В маленьком номере домодедовской гостиницы человек разговаривал с Богом.

Странный это был разговор. Человеку казалось, что он кричит, – на самом деле он спрашивал мысленно, и Бог так же мысленно ему отвечал.

А может быть, человек сам придумывал за Него ответы. Кто возьмется отличить свои мысли от чужих после бутылки водки и полутора стаканов портвейна?

– Ты, который сущий на небесах! Есть Ты или нет, отвечай!

Есть ли Бог, нет ли Его – раньше это интересовало человека даже меньше, чем есть ли жизнь на Марсе. Теперь ему мучительно хотелось, чтобы был Кто-то, Кто ответит за случившееся.

– Я есть. Спрашивай, Я отвечу, – отозвалось у человека в голове.

– Почему так?! Этим рейсом летели сто шестьдесят человек! Понимаю, кто-то должен был погибнуть, но почему именно они?!

Человек был к Богу несправедлив. Погибли не только его жена и сын.

 

У самолета, летевшего из Антальи, не вышло правое шасси. Летчики больше часа кружили над аэродромом, вырабатывая горючее, а затем посадили машину на две точки и вели ее по полосе, пока хватало скорости. Потом крыло чиркнуло по земле, самолет снесло с полосы, ударило правым бортом о будку радиолокационной станции; метров через сорок он остановился. Погибли стюардесса и мужчина, сидевший в переднем ряду у окна, – в это место пришелся удар. Погиб один из двоих, находившихся в будке; другой лежал в реанимации, и прогнозы врачей были неутешительные.

Когда экипаж и спасатели уже выводили из самолета пассажиров, от случайной искры вспыхнул керосин – его остатки вытекали из пробитого бака. Кого-то обожгло; кто-то вывихнул ногу, прыгая с высоты на землю; переломов не было. Жена с сыном не могли выбраться сами, их зажало покореженными креслами. Двое спасателей пытались им помочь, и в это время взорвался топливный бак. Погибли все четверо.

 

Чтобы видеть лицо собеседника, человек поставил на стол, прислонив обратной стороной к бутылке из-под водки, маленькую иконку. Прямоугольник из ситалла – электроизоляционной керамики – с напыленным металлическим слоем, на котором методом фотолитографии выполнено изображение.

Иконка была уменьшенной копией другой, знаменитой на весь мир. Портретное сходство имелось, а передать выражение лица на маленькой копии не удалось. Если судить не по внешности, а по выражению, лицо на иконе принадлежало не тому Богу, который дружил с рыбаками и учил любить ближнего, а другому, суровому и ветхозаветному, тому, что выгнал из рая Адама и Еву. Выгнал сгоряча, несправедливо, потому что не их, а змея надо было гнать, и не тогда, когда всё произошло, а парой дней раньше.

Иконку подарила ему дочь погибшего пассажира, что сидел впереди. Она приезжала вместе с мужем, вместе же они ходили на опознание, где вели себя довольно спокойно.

– Отец никогда не видел моря, – говорила она, – то есть, моря на юге. На севере-то сколько угодно, он там служил, а у теплого моря не был. А в последнее время стали появляться деньги, ну, вот он и подкопил перед пенсией. Говорил: увижу Средиземное море, а там и помереть можно, – она не удержалась и всхлипнула. – Как в воду глядел.

Деньги и у них с Машей тоже стали появляться лишь в последнее время, до этого не жили, а выкручивались. На троих не хватило, и он отправил в Турцию жену с сыном: Мишка тоже очень хотел увидеть море.

 

– Молитесь, будет легче, – сказала женщина, отдавая ему икону.

Они с мужем, закончив формальности, улетали тем же самолетом, которым авиакомпания отправляла гроб. Человеку тоже предлагали доставить гробы по воздуху, и самому лететь, но он решительно отказался:

– Хватит с них, налетались. Да и я на самолет сяду не раньше, чем их похороню.

– Вы на поезде приехали? – спросил его представитель авиакомпании.

– Нет. У меня своя машина.

– Между прочим, ехать на автомобиле по статистике еще опаснее, чем лететь.

– Плевал я на статистику, – ответил человек. – Машину я веду сам, а в воздухе от меня ничего не зависит.

Гробы отправили грузобагажом по железной дороге. Представителю пришлось ехать на вокзал, его планы сбились, и завершение бумажных дел перенесли на следующий день. Вечером, оставшись в номере, человек попробовал молиться, но никаких молитв он не знал, кроме "Отче наш, иже еси на небесех", и то в этом месте на языке вертелось "на небеси" – чтоб в рифму. А произнести "Да святится имя Твое" он не мог, потому что если, как утверждают попы, ни один волос не упадет с головы человека без воли Всевышнего, что же тогда говорить о падении самолета с небес?

Вдобавок он не ощущал святости, исходящей от иконы, потому что сам работал в цехе, где эти иконы делались.

 

Человек работал на установке вакуумного напыления, в которой на ситалловые пластинки размерами сорок пять на шестьдесят миллиметров осаждался тонкий слой металла. Затем на линии фотолитографии формировали рисунок печатных проводников, пластины разрезали лазером и на готовых подложках собирали микросхемы для электронных блоков ядерных ракет средней дальности. Из каждой сотни подложек получалось не более тридцати микросхем, остальные уходили в брак.

Потом не стало ракет, потом в стране исчезла собственная электроника, и, чтобы загрузить оборудование, на ситалловых подложках стали делать иконы. Из одной пластины получалось не четыре микросхемы, а только одна иконка, зато выход годных был почти стопроцентный: точечные дефекты перестали быть браковочным признаком.

Кто-то называл это "конверсией", кто-то – "технической деградацией". Скорее всего, правы были и те, и эти: одно другому не мешает.

 

Когда человек понял, что молитва не помогает, он вернулся к проверенному средству – водке. Она помогла, хотя и не сразу. Утром он маялся похмельем, и это тоже было лучше, чем пустота в душе, которую он непрерывно ощущал с того момента, как ему сообщили о катастрофе. Правда, пришлось поправлять самочувствие пивом, из-за чего он не смог выехать сразу, как покончил с формальностями, и остался еще на день. А вечером уже и водка не помогала, и тогда человек решил добавить крепленого вина. Специально взял самое дешевое, чтоб пробрало, и на середине второго стакана призвал Бога к ответу.

– Зачем Ты это сделал?!

– Это испытание, – мысленно ответил Бог.

– Для них?!

– Нет. Для тебя.

– Но зачем?!!

– Так надо. Я испытываю некоторых из вас время от времени. Вот, сейчас тебя.

– Ну, хорошо, – подумав, согласился человек. – Хочешь испытывать – испытывай. Но они-то причем?!

– А ты бы как хотел?

– Как угодно. Но их не трогай! Слышишь, Ты?!!

Бог не отвечал.

– Молчишь? – продолжал человек. – Ты не Бог. Если Ты сделал это нарочно, Ты убийца! А если Ты не сумел придумать как-нибудь по-другому, ты просто дешевка!

Снова Бог ничего не ответил, и тогда человек, потеряв терпение, мысленно закричал:

– Ты, дешевка! Выходи, я не могу с тобой так разговаривать!!

Человек резким движением опрокинул иконку лицом вниз – от удара хрупкая керамика треснула, но он не заметил. Потом схватил стакан с вином и залпом выпил.

Бывает, что в горле пересыхает даже от мысленного крика.

 

Бог появился перед человеком, пройдя сквозь стену из соседнего номера.

Бог был в белом халате. В это Свое пришествие Он работал врачом-психологом службы спасения.

Явлению из стены человек не удивился: после бутылки водки и двух стаканов портвейна и не такое увидишь. А этого он уже здесь встречал. Ну, точно, на опознание приходил вместе с ними. Врач, как его… психопат, психиатр… в общем, псих. Если он у них еще и богом работает, понятно, с чего самолеты падают.

– Пришел? Пить будешь? – спросил человек. Не дожидаясь ответа, он взял с тумбочки второй стакан и налил в него вина почти до краев. – Ну, поминай, если больше ничего не смог сделать.

Бог сел на свободный стул, взял стакан и медленно выпил. Пустой стакан поставил на стол и сказал:

– Вообще-то спирт не относится к веществам, улучшающим память. Это я вам как врач говорю.

Человек молча взял свой стакан, слил в него остатки вина и так же молча, с разворота, сильно и страшно ударил бога пустой бутылкой по голове. Осколки стекла, брызги вина и крови разлетелись по всему номеру; от резкого движения качнулся стол, стакан с вином упал набок. Бог рухнул со стула на пол.

– Ты даже себя не смог защитить, – сказал человек, глядя в стекленеющие глаза. И в голове его отозвалось: "Это было бы против всего, чему Я вас учил".

 

Умирающий Бог сделал человеку последний подарок: убрал без остатка хмель из головы. Сейчас, на трезвую голову, человек отчетливо понимал, что он сделал. Убил врача, который, скорее всего, пришел ему помочь, – а иначе с чего бы он оказался в номере? Убил в пьяной ссоре; две трети убийств в стране происходят таким образом, и почти все они раскрываются.

Шансов у него практически нет, с его-то нулевым опытом заметания следов. Конечно, не факт, что за убийство всегда сажают именно того, кто убил. Всерьез рассчитывать на такую везуху не стоит, ну, а там посмотрим. Сейчас главное – успеть похоронить своих, пока не взяли. Потом – будь что будет.

Человек все же сделал то, что очевидно любому читателю детективов. Он осторожно выглянул в коридор – там никого не было. Дверь соседнего номера, в котором жил психолог, оказалась незапертой, и в номере тоже не было никого; судя по всему, психолог жил там один. Человек перенес труп в его номер, свалил в кресло, а комнату, выходя, запер и взял с собой ключ. В своем номере он собрал осколки стекла, какие смог найти. Позаимствованным у врача полотенцем протер пятна крови и вина; полотенце и осколки сложил в полиэтиленовый пакет, туда же сунул ключ от комнаты с трупом. Потом собрал вещи, сдал свой номер, вышел из гостиницы и направился на стоянку. Проходя мимо мусорных контейнеров, он бросил в один из них пакет с уликами.

Человек проехал тысячу триста километров за девятнадцать часов, с тремя остановками, и был дома вечером следующего дня.

 

2

Бог воскрес, как и положено, на третий день.

"Хорошо хоть, в этот раз не распяли", – подумал Он, стуча зубами, потому что в морге было холодно, а Он лежал голый под простыней на железном столе. Он встал со стола и мгновенно перенесся в комнату в московской коммуналке, где жил в Свое нынешнее пришествие.

Он оделся и прислушался к звукам в квартире и к собственным ощущениям. Богу известно всё, но на осмысление фактов требуется время.

Он знал, что дверь с другой стороны опечатана милицией; что в квартире больше никого нет, и можно пойти на кухню, не опасаясь напугать соседку-пенсионерку, которой накануне сказали о Его смерти. Знал, что Его убийца уже дома; что грузобагаж пришел, и извещение послано, но пока не дошло до адресата. Гробы стояли в дальнем углу багажного склада, и кладовщица боялась туда ходить. Грузчики над ней подшучивали, но сами тоже не заглядывали в тот конец без надобности.

Бог вышел в коридор, порвав печать на двери, и прошел в кухню, потому что больше всего Ему сейчас хотелось горячего чаю.

 

Труп обнаружили во второй половине дня, когда коллеги врача подняли тревогу после бесчисленных и бесплодных телефонных звонков. Время смерти, определенное экспертом, сопоставили со списком выбывших из гостиницы. Помогло и то, что коммунальщики не спешили с вывозом мусора: когда из контейнера достали пакет с осколками бутылки и полотенцем, измазанным вином и кровью, а в соседнем номере тоже нашли осколки, круг подозреваемых сузился до одного человека. Опер с Петровки был командирован в небольшой городок за тысячу триста километров от Москвы – поездом, потому что самолеты из столицы в райцентры давно не летали. Они и в областные-то не во все...

 

Бог вскипятил чайник и заварил Себе чаю. В комнате нашлось несколько сухарей.

Попив чаю, Он сразу же захотел спать, несмотря на то, что перед этим больше суток провел лежа: сначала в кресле, потом в морге. Все-таки смерть и здоровый сон – немного разные вещи.

Убийца отсыпался после девятнадцати часов езды. Оперативник с Петровки решал кроссворд в поезде. Санитары в морге исчезновения трупа пока не обнаружили, и Бог решил, что тоже имеет право поспать.

 

Опер прибыл на место, представился руководству райотдела, показал бумаги, которые привез с собой. Когда он разговаривал с заместителем начальника отдела, его настиг звонок из Москвы.

– Даже не знаю, что сказать. И что делать, тоже, – сказал он, положив трубку.

– А что такое? – спросил зам начальника райотдела.

– Из морга пропал труп.

– Какой труп?

– Да вот этого врача, – сказал опер, ткнув рукой в бумаги.

– Слушай, а может, он живой был? – спросил на всякий случай зам. – Летаргический сон, то да сё. А тут проснулся и ушел.

– Голый, никому ничего не сказав, с проломленной височной костью? – иронически спросил москвич.

– И что теперь?

– Вот бы знать бы! Худший вариант – что здесь орудует целая банда.

– Слушай, может, тебе на всякий случай ОМОНа дать? – предложил зам.

– Давай, – согласился москвич. – А то я собирался его брать вдвоем с участковым.

 

Человек проснулся далеко за полдень. Он нехотя умылся, попил чаю без ничего и начал слоняться по квартире, смутно представляя, что делать. Потом, взяв себя в руки, сходил в магазин за хлебом и еще кое-чем по мелочи.

Возвращаясь домой, он обнаружил в почтовом ящике извещение из багажного отделения. Ехать на вокзал было уже поздно, и человек решил сделать это завтра. А пока, раз уж он собрался приготовить поесть, надо было готовить.

Готовкой в семье обычно занималась жена, а он брался за это дело, когда хотелось чего-то необычного, например, попробовать какой-нибудь новый рецепт, взятый из журнала или Интернета. Вот и к приезду Маши с Мишкой он собирался приготовить цыпленка по-провансальски.

Маша с Мишкой приехали – вон в коридоре на тумбочке лежит извещение. Значит, сегодня у нас цыпленок по-провансальски.

Человек разморозил цыпленка в микроволновке, взял большой нож и начал разделывать тушку.

 

Бог проснулся, потому что почувствовал, что очень многое изменилось.

Санитары в морге обнаружили пропажу трупа.

Взвод ОМОНа готовился к штурму квартиры, где жил Его убийца.

Убийца резал на части цыпленка и ни о чем не подозревал.

Бог переместился в квартиру человека и вошел в кухню.

 

Темнело. Человек подумал, что можно уже включить в кухне свет, и тут краем глаза заметил движение у двери. Он посмотрел туда и увидел Бога.

– Воскрес? – спросил он. Бог кивнул. – Свет включи.

Бог щелкнул выключателем.

 

Снайпер, сидевший на крыше и наблюдавший за окнами квартиры через прицел винтовки, торопливо схватил радиостанцию.

– Командир, их двое в кухне!

– Понял, – сказал омоновский капитан и обернулся к москвичу. – В кухне двое.

– А в комнате? – спросил москвич.

– В комнате темно, – ответил капитан. Потом взял радиостанцию и начал вызы-вать:

– Иван, в кухне двое. Иван, слышишь меня?

Иван не отвечал: по-видимому, активная фаза операции уже началась, и у него просто были заняты руки.

 

– Тебе надо уходить, – сказал Бог.

– Куда? – спросил человек. – Я же это не брошу, – он мотнул головой в сторону разделочной доски с кусками цыпленка.

– Пошли, тебя вот-вот арестуют, – настаивал Бог. – Спрячу тебя в надежном месте, пару дней пересидишь, а Я тем временем объявлюсь, и дело закроют за отсутствием события преступления.

– Тебе какая разница, когда и где объявиться? Объявишься прямо здесь, пусть приходят. Мне еще завтра надо за своими на вокзал ехать.

– Там ОМОН. Они стреляют быстрее, чем думают, охота тебе с ними связываться?

– Да брось ты сказки рассказывать, – сказал человек. – За мной придет участковый, как в старом советском кино – один и без оружия. Ну, может, опера прихватит для внушительности.

– Говорю тебе, за тобой послали ОМОН! Вон они режут стекло у тебя в лоджии, слышишь?!

– Слышу. Только мне это кажется. И ты кажешься, а на самом деле тебя нет. Я тебя убил, ты в морге лежишь.

– Всё, уходим, – Бог решительно потянул человека за руку. Тот вырвался и снова вернулся к цыпленку.

– Мускатный орех достань, – сказал человек. – Он в такой баночке...

– Знаю, – перебил Бог: Он знал всё. Он открыл дверцу шкафа и взял с полки пузатую баночку из-под меда, в форме бочонка. Человек хранил в ней мускатный орех.

В этот момент с треском вывалилась кухонная дверь, и появившийся в проеме омоновец в маске заорал:

– Всем лечь и не двигаться!!!

 

Сержант знал, что в кухне по крайней мере двое.

Ударом ноги он вынес дверь, ворвался в кухню и крикнул:

– Всем лечь и не двигаться!!!

Эти двое вместо того, чтобы лечь, обернулись к нему. Когда сержант увидел в руке у того, что ближе, здоровенный окровавленный нож, он подумал...

Впрочем, неважно, что он подумал, потому что рефлекс, выработанный за шесть лет постоянных командировок на Кавказ, сработал быстрее мысли. Одной длинной очередью сержант срезал обоих.

Пять пуль попало в Бога, четыре – в человека. Еще три застряли в штукатурке, одна – в оконной раме. Внутреннее стекло треснуло и развалилось на части, наружное уцелело.

Тринадцать выстрелов из автомата – это не длинная, а очень длинная очередь.

 

В разоренной кухне стояли омоновский капитан, сержант и опер с Петровки.

– Вечно ты, Иван, сначала стреляешь, а потом думаешь, – капитан отчитывал сержанта. Тот оправдывался:

– Я им кричу "лечь", а они не ложатся. А у этого в руке такой косарь!

– Он цыпленка разделывал, – сказал москвич, глядя на стол.

– Ну, а это ты принял за гранату? – иронически спросил капитан, ткнув носком ботинка баночку с мускатным орехом. При известном воображении ее действительно можно было спутать с "лимонкой".

– Это я вообще не видел, – ответил сержант. Он не стал уточнять, что принял ее за гранату, когда она покатилась по полу, выпав из руки убитого. Сержант шарахнулся от нее назад и в проеме двери столкнулся со своими ребятами, которые, услышав стрельбу в кухне, поспешили на помощь. Думал, всем абзац.

– Ладно, напишешь в рапорте, что этот, с ножом, оказал сопротивление, – сказал капитан сержанту и обернулся к москвичу. – Не журись, вам же проще. Взяли бы живьем – пришлось бы везти, допрашивать, оформлять дело. А так – закроете за смертью подозреваемого, и ладушки.

– Что его допрашивать, такие быстро колются. Даже если не они убили, – москвич возражал вяло, он тоже понимал, что так будет лучше всем.

– Слушай, а этот, – капитан указал на Бога, – он кто такой?

– Не знаю, – ответил москвич. – Только сдается мне, я его уже видел... Кажется, я даже знаю, где.

Из бокового кармана пиджака он достал блокнот.

– Я тоже его видел, – сказал сержант и полез куда-то под бронежилет, в нагрудный карман с левой стороны – в таком же кармане его дед носил партбилет. Капитан посмотрел с неодобрением: сержант явно нарушал субординацию, – но вслух сказать ничего не успел, потому что москвич уже вынул из блокнота и выложил на стол фотографию, а сержант рядом положил маленькую вещицу, запаянную в полиэтилен.

Одно и то же лицо смотрело на них с фотографии, переснятой из личного дела убитого психолога, и с маленькой иконки, изготовленной методом фотолитографии на ситалловой пластинке размерами сорок пять на шестьдесят миллиметров.