…Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё – суета и томление духа!... Книга Екклесиаста, глава 1, стих 14.

 

В двадцати милях к западу от мощённого плиткой центра города – совдепгероя Керчь «подводная лодка» ОО*- 2005 стояла мёртвым грузом на одном месте вот уже несколько лет. На этой «субмарине», в степях Украины, отбывали наказание преступившие закон.

В то время, как начальник учреждения дал последние указания дежурному помощнику и покатил домой в семью на своём автомобиле, Боб Крымский, Мурена Хохлов и Вася Мутная Нерпа расположились в своей резиденции разводить зэковский конфликт по букве блатного закона. Они были представителями первой Семьи лагеря. Двое других семейников рулевой пятёрки чалились в штрафном изоляторе за нарушение режима содержания, а точнее - за безмерное распитие алкогольных снадобий. Василий по погонялу Мутная Нерпа являлся первым среди равных, верховным жрецом местной блатной конфессии, смотрящим за лагерем от туземной братвы. Резиденцией служила вещкаптерка барака, переоборудованная в благоустроенную квартирку. Царящий в ней уют вызывающе контрастировал с убогостью барачных секций и с казенщиной кабинетов администрации. Обстановка дей¬ствовала парализующее на тех простых смертных узников, которым посчастливилось пере¬ступить порог этой комнаты. Ведь тот, кто сумел создать этот мирный островок в тревожном лагерном море, должен был обладать действительной и реальной властью, недоступной пониманию простого зэка и это угнетало на уровне подсознания.

В трех больших аквариумах сонно шевелили про¬зрачными плавниками экзотические рыбки из тропических стран, стены были оклеены золотистыми, похожими на шелк, обоями. О таких 95% туземцев на воле слыхом не слыхивали, а уж видеть не приходилось никогда. Роскошная люстра под старинную бронзу свисала с потолка, бросая на стены радостные хрустальные блики. На маленьком столике из карельской березы валялась стопка порнографических журналов. Плечистая блатная публика комфортно развалилась в уютных креслах и на диване, ожидая «ходоков из народа». С утра верный «бродяга» передал, что на энном бараке может случиться нежелательное ЧП. Побоище с поножовщиной либо самоубийство – это без разницы. За последствия администрация строго спросит с них, с блатных сюзеренов барачного стада. Поэтому верному «бродяге» было предписано провозгласить от лица смотрящего явиться к нему всем участникам тайного конфликта, как истцам, так и ответчикам.

Наконец, шнырь-лакей, подобострастно выглянув из-за дверей, сделал доклад о прибытии сторон. По щелчку пальца Мутной Нерпы «судящиеся» были приглашены в храм аборигенной фемиды. Пояснения сторон лениво выслушивал лишь Мурена, двое других «гарантов зэковского закона» от скуки перелистывали похабные журналы. Через минут десять Мутная Нерпа поднялся нехотя, подобно сытому льву:

-- Слушать сюда в два уха сразу. Как тебя, дитё, погоняют в этом скорбном мире?

-- Погоняла нет, я же не вор-бродяга, а зовут Эдиком.

-- Ты, малыш Эдуард, способен уплатить 300 баксов?

Молодой паренёк, схлопотавший срок за кило меди, с отчаянием сказал:

-- Откуда? Дома мамка с сеструхой остались. У мамки зарплата мизерная. Да и я ж не виноватый!

-- А зачем соглашался уплатить долг?! Кивнул гривой – плати, назвался груздем – полезай в кузов.

-- Меня запугали.

-- Твои проблемы, человеческий детёныш, отпрыск люмпен-пролетариата! Это зона, а не пансион благородных девиц! Короче, деньги с пацанёнка не требовать, бо неоткуда им у Эдика взяться. Неровён час – ещё в петлю полезет. Хотите с него получить – можете дать ему щас хорошенько по морде. Или обучите делать ширпотреб на станке. Пусть делает ножички, мундштуки или доски кухонные для вашей выгоды. Ну, не на триста баков – это вы загнули. Всё! Адью! Расход по нарам и мастям – мы спешим!

«Истцы», весьма не простые зэки, отличительные от тысяч жертв, сидящих за мешок картошки либо колхозного барашка, Скользкий и Дерзкий, заискивающе благодарили за справедливое решение. А крутая тройка действительно спешила: подходил час очередной инъекции наркотика, происходившей обыкновенно в помещениях заброшенных цехов промышленной зоны. По дороге Мурена весело обратился к Мутной Нерпе:

-- Ну, и голова у тебя – прямо Соломон! Кому угодно в нашем «аквариуме» можешь дать сто очков вперёд. Дипломатический приговор: и волки сыты, и овцы целы.

-- А куда же деваться? К чему эти дебри справедливости, когда, во-первых, через этих «истцов» - Скользкого и Дерзкого – заходит с воли наркотик, а, во-вторых, его уж надо употреблять, - резонно отвечал Василий Мутная Нерпа.

-- Да, - согласился Мурена,- и главное, что всё по «закону»: нам никто не вправе предъявить. Это теоретически, а практически – кто они, эти пешки, чтоб сооружать на нас предъявы? Таких по «аквариуму» - раз-два и обчёлся.

После впрыскивания, за блаженной холодной волной в телах, у самозваной судейской тройки началось лихорадочное прояснение мыслей, в которых не было места осмыслению своего поступка, сломавшего лагерную жизнь молодого зэка, буквально проданного в рабство хищным наркоторговцам. Сколько таких судеб уже пережёвано и исхаркано?

В это же самое время, на другом краю Крымского полуострова, в здании районного суда ещё более прославленного города-героя от умершего Союза, из кабинета официальной власти, из рабочего кабинета Лейводы Стефана Владиславовича, районного севастопольского судьи, вышли две женщины «постбальзаковского» возраста и остановились у порога зала судебных заседаний. Дамы весело переговаривались и победно-презрительно косились на молодую женщину, ожидающую разбирательства своего иска. Дамы были адвокатами бывшего мужа истицы, который оставил её с двумя детьми, не выплачивал алиментов и ко всему ещё не впускал в квартиру, где она была прописана с детворой. Снимать жильё, имея на попечении двух чад, стало просто неосуществимо. Робко двинулась за дамами и скромная их оппонентка, невысокая белокурая женщина, ещё молодая и не лишённая привлекательности, не зная, где ей пристойно будет осесть в этой пустынной комнате.

Нынешние залы суда уж не те, что были в эпоху православной монархической державы. Особенно районные, даром, хоть и в известном городе Малороссии. Судейский стол не стоит на возвышении и не покрывается зелёным сукном с бахромою. Спинки кресел гарантов соблюдения законности не имеют той высоты, что была при царской власти. Вместо портретов самодержцев в золотых рамах теперь скромные цветные фотографии президентских ликов. Стульев для присяжных не нужно, ибо присяжных упразднила власть умершей советской империи. Точёная дубовая решётка, предваряющая скамью подсудимых, заменена железными прутьями. Киот с образом Христа в терновом венке более не беспокоит взгляды разных пришельцев в современное судилище, нет и аналоя. Величие убранства прежних залов, подавлявшее народ, ушло в прошлое. И даже компьютеры и микрофоны с проводами по полу, о которые спотыкаются участники разбирательств, не могут исправить сложившееся положение. Но по-прежнему, по сложившейся традиции тысячелетий, ход судьи объявляется. Теперь это делают молодые, часто весьма экстравагантно одетые, девушки-секретари. Сверкнув камешками модных джинсов, вильнув бедром, приспустив дорогостоящую кофточку на открывшийся пупок с золотым колечком и поправив локон, девушка деловито сообщила:

-- Встать, суд идёт!

Лейвода Стефан Владиславович делал вид слушателя, но ему это плохо удавалось. Женщина с наивной верой в правосудие объясняла, что происходит абсурд: алиментов не уплачено на сумму в 300 долларов США, а адвокатам уплачено, двоим; что детям нужно жильё, согласно Конституции et cetera. Стефан Владиславович опёр лицо об ладонь согнутой в локте руки и смотрел в окно, где как раз показались две молодые девицы с обнажёнными бёдрами под мини-юбками. Потом дамы-адвокаты не по-женски рыкали, истерично тараторили и возмущённо стрекотали, захлёбываясь от обилия защитных аргументов. Казалось, что они выступают в суде против личного оскорбления в их адрес, при чём оскорбления грубого, циничного, дерзкого. Наконец, через минут сорок судье всё это страшно наскучило. Он со знанием дела, с лисьим, но жёстким выражением лица объявил своё определение о сборе каких-то совершенно неуместных справок и ксерокопий, и резко направился вон, к выходу.

-- Ваша честь, но как же это? Когда следующее заседание? Поймите, я снимаю жильё за 150 долларов в месяц с двумя детьми на руках, - взмолилась белокурая истица, молодая симпатичная мать двоих детей.

Стефан Владиславович не останавливаясь, сверкнул чрез глаза тем нутром, которым в двадцати милях отсюда щеголяли Боб Крымский, Мурена Хохлов и Вася Мутная Нерпа, и сквозь зубы раздражённо бросил:

-- Ваши проблемы! Это суд, а не богадельня!

Рабочий день судьи подходил к концу. Мысли скакали в предвкушении приятного вечера. Под капельку хорошего винца предстоит просмотр закрученного сериальчика. Горячий душ, хороший ужин. А Елена Сидоровна, матёрая адвокатша, небось, оценила его профессиональность в затяжке и законном нерешении этой галиматьи с детьми, разводами и прочей чепухой. При должном умении и аккуратности такие дела можно затянуть на лета, пока у искателей справедливости не иссякнет надежда, и они сами не откажутся от своих притязаний. И всё по закону. Никто не может предъявить претензий. Да, и кому, собственно, здесь сооружать обвинения на судейские определения? Вот, такие, как Елена Сидоровна, если клиент платит, могут ещё рассылать жалобы. Которые, впрочем, могут закончиться лишь устным выговором. В худшем случае. И мысли снова потекли по руслу отлаженной жизни, с квартирой, с достойной зарплатой, с верной, хотя и фригидной женою, с неплохо пристроенными детьми et cetera. В голове Стефана Владиславовича, за свою длинную карьеру усадившего за решётку, быть может, пару лагерей зэков, не было места анализу трагедии, которую он сейчас усугублял. Сколько всяческих судеб уже пережёвано и исхаркано? Поболее, чем у хирурга на войне ампутированных конечностей…

***

…Я победил многих судей, место которых, по уровню квалификации и нравственности, на мусорнике среди деградированных бомжей, я победил высокооплачиваемых адвокатов, место которых в лагерях особого режима среди отпетых преступников-рецидивистов…Но белокурая истица, молодая симпатичная мать двоих детей… которую я тянул за шкирку три года своей борьбы с судьями-адвокатами, без денег и образования, и собственно без профессии… она, оказавшись в собственной квартире стоимостью 100.000 долларов США… оказалась «вдруг» просто блудной женщиной… ибо у неё было к встрече со мною около 10 половых партнёров…а цифра 10 в этом случае – число магическое, о котором не знали усопшие доктора Фрейд и Юнг, и здравствующий ныне господин Курпатов… И понял я, что все мои победы были во имя своего только вожделения… и не мог справиться с ним… и впал в элементарное пьянство и сокрушительный разврат… И подруга моя белокурая преспокойно удовлетворяла свой дальнейший шизофренический половой интерес со всяческим отребьем рода человеческого и была весьма уважаема на работе… преподавателем русской словесности… Ибо стала она лучшей в Севастополе среди педагогов, благодаря моему очерку о воспитании патриотичности в молодёжи…И дети её петляли, благодаря моей вожделенческой игре слов, от Стамбула до Питера….(политические литконкурсы Малороссии: за детей писали мэтры – преподаватели ВУЗов, но побеждал я - человек вожделений)… А я пребывал на пляже, у брега Чёрного моря, и предавался разгулу пьяному страстей, без жилья и прописки…

И в апогее своего развратного пьянства встретился вдруг я с Эдиком, который с «подводной лодки» ОО*- 2005. Он познал сладость оргазмов через свою предстательную железу от массажа её инородными фаллосами. И понял я, конечно лишь только отчасти, что все эти движения, все эти жизненные истории: «… Суета сует, - сказал Екклесиаст, - всё – суета!»

И, когда Эдик, уже весьма преуспевающий бизнесмен, нехотя предложил мне нормальную сумму за страстную любовь, то снова, уж в который раз, я прочёл бессмертные слова Святого Духа трезвым умом: « Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твоё радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за это всё Бог приведёт тебя на суд»……..

ОО*- отбросы общества (прим. авт.)