Совсем недавно я был под ракетными обстрелами. Идет первое десятилетие ХХI века. Войны продолжаются. А мои сверстники, родившиеся в первой середине прошлого века, познали ужасы самой страшной войны в истории человечества.

 

Мое поколение

 

Уже давно немолодые лица,

И в волосах сплошная белизна,

Едва успели сверстники родиться,

А за порогом вот она, война,

Где смесь взрывчатки, пороха и стали

В огнях пожарищ плавила стекло.

Мы для войны родиться опоздали,

И это опозданье нас спасло.

16 января 2004

 

Мой отец родился в 1913 году, а через год началась Первая Мировая. А я родился в 1940, когда в Западной Европе вовсю полыхала Вторая Мировая.

 

Май 1940 года

 

Давным-давно, в декаде третьей мая,

Когда я ощутил рожденья миг,

Уже тогда Вторая Мировая

Вовсю вращала смерти маховик.

 

Еще вблизи я пламени не вижу,

Что вообще тогда я видеть мог?

А он привольно ходит по Парижу,

Эсэсовский начищенный сапог.

 

Война живое косит, как отрава,

Люфтваффе кружит в небе карусель,

Уже давно повержена Варшава,

В огне Гаага, Осло и Брюссель.

 

И на восток Берлин взирает косо,

Хотя клянется, что Москве он – брат.

Над планом краткосрочным “Барбаросса”

Штабисты круглосуточно корпят.

 

Над Темзой жаркий пламень полыхает,

В газонах – запах выжженной травы,

И Англии зениток не хватает,

“Что нужно Лондону, то рано для Москвы…”*

 

___________________________

 

А.Пушкин “Послание Цензору”, 1882 г.

7 мая 2004

 

А через год с небольшим война пришла и в наш город на Украине (сейчас следует говорить и писать – «в Украине». И мы в полной мере осознали, что такое авиационный налет:

 

Первая бомбежка в Запорожье

 

В городе с плотиной Днепрогэса,

С островом, где бунтовала Сечь,

Первая бомбежка. В поднебесье

Юнкерсы, что крупная картечь.

 

Первая бомбежки панорама,

Вой сирены, жуткий громобой.

Кто-то дико вскрикнул: “Мама, мама!

Мама, поднимайся, что с тобой?”

 

“Граждане, воздушная тревога!

Граждане!..” А дальше не слыхать,

Сбило репродуктор, и убого

Он улегся на мою кровать.

 

Но рукой отцовской извлеченный

И, размазав слезы на лице,

Встрепанный и жутко потрясенный,

Хомутом повис я на отце.

 

- Марик, успокойся! – крикнул громко,

А жене – спокойно у дверей:

- Одеяльце захвати с пеленкой

И бегом в убежище! Скорей!

 

А внизу пожары цвета меди,

Справа, слева – огненный завал.

Мы бежим. Вокруг бегут соседи.

Вот и вход в убежище, в подвал!

 

Всюду перепуганные лица

Всюду ожиданье – быть беде!

А у входа – человек в петлицах,

Кажется, майор НКВД.

 

В белолунном свете серебристом

Он стоит и охраняет дверь:

- Здесь бомбоубежище чекистов!

Граждане, во двор! Ищите щель!

 

 

 

 

Но ведь бомбы падают со свистом,

Словно факел полыхает двор.

- Здесь бомбоубежище чекистов! –

Продолжает повторять майор.

 

- Подержи-ка сына малость, Дора! –

Говорит отец. Его рука

Вмиг берет за шиворот майора,

А ногою он дает пинка…

 

А внутри убежища, в перинах

И подушках, утонувши в них,

Возлежали дамы в пелеринах

И горжетках. Очень дорогих.

 

Кучами стояли чемоданы,

И сервизы дыбились горой.

Очень были недовольны дамы,

Что нарушил кто-то их покой.

 

Дамы смотрят злобно и с тоскою,

Слышу маму, говорит она:

- Я ребенка с краешка пристрою,

Извините, к нам пришла война!

 

апрель 1990, 2004

 

И последовала наша первая эвакуация на Северный Кавказ, и была жизнь в казачьей станице:

 

Баллада о золотых часа

 

Посвящаю маме,

Доре Петровне Луцкой

 

Войне к лицу голодные весы.

На хлеб все вещи мама обменяла.

Остались лишь старинные часы,

Их в прошлом веке бабка завещала.

 

У нас – ни крошки, а у них – мука,

Полкомнаты завалены мукою.

И просит мама в доме казака,

Держа часы опухшею рукою:

 

- Мне б пуд муки, сынишку подкормить,

Тогда, глядишь, дотянем до весны мы.

Взамен часы хочу вам предложить,

Две крышки, золото, швейцарской фирмы.

 

- Швейцария! Уже полно всего!

Вчера вот принесли гавайские гитары…

А слышь, деваха, нынче за кого

Воюют эти самые…швейцары?

 

- Швейцария – нейтральная всегда,

Ей повезло, там голода не будет.

- Нейтральная? Ну, это – ерунда!

Сейчас любой за что-нибудь воюет!

 

Я в долг не дам ни другу, ни врагу!

Обжегшись молоком, теперь на воду дую!

Вот ты, воюешь, значит, за муку,

А я за личный интерес воюю!

 

И я задаром ничего не дам!

Ну, принесла ты эту безделушку,

Ей красная цена – пять килограмм!

Коли согласна, я возьму игрушку!

 

Велик соблазн набрать в мешок мечты,

Но что-то маму тут остановило:

Семейная реликвия, а ты…

И больше ничего уж не просила.

 

Ушла домой, не удержав слезы.

Хозяин долго вслед ей петушился:

- Вишь, гордая! И ешь свои часы!

Гляди, чтоб сосунок не подавился!

 

…И снова сны из черной полосы,

Часы же сохраняют точность хода…

Лежат в шкатулке старые часы.

Реликвия.

Семьи.

Войны.

Народа.

март 1990, 2004

 

А потом была вторая эвакуация 1942 года, когда немцы рвались к Баку и наш поезд и бомбили, и почти в упор расстреливали из самолетов, летящих на бреющем…

Через много, много лет моя внучка спросила меня об участии в войне:

 

 

Ксюшин вопрос

 

Информацию цепко храня,

Под влиянием школьной волны

Внучка Ксюша спросила меня:

- Дед, а ты ведь участник войны?

 

Я рукой на нее замахал,

Ох, фантазия внучки сильна!

- Что ты, что ты! Я был тогда мал,

Нет меня лишь задела война.

 

Я средь горя и голода рос.

Но замечу – со многих сторон

Ксюшин детский наивный вопрос

Не совсем оснований лишен.

 

Не за мной ли фашистский пилот

Гнал машину? Сожмись и терпи!

Не по мне ли строчил пулемет

В обожженной донецкой степи?

 

И, верша смертоноснейший бал

В упоеньи спортивном своем,

Не в меня ли фугаски бросал

Юнкерс в небе, таком голубом?

 

И, вселяя убийственный страх,

«Хайль!» – орала эсэсовцев рать,

Не меня ли в кубанских краях

Душегубки пытались сожрать?

 

Те года впечатлений полны,

«Не забудь!» - свою память прошу.

Я, пожалуй, участник войны,

Только Ксюше про то не скажу.

 

Июнь 1994

 

Стихов о войне у меня набралось на целую книгу. И тема эта, увы, меня не отпускает. Вот сравнительно недавно разговорился с одним из защитников Москвы, живущим в Израиле. И поведал он мне о своем отъезде в Израиль в те времена, когда между нашими странами не было дипломатических отношений. И родилось стихотворение:

 

Орден бронебойщика Шора

 

Бой начинался спозаранку,

А наших – снова меньшинство,

К Москве нахально перли танки,

Но не смогли пройти его.

 

Рассвет был сумрачен, холоден,

Был танк подбитый под крестом,

Был госпиталь и новый орден,

Что был потом, в сорок втором.

 

…Едва прознав об ИзраИле,

Они его наград лишили.

 

Медали, ордена почистил –

Хоть надевай их на парад,

Но грустные витают мысли,

Сдавать несет в военкомат.

 

Немало было тех историй,

Каких доселе не знавал.

«От Шора принят орден, номер…»,-

Майор в расписке написал.

 

Солдат заплакал – сдали нервы,

Комок обиды горло сжал:

Москвы не сдал он в сорок первом,

А нынче старый орден – сдал.

 

Сейчас я живу в стране, где в армии служат дети, внуки и правнуки солдат Второй Мировой. И не только мужчины, в Израиле проходят военную службу и наши девушки. Недавно я наблюдал в Тель-Авиве такую картинку:

 

В парке Тель-Авива

 

В Тель – Авиве, в придорожном парке

Каждый проходящий видеть мог:

Девушка-сержант вязала шарфик,

Пара спиц, сиреневый клубок.

 

На коленях – тонкая тетрадка,

Где узор ажурный отражен,

А пилотку юная солдатка

Уложила плотно за погон.

 

И мелькали спицы быстро, ловко,

И вставали петли в общий строй.

И висела строгая винтовка

У нее за худенькой спиной.

 

Каждый год в Израиле перед Днем Независимости проводится День поминовения павших воинов. После проведения одного из них я написал это стихотворение:

 

 

День поминовения павших солдат Израиля

 

Тяжкие, печальные мгновения,

Вновь гудят сирены очумелые,

Год прошел, и в день поминовения

На могилах – флаги сине-белые.

 

Каждый год звучат слова прощальные,

И творят изкор* раввины мудрые.

В изголовьях – свечи поминальные,

А они лежат, такие юные.

 

Смерть ребят в свои забрала лапищи,

Что солдатам в снах последних видится?

Сорок три в стране военных кладбища,

Господи, не дай им увеличиться!

------------------------

Изкор (иврит) – молитва о душах умерших близких

 

Не получается.

Снова гибнут наши мальчики и девочки.

Снова гибнет мирное население.

Для моего поколения война продолжается.