят, интересно, даже когда сидишь на скамье подсудимых. В своих речах прокурор и защитник много рассуждали обо мне – и, пожалуй, больше обо мне самом, чем о моем преступлении. Разница между их речами была не так уж велика. Защитник воздевал руки к небесам и уверял, что я виновен, но заслуживаю снисхождения. Прокурор размахивал руками и гремел, что я не заслуживаю снисхождения. Только одно меня немного смущало. Как ни поглощен я был своими мыслями, иногда мне хотелось вставить слово, и тогда защитник говорил:: «Молчите! – Для вас это будет лучше»». В результате сознание в Мерсо выполняет некую роль отображающего и фиксирующего действительность аппарата, на основе полученного, выводящего определенные констатирующие различные положения факты. Жизнь для Мерсо как спектакль, как кино. Он никогда не осознает реальность происходящего, и лишь иногда, опять же, как стороннему наблюдателю, ему хочется высказать то или иное мнение о ней.

Сознание Мерсо – это сознание человека, живущего серой жизнью, лишенного спеси, тщеславия и тому подобных вещей, а главное. Жизнью, лишенной всякого смысла, т. к. там, за гробом, ничего нет, т. к. нет в мире никакого высшего порядка, никакого «всевидящего ока», которое бы наблюдало. Сберегало и любило людей. Есть только маленькая частная жизнь, непонятно зачем данная и откуда появившаяся, и как с этой ношей распорядиться, человеку приходиться решать самому. Мерсо из тех людей, которые стремятся сделать эту ношу как можно более легкой, незаметной. Это, как не высокопарно сие звучит, некий герой уже нашего времени, в чем-то некий прототип американской психологии человека. Для того, чтоб разбудить сознание такого человека, нужно потрясение и потрясение немалое. И не правдой ли является то, что видит это сознание, пробудившись от немоты, чем-то, что видит сознание, замутненное какими-то догмами, философскими и религиозными теориями, человеческими страстями.

Сознание собственного положения, размышления о значимости и незначимости своего бытия появляются у Мерсо в полной силе лишь по оглашению решения суда. До этого лишь рефлексивное пробуждение сознания. Реакция на наиболее яркий раздражитель. Как не странно, а вернее, так оно и должно быть. Таким раздражителем является священник, человек с совершенно иной психологией, моралью, взглядами на мир. И при его появлении Мерсо начинает испытывать такое раздражение, которого мы не помним за ним ни при каких других обстоятельствах, описанных в повести, ни при обнаружении им, что он убил человека, ни при заключении его в тюрьму, ни при обвинениях. Сыпавшихся на него со стороны прокурора во время суда. Единственная сцена, где Мерсо предстает, как человек живой, а не человек посторонний, это сцена, когда к нему в очередной раз приходит священник и увещевает его поверить в Бога и раскаяться, и разъяренный Мерсо попросту выставляет его за дверь. Показательно, что подобного раздаржения не вызвали у него ни журналисты, ни прокурор, никто-либо другой из из тех, кто каким-либо образом поспособствовал его горю или попытался воспользоваться им.

Почему же так важна становится в повести вера? Почему все эмоциональное напряжение так или иначе крутиться вокруг нее. И даже следователь, вместо улик, документов, вытаскивает из под стола распятие и размахивает им перед озадаченным такой ситуацией Мерсо. Притом слова, которые звучит при этом, довольно мало вписываются в данную ситуацию и скорее раскрывают внутренний смысл, который вкладывал в понятие веры Камю: «Неужели вы хотите,— воскликнул он,— чтобы моя жизнь потеряла смысл?».

Вывод: вера – это вещь скорее не реальная, но вещь необходимая всему человеческому обществу. Вещь необходимая человеку для того, чтобы не потерять смысл своего существования, чтобы факт этого существования оправдать, чтобы не столкнуться лицом с самим собой и не понять всю ничтожность, случайность и малость своего бытия. Вера = это то, бех чего общества на данном этапе развития цивилизации теряет всякие понятия о морали. Вера – это необходимая часть общеполитической и социальной структуры. Без нее наступают хаос и пустота.

 

Но это взгляд с позиции нашего времени и при незнании тех смыслов, которые вкладывал в нее сам автор. Как не странно, читатель-современник воспринимал этого героя совершенно иначе. Сам Камю в предисловии к американскому изданию, «Постороннего» сказал:: «В нашем обществе каждый человек, который не плачет на похоронах своей матери, рискует быть приговоренным к смерти». Камю имел ввиду, что герой его книги,, осужден за то, что он не играет в игру окружающих, не придерживается общепринятых норм. «В этом отношении он чужд обществу, в котором он живет, он шатается на обочине, в закоулках частной, одинокой, чувственной жизни». Он отказывается лгать и чувствует только теми чувствами. Которые дала ему сама природа, и говорит только то, что действительно рождается в его голове. Этот, для нас столь отрицательный герой, был в свое время героической личностью для целого поколения, целью которого было отойти от религии, от навязанной буржуазной морали, от логически выстроенных и создаваемых веками мировоззренческих схем, вернуться к истинным истокам человеческого бытия. Начать отчет как бы с нулевой точки.

Такое восприятие жизни по представлениям героя Камю, как и по представлениям многих его современников, и есть жизнь. Все остальное же искусственно, выдумано, ограничено от истинной правды бытия, поэтому ровняется смерти. «Он не был даже уверен, что жив»— рассуждает Мерсо о священнике,— ведь он жил, как мертвец”. И по представлению главного героя основная задача священника – это отнюдь не спасти утопающего, а и других приблизить к такой же мертвой и ограниченной жихни, чтобы не замечать всего этого в жизни своей.

Но еще более разительно звучит иное утверждение автора о созданном им герое: «…в своем герое я попытался нарисовать единственно возможного Христа, которого мы заслуживаем” – написал Камю в предисловии к своей работе – я говорю это без всякого богохульного намерения, а всего лишь с немного ироничной предрасположенностью, которую автор имеет право чувствовать к герою, которого он создал». Смею предположить, что сходство тут лежит в том, что Мерсо, как и Иисус, первоначален. Он также свободен от светскости, в его поведении нет условностей, нет лжи. Он воспринимает мир таким, какой он есть, а не через призму, которую невольно устанавливает в человеческом сознании общество. Он далек от общепринятых норм. И его точно также, как и Христа, не смущает приближение смерти, не захватывает с головой страх. Он, как это не странно сегодня звучит, по словам автора, умирает за правду. И тут уместно вспомнить князя Мышкина у Достоевского – тоже воплощение идеи Христа. Роднит как библейского Иисуса, так и двух этих персонажей одно: полное отторжение их обществом и следующая за этим гибель.

 

Однако, вернемся ко времени нашему и к тому, что же видит герой, отрешившись от всего того, что накладывает на сознание человека религия и общество, отказавшись и от общества и от Бога.

И, как не странно, приходит он к той же внутренней обусловленности и закономерности человеческого бытия. Человек в руках судьбы лишь пешка и не прямым ли доказательством того служат следующие слова героя:

«Получилось как-то так, что мое дело разбирают помимо меня. Все происходило без моего участия. Решалась моя судьба – и никто не спрашивал, что я об этом думаю» «При всем желании я не мог примириться с этой наглой очевидностью. Потому что был какой-то нелепый разрыв между приговором, который её обусловил, и неотвратимым её приближением с той минуты, когда приговор огласили. Его зачитали в восемь часов вечера, но могли зачитать и в пять, он мог быть другим, его вынесли люди, которые, как и все на свете, меняют белье, он провозглашен именем чего-то весьма расплывчатого – именем французского народа (а почему не китайского или не немецкого?),— все это, казалось мне, делает подобное решение каким-то несерьезным. И, однако, я не мог не признать, что с той минуты, как оно было принято, его действие стало таким же ощутимым и несомненным, как стена, к которой я сейчас прижимался всем телом”. Теперь истиной для Мерсо остается одно: «Я уверен, что жив и что скоро умру. Да, кроме этой уверенности у меня ничего нет. Но по крайней мере этой истины у меня никто не отнимет”.

Таким образом герой зачеркивает не только все упования человечества на Бога, на соразмерность и органичность бытия (для Мерсо до недавнего времени все было в жизни случайно), но и упования на то, что человек сам хоть как-то может управиться с собственной судьбой. Все в мире решает независящий от него случай.

В конце же мы ясно видим к чему приводит подобная безрадостная картина бытия, отречение от бога, жизнь для самого себя, а не ради других людей или не ради свершения великой цели.

«Что мне смерть других, любовь матери, что мне Бог, жизненные пути, которые выбирают, судьба, которой отдают предпочтение, раз мне предназначена одна единственная судьба, мне и ещё миллиардам других избранников. Другие тоже приговорены к смерти”. Иными словами, жизнь при таком раскладе теряет всякую цену и вряд ли стоит того, чтобы жить.

Путь таких мировоззренческих умозаключений, во многом заложенный еще философией Ницше и достигший своего апогея в эпоху постмодернизма на сегодняшний день явно является тупиковым, и образ Мерсо (как и образ Онегина или Чацкого в русской литературе) есть всего лишь яркое отражение того времени, в которое он создан, и в этом его главная уникальность и красота.