В один из солнечных летних дней Акимыч сидел на своем любимом месте – верхней ступеньке невысокого крылечка, и сосредоточенно думал. Или ему казалось, что думал.

Третий год подряд в его подвале отсыревают стены и потолок, аппетитные жирные пласты белой субстанции покрывают полки, ящики, облепляют мешки, окутывают клубни картошки. Грибковая напасть с завидным постоянством вновь и вновь возникает после самой тщательной уборки и побелки. Что еще предпринять, чтобы избавиться от назойливого постояльца – эти мысли занимали голову Акимыча.

Петух Борька, любимец Акимыча, копался возле соседского подвала. Он энергично взрывал землю крепкими лапами, сообщая о каждой находке победным горловым пением. Вот и сейчас, гордо оглянувшись вокруг и ничуть не огорчившись отсутствием восторженных поклонниц (кур Акимыч не держал), Борька склевал какую-то букашку и с прежним энтузиазмом продолжил свои поиски.

Трудно оторваться от созерцания увлеченно работающего, будь то человек или, скажем, петух. Акимыч невольно залюбовался. Ах, красавец! Ах, умница! Петух, тем временем, повел себя странно. Сначала он замахал крыльями, вытягиваясь на цыпочках, затем высоко подпрыгнул, наклонил голову, разглядывая что-то на земле, и, наконец, резво кинулся клевать и долбить клювом, целясь в одну точку.

Акимыч прищурил близорукие глаза. Объектом Борькиной атаки оказалась маленькая серая мышка. Обычно юркая, сейчас она вяло уворачивалась, а потом и вовсе замерла без движения прямо у прикрытого люка подвала.

Борька, похоже, тоже был озадачен нестандартным поведением мышонка. Прихватив клювом серенький комочек, петух потряс его, безуспешно пытаясь побудить к деятельности. Но тут и на петуха словно бы напала дремота. Он покачнулся, нетвердо переступил ногами, неловко присел и завалился набок.

Встревоженный Акимыч поспешил к Борьке, заквохтал, закружился возле неподвижной птицы, сокрушенно взмахивая руками, как давеча полоскал крыльями петух.

Неприятный сладковатый запах, отдающий гнилью, тянулся от подвала соседа. Акимыч остановился, принюхался… Догадка мелькнула и исчезла, а Акимыч вновь запричитал, обращаясь неизвестно к кому.

- Душегубец! Почто невинную птичку жизни лишил?

На шум вышел сосед Максимыч, который топил баню в дальнем конце дачного участка. Акимыч протянул ему безвольную тушку:

- Глянь, околел петушок-то…

Голос Акимыча дрогнул, по худой щеке скатилась одинокая крохотная слезинка.

- С чего бы ему околеть-то?

Максимыч тронул заскорузлым пальцем прозрачную пленку упавшего века на глазу петуха.

- Слышь-ка, Акимыч, кажись, жив твой Петька. Давай живо воды!

Акимыч бестолково ткнулся в одну сторону, в другую, наконец, сунув в руки соседа обмякшее тело петуха, взял правильное направление и дрожащей трусцой двинулся к бане.

- Да неси же скорее! – торопил Максимыч.

Акимыч наддал и скрылся за дверкой строения.

Послышался металлический грохот, следом что-то глухо шлепнуло. Максимыч неодобрительно охнул и метнулся к бане. В оттопыренной руке болтался вниз головой несчастный петух.

Максимыч был уже в метре от двери, когда она распахнулась, и показался Акимыч с наполненным водой оцинкованным тазом.

Дальнейшее происходило одновременно. Акимыч, зацепившись ногой за порожек, падал. Вода из таза неслась на Максимыча, окатив попутно и бездыханную птицу. От холодного душа петух вздрогнул, дернулся и вырвался из рук Максимыча. Акимыч, тем временем, подкатился под ноги облитого соседа, больно стукнув того пустым тазом по костям голени, и все вместе они живописали беспорядочный клубок, составленный из рук, ног, перьев, тел, грязи, таза и воды.

Первым очухался Борька. Возмущенно керкнув, он покинул кучу-малу и, стараясь сохранять достоинство, зашагал по дорожке, встряхиваясь и оправляя перья.

Максимыч с Акимычем, распутав конечности, перебрались на лавочку. Максимыч утерся мокрым рукавом, размазав по лицу грязь, глянул на примостившегося рядом тщедушного соседа и разразился хохотом. На лбу Акимыча красовалась шишка, под глазом наливался лиловым цветом синяк. Отсмеявшись, он протянул Акимычу медный ковш, который будто специально для такого случая лежал на краю лавочки.

- На, приложи, а то ведь перед приличными людьми и показаться стыдно будет.

Страдальческая гримаса исказила лицо Акимыча, когда холодный металл коснулся лба. Немного поохав, глядя на воскресшего петуха, Акимыч недовольно покосился на соседа.

- Ты что, дурень, во Вьетнаме воевал?

- С чего ты взял? – удивился Максимыч.

- А кака така зараза у тебя из подвала валит, что моего Борьку чуть не приговорила?

- Ты вон о чем! – снова хохотнул Максимыч. – Так это я серным ангидридом подвал дезинфицирую.

- Чаво-чаво? – переспросил уже заинтересованно Акимыч.

- Да понимаешь, грибок у меня в подвале завелся, и мышки попискивают, муравьи, холера им в душу, весь пол источили. Вот я и взял серную шашку, зажег с утра. Сейчас она уже прогорела, полный подвал дыма ядовитого. Твой Борька, видно, близко подошел, да и хватанул немного. Хорошо, ты быстро среагировал, а то конец бы твоему Петьке пришел.

Акимыч пропустил мимо ушей последнюю фразу, зацепившись мыслью за ядовитый дым.

- А неуж помогает ентот ядохимикат? – недоверчиво протянул он.

- Ну, насовсем не уничтожает, но на год хватает, - обнадежил Максимыч.

Акимыч хитро прищурил подбитый глаз.

- Знаешь, соседушко, я, пожалуй, напрочь позабуду о покушении на жизнь моего любимого кочета, и даже о своей искалеченной физиономии запамятую, ежели ты (в порядке возмещения моральных и физических увечий мне и моему зверушке) ослобонишь мой подвал от инфекции.

Максимыч добродушно усмехнулся.

- Да, нет вопросов! Готовь подвал, а Борьку своего на время в дом запри.

Довольные друг другом соседи поднялись и подались восвояси.

 

Татьяна Крючкова