К концу декабря потеплело. За время холодов вырос на Рыжике подпушек, и она смогла перетерпеть кусачества лютого дядьки Мороза. Он разобиделся на её стойкость и удалился за подмогой. Пока дядька наяривался морозильной силой, Рыжик вышла погулять. Потянула лапки, выгнула спинку, широко зевнула. Встряхнула пушистую шёрстку. Пошевелила хвостиком. Повела носиком. Принюхалась: пахнет корицей. Люди готовятся к празднику.

 

Голодная и продрогшая, потрусила к ближайшему селенью. Зимой дни куцые и на солнце скупые. Торопилась Рыжик, семеня лапками по обледеневшей снежной корке, засветло попасть к людям. Вот и первая хата. Прошмыгнула сквозь штакетник, подбежала к окошку, дотянулась передними лапками до наличника, заглядывает. Сидят старик со старухой, телевизор смотрят. Грустью от хаты повеяло, старческой безнадёгой. Посеменила дальше.

 

Вот видит – хата вся в огнях. Изнутри светом её распирает и снаружи лампочками светящимися украшена. У яблонь на голых ветках – проводами с лампочками перевиты – иней подтаивает. Рыжик в окошко заглянула, а там веселье. Ёлка наряженная посредине красуется, вокруг неё дети снуют, завистливо на подарки, под хвоей спрятанные, посматривают. Руки так и тянутся туда, глаза ничего и видеть не хотят, как только эти заветные цветные, блестящие коробочки. Взрослые чинно-довольные, умиляются детками, в разнобой друг с другом переговариваются.

 

Отворилась дверь, выпустив облако духмяного пара. У Рыжика голова закружилась. Два здоровенных захмелевших парубка покурить вышли. Кошечка между исполинами в горницу проскользнула. И сразу – на кухню. Чуть в обморок не упала от ароматов бесподобных. Быстренько оценила обстановку, прыгнула на стул, стащила со стола кружок колбаски. Съела под столом, укрытая длинной фалдой скатерти. Проделав несколько вылазок, насытилась Рыжик копчёностями, умылась и отправилась искать тихий уголок, от праздничного шума подальше, где можно было бы прикорнуть.

 

Кошечка выбежала из хаты, благо дверь снова кто-то открыл. И носиком определила место, откуда теплом веяло. Прямиком в хлев двинула. Нашла лазейку. И вот она в хлеву. Там животные горячо дышат. Вздыхают и ворочаются. Стоят и лежат, жуют и думу думают. Нашла Рыжик себе местечко в соломе рядом с овцами. Только устроилась и глазки закрыла, как в хлеву какое-то всеобщее шевеление началось. Прежде всего, светло сделалось. Потянулись домашние животные к середине хлева. Разве тут уснёшь, когда такое! Пошла и кошечка полюбопытствовать. Петляла между ногами в копытах и выбралась в передний ряд.

 

Увидела горку чистой соломы. В ней углубилось деревянное корытце.

- Что это? – спросила Рыжик рядом стоящего ягнёночка.

- Это ясельки. В них Иисуса новорожденного клали.

- Иисуса новорожденного, - вторила кошечка.

Вытянув необхватную шею замычала протяжно корова. Заблеяли овцы. Закококали куры. Жеребёнок подал голос. Хрюкнула свинка. Ослик задрав губу издал своё «Ииига».

К уху Рыжика наклонилась овца:

- Такой обряд почитания проводим мы из года в год.

Рыжик не успела ничего спросить, удивилась ещё больше, увидев, как ягнёночек вышел из толпы и запрыгнул в ясли. Он устроился там, подогнув под себя ножки. Сидел смирно, едва заметно прядaя ушками.

 

Наступила благоговейная тишина. И открылось Рыжику видение. Муж и жена человеческие кладут в корытце дитя новорожденное. И муж обращается к жене:

- Помнишь, что тебе ангел говорил? Поверить трудно в его слова.

- И всё же это правда. Всё исполнится так, как сказал Бог.

Видение исчезло. Животные стали медленно расходиться, пошла и Рыжик на сеновал. Мир и спокойствие господствовали в хлеву.

 

Спала кошечка долго. А когда проснулась, вышла во двор, потянулась. Светило солнце, мороз щипал носик. Явился-таки, ядрёный! Рыжик выбралась со двора и побежала скоренько по улице. Семеня мимо убогой хатёнки со стариками, приостановилась. Подумала немножко и завернула к ним. Добежала до двери, поскреблась. Старушка отворила, всплеснула руками, запричитала радостно:

- Дед, гляди кого нам Бог послал! Котейка рыженькая! Иди же скорей в хату, пушистенькая!