У страха глаза ребенка.

 

Артур был заядлым рыбаком и охотником, чем, в общем-то, не отличался от большей части мужского населения нашего городка. И все же в своей любви к этим занятиям он переплюнул многих. Дошло до того, что он приобрел «уазик», дабы забираться в таежные чащи как можно дальше. При этом раскошелился на сумму, за которую можно было взять подержанную «десятку».

—Ты ж меня знаешь, я отдам, — просил он в долг недостающую часть.

Я прекрасно знал, что отдаст, просто рука не поднималась давать ему деньги на такую развалюху.

—Ничего, я из него вездеход сделаю, — продолжал он с легкой улыбкой.

И таки сделал, в чем никто и не сомневался.

Работал он по вахте, то есть две недели на буровой, две дома. Был разведен, бывшая жена пару лет назад уехала на «землю», забрав с собой, разумеется, сына. Тридцати двух летняя Наталья, энергичная и привлекательная, так и не смирилась с постоянным отсутствием супруга. Так что Артур все свободное время был волен делать то, что хочет. А поскольку к алкоголю он был почти равнодушен (в свободное от работы и рыбалки время мог выпить пару бутылок пива, не больше), к женщинам особенно не рвался, так и получалось, что все это самое время, а заодно и деньги, он тратил на свое увлечение. На него и на книги — читал он много.

—Что тут не понятного? — говорил он мне. — Ты же вон на свой компьютер тратишься. Он у тебя, небось, столько же стоит, сколько моя машина.

Возразить на это было нечего.

 

Стоило ему пересечь черту города, и он преображался. Казалось, что в лесу он чувствует себя намного свободнее и комфортнее, чем в кирпично-бетонных зарослях микрорайонов. О тайге он знал все. Его даже комары не трогали — он мазался какой-то хитрой мазью, которую сам же изготовлял. Грибные места, поляны брусники и клюквы, самый богатый кедрач — все то были его угодья.

—После завтра на Хуготе язь пойдет, — говорил он задумчиво. — Надо съездить, сделаю пол бочки малосола, да подколодкой десяток… С пивом покушаем…

На послезавтра он ехал и привозил не больше – не меньше пол бочки жирных отборных язей, хотя ничем, кроме удочек рыбу не удил. Откуда он знал о том, когда, где и какая рыба идет на клев, я не имел ни малейшего понятия.

Такой вот был Артур, которого я знал с первого класса, то есть уже двадцать восемь лет.

 

После того, как он поставил на ноги свой «уазик», его охотницко–рыбацкие поездки стали еще продолжительнее. Он спокойно мог уехать за двести – двести пятьдесят километров и оставаться там три, четыре, а то и пять дней. Близлежащая тайга была им изучена досконально, и ему до ужаса хотелось разведать удаленные территории.

Так вот. Однажды он собрал рюкзак, провизию, затарил машину канистрами с бензином и укатил в неизвестном направлении. И пропал. И никто, включая меня, не обратил на то никакого внимания. Я, честно говоря, вообще про него забыл.

Помог мне вспомнить Артура наш общий знакомый. Он позвонил и поинтересовался, не знаю ли я где того черти носят, потому как его уже две недели на работе ждут. Я понятия не имел, в чем и сознался.

Если возле города потеряется ребенок, его, конечно, пойдут искать, а если взрослый мужик залез в тайгу за десятки километров — даже не надейся. Заблудиться глубоко в тайге — это большие неприятности. Никто тебя искать не будет. Даже пытаться не станут. В тайге дорога, проходимая сегодня, завтра может такой не быть. Летом ее может расквасить дождем в непролазную топь, а зимой перемести трехметровыми сугробами. Все это знают, и все обязаны быть осторожными. Как минимум, никто не ездит в такие поездки в одиночку.

Но все эти предосторожности писались не для Артура, который в минус тридцать восемь проваливался в полынью и потом сушился под открытым небом у костра; который четыре дня сидел в промокшей от недельного дождя охотничьей сторожке, трухлявой и дырявой со всех сторон, без огня и почти без еды; который в минус восемнадцать спал в сугробе; который, размахивая горящей веткой, отгонял медведя от палатки… и так далее и тому подобное.

Он уехал и исчез на три недели. Оставалось только ждать и надеется, что с ним все в порядке.

И таки все обошлось — спустя еще восемь дней он вернулся.

—Ало, привет, — устало поздоровался он, как только я снял трубку.

—Артур!! Ты куда пропал?! Я думал, тебя уже мишки съели!

—Да не… нормально все. Ты как? Не занят? Я хотел по пиву взять, да рассказать кое-что…

—Заходи, конечно.

Меня слегка озадачил его голос. Усталость в нем была понятна, но присутствовало что-то еще ему не свойственное. Легкая нервозность, что ли… Я размышлял над этим секунду, потом выбросил из головы — мало ли что может показаться по телефону.

Через двадцать минут он пришел. Я открыл дверь и растерялся. Небритое осунувшееся лицо, впавшие глаза светились нездоровым блеском. Таким я его никогда не видел. Если бы я не знал Артура, то решил бы, что это последствия двухнедельного запоя.

Он пожал мне руку и прошел на кухню. Поставил на стол звякнувший пакет, сел.

Я разлил пиво по бокалам и устроился напротив. Он сидел неподвижно, молчал, и смотрел в одну точку.

—Что случилось то? — не выдержал я.

Он моргнул, поднял на меня глаза, и без всяких вступлений начал свой рассказ:

—Первые четыре дня я на Оби торчал. Хорошо порыбачил. Нэльмы килограмм сорок, да муксуна килограмм двадцать… В общем, хорошая рыбалка была. Домой поехал…

Проехав почти половину пути, Артур решил заглянуть на Бурую (река такая) — захотелось проверить, что там сейчас ловят. Ловили окуня. Погода стояла хорошая — осень только-только вступала во владения, и можно было осмотреть местность на предмет грибов.

—Я бросил машину и пошел по грунтовке вдоль реки, а потом свернул на север…

Пробравшись сквозь кусты, он вдруг обнаружил заброшенную дорогу.

—Я не сразу понял, что это дорога. Колеи не было вообще — мох да трава, как везде, только старых деревьев на ней не было — один молодняк. Ты знаешь, что если дорогу не используют лет десять, потом лет пятьдесят она деревьями не зарастает?

Он стоял и думал, куда же может вести эта дорога? На карте ничего обозначено не было — сплошные короткие черточки — болото. Потом вернулся, расчистил руками проход от трухлявых стволов поваленных берёз и елей, забрался в свой «уазик» и, аккуратно съехав с грунтовки, направился прямо в тайгу.

—Я проехал километров двадцать. На это у меня ушло часа три–четыре. Кое-где приходилось вылезать и расчищать проезд. А кое-где вытаскивал машину лебедкой — подо мхом ям не видно…

Начало смеркаться, к тому же Артур уперся в гору бурелома, разобрать которую руками было невозможно. Он заглушил двигатель, накинул на плечи рюкзак, взял ружье и топор, и дальше пошел пешком.

—Я топал еще километров десять, пока можно было хоть что-то различить в сумерках. Потом развел костер, заварил чайку, перекусил и лег спать у костра.

Проснувшись с первыми лучами солнца, Артур продолжил свое путешествие. Он шел еще часа два, пока не понял, что дорога исчезает. На ней стали попадаться деревья, бурелома было все больше и больше и, в конце концов, различить ее среди однообразия таежного леса стало невозможно.

—Она просто растворилась в тайге. Привела в никуда…

Артур решил, что, скорее всего, дорога повернула, а он, увлекшись, пропустил поворот. Поэтому он взял курс на запад и долго шел пока не уткнулся в болото.

—Жуткое место. Такая проплешина в лесу… А из нее голые черные стволы берёз торчат — болото даже деревья убивает… У меня голова разболелась, видно концентрация метана большая была, потому я прошел немного вдоль болота на север, а потом вернулся назад.

Пройдя место, откуда Артур повернул на запад и, углубившись на восток километров на пять, Артур уже отчаялся найти продолжение той странной дороги. Он собрался уже было повернуть на юго-запад, чтобы срезать угол, и выйти как можно ближе к машине, но наткнулся на лосиную тропу. Справедливо полагая, что тропа выведет его к реке, он пошел по ней на восток. Через три километра он вышел к реке.

—И вот тут я дал маху. Я то думал, что вышел к Бурой. Потому спокойно пошел вдоль берега на юг. Я даже не проверил направление, представляешь? А оказалось, что иду я не на юг, а на юго-восток, и что не Бурая это вовсе… Но это все до меня только на следующий день дошло.

Река, вдоль которой шел Артур, как и все таежные речушки, плясала зигзагами, поэтому было не заметно, что она плавно изгибается на восток. Артур шел до самого вечера, но так и не заметил присутствия людей. Это его озадачило — Бурая довольно обжитая река, на нее часто ездят рыбачить.

—В общем, укладываясь на ночлег, я понял, что заблудился. Меня это не сильно расстроило. Ты же знаешь, я спокойно могу два–три дня без еды. Вода есть, огонь тоже. Ружье, топор…

 

Артур проснулся утром, раздул угли и заварил себе чай. Отхлебывая из парующей кружки он трезво оценил обстановку и решил идти на юг. Так он обязательно выйдет если не к Бурой, то на трассу, а там уже и машину найдет.

Артур встал, закинул за плечи рюкзак и решительно направился назад. Он прошел всего метров двести, и вдруг увидел…

—Знаешь, что я увидел?

Железнодорожное полотно. Шпалы изгнили, стали трухлявыми и дряблыми, заросли мхом и можжевельником, рельсы изъела ржавчина, местами она отслаивалась коростой, но это все же была самая настоящая железная дорога.

—Ты представляешь мое изумление? Я смотрел на нее и не знал, что подумать!

Стоит ли говорить что, особенно не раздумывая, Артур направился вдоль нее.

Дорога шла с юго-запада на северо-восток. Он пошел было на юго-запад, но через десяток метров дорога закончилась, потому Артур развернулся и пошел в обратную сторону.

—Я шел пол дня. Я все думал, если она оборвалась, значит, ее не достроили. Но дороги ведь так не строят! То есть ее должны были начать строить в обжитом районе, а не посреди тайги. Там же нет ничего — до Оби далеко… как они материал доставляли? Одним словом у меня голова шла кругом от этих вопросов…

Артуру хотелось припустить по ней со всех ног. И он бы непременно побежал, но тяжелые сапоги и рюкзак его останавливали, да и таежный грунт не располагал к марафонам.

—Не знаю… у меня было такое чувство, будто стоит мне пройти еще сотню метров, и увижу я что-то невероятное… Я просто светился каким-то внутренним ликованием. Знаешь, мне казалось, что я золотоискатель, который вдруг наткнулся на золотую жилу. Я настолько был ослеплен этой мыслью, что не обращал ни на что внимание. Я просто шел, ни разу не оглянувшись назад.

К обеду усталость начала давать о себе знать. Темп, который выбрал Артур, был намного больше обычной ходьбы по тайге. Надо было сделать привал, поесть и перевести дыхание.

—Наконец я понял, что возможно, за один день не дойду до конца. Я остановился перевести дух и собраться с мыслями. И вот только тогда я оглянулся назад…

Сначала он не понял, что же такое он увидел. Сознание, переполненное счастьем первооткрывателя и физической усталостью, не сразу показало несуразности реальности.

—Знаешь, что такое страх? Инстинкт самосохранения и боязнь смерти — все это что-то иное. Если бы на меня вышел медведь, или стая волков, это было бы другое чувство — я знаю, потому что сталкивался и с тем и с другим. Если в обычной ситуации страх впрыскивает в кровь адреналин, чтобы тело могло справиться с физической опасностью, то здесь все совсем иначе — никакой физической опасности нет, а сердце все равно цепенеет. Это ужас сознания — когда оно не может принять, того, что видит…

Артур стоял, и смотрел назад. Тайга смыкалась стеной, ничего страшного в самой тайге не было. Обычная тайга, такая же, как всегда. Вот только дороги назад не было. Ржавые рельсы заканчивались в метре от ног Артура.

—Я не знаю, сколько я так простоял. Может быть десять минут, а может и десять часов. Я стоял и смотрел на конец дороги до тех пор, пока чувство страха не стало притупляться… Знаешь, все таки человек очень коммуникабельное создание — в конце концов привыкаешь даже к таким странным вещам. Я стоял до тех пор, пока не понял, что могу шевелить ногами и руками.

Артуру больше не хотелось ни есть, ни пить, ни отдыхать. Он медленно побрел дальше.

Из тайги неспешно вышел старый лось, задумчиво посмотрел на идущего человека и скрылся опять. Под самым носом прошмыгнула белка. Протарахтел глухарь.

—Раньше я думал на уровне опыта. Ты же знаешь, я практичный человек, я предпочитаю все пощупать руками. Я щупал рельсы — они самые настоящие, самые обычные ржавые рельсы.

Артур повернулся на сто восемьдесят градусов и пошел вперед спиной. Ничего интересного не случилось — тайга чередой елей, бурелома и кустарника, уходила назад, а край дороги так и оставался в метре от ног, словно дорога двигалась вместе с человеком. Тогда Артур опустился на живот и так же задом медленно пополз — он хотел уловить момент, когда именно происходит сбой восприятия. Ничего не вышло — казалось, что он просто гребет на месте.

—Я бросил эксперименты, и дальше шел не оглядываясь. Мощь опыта наткнулась на непреодолимую силу, и надо было срочно искать другие пути. Я обратился к размышлениям… как это называется?.. априори.

Есть дороги, которые строят люди, — так он думал. — Всем понятные дороги. Железные, бетонные, даже деревянные. Дороги, как средство связи, сообщений. Правильные дороги, которые зависят от людей и служат им. Но, может быть, есть дороги, которые живут сами по себе? Дороги, у которых свои цели и задачи? А стало быть, нечего к таким дорогам подходить с меркой устоявшихся стереотипов.

И этот образ не казался бредом, но пугал.

Далее Артур думал, что если у этой дороги есть своя цель, значит, наткнулся он на нее неспроста. Стало быть, дорога сама захотела, чтобы Артур ее нашел. И теперь ведет куда-то, откуда вернуться будет невозможно. Потому что путь назад отсекается тут же за спиной.

Старый лось смотрел на человека, мелькнула белка, тарахтел глухарь.

—Я иду, иду, и постоянно в начале. Сколько бы не прошел, все вхолостую. И я подумал, что не надо пытаться куда-то прийти. Может быть, цели этого путешествия не существует? Может быть, цель — жить, чтобы идти по этой дороге? И возможно тогда я увижу второстепенные детали, которые изначально сами по себе кажутся важными и значимыми, как, например то, что рельсы заканчиваются за моей спиной. Я спросил себя, зачем я вообще брожу по тайге? Зачем забираюсь как можно дальше? Что ищу? Что уже тысячи лет ищет человечество? Авалон, Ирий, или Шамбала; все эти хрустальные замки, огненные птицы, цветы папоротника, и многое-многое другое, описанное в преданиях и мифах всех народов мира. Если соединить их вместе, станет понятно, что это обертка от чего-то огромного и сверкающего. Чего-то, о чем невозможно рассказать словами, потому люди и давали этому разные звучные имена… Именно тогда я понял, что должен дойти по дороге до конца.

Его мысли были настолько ясны и отчетливы, будто они имели форму, массу, цвет. Как будто их можно было потрогать руками, почувствовать их физический смысл.

—Мне казалось, что в мою голову вживили какой-то мыслеусилитель. И это совсем не добавляло радости, потому что страх никуда не делся — с каждым шагом он, как маятник, пульсировал у меня в голове. Каждая частичка моего мозга хотела, чтобы я свернул. Каждая клетка сознания требовала, чтобы этой дороги не существовало.

Лось все смотрел, рыжая белка, глухарь...

Миллионы мыслей, как кванты реальности. Сознание — машина по производству ответов, по выпуску понимания. Миллиарды мелких ответов на биллионы крошечных вопросов. Сознание на плечах титана по имени логика. Все, что нужно сознанию — чтобы было все объяснимо. Так и выходит, что истина невозможна для человека. Нет у нас органов чувств, чтобы ее воспринимать. Нет у нас технологий, чтобы ее обработать. Попытайся решить эту задачу, используя разум, как инструмент, и ты обречен.

—Все эти тысячи книг, миллионы слов. Размышления, учения мудрых. Я не открыл никаких потайных рубежей, невиданных далей. Все было уже много раз, и стало сейчас почти обыденным и банальным. Но правда в том, что истинный смысл всех религий, учений понимаешь тогда, когда пропускаешь их сквозь себя. Только тогда становится ясно, что за приевшимся блеском банальных оберток скрывается колоссальный смысл. Становится целой вселенной, отдельной реальностью.

А у страха глаза ребенка. Чистый сверкающий страх, идеальный и даже наивный, без объяснений, без понимания. Именно от такого сходят с ума. Границы реальности человеку ставит не мир, их ставит сознание, спасая людей, как вид, как расу разумных существ. Сознание спасает самое себя, стало быть, истине разум не нужен…

Лосинный глаз, огромный, как море…

Не было больше ни дней, ни ночей. Бледно-серое небо вяло мерцало далекими закатами и восходами. Но было это очень далеко. Где-то на другой планете, или в другой вселенной. Там же плавно двигалась назад тайга, словно водоросли в ленивом течении.

—Я знал, что время изменилось. Я чувствовал, что дни летят, как стрелы, но где-то там, далеко. А здесь времени не было. И… я спросил себя: как я вообще отважился на это? И не знал… И просто трясся от страха…

Артур опустился на колени и обхватил голову руками. Сознание, этот сверкающий комок энергии, словно безумное носилось внутри, жалось, хотело убежать, спрятаться. Оно желало осмысления происходящего. Оно желало привычной реальности, не находило и билось о стены черепа ужасом.

—Стоило забрать у сознания обычные привязки, и сразу все рухнуло. Я почувствовал — то, что определяет меня, как представителя людского племени, растворяется. Я переставал быть человеком…

 

Посреди тайги, на ржавых рельсах, свернувшись калачиком, лежал на земле человек и ревел, словно раненное животное. Размазывал по лицу слезы и снова ревел, и орал и проклинал себя, и дорогу, и мир...

 

—Потом сил не осталось, и я уснул, если можно так сказать. Скорее впал в оцепенение, забылся… В себя я пришел от собственных размышлений. Они, эти размышления, были какие-то отстраненные, будто родились не у меня в голове, а жили сами по себе.

Я стал беспомощным, жалким, как только сознание дало сбой, — так говорило естество Артура. — Так в чём же была моя сила? В том, что меня ждали такие же слабые и жалкие существа, как я сам? И сильны мы, стало быть, своей слабостью, потому что она толкает нас друг к другу, и мы подбадриваем друг друга, потому что в поиске каждому из нас безумно страшно, а вместе вроде и не так... Но путь познания — путь одиноких.

—Если тебя бросила жена, или отвернулись друзья — это еще не одиночество. По-настоящему ты будешь один, когда от тебя отвернется человечество, и это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Некоторые делали для этого ужасные вещи, а некоторые выбирали путь праведника. Теперь я думаю, что абсолютный грех и абсолютная святость — это одно и тоже. То есть, у них одна цель. Главное побороть страх, а каким путем ты будешь идти, не имеет значения.

Он встал и оглянулся по сторонам. Страха больше не было.

—Я не почувствовал облегчение, скорее это походило на искру надежды. Я начинал понимать язык, на котором дорога со мной говорит.

Она была везде. Дорога — ее можно найти в любом уголке земного шара, — вот что она рассказала в первую очередь.

—Стоило это понять, и тайга исчезла. Сказать «увидел» будет не правильно. Я ощутил это каждым органом чувств, каждым нервным окончанием.

 

Ветер снимает песчаную пыль с кромок барханов, кружит ее, кидает на ржавые рельсы, снова сдувает. Над ослепительным желтым простором висит горячее белое солнце. Вдруг ветер крепчает, становится хамсин-ураганом и гонит песчаные волны на север, затуманивая небо коричневой мутью, засыпает рельсы и тут же, словно обжегшись, расчищает их снова. Сахара…

Толща воды играет вверху зеркальными бликами, она неподвижна и сумрачна. Стайка мерланги искрит серебром. По шпалам шествует красно-коричневый краб. Ржавые рельсы покрыты наростом. Шершавым и светлым. Не успевая задуматься, Артур уже знает, что это самый медлительный в росте моллюск — Tinderia callistiformis. Стало быть — Северная Атлантика…

Воздух чистый и звонкий, словно хрусталь. Ослепительно синее небо. Пепельно-серыми пятнами слева и справа от полотна проступает гранитная твердь. Песок — красно-бурая крошка. Залив Тарако спрятан за высоким и острым берегом, но там дальше и ниже, на юг и немного на запад, виднеется клаптик синей глади Титикака. Весь запад изрезан коричнево-красным зигзагом. В десятке шагов на скале стоит лама и смотрит, как по дороге идет человек. Медные Анды…

 

—Я видел наш мир одновременно с разных углов. Я понял, что пространство и время — всего лишь точки отсчета сознания, не больше. Я понимал, что могу оказаться где и когда пожелаю. И эти факты сами по себе не были определяющими и значимыми. Все это было лишь побочным эффектом. Дорога может дать намного больше, если ты готов это принять… Я знал, что мне делать дальше.

Пройдя еще две минуты, он увидел свою машину, сошел с дороги, сел за руль и поехал домой.

 

В окно забиралось утро.

Я сидел неподвижно и тупо смотрел Артуру в лицо. Наверное, моя челюсть отвисла. Наконец кое-что сложилось в осмысленную картину, я взял бокал и влил глоток пива в пересохшее горло.

—Ты… вернулся прощаться? — выдавил я из себя.

—Да. Чтобы дойти по дороге до конца, я должен быть по настоящему одинок.

Он сделал паузу, потом продолжил:

—Так что, прощай. Мне пора.

Артур встал и, не говоря ни слова, вышел. К своему пиву он так и не притронулся.

Больше его никто никогда не видел.

 

***

Все это случилось три года назад.

Иногда я спрашиваю себя, почему я не уехал тоже? Вместе с Артуром. Что же такое меня тут держало? Не нахожу ответа и злюсь. И мрачнею. И думаю следом что, возможно, не было никакого Артура, как и той дороги, которую он нашел…

Особенно часто эти мысли посещают меня на третий–четвертый день бесцельного блуждания по тайге… Ах, да… я совсем забыл сказать — теперь у меня другие увлечения: два года назад я купил полно приводную «Ниву» и часто выбираюсь на охоту. Иногда на три–четыре дня, а если время есть, то и на неделю могу.