Засыпав мою могилу землей и возложив цветы, Степан еще немного постоял, а затем ушел.

Мой любимый...

Я долго иду рядом с ним. Знаю, что он чувствует меня. Я осторожно глажу его волосы, касаюсь плеч, заглядываю в глаза. В них мука.

Не выдержав, он заплакал.

- Зачем? Зачем ты ушла, Агафья?

Я беспомощно улыбаюсь. Я понимаю, что делаю глупость. Я должна оставить его. Он должен быть один, чтобы познать мудрость и благую жестокость смерти.

Я ухожу. Еще долго мне слышатся его всхлипы.

Я приду к нему сегодня ночью. В его сон. Мы, как и раньше, будем спорить о жизни и смерти и, как и раньше будем вместе. Но это только во сне. Тем сны и прекрасны, что лишенные границ и чьей либо власти, они вбирают в себя тысячи миров, тысячи жизней. Остается только научиться переходить из одной жизни в другую. Этому я и буду обучать Степана.

Вечереет.

С озера веет прохладой.

Закат потрясает меня своими красками и совершенством происходящего события. Солнце медленно падает за горизонт. Я закрываю глаза, чтобы на миг сделаться солнцем. Почувствовать себя иной сутью. Восторжествовать в свободе и силе. Я солнце!

От восторга я кричу.

Мне хочется быть ветром. Мне хочется его познать, познать его жизнь, его мир.

Я ветер!

Я несусь меж деревьев и листьев, по земле и над землей. Моя суть - свобода. И лишь освободившись от физического тела, я в полной мере наслаждаюсь ею.

Я захлебываюсь от счастья и радости.

Свобода… Свобода… Я ветер…

Смеясь, я падаю в озеро. Но мне не хочется сейчас быть водой.

Тихие волны качают меня, убаюкивают.

Запах леса пьянит меня.

Я успокаиваюсь.

Тишина.

Уже в полусне я смотрю на звезды. Яркие. Далекие. Их так много. Одиночества всегда много.

Я хочу быть возле Степана.

Закрываю глаза. Сжимаюсь. Бросок. Лечу в пространстве. Падаю в туман, но сильным желанием взмываю вверх, вырываюсь из тумана. Лечу. К Степану. В его сон.

А тело медленно уходит под воду.

Резкий толчок.

Боль охватывает голову.

От холода судорога сводит тело.

Я борюсь, чувствую, что еще немного и погибну.

Боль начинает пожирать разум. Почти потеряв сознание, я все-таки успеваю добраться до берега.

Тяжело дышу.

Еще ничего не могу понять, но уже слышу из далека человеческие голоса.

Смотрю на звезды. Они мутные, расплываются.

Начинаю понимать, почему я так и не пришла к Степану.

Волчье чутье.

Я чувствую чужих.

Зачем сюда идут люди? Почему их так много?

Окончательно придя в себя, я поднимаюсь. Иду им навстречу.

Никто из них меня не видит и не увидит. Даже не почувствует. Им не дано таких инстинктов, как у меня, такого чутья, способностей, мы разной породы, и сотворены из разной природы. Мы только принадлежим к одному виду.

Подхожу.

Узнаю односельчан.

Впереди Гришка, Марьяна, Глафья и еще, еще, еще.

Что им надо?

- Ну, давай ребята.

Это Гришка. Взяв лопату, первым начинает копать.

Я чувствую, как холод подкатил к горлу. Они разрывают мою могилу.

Каждый удар о камень, тупой болью отзывается во мне.

Женщины стоят молча. Смотрят. Поп Агафон, в одной руке держит Библию, в другой, осиновый кол.

В этой страшной тишине слышно только, как тяжело дышат мужики.

Мне хочется реветь. Бессильно падаю на землю. Я ничего не могу предотвратить, изменить. Я только знаю, что с моей прабабкой поступили также. Жестоко издевались.

Опять чья-то лопата ударилась о камень.

Я вздрагиваю. Никогда я не испытывала такой сильной боли. Даже дышать трудно. Меня раздирает обида. Какой-то ком передавливает горло, но слез нет. Только боль. Острая, страшная охватывающая всё тело.

Обвожу глазами лес, небо.

Нет помощи. Не поможет никто.

- Вытаскивай.

Тащат гроб. Тащат.

Два брата, Григорий и Матфей, ломают крышку.

Пытаюсь спрятать лицо в землю. Рычу. Всю жизнь я прожила с прабабкиной болью о такой же страшной ночи. Она не давала мне покоя. Заставляла вспоминать. А я то дура думала, что меня это минет, что той другой, еще не родившейся правнучке, я отдам чистую любовь и свою жизненную мудрость.

Задыхаюсь.

Жажду мести, вот, что я отдам ей!

Поп Агафон читает псалом.

Взяв осиновый кол, Гришка, острием ставит его на мой лоб.

Сама не знаю, как заскулила. Заревела, давясь землей, глотая слезы.

Одна мечта была у меня, и той, не сбыться теперь.

Удар, еще удар. Кол вбивали долго. Очень долго. Гришка старался.

Хруст, удар. Хруст, удар.

Тишина.

 

Долго лежала на земле, возле могилы, холодной, промозглой. К могиле и подходить не хотелось, на тело свое смотреть тем более. Добрые люди постарались. На века вечные память о себе оставили.

Начался дождь.

А я все лежала на земле, на листьях, смотрела на звезды, волчьим взглядом смотрела, ртом капли дождевые ловила.

Пить хотелось.

Подумалось еще, что теперь трудно мне будет дождаться своей правнучки.

Ненависть не терпелива, а жажда мести, ох, как сушит.

Да и она должна быть особой.

Моя правнучка.

Гордой волчицей, с даром силы карать и миловать.

Звезды меркнут.

Дождь барабанит по листьям.

Опять зарываюсь в землю. Опять реву.

Я дождусь. Дождусь своей правнучки. И где-то в глубине, для меня самой неведомой, есть желание, чтоб простила она, этих нелюдей.

От холода начинает болеть поясница, от душевной боли - сердце.

Дождь усиливается.

Земля превращается в грязь.

Я уже валяюсь в грязи.

Грязная ведьма.

Заставляю себя подняться и сесть.

Слышу, как кто-то идет.

И теплая волна охватывает душу, впервые за долгую ночь, я тихо улыбаюсь.

Шаги. Родные шаги.

Так умеет ходить только Степан. Я оборачиваюсь - и свет факела режет мне глаза.

И я опять плачу. Но не от боли. Даже сама не знаю от чего.

Дождь уже хлещет вовсю.

Я встаю.

Делаю неуверенные шаги навстречу.

Меня встречают.