В городе с плотиной Днепрогэса, С островом, где бунтовала Сечь, Первая бомбежка. В поднебесье Юнкерсы, что крупная картечь. Первая бомбежки панорама, Вой сирены, жуткий громобой. Кто-то дико вскрикнул: “Мама, мама! Мама, поднимайся, что с тобой?” “Граждане, воздушная тревога! Граждане!..” А дальше не слыхать, Сбило репродуктор, и убого Он улегся на мою кровать. Но рукой отцовской извлеченный И, размазав слезы на лице, Встрепанный и жутко потрясенный, Хомутом повис я на отце. - Марик, успокойся! – крикнул громко, А жене – спокойно у дверей: - Одеяльце захвати с пеленкой И бегом в убежище! Скорей! А внизу пожары цвета меди, Справа, слева – огненный завал. Мы бежим. Вокруг бегут соседи. Вот и вход в убежище, в подвал! Всюду перепуганные лица Всюду ожиданье – быть беде! А у входа – человек в петлицах, Кажется, майор НКВД. В белолунном свете серебристом Он стоит и охраняет дверь: - Здесь бомбоубежище чекистов! Граждане, во двор! Ищите щель! Но ведь бомбы падают со свистом, Словно факел полыхает двор. - Здесь бомбоубежище чекистов! – Продолжает повторять майор. - Подержи-ка сына малость, Дора! – Говорит отец. Его рука Вмиг берет за шиворот майора, А ногою он дает пинка… А внутри убежища, в перинах И подушках, утонувши в них, Возлежали дамы в пелеринах И горжетках. Очень дорогих. Кучами стояли чемоданы, И сервизы дыбились горой. Очень были недовольны дамы, Что нарушил кто-то их покой. Дамы смотрят злобно и с тоскою, Слышу маму, говорит она: - Я ребенка с краешка пристрою, Извините, к нам пришла война! |