Что хочет автор. Литературные конкурсы

Сегодня шеф орал, как бешенный. Казалось, стоит ему еще немного шире открыть при крике свой рот, покажутся покрасневшие гланды. Когда он натужно выматюкивал ключевую фразу «… их мать!», были видны металлопластиковые коронки на его коренных зубах, для установки которых он летал недавно на материк. Сегодня он упоминал не мою дорогую маму, тем более что об опасности подобной процедуры я предупредил его в самом начале нашей бурной деятельности.

Сегодня он имел в виду их - совершенно бесполезное скопище геофизиков и геохимиков, рекомендации различных метеорологических бюро, почему то Петровича, своего зама по безопасности, «который не занимается своим делом и не следит за режимом секретности, потому даром ест хлеб, купленный, между прочим, за валюту», нашего компьютерного «гения», которого никогда нельзя найти на месте, но который всегда требует средств для обновления этих ненужных железяк:

- В наше время мы спокойно без этого хлама обходились! Мозги надо иметь, прежде всего!

Шефу привычнее быть перед ровным строем пехотного батальона, на широком плацу, у всех на виду! Там он - король. Там он единоличный властитель и безжалостный тиран!

У меня во время моей срочной военной службы был примерно такой - же. Мой комбат, или как мы его уважительно называли, «батя», не ругался матом. Он матом привычно разговаривал, вколачивая искаженные идиоматическими оборотами собственные мысли в ровные притихшие ряды воинских подразделений. Он был один и других мнений не терпел. В его облике торжествовало превосходство, даже форменную офицерскую фуражку он носил по-особому молодцевато - на макушке и чуть налево поблескивающим лакированным козырьком. На повторение подобного трюка со своим головным убором не решался ни один «дембель». Лишь однажды я видел его вежливым, даже учтивым, с соблюдением всем требований, которые предъявляют воинские уставы к правилам ношения формы одежды. Он произносил непостижимое для его обыденного лексикона слово «пожалуйста» и показывал дорогу по воинской части представителям высокой проверяющей комиссии из министерства обороны.

В обычные дни пламенные речи нашего «бати» с избытком заполняли все расчерченное белыми линиями строгое пространство плаца для построений, далеко разносились по округе теплым ветерком. Словно усиленные мощным репродуктором, его слова достигали даже далекого здания штаба. Когда из него случайно выходили вольнонаемные женщины, они под потоком его матюков, словно под градом шальных пуль, горбатились и, стараясь быть незаметными, быстро убегали прочь.

Мой нынешний шеф, милейший Александр Григорьевич, тоже был бы очень рад выстроить весь персонал станции где-нибудь наверху, на одной из площадок ровным строем «пятки вместе, носки врозь, видеть грудь четвертого человека. Командирам подразделений сдать рапорт о наличии личного состава»! Так ему было бы привычнее, так он был бы в своей стихии. И материть, материть, не стесняясь в выражениях! Чтобы его командный голос свободно разносился свежим океанским бризом во все стороны, пугая жизнерадостных дельфинов и разгоняя нестройные косяки рыб, чтобы каждому в строю указать его место на наглядных примерах из растительного и животного мира!

Во-первых, это запрещено действующей инструкцией по безопасности, пункт 8 которой так и гласит: «Запрещено проводить построения личного состава и персонала станции на открытых площадках».

Во-вторых, не все работники станции были военными, и поэтому могли запросто послать дорого шефа подальше и затем потребовать отправки в Центр первым же возможным способом. А «текучка» и внеплановые замены – первый враг нашего дела…

Поэтому приходилось шефу, скрепя сердце, объявлять раз в неделю общий сбор в помещении столовой и общаться с нами на равных. Какие невероятные перегрузки испытывала в это время его внутренняя химия!

Это только на нас привычная, почти домашняя обстановка столовой действовала расслабляющее. Шеф в эти недолгие моменты общения испытывал невероятные мучения. Вел себя так, словно был средневековым еретиком и его живьем поджаривали на большой сковородке за невольное вероотступничество. Он краснел и заливался обильным потом, запинался на каждом слове, словно первоклассник, не знающий урока. В такие моменты я всерьез беспокоился за его самочувствие. Не мог он видеть расслабленные тела сотрудников в (о, ужас!) шортах и легких футболках, которые непринужденно, словно в многочисленных ток-шоу, запросто ставили перед ним самые непростые вопросы.

Собой шеф становился в собственном кабинете. Тут он не стеснялся, извергая из себя наружу все в нем накипевшее. Почему-то при этом действе обязательно всегда должен был присутствовать я.

В самом деле, можно ли считать нормальным человека, если он запирается один в кабинете и отчего-то громко кричит. Нет, конечно же! Поэтому когда он вкрадчиво говорил мне, обычно после совещаний:

- Вячеслав Михайлович, зайдите ко мне!..- на меня смотрели сочувственно и даже с некоторым интересом, потому что только я всегда присутствовал при его шаманских завываниях.

Сегодня в который раз он упоминал при мне Кубу. По прерывистым сведениям информационных агентств, недавний ураган натворил на острове Свободы немало беды, разорвал коммуникации, повредил плантации и насаждения. Обошлось, конечно же, без жертв, но тем не менее. Нанесен ощутимый ущерб народно-хозяйственному комплексу исторически дружественной нам страны, поэтому шеф снова неиствовал:

- Позажирели все! Еще чуть-чуть – и их от буржуев совсем не отличишь! Как тогда придется мне их называть?

Сколько раз было им говорено – при разработке мероприятий четко придерживаться выработанных моделей!..

Кубрик шефа сегодня выглядел непривычно. Его меньшая, жилая часть была непривычно для взгляда отгорожена от служебной части, в которой находились мы, длинной, складной перегородкой из плотной ткани, доходящей до самого низа. Обычно никто ею никогда не пользовался, да и шеф ни разу не был уличен в проявлениях такой тщательной стыдливости. Впервые я видел ее в действии, она была задернута от края и до края, и лишь в том углу, где она примыкала к кровати, явственно виднелись очертания большого прямоугольного предмета. Что это, неужели чемодан?

Я стоял перед ним с заведенными за спину руками, сжав правой рукой нехитрую комбинацию из трех пальцев. Так меня учила бабушка. Я все ждал, когда он спросит лично меня, когда ему будет интересен лично мой вклад в повреждение посадок папайи и бананов. Мне было чем остановить бурю его праведного гнева, он это знал и этой щекотливой темы не касался:

- Ну, согласитесь, Вячеслав Михайлович, ведь это сплошное безобразие! Никакой дисциплины нельзя добиться, никакой ответственности! Словно люди не на ответственном задании, а за городом, на пикнике!

Ну, я им сделаю потом, помяните мое слово!

Потом всех на Шпицберген!..

На землю Франца-Иосифа!..

Я им еще покажу!..

Пока я здесь – не будет этого!

Все! Вячеслав Михайлович, можете быть свободны! Контролируйте молодежь!.. По их недоразвитости «Катрину» тфу-тфу, на Кубу чуть не загнали!

Это точно.… Не упоминайте «Катрину» всуе! Она моя, целиком и безраздельно!..

На верхней площадке нес нелегкую службу наблюдателя парнишка из подразделения морской пехоты, которым поручили охранять нас и станцию.

Это был тот самый паренек, который несколько месяцев назад серьезно разозлил нашего дорогого шефа. Скучно стало парню «на нашей жестянке», как он сам позже сказал. Он мечтал совершенно о другой службе и представлял ее в других красках. Она ему рисовалась бесконечными учениями с выездами на полигоны, постоянной яростной стрельбой по подвижным и стационарным мишеням с использованием звуковых и световых имитаторов, десантированием с использованием штатных плавательных средств или парашютов на обозначенный командованием плацдарм! Чтобы вгрызаться в земную твердь под яростным огнем атакующего с материка условного противника! И выстоять вопреки всему!

А главное – форма! В такой форме приятно пройтись по бульвару, ощущая на себе интерес проходящих рядом девчат, и завистливые взгляды сверстников! Аспидно-черная, открывающая на груди треугольник вожделенной тельняшки, хромовые сапожки с короткими голенищами, подкованные стальными подковками! Черный кожаный ремень с приятной тяжестью сверкающей медной бляхи, славно пахнущий лаком, легко обвивающий талию! Черный берет сверкающим на солнце значком, лихо сдвинутый набок, едва держащийся на коротких волосах!

Вместо этого он находиться на маленьком железном островке посреди чужого океана, куда попал после полугода службы в учебном воинском подразделении. На этом островке, где все чужое, все такое непонятное.…Населяют этот остров непонятные ему люди, которые почти ничего не говорят о себе, а только суетятся каждый день ради совершенно непонятных ему целей. Они будто отгорожены друг от друга прозрачной стеной. Совершенно понятно, что находятся они здесь для значимого и очень важного дела, в котором каждому предписана своя определенная цель. Его цель здесь обозначена тоже предельно конкретно, а он ожидал для своей жизни намного большего.

Вся служба здесь сосредоточена в бесконечных тренировках по отражению нападения условного противника, и на внешнем наблюдении за приборами, данные с которых необходимо заносить в несколько объемных журналов, в которых прошита шелковой нитью и пронумерована каждая страница. Дни похожи один на другой, как похожи одна на другую две капли воды, нет развлечений, кроме спортзала и телевизора с множеством спутниковых каналов. Есть жесткая дисциплина и постоянный контроль, регламентирующий каждое движение. Нет вожделенный увольнительных в город, в котором он хотел блеснуть своей формой, да самой формы тоже нет.

Он сдал ее вместе с документами своему командиру еще на материке и здесь тоже ходит в шортах, легкой майке и легких сандалиях, как беззаботный отпускник на пляже.

Вот и нацарапал он чем-то острым краткий девиз на податливом алюминии стола, как когда–то написал баллончиком с краской на торцевой панели многоэтажного дома, в котором жил до призыва на службу: «Виктор Цой - жив!»

Петрович заменил этот краткий протест во время планового осмотра станции и доложил шефу. Тот был в гневе! Длительного расследования не понадобилось, парень во всем признался сразу же.

«Скучно! Ему скучно?!» - кричал шеф в гневе и недоумении.

После того, как надпись на столе убрали «болгаркой», встал вопрос о наказании ослушника. В обычных условиях хватило бы нескольких суток гауптвахты, после чего об этом маленьком происшествии забыли бы. Гауптвахты у нас не было, но и отложить применение наказания на туманное будущее шеф не мог себе позволить.

Придуманная им кара была по-военному оригинальной и в меру жестокой, способной отбить у потенциальных нарушителей малейшее желание к нанесению демаскирующих надписей. Шеф лично распорядился доставить в кубрик к провинившемуся фрагмент обшивки из предназначенного к ремонтным работам запасного набора. В искупление вины шеф обязал его на стальном листе размером 1х2 метра начертать 100 так полюбившихся молодому человеку призывов не забывать творчество безвременно ушедшего певца, выразителя самых сокровенных настроений детей каменных джунглей. Парнишка трудился неделю в поте лица, после чего покрытый надписями фрагмент обшивки торжественно, имитируя похороны, выбросили за борт. Глубокие темные воды поглотили искупительную жертву, после чего парнишка был полностью прощен.

«За одного битого двух небитых дают…» - заключил шеф воспитательный процесс.

Морских пехотинцев, в самом деле, можно было принять за пляжных отдыхающих – по внешне беззаботному виду и легкой одежде. Но свою службу они знали твердо, регулярно тренируясь в имитации действий по сигналу боевой тревоги под руководством шефа и иногда самого Петровича. В остальное время они по очереди находились в стеклянном кубе наблюдательного поста. Им поручена своя непростая задача. Охранять станцию с воздуха и со всех сторон океана. Сотни датчиков были разбросаны по станции, они чутко прислушивались к волнениям в воде и в воздухе, сообщая полученные данные на центральный пост, где их денно и нощно обрабатывал специальный компьютер. Эхолот прощупывал глубокие воды под самой станцией, кружа по экрану монитора широким зеленым лучом, отражая косяки водной живности, подходившей близко к станции. Локаторы воздушного наблюдения чутко всматривались в небо. Все должно быть на высшем уровне, все должно быть безукоризненно…

Почему Петрович? Его шеф вспоминал, а тем более ругал при мне

впервые. Неужели шеф снова начал чего-то бояться?

Причины же раздражения нашим компьютерным боссом была мне целиком понятна, и была вызвана не его повышенной требовательностью. Шеф использовал персональную компьютерную технику только в качестве игровой приставки, но всегда следил за изменениями в этой высокотехнологической области, и донимал своими требованиями Лёнчика до тех пор, пока не добивался модернизации своего ПК до требуемого уровня.

Причина раздражения была совершено в другом. В полном распоряжении нашего компьютерного гения была система громкоговорящей связи, которой по станции передавали объявления шефа и всевозможные управленческие рекомендации. Во все свободное от объявлений время в динамиках раздавалась музыка. В ее выборе основную роль играли предпочтения самого Ленчика. В зависимости от его настроения звучала музыка легкая, не отвлекающая от работы. Ленчик иногда принимал даже заявки, как ди-джей, но в своем выборе отдавал предпочтение инструментальным композициям, и гитарной музыке «Gipsy Kings» и американского дуэта «Акустическая алхимия».

После очередного посещения Ленчиком кубрика шефа тональность транслируемой музыки резко изменялась. Непонятно, откуда Леонтий ее черпал, привез с собой эти записи на станцию, или он массово «скачивал» их из бездонных ресурсов INTERNET как раз для использования в таких случаях уже здесь, но это не было музыкой в полном ее понимании.

После свидания с шефом динамики издавали похожие на «Интернационал» требовательные ритмы, революционные и военные марши, под которые хотелось отыскать спрятанное оружие и идти с ним в атаку на классового врага. Или объединить под красным пролетарским стягом своих сторонников и их в бой за неведомое, но правое дело несокрушимыми ровными рядами.

Знал Лёнчик, что патетическая музыка имела на шефа действие возбуждающе, или скорее омолаживающее. Поэтому не упускал возможности воспользоваться результатами своих наблюдений.

Под эту музыку шеф становился молодым и здоровым. Под звенящую маршевую музыку ему хотелось широко расправить плечи, и снова ощутить на них приятную тяжесть погон с тремя латунными полковничьими звездочками! Чтобы бросив с брони командирского танка необходимые распоряжения младшим офицерам, повести вверенный ему личный состав в стремительный прорыв, обоняя раскаленный воздух сражения! И, напрягая силы, пробиваться в эпицентр боя, окруженный причудливый коктейлем, в котором смешались запахи отработанного горючего бронированной техники, едкий пороховой дым и сладковато-приторный запах пролитой крови! Чтобы стремительно лететь вперед по ещё горящей, но отвоеванной от неприятеля земле, давить гусеницами и огневой мощью чужих технику и солдат, крушить, втаптывать их в грязь, превращать в пыль!.. И на легких крыльях атаки и плечах врага лететь вперед, где далеко, слышим еле уловимый аромат долгожданной, завоеванной победы, и только ему одному виднелся ее тонкий золотистый лучик, с трудом, но пробивающийся сквозь плотные тучи смрадных пожаров!

Шеф смело и решительно выбегал, как из окопа, в коридор станции, но там… Его не ожидала развернутая и снаряженная для атаки танковая колонна, за которой в ожидании атаки торопливо курили пехотинцы. Не ожидали лоснящиеся от личной значимости ординарцы, чтобы доставить его значительные приказы многочисленным подразделениям. Личный радист отсутствовал и по этой весомой причине не мог терпеливо ожидать потока решительных распоряжений и приказов, чтобы перевести их в длинную цепь звучащих в эфире «…точка-тире-точка…».

В коридоре висела оскорбительная пустота. Он еще взирал с надеждой окрест, как былинный богатырь на картине передвижника, приложив ладонь ко лбу, пытаясь увидеть хоть что-то на далеком горизонте.

Пустой коридор ввергал шефа в позу нерешительности. Он замирал в нем и глубоко вдыхал воздух, чтобы прийти в себя. Пугающую и очищенную кондиционером охлажденную тишину иногда нарушали торопливые шаги сотрудника, спешащего по своим мирным делам, одетого вовсе не в камуфлированную форму, а в легкомысленные шорты и мятую футболку с яркой надписью на груди. Шеф разочарованно разворачивался, и, опустив налившиеся было молодой силой плечи, возвращался в собственный кубрик, чтобы там впасть в нем в пучину глубокой печали. А мощные динамики продолжали греметь литаврами и тревожным звуком сигнальной трубы:

Гремя огнем, сверкая блеском стали

Мы начеку, мы за врагом следим

Родной земли не отдадим ни пяди…

Чтобы прекратить это безобразие, шеф звонил Лёнчику по внутреннему телефону, и, стараясь придать голосу полнейшее безразличие, просил выключить эту музыку или включить что-нибудь другое. Тот с готовностью соглашался, после чего бравурный марш захлебывался на высокой ноте гулкой пустотой, чтобы через миг уступить место гитарным переборам. Спустя несколько дней шеф окончательно приходил в себя. Ленчик тоже успокаивался и уходил на время в свой внутренний Тибет, заметно оживляясь, только придумав новое звучание имени любого сотрудника станции.

Это было его любимым увлечением – каждому он давал свое имя, обработанное им на французский манер. Так Николай стал НиколЯ, Андрей – АнрИ. Игоря он превратил в ИгорЯ с ударением на последней гласной. Однако больше всего это невинное увлечение ударило по самому Лёнчику. Как только его не называли высокообразованные сотрудники, азартно включившись в предложенную им игру! К его имени, которое обессмертил спартанский царь Леонид 1-й, павший со своими 300 воинами в битве с персами при Фермопилах, сотрудники присовокупили соответствия его имени из других языков и даже приблизительно похожие – Лео, Леонардо, Луис, Левон, Леонтий, Леонидас, Леон, Лех, Леонард, Леопольд, Леопард. Когда иссяк поток заимствованных имен, в ход пошли фамилии известных людей, хоть немного созвучные с его именем – Ленотр, французский парковый архитектор 17 века, французский полководец Лефевр, сподвижник первого российского императора Петра 1-го опять же, француз Лефорт. Когда же иссякли и они, Ленчика принялись добивать созвучными географическими названиями – островов Лефкас, Леннос и Леван, и австралийского мыса Левек. Использовали для истязания системного администратора имеющим непосредственное отношение к имени Леонид названием американского штата Луисвилл…

В прошлом году к нам пожаловали нежданные гости. Совершавшая кругосветное путешествие океанская яхта с австралийским экипажем сбилась с курса и ранним утром прибилась к нам. Переполошились все тогда не на шутку. Но у богатых бездельников было предубеждение или обязательство перед их организаторами – на саму станцию они не выходили. Только попросили воды и свежего хлеба. Хлеб, свежий, или даже немного черствый – это гораздо лучше, чем походный, пропитанный консервирующей смесью в полиэтиленовых пакетах, который берут в плавание ради экономии места и ресурсов.

Еще яхтсмены попросили осмотреть одного члена экипажа на предмет ушибленной накануне и кровоточащей ноги. Осматривать ушибленное место отправилась наш доктор Шараева Инна Николаевна, выпускник столичной военно-медицинской академии. Для всего остального мира она была Ингрид Свенсон, доктор из Швеции. Она еще раз обработала место ушиба, поставила укол противостолбнячной сыворотки и отвергла мужские притязания больного, намекая на свою ориентацию:

- Ну что вы, вы не в моем вкусе!

Все должно быть на высшем уровне…

Визит яхтсменов длился всего минут двадцать. Все это время мне пришлось стоять на причале, и, растягивая губы в глупой жизнерадостной улыбке, спрашивать, не нужно ли отважным мореходам еще чего-либо. Я чувствовал спиной, как шеф украдкой заглядывал через иллюминатор на происходящее, бился в беззвучной истерике и взывал близкую заслуженную пенсию стать к нему еще ближе. Шеф не должен был им показываться, его заботой было руководить обороной станции. Он не должен был им показываться, английским он владел гораздо хуже, чем русским. Самым родным языком для него был русский матерный.

Я знал, что морпехи были снаряжены по тревоге и в любой момент готовы по приказу шефа уничтожить яхту вместе с назойливой командой из трех человек, даже если на её борту останется наш доктор.

Обошлось. Доктор покинула яхту, и, выражая глубочайшее презрение ко всему ненавистному ей мужскому племени, плавно скрылась за одной из дверей станции. Бездельники на отходящей от причала яхте с сожалением смотрели на её загорелые бедра.

От возбуждения предстоящей драки шеф искусал тогда все ногти на обеих руках, морпехи немедленно и тщательно обследовали весь причал. Ничего не нашли.

Яхтсмены действительно были теми, за кого себя выдавали.

Они не пытались высадить пловца или установить радиобуй. Они на самом деле соскучились по свежему хлебу и попутно хотели отблагодарить нашего доктора. Они на самом деле оказались теми, за кого себя выдавали. Они не заметили ничего необычного. Так и должно быть.

Они не заметили еще одной энергетической установки, не увидели мощных двигателей самой станции, не заметили ни одной из массивных конструкций, скрытых под толщей воды, для работы которых мы все здесь находились.

Так и должно быть. Все должно быть безупречно…

Мы им тоже показались именно теми, за кого мы себя выдавали. Они будут помнить одну из немногих, но обычных океанографических станций на своем пути. Станцию, заумный персонал которой привычно отслеживает погоду, озабочен глобальным изменением климата и накапливающимися токсическими отходами в мягких тканях морских млекопитающих. Мы ничем не должны отличаться среди других – ни привычками, ни одеждой, ни манерами.

Поэтому в меню нашей столовой нет щей и борщей, наш кулинарный кутюрье Дэнис оливье готовят с мясом перепелок, как это предполагает оригинальный рецепт, также как и многочисленные омлеты с салатами. Все должно быть безупречно… Большая карта мира в конференц-зале содержит в центре не Евразию, с южной стороны которой сиротливо пристроилась Африка, а гордый своим превосходством Американский континент.

Даже морпехов, несущих службу на станции, кто-то подбирал тщательно и со вкусом, словно для съемок фильма – все смуглые, здоровые латинос. Мачо, знойные герои курортных романов. Для картины полного соответствия недостает лишь ярких шейных платков и небрежной щетины на аскетически впалых щеках.

Вот Катерину бы сюда, она бы с ними здорово порезвилась! Ей всегда нравились высокие и статные красавцы.

Все должно быть безупречно…

На рабочем столе шефа находились несколько фотографий в деревянных рамках. На одной из них шеф стоял на фоне большого скопления людей, одной рукой обнимая Жак Ива Кусто, знаменитого французского исследователя морей. Это фото было настоящим, его сделали на одном из природоохранных симпозиумов, где шефа представили как португальского эколога. Шеф широко улыбался в объектив фотоаппарата, Кусто выглядел счастливо.

С двух других белозубо улыбались женщина с юной девушкой, словно привыкшие к длительным расставаниям близкие родственники говорили трудолюбивому кормильцу – «Если не можешь жить иначе – езжай, работай! За нас не переживай!» Обычные при расставаниях улыбки, свет которых долго доноситься сквозь запыленное окно железнодорожного вагона.

На самом деле – ничего подобного. Эти красочные фото в рамках на стол шефа ставил я по приказу Петровича. Женщины на них не имеют к его семье никакого отношения. Их фото выбраны из базы данных малоизвестного европейского журнала мод.

А жену шефа я видел совершенно недавно, во время последнего отпуска, когда был на материке.

Предварительно созвонившись, я пришел в назначенное время в их дом в центре города. Дверь мне открыла женщина с тяжелым властным лицом. Хоть было уже далеко за полдень, она была в банном халате и непричесанная. Конверт с письмом и денежным чеком, что я ей передал по поручению шефа, она приняла спокойно, что-то буркнув низким голосом в ответ.

Пробыв в той комнате всего несколько минут, я чувствовал себя неуютно, словно на мои плечи легла невидимая тяжесть. После этого посещения я начал понимать шефа, который всю жизнь промотался по воинским гостиницам и бесчисленным командировкам, уезжая в отпуск без особой радости.

Тогда же в городе я увидел Катерину. Она величаво несла навстречу мне несколько пудов тщательно ухоженной высококачественными косметическими процедурами торжествующей плоти и выглядела очень хорошо. Со временем это стало одним, едва ли не единственным её достоинством - хорошо выглядеть.

Едва ли не все её страсти и привычки были направлены на достижение основной и монументальной цели – хорошо выглядеть. «И вообще – пусть мужчины думают, что у вас все хорошо!»

«Красота требует жертв!» На жертвенный алтарь личной красоты и цветущего внешнего вида были положены один за другим два удачных замужества. Первое – с хорошо знакомым мне занудным, но уже тогда денежным Серегой Придорогиным, с которым она решилась связать собственную судьбу перед самым окончанием института.

Второе – с неизвестным мне могущественным генералом, о щедрости и многочисленных достоинствах которого Катерина прожужжала уши всем знакомым.

- Рядом со значительными мужчинами я чувствую себя более комфортно! – неизменно оправдывала он свои увлечения.

За время обеих замужеств она вывела довольно устойчивое правило – «Любой мужчина может быть уничтожен как биологический вид овощными и фруктовыми салатами».

- Какой гусар посетил наш город! – Катерина пыталась скрыть за наигранной непринужденностью тоску в глазах. Уже полтора года она считала себя свободной, состоявшейся современной женщиной, у которой вот-вот что-то произойдет…

- Тебе очень идет загар и эти штанишки!..

В ответ я плел ей про Турецкие курорты, про достопримечательности Анталии, достоверно пытался быть в предложенной ею теме. На курорте я был круглый год, я там работал, и на слякотную, дождливую родину впервые приехал в отпуск.

Она обязана была спросить о моей семье. Очищенный эпидермис и усиленная дорогостоящими процедурами чувствительность вкусовых и осязательных рецепторов подсказывали, что в жизни она что-то пропустила. Она желала знать, что же именно.

- Все нормально! Работаем! Сын в этом году заканчивает школу, а девочке еще три года до этого счастливого дня. Сын хочет быть медиком, как мама…

Она вложила в мою ладонь свою визитку, и даже записала на ней специально для меня еще какие-то личные телефоны, и даже адрес, приглашала не стесняться и заходить при случае. Она желала знать, какую именно неточность она допустила в собственных расчетах. Она запнулась по бурному течению своей речи и допустила паузу, только вспомнив на мгновенье, что уже месяц живет с парнем гораздо моложе её. Он тоже тщательно следит за собой и умилительно хрустит, как кролик, приготовленными ею салатиками. У них много общего, но что-то она упустила…

Всё-таки время оставило на ней свой след. Нет, не в её великолепном облике, сохранения которого она посвящала много времени и средств. Её движения были по-прежнему легкими и непринужденными, речь правильной и плавной. Только говорила она тогда со мной иначе, будто я был равен ей, несравненной. Не было прежнего назидательного тона, туманных, но обязательных к исполнению изречений Дельфийского оракула.

Ещё Катерина делилась со мной своими планами, где и в чем именно она будет встречать приближающийся Новый год. Слушая её невинные планы на будущее, я уже тогда перебирал в уме скорости ветров и течений, коэффициенты разницы в солености воды, глубины и широту течений, объемные статистические данные за последние сорок лет наблюдений. Уже тогда я заряжался необходимой мне информацией, уже тогда я примеривал силу омывающего западную конечность Африки Бенгальского течения и мощность, и градусы нагрева воды в Бразильском течении, уходящего от экватора на юг, к Магелланову проливу, смешиваясь в проливе Дрейка с течениями Западных ветров. Уже тогда я не мог расслабиться, считал и всё просчитывал, за что в очередной раз жена назвала меня ненормальным. Тогда мне становилось действительно страшно, что если я хоть на несколько суток отвлеку пристальное внимание от длинных колонок цифр с указаниями метров, градусов и скоростей, я навсегда потеряю над ними контроль.

Конечно же, налицо была серьезная клиническая картина. Более того, я всегда был уверен, что только фанатически одержимый человек способен сделать что-то действительно великое, что-то потрясающее воображение множества людей на долгие годы. Прежняя моя работа с 9.00 до 18.00 с часовым перерывом на обед, остатки которого сотрудники выковыривают в зубах и в курилке обсуждают достоинства новой директорской девушки-секретаря – не для меня. Поэтому когда на моем пути неожиданно возник внешне невзрачный человек и предложил моим жизненным силам другой размах и другое русло течения, я согласился.

Он ожидал меня в пустом кабинете директора, моего прежнего работодателя. Мне сразу стало понятно, что он уже знает обо мне всё. Знает даже то, каким образом моя госслужащая соседка умудряется регулярно ходить в соболях и недавно купила дочери-студентке двухкомнатную квартиру.

Говорил он тихим, вкрадчивым голосом, будто приглашал меня вспомнить нашу безоблачную давнишнюю дружбу:

-Существует грандиозный проект, а вы в студенчестве очень интересовались… «Возникновение и развитие и тропического урагана в различных тепловых условиях»…Ваше? Ну вот, нам тоже очень приятно, что вы сами вспомнили,…Правда?.. А вот еще – «Методология обработки и систематизации статистических данных», «Пороговые значения температур в водной среде»… А ведь мы за вами давно наблюдаем, да-да, Вячеслав Михайлович.…Будет очень рады, если вы примете деятельное участие…Естественно, учитывая вашу натуру.…Скажем так, в одной из оконечностей Атлантического океана…Решено?.. Даже больше скажу, нам вас будет очень не хватать.…Даже более того, совершенно уникальное…. Естественно, совершенно секретное предприятие, да, такого ещё никто не делал.…Оттуда грозить мы будем супостату… Официально вы будете в длительной командировке… да, но я бы не назвал это отпуском, скорее временной отлучкой…да, теоретически это возможно, но только в зимнее время…Лето там круглый год, только вот с остальным антуражем не получается - вокруг только сталь и искусственное покрытие.…В открытом океане, вдали от торговый путей…Официально персонал международный, исследователи глубин океана и тому подобное... Кстати, как у вас с английским языком?.. В любом случае надо осовременить, напитать его сленговыми выражениями….С завтрашнего дня вы в командировке….Надо же показать им, что Кузькина мать еще в форме…Вы кто в воинском звании, Вячеслав Михайлович?.. Старший лейтенант?.. Вот видите, как мы в вас не ошиблись…С завтрашнего дня вы майор.…Да-да, совсем как Гагарин…

Я в то время занимался невероятно скучным делом я, перелаживая бумаги и каждый день натыкаясь на острые углы взаимных недоговоренностей, затаенного недоверия, попутно совершенствуя иностранные языки без особой надежды на их практическое применение. Шел обычный для того времени процесс, в котором каждому необходимо было смириться с заранее предписываемой ему ролью без заметных перспектив. Чтобы они появились, необходимо было кого-то раздавить, загрызть, затоптать, подсидеть, потопить, словом - быть бульдозером и бульдогом одновременно. Именно по наличию таких врожденных данных и уникальных способностей всезнающий мой прежний директор определял готовность соискателя к ответственной работе, поэтому фирма медленно шла ко дну.

К тому времени метеорология превратилась в продажную девку телевизионной рекламы. Она являлась обывателю в виде краткой рекомендации по радио не забывать дома зонтик ввиду ожидаемых осадков или предупреждения автомобилистам ввиду непогоды не пользоваться личным транспортом без особой нужды. В самом низу телевизионного экрана она торопилась слева направо бегущей строкой, на которой несла названия городов и цифры предельных температур. Каждый день она возникала в новом наряде на телевизионном экране в образе приятной во всех отношениях дамы, которая рассказывала о погодных катаклизмах, пытаясь оживить свой рассказ рекламой медицинских препаратов.

Народное хозяйство и вооруженные силы давно не нуждались в точных прогнозах для своего функционирования. Селяне более полагались на давние традиции и народные приметы, поэтому осенью упорно засевали поля озимыми, чтобы весной ужаснуться необыкновенным потерям и засевать опустошенные мышиными набегами поля заново. Военные не бороздили моря и океаны с прежней интенсивностью, чтобы успеть вовремя на помощь различным дружественным режимам. Вся работа была сведена к ненавязчивым рекомендациям и лакейской угодливости.

Кроме того, в новом проекте меня привлекал тот невероятный размах, к которому я при случае осторожно подталкивал свое руководство, действительное творчество, которое не рождается в длительной имитации кипучей деятельности, которую разбавляют увлекательным общением в «Интернете» и обсуждением подробностей новых телесериалов.

Я немедленно согласился с предложением, и до сих пор об этом не сожалею. Четыре последующих месяца своей жизни я провел в подготовительном центре.

Неоднократно проезжая летом по дороге на загородную дачу, на городской окраине я видел высокий дом с почерневшим от времени фасадом. Никогда не думал, что моя юношеская мечта обретёт реальные очертания в этом доме без названия, огороженном со стороны дороги невысоким проволочным забором.

Каменные внутренности этого невзрачного дома были наполнены уникальным техническим оборудованием и высококвалифицированными специалистами. Я учился, меня учили. Я узнал об уникальных технических возможностях станции, на которой мне придется работать. Все было новым и увлекательным в программе обучения, и то чудесное время пролетело как один день. Затем, после прощания с семьей, перелета и долгого плавания на иностранном торговом корабле я оказался здесь.

Для капитана торгового корабля я был одним из немногих пассажиров, которых он изредка брал на борт по просьбе своего агента. Такие услуги были для него совершенно необременительны и хорошо оплачивались. Всего и требовалось – в определенном квадрате океана застопорить ход кораблю и по опущенному с борта штормтрапу спустить пассажира в прибывший за ним катер. Перемещение с большого корабля в маленький катер прошло точно по времени, никто никого не заставил ожидать. Капитан был очень доволен своей миссией. Он даже пожал мне руку при прощании со словами:

- Мы всегда рады оказать помощь науке!..

Мы помахали друг другу руками – я с катера, который прыгал с волны на волну, унося меня почти перпендикулярно курсу корабля к станции, капитан - с борта корабля, за кормой под гребными винтами которого уже пенилась вода.

Станция поразила меня раз и навсегда при первом взгляде на неё. Она была похожа одновременно и на приникшую к водной глади летающую тарелку и на корпус гигантского краба, в длинных щупальцах которого были расположены жилые отсеки для персонала. Вытянутый вверх обтекаемый корпус содержал в себе многочисленные системы жизнеобеспечения, благодаря которым станция была полностью автономна.

Ещё в ней было нечто внеземное, что-то от космической станции, повисшей в черной темноте безжизненной Вселенной, жилые отсеки которой были оборудованы с тем жестким аскетизмом, среди которого самым главным оставался всё-таки человек, а в служебных помещениях ждала работа, много работы.

Особенно хорошо станция выглядела ночью. Приглушенные огоньки в иллюминаторах кубриков и дежурное освещение на палубах подчеркивали её хрупкие очертания, и она казалась невесомой скорлупкой, беззвучно парящей над темной бурлящей глубиной океана.

Мы её иначе и не называли другим словом, как станция. За время предварительного обучения и заочного знакомства мне пришлось бесчисленное количество раз видеть схеме её устройства, расположение и размеры отсеков, знать работу всех её систем, но все равно я был поражен её могуществу и возможностям. Несмотря на длительную подготовку, я был сражен ею наповал.

С того момента, когда я ступил на заброшенную в океане твердь станции, и она тонко завибрировала стальной обшивкой причала под моими ногами, я оказался ею покорен. Тонкие ниточки чертежей, деятельность многочисленных служб, километры коммуникаций, тонны высокотехнологической начинки внезапно стали для меня осязаемы, отзываясь на моё присутствие слаженной работой. Это был настоящий монстр, тщательно замаскированное оружие, требующее долгой и тщательной настройки, повседневной работы. В какие сжатые сроки возвели ее, из каких компонентов слаживали воедино ее громадный корпус, с какими ухищрениями доставляли ее комплектующие к месту сборки.… Было бы забавно за этим понаблюдать.

К моменту моего появления станция сияла первозданной новизной, словно корпускула новой жизни, среди бескрайнего океана. Я не был первым её обитателем, и жизнь на ней уже кипела. На кухне уже работал Денис. Уже был на ней Ленчик. Отделение морских пехотинцев на закрытых площадках с гортанными криками отрабатывали элементы рукопашного боя, старались быть приветливыми со всеми новоприбывшими. Вскоре попутным транспортом должен был прибыть наш шеф.

С ним я познакомился еще на Большой земле. В первый и единственный раз я видел шефа в военной форме. Меня долго вели по многочисленным коридорам подготовительного центра, в одном из закрытых кабинетов представили мужчине зрелых лет в военной форме с погонами полковника. Мне его глаза показались выразительными на живом лице:

- Ваш непосредственный начальник Александр Григорьевич Земсков…

Он долго жал мою руку, слегка придерживая её своей левой для выражения самых проникновенных чувств, говорил о том, как он рад долгожданной встрече, говорил о принципах формировании команды и важности коллективной игры, в которой только возможно и можно. Все слова правильные, все по науке…

Только вот перестал с некоторых пор шеф ощущать смысл командной работы, и по поводу толкования этого термина у нас возникли серьезные разногласия. Наверное, виной произошедшим переменам может служить яркое всепроникающее солнце и повышенная влажность, в условиях которой железный характер настоящего полковника начал давать серьезные сбои.

Будь на то его воля, станция была бы окружена в несколько рядов минными заграждениями и плотными сетями, и сквозь эту четко обозначенную границу неспособна будет пробиться даже рыба. Охрана была бы непомерно увеличена, и к ней был бы придан дивизион ПВО, надводные и подводные корабли. Именно таким, по его мнению, должен быть военный объект, выполняющий ответственное задание командования. Тогда все было бы таким для него понятным – обязательная субординация и военная форма военнослужащих, четкое исполнение его приказаний без утомительных рассуждений. Тогда весь распорядок и быт вверенного ему воинского подразделения зависел бы напрямую от него.

По утрам – общее построение с обязательное трепкой провинившихся и объявлением планов работ на предстоящие сутки.

Личный кабинет в штабе с панелями из благородного темного дерева, в который невозможно пройти без обязательного доклада самодовольному адъютанту.

Личный столик в офицерской столовой, блюда на котором никогда не остывают, словно на них не распространяется действие некоторых законов физики.

Блестящий чистотой в любую погоду служебный автомобиль с личным водителем-солдатом, которому его командир кажется самым большим начальником на всем белом свете.

Отсутствие на станции этих непременных атрибутов начальственного положения всегда раздражало шефа, и он даже не пытался это скрывать. Ему совершенно не нравился собственный кубрик, единственным отличием которого от остальных кубриков была лишь возможность прямого выхода в систему громкоговорящей связи. Охрану он неоднократно называл партизанской, одежду и их манеру одеваться также называл нелестными эпитетами. В противовес всем нам шеф так и не отважился выставить свои колени на всеобщее обозрение, всегда надевал летние брюки и военного покроя рубашки с коротки рукавом и накладными погончиками. Он хотел хоть этим от нас отличаться, поэтому сам ходил на грани нарушения одной из статей инструкции по безопасности, которая предписывала служащим «тщательный подбор одежды, соответствующей времени года, в которой отсутствуют содержащие военную атрибутику элементы».

От постоянного ощущения незащищенности шефа начали окружать страхи. Появившись по какой-то причине однажды, в отсутствие бытовых забот они неожиданно расплодились и заполнили его раскаленное воображение. О каких-то из них он решался говорить, о существовании большинства из них приходилось только догадываться.

Например, в какой-то момент шеф стал до смерти бояться пиратов. Его неоднократно убеждали, что современным флибустьерам до нас никогда не дотянуться ни с одного из двух материков, между которыми мы находились. А если даже кто-то из них рискнет на подобное мероприятие, то мы узнаем об этом всеми средствами аудиовизуального контроля на расстоянии минимум за 100 км, и будем при этом точно знать, что это именно пираты, а не заблудившиеся мореплаватели, и сможем принять их соответственно, из всех видов вооружения. Но шеф все уговоры пропускал мимо ушей, и каждому заступившему на пост дежурному назойливо напоминал о необходимости бдительного несения службы.

Лёнчик однажды пошутил по этому поводу: «Если к нам все-таки прорвутся пираты, нам не надо обороняться. Нам будет достаточно выставить на обозрение Александра Григорьевича в его военном мундире. Они сразу признают в нем большого начальника только по одним лампасам. У вас с собой есть шаровары с лампасами? А если вы им очень понравитесь, то они попросят немедленно их возглавить! Но вы не ударьте в грязь лицом, а то они вас съедят, как однажды съели Кука! »

Наш компьютерный босс со смехом высказывал находящимся в столовой свои предложения, а шеф от его черных шуток покрывался холодным потом. Чтобы подлить масла в огонь, Лёнчик громко рассказал историю о том, как особо свирепствовали флибустьеры в океанах после Второй мировой войны. При этом три самых ужасающих группировки сомалийских пиратов состояли из бывших офицеров СС, по разным причинам бежавших из английского плена.

- Вот это подарок из общего прошлого!.. – восхищался Ленчик.

Пиратские страхи шефа питались фактами и всевозможными слухами. Они особенно усилились после того, как он прочел в одном из документов шокирующее сообщение о нравах африканских пиратов, вооруженных лишь большими ножами для рубки кокосовых орехов и тростника. Но их примитивное вооружение с лихвой компенсировалось их невероятной жестокостью. Захваченные ими корабли они грабили подчистую, выгребая не только содержимое трюмов, но и обшивку суден до последнего гвоздя. А уже ненужные им корабельные корпуса перегоняли в Сомали, где и продавали по бросовым ценам как металлолом.

За захваченных в результате нападений моряков пираты требовали огромные деньги, на уменьшение выкупа всегда шли крайне неохотно. Если судовладелец упрямился и заложников не выкупали, то несчастных моряков отдавали практически даром местным колдунам.

Кожа, роговица глаз и внутренние органы белого человека идут на приготовление всевозможных снадобий для ритуалов черной магии. Были известны случаи, когда на Мадагаскаре флакончик подобного зелья продавали за $ 5 000. Ситуация могла усугубиться тем, что в некоторых районах Африки до сих пор устойчивы поверья, будто от некоторых местных болезней можно исцелиться только употреблением мяса белого человека.

Очень не улыбалось шефу закончить свою жизнь включением в пищевую цепочку обитателей Африки или в качестве уникального медикамента во флакончике. А еще он лучше всех знал, что если случиться нечто непредсказуемое и невероятное, то за нас не отдадут даже ломаной копейки. О нас просто забудут, вроде бы и не было таких белых людей на белом свете. Больше всего шефу очень хотелось по причине собственных страхов в ком – то из нас найти поддержку. Это ему удалось только при экстренной замене моего помощника-метеоролога Светланы на доставленного к нам в большой спешке Толика Беленко, которого Лёнчик по своей привычке сразу же перекрестил в Анатоля.

Можно сказать, что Толик Беленко появился у нас случайно. Квалифицированные военные медики при длительных обследованиях Светланы не обнаружили очень редкой дисфункции печени. В условиях обычной жизни это маленькое отклонение никогда бы не проявилось, и она всю свою жизнь прожила с ним, так и не узнав, что в её организме что-то не так. Однако в напряженных условиях нашего островного пребывания это небольшое отклонение медленно переросло в серьезную болезнь.

Светлана, всегда радостная, преданная работе, медленно и неотвратимо менялась. Болезнь действовала внутри неё, как неотвратимый часовой механизм и Светлана высыхала на глазах. Она уже не стучала звонкими каблучками босоножек по палубам. Оставаясь все больше времени в собственном кубрике наедине с собственной болезнью, она становилась тоньше и меньше. Печень, основной кроветворный орган, не обрабатывала кровь в достаточной степени. Наш квалифицированный медик закрыла её в изоляторе и пристально наблюдала за ней. Через несколько дней Инна – Ингрид вынесла свой вердикт. Диагноз врача был неумолим – дальнейшее пребывание на станции инженера-метеоролога Светланы Максимовой было несовместимо с её жизнью.

Шеф хмурился, Петрович был зеленым от охватившей его бессильной ярости, мне оставалось лишь разводить руками – ничем в её неожиданной беде мы помочь не могли.

Приказ руководства был таким же категоричным, как и поставленный Ингрид диагноз – «Домой!.. заменить в кратчайшие сроки…»

Как никто другой, от этой внезапной замены пострадал я.

Во-первых, с болезнью и последующей эвакуацией Светланы на Большую землю я остался без преданного и квалифицированного специалиста, которая буквально дышала работой и была ей фанатично преданна.

Во-вторых, я точно знал, что в наших сложившихся условиях каждый последующий работник будет хуже предыдущего. Эту несложную жизненную теорему я вывел на основании собственного жизненного опыта и работы. Любая организация начинается со сплоченного коллектива единомышленников, которых связывает идея, собравшая их.

Очень нечасто бывает, что человеку, по разным причинам выбывающему из маленького сплоченного коллектива, приходит полноценная замена. Почему так – не знаю. Лишь твердо знаю, что подобранный даже самым лучшим кадровым агентством специалист в ходе дальнейшей работы оказывается примитивным приспособленцем.

Последующие события подтвердили мою кадровую теорему.

Когда я впервые увидел Толика Беленко, у него было лицо риэлтора, который только что уговорил очередного клиента приобрести хибару на отшибе, убедив его к дорогостоящему приобретению наличием долгосрочных планов реконструкции района.

Позже я понял, что в тот момент он привычно для себя ориентировался в новой обстановке, пытаясь найти конец той невидимой нити, за которую ему следует крепко взяться обеими руками. Чтобы, однажды почувствовав себя в полной безопасности, потянуть за эту нить, разматывая тугой клубок наших характеров, ощущая наиболее тонкие места взаимоотношений и скоплений раздражений друг другом, которые неизбежно появляются в любом коллективе.

Мне сразу стало понятно, что налаженная работа службы кадрового обеспечения, формирующая команду, на этот раз дала серьезный сбой, рекомендовав человека такого склада в наш коллектив.

На моем жизненном пути неоднократно встречались люди с такими приятно-угодливыми лицами, словно у официантов в придорожных ресторанах.

Обычно вокруг людей такого склада формируются группы всевозможного влияния на руководство, группировки просто недовольных без определенной и видимой причины, что всегда отрицательно сказывается на качестве текущей работы и её последующих результатах.

Присутствие таких людей полезно в спортивной команде, в которых жизненно необходима здоровая конкуренция, направленная на достижение общего результата.

При пешем туристическом переходе, где народ приятно расслаблен и заранее знает о конечном пункте и всем необходим источник приятой необременительной раздражительности, которого совместно колотят при случае.

Наличие такого человека гарантирует возникновение устойчивого отрицательного эмоционального фона, умело направляемого им на любой предмет или явление, при этом генератор общего неудовольствия остается как - бы ни при чем.

По всему было видно, что Анатоль совсем недавно получил истинное представления о том, куда именно он попал и чего от него требует работа на станции. На каком-то этапе до него дошло, что грандиозные суммы выплат и всяческие житейские блага после окончания командировки требуют от него взамен труда, тяжкого и упорного. Без развлечений, без привычного ему «релакса». Без привычной возможности спрятаться за чужую спину. Перспективы каждодневной работы на протяжении неопределенного периода времени ужасали его, и он привычными для него средствами пытался вымостить себе тепленькое местечко на все время работы. В то время, когда персонал занимался повседневными делами, он посчитал многие рекомендации и тексты контрактов совершенными условностями, через которые можно было безболезненно переступить. Анатоль сразу же вел себя парадоксально. По всему было видно, что у него есть некий тайный план, и он step bi step претворяет его в жизнь.

Поначалу он открыто общался исключительно со всеми, интересовался здоровьем и переменами. Все свободно время в коллективном общении, вежливый, все хорошо понимающий, полный доброжелательности. Умело источал скрытые комплементы, и умел он это делать очень хорошо.

Совершенно естественную в наших обстоятельствах открытость новому человеку он Анатоль сумел быстро поставить себе на службу. Неискушенный человек открывался ему очень быстро. Будь Анатоль журналистом, ему бы не было цены. Он умел выуживать крупицы необходимой ему информации из общего потока слов, и слаживал из них свою мозаику, свое неповторимое руководство к успеху.

В этом он был похож на Николая Петровича, заместителя нашего шефа, который одновременно можно было считать штатным психологом. Он тоже ходил и всем натужно улыбался. Но он обязан был поступать так по вверенным ему обязанностям, чтобы знать состояние души и нервов каждого. А вот Анатоль… Анатоль…

Сразу же всем он понравился, всем пришелся по душе, все были о нем самого превосходного мнения, и называли его душой компании. Одним из тех, в присутствии которых за обильным столом распевают песни, без утайки говорят о наболевшем и ругают начальство, съев и выпив перед уходом «на брудершафт», благодарят за встречу и обещают непременно зайти, и потом недоумевают внезапно появившимся неприятностям.

Петрович, старый лис, обязанности которого действующая инструкция определяла «общее руководство внутренней жизнью коллектива и соблюдение режима секретности», все понимал. С лукавым прищуром глаз Петрович наблюдал за событиями, конечный пункт которых он уже тогда был ему понятен. Ему было занятно наблюдать за нашей возней, когда Анатоль всех водил хороводами вокруг своего пальца, и никто не замечал, что послушно ходят вокруг пальца, показывающего всем неприличный жест.

Его затянувшемуся молчанию я находил единственное оправдание только той мыслью, что пребывание подобного вздорного человека в коллективе играет роль своеобразной прививки от возможных будущих заражений.

На таких людях проверяется сплоченность команды. Хорошая команда выталкиваем такого человека наружу, как вода выталкивает пену на свою поверхность. У нас была слаженная команда, и я имел все основания полагать, что у Анатоля, как мы его начали называть с самого начала, не получиться найти слабое звено в прочной цепи нашей команды. Я ошибался.

Анатоль оказался непревзойденным мастером своего дела. Выждав определенное время, необходимое для полной адаптации, он пытался вести осторожные задушевные беседы, выяснять проблемные вопросы, касающиеся вроде бы всех, но о них предпочитают не говорить, будто был не командированным специалистом, а профсоюзным деятелем. О нем начали говорить, как о приятном во всех отношениях собеседнике, с которым можно совершенно безбоязненно обсудить наболевшие вопросы. Я его недооценивал, потому что он настойчиво искал место для прорыва. И однажды нашел его.

Вроде бы не ведая, однажды за обедом он громко спросил, почему это военнослужащие срочной службы принимают пищу в одном помещении с высококвалифицированным персоналом. Вопрос, уже однажды и не нами решенный, вызвал неприятную дискуссию, в ходе которой старшина морпехов подошел вплотную к Анатолю.

Возвышаясь над ним горой тренированной мускулатуры, Вадим положил тяжелую руку на узкое плечо Анатоля с вопросом:

- Вы плавать умеете?

Вопрос был вовсе не лишним, потому что помимо охраны, морпехи выполняли огромный комплекс работ по работоспособности станции и до этого времени никому не пришло в голову считать их чужими. В итоге представители дискутирующих сторон явились пред светлые очи Александра Григорьевича. Как выяснилось впоследствии, именно этого Анатоль и добивался.

Осталось неизвестным, о чем говорили в кабинете шефа, но морпехи по-прежнему столовались вместе со всеми, как и должно быть, и об этом инциденте со временем забыли. Анатоль после этого ходил, как ни в чем ни бывало с видом триумфатора, два-три раза в день посещая кубрик шефа. Очевидно, во время вынужденного разговора он добился лично для себя определенных преференций, которые делали возможным такое поведение.

Все понимали, что этому смазливому новичку удалось преодолеть усиленные защитные бастионы шефа. Притом, что внешне ко всем остальным шеф по-прежнему сохранял ровное и сухое отношение, при виде Анатоля он растекался в улыбке и неизменно справлялся у него о самочувствии. В небольшом коллективе такая трогательная привязанность не могла пройти незамеченной, давая обильную пищу для пересудов. В итоге сошлись на том, что молодой Анатоль вызывает в нем сентиментальные чувства, и посредством такой трогательной опеки шеф пытается заполнить собственную душевную черную дыру. Плюс возраст, плюс далеко находящейся семья, в отношении которой шеф испытывает некое чувство вины.

На последующей неделе шеф несколько раз сказал, какой Анатоль приятный собеседник, а через две недели всем нам поставил в пример.

Шеф стал слеп, как влюбленный, и глух, как тетерев в период ухаживания за самочкой. Вывести его привычными средствами из состояния романтической одержимости было невозможно.

К тому времени мне было уже понятно, что Анатолю удалось пробраться под защитного цвета рубашку шефа, которую он носил вместо привычного мундира с погонами, и раскопать в его внутренностях какой-то потаенный страх, касающийся лично меня. И теперь Анатоль пытается играть этими страхами, как сейчас играет теннисным мячом, пытаясь извлечь определенные выгоды для себя.

Уже после «Катрины» шеф позвал меня к себе, и тоном заговорщика попросил содействовать реализации проекта, подготовленного молодым, но очень перспективным специалистом по имени Анатоль.

Очень смешно было тогда видеть бравого полковника в таком щекотливом положении. Рядом с графином на его столе стояли два широких стакана для виски. Неужели зашло так далеко, и они не считают нужным даже скрывать свои пристрастия?..

Общая тональность уговоров шефа была очень похожа на социальную рекламу, в которой законопослушное население призывают не сторониться наркоманов и оказать им посильную помощь: «Дайте им шанс!»

Выходит, Анатолю все-таки удалось окучить шефа.

Узнав подробности предлагаемого проекта и моего в нем участия, я тогда рассмеялся, не в силах удержаться.

- Ты чего? – он уставился на меня с удивлением.

В последнее время мне показалось, что шеф стал выглядеть как-то неопрятно, что было для него совершенно нетипично. Неужели Анатоль его постепенно спаивает?

- Это полнейшая афера, Александр Григорьевич!

Шеф напрочь отказывался понимать, что его грязно используют. Он не мог допустить даже саму мысль, что такое примитивное действие возможно по отношении к нему.

Максимум, на что его хватило в том момент, это нахмурить брови:

- Это окончательный ответ специалиста?

Напрасно я демонстрировал ему осеннюю розу ветров, её коварную сезонную неустойчивость в последующие две недели, сезонные изменения состава воды, данные метеорологических спутников, отсутствие на тот момент времени необходимой информации и достоверных статистических данных. Напрасно я призывал его набраться терпения и подождать еще полтора-два месяца и не распылять сил напрасно. Напрасно я объяснял ему, что вверенное нам погодное оружие – это всего лишь термин, его невозможно вынуть как пистолет из кобуры и тут же применить на поражение противника. Еще я старался ему объяснить, что время лихих кавалерийских атак безвозвратно прошло, что для эффективного применения доверенного нам технического оборудования необходима долгая предварительная работа многих людей и служб.

Шеф был глух к моим доводам, и я этому не удивлялся. О, безнадежная слепота влюбленности! Анатоль все-таки раскопал в нем какой-то затаенный страх, и шеф всеми силами пытался оправдать его необходимостью создания здоровой конкуренции в нашем маленьком коллективе.

Чем больше я убеждал дорогого шефа, тем больше он мрачнел лицом, будто находил в моих словах подтверждение собственным страхам, пока не пропел срывающимся фальцетом:

- Вы действительно считаете себя незаменимым?

Эх, Анатоль, Анатоль!..

Маленькая лекция о поддержании командного духа и необходимости делегировать полномочия длилась с перерывами минут двадцать, но ожидаемого шефом успеха не принесла. Он произнес её в непривычном для него стиле сухого предупреждения. Мы остались каждый при своем мнении, при этом у шефа на столе остался мой рапорт, в котором я отразил свой категорический протест против проведения затеянного в такие короткие сроки мероприятия. Если я «невероятно усложняю самые простые вопросы» и Анатоль так уверен в собственном успехе, пусть обойдется без моей помощи.

Шеф сложил листок с моим рапортом вдвое, поместив его в маленький сейф для личных вещей:

- Ну, как знаете!..

И поехало! Шеф не разговаривал со мной, дав рискованному проекту зеленую дорогу. Служащие забегали, засуетились, стали в спешке готовить различные планы и технику к назначенному планами Анатоля дню. Станцию так же сотрясало в припадке на протяжении семи с лишним часов от работы установки. Анатоль копировал меня и надеялся краткосрочно осложнить климатические условия в одной, выбранной им точке. Все так же напряженно замерли в ожидании желаемого результата после окончания работы установки.

Анатоль с шефом тогда возбужденно шептались в столовой, в которой они вдвоем занимали один стол на четыре персоны. Затем попросили приносить им две порции прямо в кубрик шефа. Анатоль выглядел уже триумфатором и неожиданно для всех стал ко всем обращаться на «ты», хотя ранее отличался приторной вежливостью и соблюдением светских манер. Теперь же он предстал пред всеми подобием высокой горы, полный величия и холодного высокомерия. За все то время шеф не общался со мной ни разу.

Еще бы! По словам Анатоля выходило, что я значительно занижал возможности станции и установки, и этим вводил в заблуждение высшее руководство. А ведь если использовать её на полную мощность, то вполне возможно образование ураганов 3- 4 категории по шкале Саффира-Симпсона хоть через неделю, да хоть каждую неделю и этим смыть западное побережье США в Атлантический океан.

Молодой проныра практически во всем копировал меня, копировал последовательно и тупо, стараясь выдавать неустанный поток собственных бредовых идей за нечто оригинальное. Не давали ему спокойно спать лавры моих побед, которые лично я себе никогда не рискнул бы приписывать.

Со мной работали все, я только терпеливо руководил этим процессом и направлял его, составив подробный план и обозначив место и время необходимого воздействия. Ленчик неустанно снабжал меня необходимой для подробных вычислений информацией из огромного множества источников. Полученные с метеорологических спутников данные, результаты промежуточных замеров, проводимых разными организациями и агентствами, отслеживающих климат в Атлантическом океане – поступали ко мне в полном и достаточном объеме, и даже с избытком.

Оператор установки Игорь, единственный и неповторимый в своем роде специалист, как в цирке, отработал предписанный ему номер программы. Мы старались!..

Всегда работает команда, деятельная и максимально слаженная, в которой каждый вносит свой вклад в общий результат. Только так возможно достижение значимого результата.

Имитации Анатоля не включали в себя командную работу. Наверное, потому что команда не может имитировать бурную деятельность.

Имитация – неоспоримое преимущество одиночек.

От нетерпения грядущих перемен Анатоль на всех смотрел с заметным презрением, в своих зыбких грезах уже наблюдая себя в непосредственной близости от шефа, чтобы быть его правой и левой рукой одновременно, быть полновластным распределителем наших судеб, его верным душеприказчиком.

А дальше – чем кто ни шутит, когда ответственные лица не заняты контролем…

В эти дни напряженного ожидания Анатолем собственного триумфа я провел на рыбалке, заручившись для этого разрешением Петровича и сопровождением двух морских пехотинцев. Мы отходили на катере подальше от станции и за несколько дней обеспечили персонал месячным запасом тунца и макрели.

Как и следовало ожидать, имитации любимца шефа и напряженное ожидание не принесли желаемого результата. Ураган проявился гораздо раньше и не в том месте. Вроде бы предназначенный и направленный для мыса Канаверел, чтобы разрушить центр аэрокосмической промышленности и пусковые площадки, он случайно забрел на исторически любимую нашим руководством Кубу, обрушившись на нее всей своей мощью урагана 3-й категории. А вот желаемое побережье штата Флорида обессиленный ураган отметил легеньким осенним дождиком.

Так что перед кубинцами я чист, как невинная слеза на щеке младенца.

Шеф после этой сокрушительной неудачи напоминал развалины, случайно облаченные в шорты и рубашку. Он несколько дней, оправдываясь внезапно возникшей болезнью, прятался в собственном кубрике, не смея никому показаться на глаза.

В те тяжелые дни ему впору вспомнить свое легендированное прошлое, чтобы найти в одном из старых кварталов Лиссабона маленький кабачок и под одобрение присутствующих уныло вопить о постигших его несчастьях. Есть такая традиция в одном из питейных заведений славной столицы Португалии, где каждый может излить душу в своеобразном городском романсе, который называется фада.

Фада - от слова фатум, рок.

Городские власти трепетно берегут эту традицию, пришедшую едва ли из средневековья, не подпуская иностранных туристов к этому старому кабачку, пролагая маршруты их суетной миграции подальше.

Эта традиция осталась с тех славных старых времен, когда Португалия была великой морской державой, когда она обладала громадным опытом морских походов и морской торговли, когда тысячи португальских мужчин вслед за экспедицией Васко да Гама бороздили необъятные морские просторы, пролагали пути торговым караванам, основывали многочисленные колонии.

Оставшиеся на морском берегу всматривались в пустынный морской горизонт, тоскуя об ушедших в туманную даль родных и близких. Что их ожидало впереди? Никто не знает, и никто в этом не виноват. Все во власти рока, фатума. Теперь никто не знает точно, каким образом чувства ждущих людей выразились в протяжную жалобную песню, впоследствии названную городским романсом об одиночестве, о долгой разлуке с любимыми, ушедшими в море и не возвратившимися к разумно назначенному времени.

Уже давно португальские корабли и их плавсостав застрахованы страховыми компаниями.

Уже давно заморские колонии Португалии - Бразилия, Ангола, Мозамбик, Гвинея, Конго, острова Кабо – Верде обрели независимость.

Уже никто не помнит о первом территориальном разделе мира, который заключили между собой Испания и Португалия в 17 веке.

Но люди все так же приходят в маленький старый кабачок в старом квартале Лиссабона, чтобы петь о разлуке, о далеком загулявшем на стороне счастье.

Там поймут, там выслушают боль и песню каждого. Наверняка поймут и шефа, если он расскажет, как неосмотрительно вложил собственную репутацию в руки молодого проходимца и не знает теперь, чем же это для него закончиться.

Древние не зря отмечали, что ожидание казни хуже самой казни.

Древние – они понимали толк в изощренных пытках.

Анатоль в эти дни неудавшегося триумфа больше напоминал ротвейлера, которому на протяжении года не давали положенного ежедневным рационом свежего мяса – он заметно постарел, белки глаз покрылись красноватыми прожилками, а одежда, как постаревшая шкура, мешковато болталась на похудевшей фигуре. В довершение наказаний шеф максимально отдалил его от себя, сопроводив свои слова раздражением. Может быть, хотел его унизить, может, хотел указать ему на его настоящее место:

- Чему ты только учился?

Несчастный шеф совершенно напрасно укорял напоследок Анатоля. Шефу, ещё помнившему существование пулеметных командирских школ как единственного и достаточного на всю жизнь образовательного учреждения, была непонятна неосведомленная слабость Анатоля.

…чему ты учился?

Да вот этому и учился – входить в доверие и вызывать его. Это наука невероятно более тонкая и сложная, чем та, ради которой он к нам прибыл, и не каждый способен найти силы для её постижения. Но освоившим её в совершенстве наука эта обещает гораздо более щедрые подарки судьбы, чем добросовестному трудяге.

Едва оправившийся от коварного удара судьбы, Анатоль посвятил все свободное от работы время большому теннису. Находясь в опале, он не смел более ни с кем сближаться и уединялся в тоскливом одиночестве. Более всего для размышлений подходила верхняя вертолетная площадка, где был устроен приличный теннисный корт, на котором Анатоль с тех до изнеможения отрабатывает подачу слева в совершенном уединении.

Когда возвратиться неповрежденным умственно и физически на Большую землю, имеет все шансы стать великим чемпионом в этом виде спорта.

На рабочем столе у шефа, возле графина, теперь сиротливо ожидал применения один стакан для виски.

Теперь все встало на свои места. Анатоль, как опытный царедворец, старался никому без особой надобности не попадаться на глаза, проводя свободное от отдыха время то в лаборатории, то на вертолетной площадке. Как его ошибка отразилось на его будущем – не знал пока никто.

Шеф, лишенный преданных глаз и ушей, вспомнил обо мне. После совещаний он снова приглашал меня в свой кубрик, словно пытаясь наверстать что-то для себя непостижимое. Или неловко пытаясь извиниться.

Вот и сегодня он в который раз пытался что-то объяснить мне, но опять сорвался и принялся кричать. Совсем как безоблачные прежние времена.

Самым последним на станцию прибыл заместитель шефа по безопасности. Мы уже успели как-то познакомиться друг с другом и примериться к работе, когда наш маленький белый вертолет, словно мифический аист, принес нам Петровича. Сухой, поджарый, он легко выпрыгнул из вертолета, едва тот прикоснулся колесами к поверхности площадки, словно всю жизнь тренировался в этом упражнении. Тонкий костистый нос на умном лице и проницательные серые глаза делали его похожим на степного орла, хищно упавшего на наши головы. С его появлением наше пребывание стало более осознанным, воздух на станции напряженнее, поставленные перед нами задачи более объемными.

Наверное, таким и должен быть настоящий заместитель командира по воспитательной части, которых раньше называли на разный манер то замполитами, то политруками, то комиссарами. Когда он смотрел прямо в глаза собеседнику, было трудно удержаться от ощущения, что он пытается заглянуть глубоко в душу, чтобы все в ней детально рассмотреть, всё разложить по своим местам, всё понять для себя, иметь обо всём собственное суждение.

Большинство мужчин в его возрасте поглощены воспитанием подрастающих внуков, привычной работой занимаются больше по привычке и начинают жаловаться на здоровье. Ничего подобного за Петровичем я ни разу не заметил – одетый с аристократическим лоском и всегда максимально собранный, он был живым олицетворением человека в футляре.

Он так остался для всех нас белым пятном. Никто не знал о нём совершенно ничего. Если каждый из нас с течением времени проявлял собственную приверженность к чему-либо и этим давал повод для дальнейшего осмысливания подробностей его жизни, то Петрович оставался в этом отношении кристально чист. Откуда он родом, есть ли у него семья, что собой представляет его жизненный путь – этого никто из нас не знал. Он легко и непринужденно общался с каждым из нас, непременно находя общий язык, легко улаживал возникающие противоречия, оставаясь при этом самим собой. И это не мешало ему терроризировать персонал необходимостью ежедневного просмотра телевизионных новостных программ.

- Нужно, чтобы вы были всегда в курсе происходящих событий! – неизменно отвечал Николай Петрович, проводя опросы на усвоение увиденного и услышанного.

Петрович находился в том счастливом для мужчины возрасте, когда годы оставили в нем не только изощренную мудрость, но и громадный запас жизненных сил. Он оказался причудливым сочетанием абсолютно разноприродных в нормальной жизни явлений. Он был одновременно исповедником и исполнителем приговора, интеллектуалом высочайшей пробы и мрачнейшим инквизитором средневековья, способным решительно выжечь любую ересь каленым железом. Внешне его можно было принять за успешного ученого, специалиста по какой-то узкой области морской фауны, для детального исследования которой он совершенно удалился от мира. У него была тысяча лиц, и в этой неформальной номинации он был безупречным лидером.

Только появившись на станции, он не переставал нас удивлять. Даже не зайдя в предназначенный для него кубрик, он тотчас принялся осматривать станцию и знакомиться с персоналом. При этом его интересовало буквально всё.

Когда он общался с нашим кухонным гением Дэнисом, то знал все об условиях хранения и обработки пищевых продуктов. В ходе непринужденного разговора он уже узнал вкусовые пристрастия каждого сотрудника станции. При этом он был ему милейшим другом и был готов тут же встать у плиты, чтобы приготовить что-нибудь этакое для гурманов.

Когда Николай Петрович спустился в моторный отсек и общался с механиками и электриками, он знал в разговоре все о двигателях и аккумуляторах, в вполне мог объяснить все тонкости, возникающие при их эксплуатации.

Мощная опреснительная установка, которая обеспечивала всю станцию пригодной для питья водой, тоже не была обойдена его пристальным вниманием. Он долго беседовал с обслуживающим её Игорьком, и они были весьма довольные друг другом.

Игорек был по легенде морским биологом, Петрович долго беседовал с ним о трудностях международных природоохранных организаций, озабоченных загадочным сокращением численности горбатых китов.

Петрович говорил таким убедительным тоном, сыпал точными терминами и определениями, что на самом деле возникало искреннее убеждение о кропотливом каждодневном труде исследователя морских млекопитающих:

- …вытеснение самок горбача с молодняком с привычного для них ареала на мелководье – вот еще один дополнительных фактор, на который до сих пор не было обращено внимания.

Непривычный для них шум на побережье, создаваемый водными прогулками, развитой индустрией парусного спорта – все это отпугивает самок с маленькими китами в другие, глубоководные районы. Морские животные при этом испытывают огромнейший стресс. Таким образом, простого запрета для увеличения их численности совершенно недостаточно, дорогой Игорь! Для этого необходимо добиться объявления зоны их размножения заповедной зоной…

Игорек растерянно молчал, готовый немедленно принять деятельное участие в увеличении популяции морских млекопитающих. Словно они были на самом деле на научном симпозиуме, а не далеко в океане, словно сам Игорек был настоящим морским биологом, а не терминатором невероятно большого масштаба, а Николай Петрович не был сотрудником могущественной спецслужбы, готовый в решающий момент выстрелить Игорьку в затылок, в то место, откуда растут трогательные завитушки его русых волос…

Люди попадают на станцию после многочисленных проверок и заполнения огромного количества анкет, длительного обучения действиям по многочисленным инструкциям, ускоренных, но фундаментальных языковых курсов. После всего этих процедур человек на время работы становиться отлучен от своего собственного прошлого, становясь на время работы неким Джоном Смитом или Пуэбло Маркесом – это зависит от фантазии работников различных подразделений подготовительного центра. Это сделано для того, чтобы при «вынужденных контактах» в каждом из нас видели кого угодно, но не жителей воспетой Есениным 1/6 части земли.

Потому для подобных контактов выделена группа, в которую входят Инна - Ингрид, потому что она врач, и я, как опытный администратор, способный адекватно оценить ситуацию.

Все остальные должны занимать предписываемые им места – в составе скрытой ударной группы, которую возглавляет лично шеф.

А Петрович с Игорьком, подозреваю, в самый критический момент готовы раскрыть кингстоны и затопить наш замечательный плавучий дом.

Люди реагируют на станцию по-разному. Несмотря на огромное количество книг, научных трудов и практических рекомендаций, посвященных поведению людей в изолированной группе, каждый новоприбывший заставлял тогда всех нас перестраивать стройные ряды и заново переживать его эмоции.

От понятного восторга в первые дни появления, когда вырванный из привычной жизни человек неведомыми путями пересекал экватор и, спустя несколько дней попадал к нам, до недоумения, в цепкие объятия которого новый сотрудник попадал на 35 день прибытия.

25-40 дней. Порой совершенно не заметные в обыденной жизни, на станции они преображают человека. 25 дней, срок среднего летнего отпуска, когда человек уже пресыщен однообразным отдыхом и в нем растет неосознанная жажда перемен. Восторженные праздники отдыхающих вызывают смутное раздражение, размеренный распорядок немногих событий утомляет, небогатое меню столовой при доме отдыха аппетита уже не вызывает. В какой-то момент отдыхающий уже сам жаждет, чтобы все поскорее изменилось, чтобы он возвратился в привычную домашнюю обстановку. Где напротив дивана или немного наискосок на тумбе стоит телевизор, из множества программ которого можно выбрать только одну и никому не объяснять свой выбор. Когда найденные в ночной темноте у самого дивана комнатные тапочки заботливо облегают старую мозоль на ноге, тонкая паутинка трещины на кафельной плитке в ванной не внушает опасений и больше никому не видна. Когда домашние терпеливо дожидаются возвращения с работы и легко подстраиваются под настроение и наивно планируют, куда именно они отправятся на выходные.

Почему-то на 25-й день пребывания на станции человек полностью осознает, что находится в открытом океане на большом куске железа, нафаршированного сверхсовременной техникой, с ним на этом ограниченном пространстве зачем-то находятся еще 15 человек, восемь из которых вооружены до зубов и держатся немного особняком. Остальные очень похожи на него, и так же обреченно каждый день выполняют одну и ту же работу, стараясь при этом улыбаться сквозь зубы.

Здесь после обеда воздух раскаляется до громадных величин, отчего далекий пустынный горизонт покрывается легкой дымкой, всё вокруг кажется хорошо сделанными декорациями к затянувшимся съемкам научно-фантастического фильма, в которых статисты неотличимы среди исполнителей главных ролей, а режиссер надолго отличился и некто в его отсутствие не решается громко скомандовать: «Стоп! Снято! На сегодня все свободны!»

Здесь сегодня неотличимо от вчера, вчера гарантированно будет похоже на завтра. Выходные здесь – абстракция, чья-то нескладная выдумка, обозначенная красными цифрами в настенном календаре.

За этими цифрами уже ничего не стоит и они для каждого они уже давно совершенно ничего не значат.

В эти выходные не будет случайно зашедшего приятеля, который был неподалеку и зашел просто так, или семейной пары, с которыми связаны давней дружбой. Женщины не будут мило суетиться на кухне и что-то там готовить на «скорую руку», приятель не выйдет на балкон, чтобы закурить и глубоко затягиваться сигаретой, неумело рассказывать услышанный им недавно новый анекдот.

Эти выходные дни будут совершенно неотличимы от других дней за исключением незначительных деталей, которые легко забываются через пару минут.

Здесь ничто не позволит впасть в забытье, улететь мечтами далеко. Здесь все напоминает о том, что мы здесь чужие.

Все мы вместе, и каждый из нас в отдельности великолепно знает, для какой именно цели мы здесь находимся, и чем именно мы здесь занимаемся. Каждый знает, что легкомысленные одежды, иностранная речь и беззаботный вид при вынужденных встречах с неспокойными обитателями океана – всего лишь ширма, отгораживающая недоступное постороннему глазу. Мираж, возникающий в воспаленном мозгу утомленного жаждой путника. Пелена плотного тумана, в котором замирают звуки, и осознанное движение в котором невозможно. Это подобие покровительственной окраски, предназначенной укрыть от постороннего глаза основную нашу цель – реализация масштабного эксперимента под названием «Активное воздействие на формирование климата».

Шеф в этом совершенно прав. Если нас захватят врасплох – за нас никто не даст ломаного гроша.

Здесь открыв глаза утром, мгновенно оказываешься в контексте происходящих событий. Сквозь стекла стилизованных под иллюминаторы окон проникает пронизывающее солнце. Плотные матерчатые жалюзи едва ли способны от него спасти.

Мебель из тяжелого полированного алюминия, который холодит даже в самые жаркие дни и сплошное, во весь пол темное ковровое покрытие.

Ослепительно белый потолок, словно большой экран в кинотеатре.

Мощные кондиционеры яростно молотят лопастями, охлаждая внутренности кубриков.

Коммунальный рай, совершенно недоступный некоторым из нас в обычной жизни.

У нас нет уборщицы, для нее совсем нет работы. На станции совсем нет пыли. Кто-то рассказывал, что дорогие авто японцы красят в открытом море на баржах. Там тоже нет пыли. Слой краски получается ровный, без посторонних вкраплений. Качество покраски в таких условиях гарантированно.

Выставленные в каждом кубрике на всеобщее обозрение фото чужих нам людей, которых нам приказано считать родными на время пребывания здесь, и поэтому каждый заучивает и многократно повторяет собственную легенду. Эти милые лица в рамочках соединяют нас с мирной жизнью на материке, тоже выдуманной и окруженной множеством подробностей. В кубрике у каждого есть телефонный аппарат, но он не соединит с далеким материком. На станции работает лишь внутренняя АТС.

Опресненная вода, уходящая в горловину слива в раковине, уходит вниз совсем не так, как мы привыкли в обыденной жизни. Она предательски заворачивается мелкой спиралью внутрь по часовой стрелке.

Мы в южном полушарии.

Самым массовым увлечением, которому поначалу все отдаются с огромной страстью, является великолепная рыбалка. За подобную рыбалку в обычных условиях простой смертный должен выложить огромную сумму денег, причем только на ограниченное время, в которое он не должен иметь право на ошибку.

У нас – пожалуйста! Хоть с катера, хоть с самой станции – забрасывай подальше спиннинг и вылавливай макрель. Она тут громадная, до двух килограммов, пурпурная, с золотисто-желтыми хвостом. Если повезёт, можно поймать летучую рыбу. Но это больше для экзотики. За ней лучше охотиться с сачком, как за бабочками. Она с сухим шелестом проноситься над водой, в полете расправив длинные и острые плавники, похожие на напряженные крылья ласточки, чтобы снова плюхнуться в воду на безопасном расстоянии от многочисленных хищников.

Отойдя подальше на катере, без труда можно поймать тунца. Здоровенная рыба, есть экземпляры по три метра длиной. Чтобы вытащить из воды такую рыбину, нужно хорошо потрудиться, прежде чем она перестанет сопротивляться.

Денис на кухне в очередной раз скорчит понимающую мину на своем лице и пообещает приготовить пойманную рыбу хоть на обед, хоть на ужин. При этом он может сказать, что от такого обилия рыбы он сам скоро покроется чешуей и будет похож на Ихтиандра.

Наверное, самым нелюбимым блюдом на Большой земле у многих из нас будет рыба.

Рекомендации психологов и опыт людей, полученный ими в подобных замкнутых группах, рекомендует или даже настаивает на подобных увлечениях, которые позволяют эффективно «…ощутить поневоле утраченное чувство собственной значимости и сбросить эмоциональное напряжение…»

Те же самые многочисленные инструкции призывают поощрять многочисленные неигровые увлечения, вроде мнемонических упражнений, стихосложения, способных сгладить линии поведения интровертов и экстравертов. Кто-то даже пытается петь. У кого-то это довольно неплохо получается, особенно если на знакомую музыке положить самодеятельные тексты.

У одного из морпехов обнаружился замечательный бас. Он пытался петь репертуар Федора Шаляпина, и это у него неплохо получалось. Однако парень не желал останавливаться на достигнутых промежуточных результатах и пытался импровизировать. Сам был свидетелем, как этот парнишка, будучи дежурным на центральном наблюдательном посту, переиначил знаменитую на весь мир «Дубинушку». Гудящим басом он распевал:

- Э-э-эх, пу-укнем!

Ещ-ее ра-а-аз!

Один из сотрудников заучил наизусть роман в стихах «Евгений Онегин» и при случае, обычно в столовой, доставал из бездонных объемов собственной памяти что–либо приличествующее моменту из оставленного нам гением А. С. Пушкина:

- На миг замолкли разговоры

Уста жуют. Со всех сторон

Гремят тарелки и приборы

Да рюмок раздается звон…

Петрович был единственным, кого обошел Анатоль в своих кропотливых ухаживаниях за персоналом станции. Может, не дошло до него еще время в его кропотливом труде, подобном труду старателя на золотоносных приисках. А может, вовремя понял, что у него силенок маловато. Такого, как Петрович, голой лестью не свалить. Тут необходимо оружие намного солиднее. Таких любителей интриг, как Анатоль, он в прежние времена кушал на ужин, чтобы не нагружать пищеварительную систему на ночь.

А может, Анатоль счел его совершенно не принципиальной фигурой. Совершенно зря, Анатоль.

Студенты из стран Латинской Америки смешно и непривычно для нас выговаривали названия стран, из которых они приехали.

Уесунелльа вместо Венесуэла, Гуатемалльа вместо Гватемала, Экуадор вместо Эквадор, глубоко проваливаясь при произношении на «в» и обволакивая букву «л» чем-то мягким и невесомым. Примерно так же называл эти страны и Николай Петрович, словно теряя контроль над русской артикуляций при их произношении. Подозреваю, не один год его боевой молодости он провел в различных национально-освободительных движениях, вроде «Сендейро луминоса» или «Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти». Его молодость совпала по времени со второй молодостью коммунизма, порождавшей множество режимов, которых наше прежнее руководство заботливо поддерживало. Его испанский был безупречен, английским языком он владел в совершенстве. Прибыв к нам, он обошелся без нескольких суток недомогания, которые обычно сопровождают акклиматизацию. Словно жил неподалеку.

Николай Петрович был единственным на станции, кто в полной мере представлял себе размах и последствия наших действий.

Он единственный, кроме Игрька, знал во всех тонкостях, из чего же все-таки состоит то вещество, которое оператор по моей команде обязан вбросить в течение, словно делает инъекцию в огромное тело океана. Мне было известно, что вещество остается невидимой взвесью на глубине от двух до пяти метров от поверхности океана и великолепно аккумулирует солнечную энергию. Чтобы, пройдя через тысячи километров послушно отдать свою энергию в и без того теплые воздух и воду, в несколько раз повышая их теплоемкость. При определенных условиях эти изменения подобны своеобразному допингу, который позволяет спортсмену значительно повысить свои же собственные результаты.

На основе какого химического вещества построено это вещество и что оно собой представляет воочию – я не знал. Не знаю этого и сейчас. Это совершенно не мое дело, как мне объяснили однажды.

Мое дело совершенно в другом – найти, предугадать тот момент, когда созревают все необходимые условия, и нужно лишь немного их подтолкнуть, как толкают камень с горки, чтобы образовался камнепад, когда формирующиеся условия необходимо только усилить, и полученный результат будет ошеломляющим.

«Это не ваша забота. Каждый делает свое дело!»

Зная ревнивую осторожность экспериментаторов, я этой щекотливой темы совершенно не касался. Каждый должен сделать свое дело, после чего его судьбу решать иные силы. Как уже не нужным, но потенциально опасным архитекторам московского храма Василия Блаженного глаза из зениц никому не вынут, но все же…

Предоставят возможность работать дальше, убедившись в полной благонадежности и ясном понимании выполняемых задач. Или отправят в свободный полет, определив на жительство в забытой всеми глуши. Жизнь там будет ограничена прямой дорогой, с одной стороны которой будет находиться непритязательное место работы, а с другой – место постоянного жительства. А посредине этой финишной прямой будет находиться пивной ларек или ликероводочный отдел гастронома. В таких местах всегда полно любителей хвастать различными способностями и знанием сокровенных тайн знаменитостей. Там с удовольствием примут еще одного сказочника.

Все, кроме Анатоля, понимали, что последующую судьбу каждого сотрудника будет решать тайное голосование, в котором черный или белый шар Петровича будет особенно тяжелым, способным перевесить тяжесть остальных шаров с лихвой.

Наивный и по-детски уверенный в безоблачном будущем, Анатоль себя считал властителем собственной судьбы.

После произошедшего шеф боялся, а значит, полностью допускал, что по прибытию на Большую землю прямо на летном поле с него сорвут погоны, и с позором выгонят из армии, как беззубого пса «…за потерю бдительности…»

И куда он потом? Без положенной пенсии за выслугу лет? Сторожем на кондитерскую фабрику?

Уже после урагана на Острове Свободы и отлучения Анатоля у него с Петровичем произошел долгий разговор на повышенных тонах. Первым из кубрика шефа вышел Петрович с привычной насмешливой улыбкой на загорелом лице. Следом за ним семенил шеф, на его лице застыла печать вопроса. До чего им удалось договориться?

При всех раскладах не избежать теперь Анатолю земли Франца-Иосифа. Там, далеко на севере, в царстве мхов и лишайников на двух островах из 191 напряженно трудится персонал полярных станций. Там тоже нужны метеорологи. Долгие полярные ночи с жуткими, доходящими до минус 50 градусов морозами ему придется коротать с утепленном бараке, где от жуткой скученности люди начинают втайне ненавидеть друг друга без определенных на то причин. Там его научат хлестать, как воду, чистый спирт и спешно закусывать припасенной для этого случая всегда дефицитной даже там тушенкой.

Август. Самый тяжелый для меня месяц в этом году. На украинском языке название этого последнего летнего месяца звучит своеобразно – серпень. От слова «серп», названия примитивного сельскохозяйственного орудия, которым крестьяне подрезали созревший хлеб на полях, своих и барских. Серп – прямой родственник косы, с которой неизменно изображают смерть – старуху. По народному календарю именно на август месяц приходиться пик сельскохозяйственных работ. Серпень – от слова серп. Этими же серпами бунтующие крестьяне свирепо резали помещиков во время недолгих восстаний.

Изображение этого примитивного орудия было помещено на государственном гербе канувшей в Лету страны, в которой я родился и вырос. Серп на нем переплетался в объятиях с молотом, в обрамлении срубленных пшеничных колосьев, заботливо переплетенных узкой лентой.

Серпень – август, последний месяц лета, время последних летних отпусков и жарких курортных романов, время коварных дворцовых переворотов и непонятных революций.

У нас был тяжелый месяц серпень – август.

Мы, наконец, сделали предназначенное нам.

- Прошу обратить внимание сюда!..- Петрович бросил на стол большую карту.

Мы встретились в кубрике шефа, за большим столом полированного алюминия. Что-то есть в этой хрупкой космической мебели, она даже в самые жаркие дни оставляет ощущение прохлады.

Была вторая половина августа, пора было действовать.

Шеф стоял в позе триумфатора между столом и большим окном в виде иллюминатора. Он задумчиво курил, тонкой струйкой выпуская наружу струйку сизого дыма. Неумолимо приближался его звёздный час, поэтому всю суетную работу он предоставил своему заму, предпочитая взирать на нас с олимпийским спокойствием.

- Наша основная задача находится здесь – указательный палец Петровича согнулся крюком, указывая в Мексиканский залив.

- …сконцентрировано ¼ всей добычи нефти Соединенных штатов. Добыча производиться нефтяными вышками, установленными на баржах в заливе. Системой трубопроводов нефтяные вышки соединены с нефтеперерабатывающими заводами, расположенными в этом же регионе. Вот они, - Петрович втыкал пальцем в карту, подстриженным ногтем отмечая на ней места их расположения. – Средняя длина протяженности труб составляет 75 километров…

Петрович пытался на своем военном языке объяснить мне ситуацию, о которой ровно два дня назад я информировал шефа, и даже подал ему рапорт с детальным описанием формирующихся условий. Вышло страниц 30 плотного машинописного текста и различных графиков, обернутого в прозрачную пластиковую обложку.

Это была одна из моих обязанностей – раз в неделю составлять подробный долгосрочный прогноз, в котором указывать наш интерес. Обычно этот доклад представлял собой подробное описание слаживающихся условий.

Ровно два дня назад шеф обалдел от подобной обстоятельности, не мог поверить в собственное счастье и окончательно формирующуюся метеорологическую картину, не отпуская меня, долго перелистывал страницы.

Полученные с метеорологических спутников данные, данные радиолокации, графики температур и градусов воды и воздуха – все вопило и взывало к немедленному действию! Используйте нас немедленно! Мы ждем и жаждем свершиться! Немедленно и неотвратимо! Мы жаждем породить ветер небывалой силы и обильные осадки!

Совершенно не зря только из языка Карибских индейцев французскими колонистами позаимствовано туземное слово hu-ragan, буквально означающее «ветер сокрушительной силы», которое аборигены произносить с придыханием на первом слоге.

Переняв это архаичное слово, французы остались верны себе. В легкомысленном французском произношении оно звучит совершенно обезличенно, почти так же, как и в русском – ouragan, лишившись при переходе из одного языка в другой значимости и глухого угрожающего шипения в самом начале. Оно перестало быть первозданным словом, позаимствованных испуганным человеком из среды стихии, не нашедшим подходящих слов в своем языке.

Первоначально слово имитировало действие стихии.

Теперь необходимо лишь подтолкнуть, немного ему помочь, усилить, чтобы сильный ветер стал еще сильнее, чтобы из него родился hu-ragan.

Пусть будет ураган!

Классик некогда громогласно призывал:

- Пусть скорее грянет буря!..

Теперь поданные мною материалы и рекомендации возвратились ко мне, словно брошенные бумерангом, по византийскому обычаю оформившись уже в виде боевого приказа.

Урагану быть!

- … 8-мь нефтеперерабатывающих заводов в этом регионе. Вот, вот и вот. В среднем это дает цифру в 1/10 переработки нефти в федеральном масштабе…

Активизация урагана в этом регионе способна разрушить нефтедобывающую и нефтеперерабатывающую индустрии. Это, если можно так выразиться, наша задача-минимум. Кроме совершенно естественных в подобных случаях громадных разрушений, это неизбежно приведет к скачку цен на автомобильное топливо и далее по возрастающей на всю сопутствующую энергетическую инфраструктуру.

Максимум – ураган способен превратить эти места в депрессивный регион. Почему я так говорю? Вот…

Доминирующий город региона – Новый Орлеан. Основан в 1718 году французами в связи с необходимостью иметь порт в устье реки Миссисипи. Присоединен по договору к Штатам в 1803 году. В чем тут загвоздка?

С 20-х годов прошлого века началось интенсивное осушение окрестных болот и масштабное строительство на этих территориях. Мы тоже в свое время это переживали в государственном масштабе – «Мелиорация…» и тому подобное. В результате – чаша города опустилась на уровень 2,5 – 3 метра ниже уровня моря. Однако это еще не все. Городу в очередной раз отказано в финансировании работ по укреплению дамб. А просили всего $ 14 млн., …

Петрович в зарисовках проявлял грандиозную осведомленность в детальном знании местности, словно речь шла о загородном поселке, в котором была его дача на стандартных шести сотках земли.

Трепещите, буржуи!

- … доминирующее положение в регионе дельты реки Миссисипи. Исторически считается родиной джаза. Вы любите джаз, Александр Григорьевич? Я тоже не люблю… «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст!» Словом, существуют все предпосылки…

Все-таки как же мы похожи! Поговорка «Пока гром не грянет – мужик не перекреститься» в полной мере относиться не только к нашему мужику. Информация Петровича вызывала шок:

- …город со стороны залива окружен защитной дамбой общей протяженностью более 3000 км. При их разработке учитывалась защита от шторма и урагана 3-й категории, что по их тарабарской системе соответствует 111 милям в час, а по нашей системе равняется 178,64 километром в час. Кроме того, в результате размыва дельты реки, они не способны выполнить свою функцию в полном объеме.

По результатам предварительных расчетов, которые нам предоставил Вячеслав Михайлович, у нас есть основания ожидать урагана, сформированного на уровне гораздо более высоких скоростей…

Анатоль, последовательно копируя мои действия много позже, тоже нашел в метеорологическом фронте небольшую дестабилизацию, но этого открытия оказалось мало. Для уверенного результата необходимо суметь с уверенностью предсказать, в каком направлении он двинется, где развернется и в каком месте проявится в полную силу. Но для этого необходимо фанатичное терпение и усидчивость, необходим постоянный контроль над громадным объемом информации.

Всех этих необходимых качеств Анатоль не проявил. Те качества, служившие ему на суше неплохую службу – умение блестяще интриговать и путать следы собственных разговоров, - здесь оказались совершено бесполезными. Сама по себе близость к шефу совсем не гарантируют успеха. Для этого необходимо очень много труда.

В период подготовки у меня не было даже времени на поход в столовую. Сосредоточив всю работу в собственном кубрике, я самозабвенно обрабатывал информацию и думал только о том, как бы уложиться в те двое с половиной суток, которые шеф предоставил мне для окончательной проверки полученных данных. Меньше всего в то время я думал о еде. Тем более что дорога в столовую была для меня неблизкой. Если не выходить на палубу, нужно было из моего кубрика пройти по коридору до спортзала, в котором морпехи методично избивали манекены и друг друга, и кто-то из персонала использовал беговые дорожки с велотренажерами. Затем по винтовой лестнице нужно подняться на один уровень выше. Там, среди командных отсеков и ряда лабораторий, столовую и самого Дениса можно было отыскать с закрытыми глазами.

Там Денис, или как его назвал Леня по своей привычке давать всем свои имена, Дионисий или Дэнис с ударением на первом слоге, царил, колдовал и одновременно полновластно распоряжался собственными подданными на своей территории. Денис был запоздалым приветом с тех благополучных времен, когда повар был одновременно и фармацевтом, и лекарем.

Лёнчик первым назвал его гастрономическим императором, и это не было лестью. Царство Дэниса было самым приятным и самым ароматным во всем мире. Гражданством в его гастрономической империи очень дорожили, равно как и добрым расположением самого императора. Он не готовил в принятом смысле этого слова. Дэнис с неистощимой выдумкой творил, конструировал свои блюда, волхвовал над ними. Каждое его блюдо было неповторимым. Он умудрялся каждый день сотворить нечто выдающееся на завтрак, обед и ужин. Собственные фантазии и кухни многих народов мира бурлили в его воображении, и он неустанно воплощал их в жизнь, смело переступая установленные кем-то неразумным нелепые границы. Традиционные блюда у него играли, если можно так сказать, новыми красками и вкусами, затмевая нашу предыдущую кулинарную память. И так каждый день!

Мне кажется, что любой престижный ресторан посчитал бы за величайшую удачу сотрудничать с неистощимым кулинарным выдумщиком Дэнисом, а творцам многочисленных кулинарных ток-шоу пришлось бы основательно потрудиться, чтобы дать имена собственные созданным им многочисленным соусам и подливам.

Но как высокоразвитая творческая личность, Дэнис очень ревниво относился к собственным творениям и к почитателям его таланта. И горе пренебрегающим!.. В обостренном теснотой микроклимате нашего коллектива его недовольство кем-то ощущалось очень остро. Он не возмущался, не выражал вслух собственное недовольство. Достаточно было одного пристального взгляда его больших глаз, чтобы у отступника перехватило легким спазмом глотку, и речь никогда больше не заходила ни о какой жареной картошке.

Его праведный гастрономический гнев едва не обрушился на мою голову, когда я не появился в столовой на ужин и на завтрак следующего дня. Дэнис почувствовал измену и поднял, было тревогу. Не могу себе представить, какую именно картину рисовало его воображение, но он все-таки решил позвонить мне.

Едким, как концентрированная соляная кислота голосом, Дэнис спросил о величине и важности тех препятствий, которые внезапно возникли на моем пути в его гастрономическое королевство.

- Дэн, дорогой, извини! Шеф завалил срочнейшей работой!..- неожиданно для самого себя оправдывался я в телефонную трубку. В ответ раздавалось лишь его недовольное сопение.

Через десять минут он появился собственной персоной. Он довольно бесцеремонно вошел, осторожно освободил от вороха бумаг край моего стола. Поставив поднос с тарелками, он грациозно поклонился почти двухметровым корпусом, оглашая меню:

- Предлагается «черепаший» суп, картофель «Дофин» с овощным салатом, компот из свежих фруктов!

Приятного вам аппетита!..

И так в оставшиеся полтора суток!.. Дэнис так же неспешно входил в мой кубрик с приготовленными лично им яствами на подносе. На все мои возражения и апелляцию на его, и мою занятость он реагировал однозначно сдержанно:

- Давайте будем взаимно вежливы!

За посудой возвращался он минут через пятнадцать. Держа ее на подносе, Денис всегда останавливался у порога и с участием спрашивал:

- Может, в чем вам помочь, Вячеслав Михайлович?

В дебрях его сарказма можно было найти удовольствие при виде опустошенных мною тарелок, ощущение личной равновеликой сопричастности к огромному делу. Мое напряжение передавалось ему, и он откликался на него и вносил в дело свой посильный вклад.

Всего этого Анатолю было не понять. Даже в те дни, когда напряжение плотно облекало весь работающий на станции коллектив, он продолжал обычную размеренную жизнь, причудливо каламбурил, ничего в своем распорядке не меняя. Словно отстраненно наблюдая, что же из задуманного нами получиться в жизни, предпочитая предусмотрительно находиться неподалеку. Ему необходимо было иметь больше жизненного пространства вокруг себя. В случае неблагоприятного исхода ему не пришлось бы упражняться в беге на длинные дистанции, чтобы максимально удалиться от меня, неудачника, и издалека выражать полнейшее ко мне презрение. В случае же триумфа ему тоже было бы удобнее находиться рядом, чтобы с бурной радостью раскинуть руки для объятий.

Так и получилось!

Когда в конце августа ураган, уже без нас названный «Катриной» всей своей мощью обрушился на побережье Луизианы, он первым поздравил шефа и Петровича.

С шефом у них получилось даже нечто вроде дружеских объятий, в которых они готовы были друг друга облобызать. Однако им удалось вовремя остановиться, и они ограничились нетрадиционным для эротических традиций европейца нежным трением щеки о щеку.

Петрович невозмутимо предоставил для поздравлений не всю широкую длань, а всего два пальца правой руки. Не реагируя на такое выраженное к нему пренебрежение, Анатоль судорожно вцепился в них потной ладонью, как маленькие дети на прогулке с взрослыми, когда тяжело держатся за протянутую руку, и они крепко держаться маленькой ладошкой за указательный палец взрослого, чтобы не потеряться на прогулке в парке или на улице, и не остаться одному посреди непонятного мира.

Петрович преодолевал брезгливость и пытался сохранять невозмутимость на загорелом лице. Невзирая на постоянные заокеанские мытарства, Петрович хорошо помнил фамилию советского военного летчика, который в 1975 году перегнал новенький МИГ-23 на американскую базу в Японии с полным вооружением и сверхсекретными кодами распознавания воздушно цели «свой - чужой».

Анатоль сохранял выбранную дистанцию еще четверо суток назад, когда во всех СМИ появились первые сообщения о формировании мощной тропической депрессии над Багамскими островами. Словно юла, закрученная неумелой детской рукой, еще неназванный «Катриной» ураган кружил и медленно набирался сил. Были все основания полагать, что ему удастся не потерять темпа и преодолеть полуостров Флорида.

Позже много говорили о том, когда же именно родилась «Катрина». Говорили о том, что она родилась у берегов Флориды в 20-х числах августа. О, Флорида – «прекрасная страна цветов», как её назвал кастилиец Фрай Луис Понсе де Леон, первый губернатор Пуэрто-Рико, который вслед за великим Колумбом отправился на поиски легендарного острова Бимини, «где бьют источники вечной молодости». Он был искренне восхищен видом, которые открывался ему с борта его корабля – на сколько хватало взгляда, буйствовали краски цветов.

В качестве другого возможного места рождения «Катрины» были названы Карибские острова.

Вынужден спасти трепетную репутацию Флориды и невинных островов. «Катрина» родилась в тот момент, когда шеф включил микрофон громкоговорящей связи и отдал длинную ликующую команду. В его твердом голосе колоколом слышался звенящий литой металл:

- Вниманию всех служб, всех постов, всего личного состава станции!

Объявляю двадцатиминутную готовность!

Группе наблюдения доложить о траекториях и продвижении, активности воздушных, водных и подводных судов в зоне ответственности!

Оператору станции принять цели и указания к началу акции и доложить готовность мне лично!

Приказываю хранить полное молчание в эфире!

Настоящим приказом строжайше запрещаю выходы в телефонную и иные сети коммуникаций!

Незадействованным в акции сотрудникам приказываю ограничить передвижения и находиться в расположении!..

И, положив изящный микрофон в маленькую нишу на столе, где он мирно находился до этого времени, щелкнув маленьким серебристым рычажком на панели, шеф довольный собой прикурил новую сигарету.

Полуобернувшись затем ко мне, он разрешил мне отдыхать. Не глядя в мои глаза, словно помимо его воли я подсмотрел некое магическое действо:

- Вы хорошо поработали, Вячеслав Михайлович! Отдыхайте!..

«Оператору станции принять цели и указания…» Значит, пришло время поработать Игорьку.

Он был настоящим аборигеном станции, лучше всех знал сложный «фарш» ее внутренностей, работу всех систем жизнеобеспечения во всех возможных ситуациях.

При всем этом Игорек старался быть как можно неприметнее, существенно отличался от устоявшегося стереотипа завхоза, который состоит в штате каждого учреждения и подолгу скрывается за дверью с табличкой, громогласно отражающей название его должности: «Инженер по эксплуатации здания тов. Иванов И.В.». Игорек был скорее похож на уставшего от всемирной славы музыканта, выступающего по миру с грандиозными рок - концертами. Что-то отрешенное от мира было в его взгляде, в его повседневном поведении. Вроде бы он давно понял об окружающем нас мире нечто, что недоступно остальным в обыденной жизни, и это знание навсегда и бесповоротно изменило его. Всегда предельно собранный в словах и поступках, с тщательно выбритым красноватым сухим лицом спортсмена, он ничем не напоминал завхоза, который ругается с уборщицами и выбивает у руководства финансы на покупку фасадной краски.

Но кроме обеспечения безукоризненной работы опреснительной установки, солнечных батарей и других хитроумных устройств, благодаря которым наша жизнь и работа проходили на высоком уровне технологического комфорта, основной его заботой была сама установка.

Тут он был один в поле воин! Игорек один досконально знал принцип её строения и функционирования, необходимые условия для этого. Он один, и только он знал условия транспортировки и хранения то самого серого порошка, который при умелом с ним обращении был во много раз страшнее динамита. Именно руководимая им установка приводила этот невзрачный порошок в действие.

Игорька я видел несколько раз еще в подготовительном центре. В воздухе давно витали слухи о существовании узкой группы неких специалистов, каждый из которых по своим возможностям был равен нескольким армейским дивизиям. Увидев этих людей, я долго не мог поверить, что вижу именно их.

Однажды в одном из кабинетов я заметил небольшую, человек в пять группу людей. Они плотно сгрудились вокруг большого агрегата, похожего одновременно на банальный сантехнический вантуз и на громадный пылесос «Ракета», оснащенный большим количеством разнообразных, похожих на часовые, циферблатами. Все они, кроме моложавого инструктора, были в одинаковых спортивных костюмах, что делало их похожими на деревенскую футбольную команду.

Но меня поразило то обстоятельство, что все они были разного возраста и комплекции. Был среди них и приземистый седоватый мужчина лет под 45, с уже обозначившейся залысиной, и похожий на солдата первого года службы худощавый паренек. Спортивный костюм не мог скрыть тщедушную худобу его нескладной фигуры, выставляя напоказ острые костлявые плечи.

Игорек же в том спортивном костюме был похож на рок-музыканта, которого приятели поспешно и против воли увезли в лес собирать грибы-ягоды, не дав ему времени и возможности одеть привычную для него одежду. А ведь у него дома есть несколько своих, настоящих спортивных костюмов, качество которых несравнимо с тем тряпьем, которое можно одевать только под общим наркозом. Тем не менее, Игорек внимательно вслушивался в монотонный голос инструктора, показывающего на тренировочный стенд длиной деревянной указкой: «…заглушка, …компрессия, …предварительная загрузка, …подготовленный объем…». Тогда он выглядел немного беспокойно, откидывая на воротник спортивной курточки длинные русые волосы, и делавшие его похожим на рок-знаменитость.

Когда я впервые прибыл на станции, Игорек уже работал на ней и был её полноправным хозяином. Выглядел он очень уверенно, хоть и старался выглядеть не самой значительной фигурой в нашем маленьком коллективе. С появлением на станции Анатоля эта задача значительно упрощалась.

После команды шефа впервые настал его звездный час. С чужой педантичностью он сдал свой нелёгкий экзамен на профессиональную пригодность. В эти долгие минуты он рапортовал шефу окончательную готовность к началу акции, о полной готовности к работе его необычной установки.

Стрелки наручных часов будто приросли к циферблату, не желая двигаться с места. Определенные шефом двадцать минут длились бесконечно долго. Я успел тогда пройтись по опустевшим палубам, подышать свежим воздухом и зайти в столовую к Денису.

Он как - раз раскладывал за одним из столов пасьянс. Это было его неожиданным увлечением. Дениса не прельщала любимая мною рыбалка, весь отдых он сосредотачивал на раскладывании пасьянса. Карты жалобно хрустели в его сильных руках. Я поймал себя на мысли, что никогда не видел, чтобы Денис сам что-то жевал. Он неизменно был чем-то неудовлетворён и сосредоточен.

Раскладывание пасьянса требует терпения, от этого слова и произошло название этой карточной замысловатости. Совсем не зря в переводе с французского это слово и означает терпение.

- Кушать будете?

До обеда было еще два часа с небольшим, и от его близости не хотелось портить аппетит даже горячими бутербродами, которыми меня пытался соблазнить заботливый Денис. Ограничился только кофе.

Я уже хотел задать давно мучивший меня вопрос о его любимом блюде, как станция затряслась мелкой противной дрожью. Словно она спустя многие месяцы плавания, как накупавшиеся до «гусиной кожи» мальчишки на речке, окончательно озябла от долгого пребывания в воде, и теперь пытается этой дрожью согреться и поднять температуру тела до приемлемых для жизнеобеспечения величин.

Рука Дениса замерла на колоде карт, остановленная внезапно поразившим его изумлением:

- Это то, о чём я думаю?

Эта фраза не один раз я слышал звучащей в чужих художественных фильмах, полностью посвященных хитроумному действу, в котором главные герои разгадывают глобальные задачи и храбро спасают ничего на подозревающий мир от грозящей ему неминуемой катастрофы.

Ни кивнул головой, ни произнес утвердительное «Да». От усталости мне удалось только моргнуть в ответ.

Все, началось!

Денис долго смотрел в окно в голубую даль океана, после чего с вздохом возобновил раскладывание пасьянса. Мелко дрожала посуда в глубине кухни, будто стаканы в служебном купе проводника железнодорожного пассажирского вагона. Противно дрожали палубы станции, мелкой дрожью исходили ручки дверей поручни лестниц, к которым я прикасался по дороге в свой кубрик. Будто новомодное вибромассажерное кресло, дрожала подо мной кровать, которая поглотила меня омутом глубокого сна после двух с половиной суток направленной работы.

Мелкой дрожью станция выталкивала все это время из собственного чрева тонны запасенного ранее вещества, химический состав которого составлял громадную тайну, будто тайна состава этого вещества была равна тайне первовещества, некогда образовавшего планету. Плотные порции этого вещества протекали в русле течений, будто реки жидкого динамита вступали в сложную реакцию с несущей его водой, чтобы взорваться очень далеко. Сколько времени станция сотрясала нас мелкой дрожью – пять часов? Семь часов? Сейчас уже не помню. Наверное, неизвестные гениальные творцы станции при ее конструировании упустили некую мелочь, из-за которой нас мелко колотило, словно мы все находились в состоянии длительного припадка. К неприятной поначалу тряске со временем успели даже привыкнуть. Послушный грозному приказу шефа незадействованный персонал, или выражаясь военной терминологией – личный состав станции оставался в кубриках. В эти затянувшиеся часы больше всего поразил меня не Анатоль, на лице которого застыла улыбка Гуинплена, ни дисциплинированная твердость морпехов, на которых длительная тряска совершенно не отражалась.

Поразил Леонид.

Никогда ранее не замеченный в особой любви к классической музыке, в этот день он в первый раз «крутил» по громкоговорящей связи скрипичные концерты Антонио Вивальди. Мне показалось, что, соединившись в одно целое, вибрация и музыка настолько изменила привычные для меня лица, будто все ощутили себя в некоем состоянии просветления, в котором никогда ранее не прибывали, да и не ставили перед собой таких целей. А те, что некогда задавались такой благородной задачей, уходили в поисках просветления в далекую глушь и даже неосмотрительно оставляли семьи, но даже эти лишения не гарантировали желаемого результата.

А оказывается, всего то и нужно для этого – длительная вибрация и скрипка Вивальди!..

Прекращение работы установки и назойливое дрожание станции произошло внезапно и незаметно для всех. Большая часть персонала в этот примечательный момент была в столовой, аппетитно поглощая спагетти. Случайно обнаружилось, что дрожащая станция обладает еще одним незапланированным в ней свойством – пробуждать у пребывающих на ней сотрудников зверский аппетит.

В тот летний день, что врезался мне в память с мельчайшими подробностями, Денис приготовил спагетти совершенно по-итальянски, - со смесью традиционных твердых сыров, тщательно протертых через мелкую терку, и пикантными подливами. В его кухне это блюдо получалось особенно хорошо. Как обычно, все просили добавки. Все были довольны и радостно утомлены. Блаженное состояние того вечера удачно дополняли выпитые 100 граммов красного сухого вина. По рекомендациям диетологов, регулярное употребление именно такого количества вина предупреждает развитие анемии, и благотворно влияет на состояние кровеносной и центральной нервной системы. В наших условиях это всегда актуально.

Мелкая вибрация внезапно растаяла, и единственным воспоминанием о ней оставались хрустальные звуки скрипки. Только Дэнис, неожиданно для меня оказавшийся коллекционером ключевых фраз художественных иностранных фильмов, чуть не упустил тарелку. Он настороженно осмотрелся вокруг и зачем–то заглянул в иллюминатор.

- Кто-то мне объяснит мне, что случилось? – сорвалось с его губ.

- What happing? - Такой вопрос в фильмах обычно с негодованием и невероятной легкостью задает сексуальная героиня, морща симпатичный носик и не в силах самостоятельно разобраться в очевидном для всех явлении.

После своего ухода дрожь оставила внезапную пустоту, которую спешили заполнить аппетитными произведениями Дениса, и к невероятному его удовольствию просили добавки.

Теперь нужно запастись терпением и ожидать запланированного мною эффекта.

Далеко от станции растекались волны разлитого нами жидкого динамита, нашей воле более не подвластного. Теперь лишь время было единственным мерилом нашего успеха. Я не переживал и совершенно не волновался. Хорошо просчитав необходимые составляющие, и многократно проверив собственные расчеты, теперь я был абсолютно уверен в блестящем результате.

Через три дня из множества предпосылок родился мощный, в несколько раз более обычного, ураган. По устоявшейся традиции давать неприятным природным явлениям женские имена, новорожденному урагану дали имя «Катрина».

«Катрина» ударила сначала по береговым районам севернее Майями, разрушив большие густозаселенные районы, причинив ущерба на миллионы долларов, и погубив несколько десятков человек. Затем она ушла в сторону Мексиканского залива, несколько дней кружила по нему гигантской юлой.

Она будто решила предоставить жителям обреченного города так необходимое ему тогда время на спасение. Соприкасаясь с теплой водой залива, «Катрина» набираясь сил, многократно усиливаясь и легко преодолевая отметки урагана 3-й, 4-й, 5-й категории.

Анатоль не совсем тогда верил в ее триумфальное возвращение на материк, и это недоумение отражалось на его лице:

- И это все? И это весь результат?

Подожди, Анатоль, это еще даже не начало…

В самом городе тоже предпочитали крепко держаться за хрупкую соломинку иллюзий. Они еще не верили в возможность грандиозных разрушений в городе, выстроенном в низине давно осушенных болот, некогда кишевших москитами.

Они еще продолжали гадать, на какой прибрежный город или прибрежный район обрушится ее несравненная мощь. А может быть, все-таки обойдется и на этот раз? Может быть, удар стихии придется на другую местность? Или вернется снова в безбрежный океан, породивший его, и в нем же постепенно угаснет, не принеся ущерба портовым городам? Они еще не могли поверить в совершенно очевидное для меня будущее, уготованное этому городу.

- И это они критикуют наше «авось»? – риторически вопрошал тогда Петрович.

Он имел в виду кишащую многочисленными фактами сопроводительную информацию по городу. Неоднократно возникающие вопросы о необходимости совершенствования берегоукрепительных сооружений со стороны Мексиканского залива местные власти пытались решать, но.… Эти непростые вопросы всегда возникали после очередного подтопления Нового Орлеана со стороны самого залива и со стороны озер, окружающих город. Но, возникая неоднократно, вопросы эти прочно увязали в различных согласовательных процедурах между городской и федеральной властями. Петрович совершенно прав.

О возможности грандиозных разрушений в городе заявил в 1965 мощный ураган, названный «Бетти». Он набросился на город тоже со стороны залива, но оказалась гораздо милосерднее. Ураган свернул на подходе к городу, затопив его лишь частично. Это суровое предупреждение стоило тогда городу несколько десятков жизней.

Суровая стихия еще раз напомнила о себе в 1969 году ураганом, названным женским именем «Камилла». Этот ураган тоже обладал разрушительной силой, но изменил траекторию на подходе к городу. «Камилла» прошлась гораздо восточнее, разрушив прибрежные поселения, приземлившись в бухте Святого Луиса.

Именно на детальном анализе и изучении траектории этих двух мощных ураганов нами было выстроено то, что впоследствии назвали «Катриной». Она двигалась прямо в город. Она не должна была оставлять обреченному городу ни единого шанса на спасение…

Руководство города и штата все еще гадали, они все еще затруднялись ответить на вопрос, на какую именно точку между выступом Флориды и юго-восточным побережьем Луизианы придется удар урагана. Сети всевозможных иллюзий прочно удерживали их от необходимости принять единственно правильное решение об эвакуации жителей Нового Орлеана.

Они еще продолжали сомневаться, что в гигантской лотерее предпочтений «Катрина» выделит для себя портовый город Новый Орлеан.

Город, известный своим уникальным весенним карнавалом «Mardi grass», родина кайенской кухни и классического джаза. Город, некогда бывший крупнейшим центром черной работорговли на американском юге.

Афроамериканцы, страдания ваших предков будут отомщены!

Город, исторически уязвимый для урагана гораздо меньшей мощности…

Разыгравшись в теплых водах Мексиканского залива, «Катрина» легко прогнала с водной глади плавучие платформы, словно спички разорвала коммуникации с берегом. При подходе к самому городу на немного растеряла собственные силы, что привело к небольшому снижению силы ветра в ее эпицентре, но к устью славной реки Миссисипи «Катрина» подошла в чудесной физической форме.

Всего лишь за 60 часов до первого удара «Катрины» власти города решились на принятие тяжелого решения об эвакуации жителей, при этом обязательной эвакуации подлежали только жители предместья, расположенного в зоне повышенного риска. Слишком краткий срок, чтобы организовать целенаправленные эвакуационные мероприятия в многомиллионном городе.

Информационные агентства сосредоточили на приближающемся урагане свое пристальное внимание, позабыв на время о трансляции событий в остальном мире. Информационные выпуски различных новостных компаний выходили с эфир с невероятной частотой, будто соревнуясь в пересказе самых жутких подробностей происходящего в городе. О происходящих в городе событиях мы знали в мельчайших подробностях, будто находились в непосредственной близости от него.

Кто воспринял угрозу надвигающегося на город урагана всерьез, и покинули город не раздумывая, поступили правильно. Ведущие из города дороги были еще относительно свободны. Они еще позволяли двигаться сравнительно быстро, убегая в более безопасные места. Позже на этих самых дорогах надолго воцарился хаос.

Чуть позже дороги превратились в плотно утрамбованную автомобильную пробку, тянущуюся много километров. Она была окутана смогом выхлопных газов и ужасом. Все хотели уехать как можно быстрее из города, поэтому нарушали все возможные правила, подрезая путь другим автомобилям, водители и пассажиры которых тоже хотели быстрее убраться подальше. Все дружно игнорировали указания дорожной полиции, которая поначалу ещё пыталась упорядочить хаотичное движение бегущих из города. Поток уезжающих из города автомобилей выехал на встречную полосу, по которой можно было еще проехать в Новый Орлеан, плотно затрамбовали и её тоже. Точно такая участь постигла запасную полосу, специально предназначенную для продвижения автомобилей экстренных служб. Полицейские бессильно взирали на происходящее со стороны, осознав всю тщету собственных усилий. Автомобили продвигались вперед по нескольку метров, чтобы после этого снова прочно замереть на месте. Чтобы выехать из города, требовалось до 10 часов времени. Вскоре покинуть город на автомобиле стало невозможно.

«Катрина» была видна уже всем, и тем, кто спешил покинуть город, и тем, кто в нем еще оставался. Она медленно пересекала Мексиканский залив и неумолимо приближалась к обреченному городу свинцовой стеной стихии, с оглушительным свистом поглощающей во внутренность все стоящее на её пути. Казалось, это сам великий океан решительно встал на дыбы, презирая законы гравитации, двигаясь к побережью стеной, в которой исчезал свет, звук, сама жизнь.

При подходе к городу ее размеры достигали 670 километров в диаметре. От резкого снижения атмосферного давления закладывало уши, как в салоне реактивного самолета. Мутная стена движущейся к побережью «Катрины» достигала до самого неба, внезапно потерявшего цвет и высоту, приближалась к побережью залива, где Миссисипи разливала свои воды в Атлантический океан. Ураган двигался кругами, скорость ветра в его эпицентре достигала страшной цифры в 250 километров. Перед собой «Катрина» двигала громадные волны до семи метров высотой. Пронзительный свист ураганного ветра заглушал все остальные звуки. Все побережье замерло в ужасе и бессилии перед стихией.

«Катрина» набросилась на обезлюдевшие прибрежные поселения, в мгновенье ока размела дома в строительный мусор, погребя все побережье под толщей воды. Разрушения были катастрофическими, на место домов теперь бушевала водная стихия! Затопленными оказались большие площади сельскохозяйственных угодий.

«Миссисипи, ровно ты катишь могучие воды свои» - некогда восторгался могучей рекой Марк Твен. Теперь «Катрина» налегала всей силой на некогда осушенную человеком болотистую местность, будто хотела возвратить назад в широкие воды Миссисипи и её притоки миллиарды кубических метров воды, прежде вынесенных великой рекой в Атлантический океан.

Легко разрушив систему защитных дамб, ураган двинулся в город, поглощая все на своем пути под толщей бурлящей воды.

Плотная стена воды, поднятая ураганными ветрами на дыбы, просто навалилась на бетонные плиты, которые до этого затейливо радовали глаз инженерному корпусу и местной администрации, создавая приятную иллюзию защищенности от стихии. Где тонко – там рвется…

Железобетонные плиты, ровным строем окружавшие город со стороны залива, были способны преградить путь воде во время сезонных штормов, смело встав на их пути. По заверениям инженеров, они были способны противостоять многим ураганам. «Катрина» была невероятно мощным ураганом. Поэтому, едва прикоснувшись к заграждениям, она легко их опрокинула, будто не заметив неуклюжих попыток преградить ей путь в город.

Ураган на своем пути уничтожал целые кварталы, срывая крыши домов, стирая их с лица земли. Будто спички, ветер переламывал постройки, вырывал деревья с корнем. После разрушения защитных дамб океанская вода устремилась в город, на который уже лились нещадные ливни «Катрины». В течение минут город оказался покрыт водой, будто готовясь к съемкам фантастического фильма.

Анатоль ходил, натужно улыбаясь всем без разбора, будто приглашенный на большой праздник родственник из провинции.

«Катрина» клокотала водой в котле Нового Орлеана. Гигантский котел, заполненный бурлящей океанской водой, приправленный непрекращающимися штормовыми ливнями и плавающими на поверхности остатками стройматериалов, которые когда-то были домами. Котёл, гигантский бурлящий котёл. Cajin – так первые французские поселенцы называли принесенный с собой черный чугунный котелок, в котором готовили пищу. В чугунных котелках традиционная французская кухня смешалась с буйной экзотикой кухни островов Карибского моря, и произошло это на берегах Миссисипи.

Какое варево теперь выйдет из гигантского котла портового города, большая часть которого опустилась за последние 60 лет на 2-3 метра ниже уровня моря?

Петрович пристально наблюдал за мной в те дни. От его пристального взгляда не скрылась мое напряженное внимание за тягучим ходом катастрофы. Ему были интересны моя реакция и мои впечатления. Он даже позвал меня в свой кубрик для обстоятельного личного разговора.

Его временное жилище ничем не отличалось от остальных, то же стандартное вместилище на одну персону. Разве только неуловимо ощущался разящий аскетизм его владельца – горка книг в ярких обложках в углу чистого стола, аккуратно застеленная стандартная кровать с подушкой в хрустящей белой наволочке.

В его аскетическом кубрике работал телевизор. Из множества спутниковых каналов Петрович выбрал сегодня лишь один, который демонстрировал Катерину.

Она была как всегда, великолепна, указывая ладошкой в темные кружочки на карте, обозначающие далекие от нас города:

- …в предстоящие сутки не ожидается существенных изменений в синоптической картине. Лишь в отдельных городах Средней полосы возможны кратковременные и незначительные осадки. Наступление календарной осени совершенно не означает ее вступление в права полноправной хозяйки…

Затем Катька отработала получаемые за рекламу деньги. Тогда это была новейшая зубная паста с минералами, одобренная ассоциацией стоматологов и «гарантирующая ослепительную улыбку».

Катька улыбнулась во весь экран, наглядно демонстрируя сногсшибательную эффективность рекламируемого ею товара, и уже было приготовились рассказать о погоде за рубежом, как Петрович щелчком пульта д/у выключил телевизор.

Её торжественная улыбка сменилась на недоумевающую, чтобы затем полностью погаснуть. Присутствие Катьки ему мешало сосредоточить собственные мысли. В кубрике остались только я и Петрович.

На его рабочем столе среди множества цветных фотографий затерялась единственная черно – белая, в неказистой металлической рамке. Всмотревшись в нее, я узнал на ней совсем молодого Петровича среди небольшой группки товарищей. Все они были одеты в униформу с короткими рукавами с погончиками и накладными кармашками на груди. Рядышком с юным Петровичем был запечатлен Че Гевара. Че выглядел задумчиво, держал в руках невзрачные листочки бумаги и напряженно всматривался в них. Интересно, что это было - карта проникновения его отряда в поход на Боливию, неожиданно ставший последним в его жизни, или набор команд ассемблера, к изучению которого питал слабость великий сын аргентинского народа?

Плеснув в стакан горячего чая, Петрович вопросительно смотрел на меня. Темно - коричневая горячая жидкость плескалась в тонких гранях его стакане. Откуда у него привычка пить чай из стакана в подстаканнике?

Шел третий день светопреставления. Информационные агентства свирепствовали сообщениями о громадных разрушениях в городе. Продвигаясь от Мексиканского залива на восток города, ураган «Катрина» разрушил большую часть города. Более всего пострадали районы Мобил – Бей и Биллакс. Разрушения в этих районах некогда цветущего города были тотальными. Там не было спасшихся или случайно уцелевших. Ураган разрушил даже остовы домов. Эти районы покрывала сплошная водная гладь, глубина которой достигала девяти метров.

В остальной части города ситуация была не лучше. Вода покрывала

80 % территории города. Большинство из тех, кто по разным причинам не смог покинуть город, находились в специально оборудованных центрах.

С высоты птичьего полета город представлял собой громадное водное пространство, в котором среди воды возвышались разрушенные стены. На редких сохранившихся крышах домов находились люди. Они пытались обратить на себя внимание вертолетчиков, просили их о помощи.

Это те, кто не захотел покинуть собственные дома. У каждого из них на это были веские причины, которые выяснились очень скоро, на второй день после урагана. Город внезапно оказался свободен от действия законов и цивилизации. В нем с наступлением ночи свирепствовали мародеры. Таковы жестокие законы любой войны – первыми на поле боя приходят мародеры. Они с первобытным азартом грабили магазины и опустевшие дома. Сопротивляться им было практически невозможно. Власти введут в разрушенном городе чрезвычайное положение, но слишком запоздало.

Канализации и разрушенная система очистных сооружений выплеснули в город десятки тонн нечистот, поэтому город нещадно смердел и разлагался. С безоблачного неба палило солнце, согревая залившую город воду до громадных температур. Возникла реальная опасность возникновения эпидемических заболеваний, при этом с ужасом говорили об ужасной лихорадке Западного Нила, по сравнению с которой холера и тиф были подобны детской шалости.

Сообщения из города неожиданно были сродни тем, что приходят с передовой – с той же ожесточенной остротой.

«…нанесен значительный ущерб инфраструктуре штатов Миссисипи, Луизиана, Алабама, Флорида, Теннеси, Джорджия…громадные потери нанесены сельскому хозяйству…»

«…страховые компании уже сейчас столкнулись с определенными сложностями в подсчете суммы нанесенного прошедшим ураганом ущерба. Совершенно очевидно уже сейчас, что его сумма будет значительна…»

«… власть пострадавших от урагана штатов просит федеральное правительство немедленно вмешаться в ситуацию…коммунальные службы не в силах самостоятельно…»

«…в результате прошедшего урагана парализован крупнейший судоходный канал, ведущий из самого сердца Америки в крупнейший порт на Атлантике…»

Третий день! Не все успели эвакуироваться. Более10 000 человек не успели этого сделать, или не захотели покинуть город. Для них организовали несколько центров по спасению. Самым большим из них был стадион «Superdome». Ровно на три дня беспечное руководство города рекомендовало им прихватить с собой еды, воды и иных припасов.

С возникновением урагана словно включился счётчик понесенных городом потерь, выражаемых гигантскими цифрами. В эту же цифру входила сумма, необходимая для восстановления нормальной жизни в разрушенном ураганом городе. Цифры в таком счётчике мелькали быстрее, чем в автомобильном спидометре, неумолимо возрастая с каждым часом. Тогда, в момент разговора с Петровичем эта цифра уже достигла величины нескольких миллиардов, «имея тенденцию к многократному увеличению». Сегодня эта цифра перевалила за несколько десятков миллиардов.

Есть начальники, которые если хвалят подчиненных, то эта похвала несет с собой наложении дальнейших обязательств. Именно к такой особой категории начальников принадлежал Петрович.

Помешивая сахар, он стучал чайной ложкой по граням стакана, словно требовал от меня пристального внимания. Долго говорил о тяжелом труде, необходимом для тщательного обобщения полученного нами уникального опыта применения установки. Предостерегал об опасности эйфории, коварно подстерегающей любого безоглядно успешного человека. О громадных перспективах, которые открываются перед нами, и которыми необходимо правильно распорядиться.

Петрович был по-деловому сдержан, далеко смотрел сквозь меня и сквозь стены. Неожиданно отвлекся и рассказал мне странную историю, смысл которой я понял гораздо позже:

- За время странствий по свету меня поразила больше всего история одного жертвоприношения. Мне ее рассказал старый индеец, бывший очевидцем события.

Оказывается, по мере продвижения колонизаторов по территории Нового Света от экватора к югу их воинственный запал немного угасал. Ведь они пришли на эту землю в поисках громадных сокровищ, о которых им много рассказывали. Они ожидали видеть города с крышами из золота, широкие реки, в которых вместо обычных камней и песка – драгоценные камни и золотой песок. Ничего подобного они там не наблюдали.

Но вместе с экспедициями угасал запал различных монашеских и иных орденов, жаждущих нести язычникам свет Христов. В результате обширная территория на берегу Тихого океана, на территории современной Чили временно оказалась обойдена католическим вниманием. Конечно, со временем такую вопиющую ситуацию попытались исправить и даже прилагали к этому невероятные усилия, но… Эффект упущенного времени – дело невероятно прочное. Аборигены видели широкую пропасть между проповедями своих белых братьев и их делами, и не желали в эту пропасть падать.

Даже прибегнув со временем к государственному давлению, папская консистория не очень преуспела. Вожди местных общин и старейшины племен упорно держались за традиционные верования и способы хозяйствования, и поступили вполне в духе нынешнего времени, найдя формулу взаимного существования шаманов и пришлых священников. При большом желании индеец мог влиться в плотные католические ряды, но при этом он был лишен прежней помощи общины и права использовать её имущество.

Однако с течением времени цивилизация, словно эрозия, разъедала общины, проникая в их жизнь, в их быт. Наступил такой момент, что сил оказалось примерно поровну. Все меньше индейцев занималось традиционным рыбным промыслом, и предпочитали они лечиться не у шаманов, а у местных врачей с их высокой, конечно же, квалификацией, получать советы у других специалистов, и решать вопросы при помощи местной полиции и судов.

Однако в одной из общин произошло нечто, показавшее всеобщую слабость цивилизации. В один из дней шаман сказал:

- Большая вода придет через два дня.

Вода погубит высокомерных...

Кто верит мне, соберитесь на вершине горы…

Я буду с вами, и дух воды туда не достигнет…

Как обычно, мнения членов общины разделились. С одной стороны - кто же будет слушать россказни неграмотного старика.

С другой стороны – шаман никогда не обманывал.

В итоге приверженцы традиционного верования собрались на вершине местного Олимпа, а остальные наблюдали за ними и, конечно же, вовсю смеялись.

Шаман никого не обманул в этот раз. Вода пришла в указанные им сроки и была действительно очень большой. Она захлестнула берег так неожиданно и так стремительно, что смыла в безбрежный океан беспечных обитателей побережья с их застрахованными домами, рабочими местами и приобретенными в кредит автомобилями. Погибли все, кроме бывших с шаманом на горе. Бушующая вода достигала им порой до ступней, но подняться выше и поглотить их была бессильна.

Однако стихия не унималась, и тогда шаман выразил волю духов:

- Духи гневаются на нас!

- Дух воды требует принести ему жертву!

Искупительной жертвой стал мальчик – сирота. Его родители погибли давно, а опекающие его родственники погибли накануне. Против этой дикости никто не подумал возражать.

Шаман собственноручно совершил обряд человеческого жертвоприношения. Едва бушующие волны поглотили еще теплое тело мальчика, большая вода в самом деле, успокоилась и ушла прочь.

Занятно, да?..

Петрович задумчиво всматривался в далекий горизонт, куда устало садилось утомленное за жаркий день солнце, будто хотел зачерпнуть взглядом тело принесенного в жертву индейского мальчика.

- …если бы такие события случились на моих глазах, я тоже никому не поверил бы, предпочитая оставаться в большинстве.

Нам всегда кажется, что мы все время взрослеем, узнаем все больше о себе и о мире, что накопленных нами знаний достаточно для того, чтобы покорить силы природы безоговорочно. И в какой то момент мы, упоенные собственным величием и значимостью, можем столкнутся с тем, что мы обладаем не знаниями, а набором собственных иллюзий, среди которых привычно блуждаем.

Самым сокровенным знанием обладаем не только мы. Нигде не бывавшие, неграмотные старики обладают нечто большим, чем достижения всех исследовательских центров.

Что - бы не пытались говорить впоследствии, мы сделали очень много. У нас есть установка, методику применения необходимо усовершенствовать. У нас есть практически здоровый коллектив, способный эффективно применять вверенную ему технику и знания.

Впереди у нас – необъятные перспективы!

Если кто-то попытается повторить наши результаты в кратчайшие сроки, я буду этому только очень рад…

Значит, Петрович уже тогда знал о предстоящих намерениях Анатоля повторить мой путь, увенчанный длительными наблюдениями и расчетами. Знал, но уже тогда имел на этот счет собственное мнение, и оказался прав.

Несколько дней я ходил под впечатлением рассказа Петровича о современном жертвоприношении. Что пробудило его память об этом событии - я так и не узнал.

Зато тогда мне стало понятно главное – впереди меня ждет зима. Ошеломленное полученными результатами, гениальное руководство мучилось многими вопросами, среди которых был и один, касающийся после разговора с Петровичем непосредственно меня – на что способна установка в зимний период?

Значит, уже произошел разговор с конструкторами станции и установки, и те дали свое решительное «добро».

Сможет ли существенно повлиять работа установки зимой на течение экономической и хозяйственной жизни в избалованных теплотой странах по обе стороны Атлантики – вопрос спорный.

Замерзнут немногие бездомные на улицах городов, о которых не устают заботиться благотворительные организации, могут рухнуть крыши больших павильонов и спортивных сооружений, конструктивно не приспособленные выдерживать метровый слой снега. Будет затруднено, если вовсе не прекратиться движение на отдельных автомобильных дорогах, которые перекроют для движения, но позже со значительными усилиями, но расчистят обязательно.

Замрут аэропорты, потому что очистить быстро снег с взлетных полос будет невозможно.

После настойчивых имитаций Анатоля повторить мою работу неизбежно должны привести всевидящее руководство к необходимости «организационных выводов». Никто не сомневался, что они, эти грозные выводы уже сделаны, и будут они реализованы в преддверии неких решительных событий или же просто их исполнение отложено до наступления некоего момента, от нас не зависящего.

Прояснение этого вопроса для меня самого было открытым вплоть до сегодняшнего утра.

Утром я видел, как морпехи подняли из ангара на верхнюю палубу наш маленький белый вертолет. За время моего недолгого общения с шефом они успели полностью снять чехол и привести его в полную готовность. Длинные тонкие лопасти вращались с пронзительным свистом и просились в полет.

Значит, грядут перемены.

Обычно мы все знали о причине, по которой приводили в действие нашу очень малую авиацию. В последний раз вертолет вылетал навстречу проходящему неподалеку торговому судну, унося на материк заболевшую Светлану, моего младшего специалиста. А сегодня о вертолете никто не вспоминал. Очевидно, руководство настояло на своем видении наших проблем. Следовательно, предстоит срочная эвакуация или замена…

Я видел, как навстречу вертолету, сгибаясь под напором поднятого лопастями воздушного потока, спешил шеф. Одет он был в светлый цивильный костюм, с чемоданом. У меня был впечатление, что он не хотел никого видеть перед отлетом, сразу скрывшись в глубине салона.

Вслед за шефом к вертолету шли два рослых морских пехотинца, посреди широких плеч которых жалко явствовала плоть Анатоля. Его наспех собранную дорожную сумку, из которой выглядывали углы полотенец и ярких рубашек, в мощной руке держал старшина Вадим.

Анатоль, очевидно, не вполне владел своими ногами, потому что взобраться по подножке в вертолет ему удалось только с помощью опекавших его морпехов. При этом Вадим довольно ощутимо толкнул его под зад коленом, отчего Анатоль пулей влетел в салон. Туда же полетела брошенная Вадимом сумка с пожитками Анатоля и второй морпех. Старшина быстро захлопнул дверь и поспешил отбежать на безопасное расстояние.

Винты с глухим тягучим свистом впились в воздух, и вертолет легко оторвался от площадки.

Едва он совершил небольшой полукруг над станцией и взял курс на далекую темную точку на горизонте, как ко мне подбежал старшина морпехов. Он был в хорошем настроении и в шутку даже щелкнул каблуками:

- А я вас везде ищу!

Николай Петрович приказал немедленно к нему прибыть!..

Значит, настоящей зимы в этом году мне не видать. Не видать белого снежного покрывала, слепящего глаза. Не мерзнуть на остановках общественного транспорта.

Встреча однокурсников, которая предстоит осенью этого года, пройдет тоже без меня. Я в это время буду работать здесь. Они снова соберутся возле входа в главный корпус нашего института, название которого видоизменилось по неумолимой воле перемен. Теперь о его предназначении гласит надпись на фасадной стене, одно из производных слова «экология».

Катерина, как всегда, будет блистать. Она узнаваема всеми и занята любимым делом. Она квалифицированно рассказывает о погоде. Мои же однокурсники по преимуществу занимаются погодой деловой. Кто-то уже управляющий банком. Кто-то директор преуспевающей фирмы. Однако тогда это будет совсем не важно. Важно, что у них есть силы и желание собираться вместе, как много лет тому назад.

На них будут недоумевающие посматривать снующие около здания жизнерадостные студенты. Кто они, эти люди, непохожие на их преподавателей, и для какой цели собрались? Им будет странно видеть группу взрослых людей, намного старше их, и даже годящихся им в родители, которые общаются между собой с молодым задором, перебивая друг друга, словно хотят вместить испытываемые ими эмоции в несколько предложений и быстро произнести их. Студентам будет весело слышать, как эти солидно одетые люди будут называть один другого по именам, совсем как дети в детском садике.