Динамики дорогого музыкального центра взревели, исторгая из своих электронных недр первые ноты песни, и захлебнулись, прерванные властной рукой, уменьшившей звук до минимума.

– Софья!! Не в пустыне живёшь! Деда пожалей – спит ещё.

Евгений Викторович открыл глаза и поморщился, прислушиваясь к голосу невестки, доносящийся из зала.

«Началось», – подумал он, переворачиваясь на другой бок. Лето, будний день, восемь часов утра. Нормальные дети в этот момент ещё спят, а его двенадцатилетняя внучка Софья уже устраивает побудку для всего подъезда.

– Ленка, да ладно тебе, ничего с ним не случится. Всю ночь кашлял – теперь спит, и пушками его не поднимешь.

«Вот, спасибо, сынок, защитил», – подумал старик, протолкнул комок в горле, а потом осторожно согнул под одеялом левую ногу. – «Не болит. Ну, слава богу. Должно быть – погода хорошая будет».

– Маааам, папа разрешил! – завизжала внучка, устанавливая звук динамиков на прежнюю мощность.

– Блин, меня в этом доме кто-нибудь слушает, а?!

Старик, неловко отталкиваясь слабыми руками, поднялся с постели.

«Сигареты в кармане? Кажется, ещё что-то осталось. Пойду, пусть пока они по работам разбегутся. А с Софьей тогда как-нибудь справлюсь».

 

Евгений Викторович закрыл дверь подъезда и, осторожно вытягивая перед собой правую руку, тремя маленькими шагами добрался до поручня. Ещё три ступеньки, а там ещё шесть шагов до скамейки. Это для него – шесть шагов, а здоровый взрослый человек спокойным шагом пройдет от ступенек подъезда до скамейки всего за два. Что ж поделать, семьдесят пять лет – не шутка.

Усевшись на скамейку, Евгений Викторович отдышался и осторожно вытянул вперёд левую ногу.

«Вроде не болит. Точно – к хорошей погоде».

Вытащив из кармана пиджака пачку сигарет, он залез в неё пальцами и замер. Пачка была пустой.

«Софья?.. Да нет, она не может… Или я сам вчера просчитался?.. Вроде бы оставалось».

Он тоскливо посмотрел на дверь подъезда. Минут через тридцать его сын побежит на работу. Попросить его сбегать за сигаретами? Так ведь он же торопится… Что там у него на работе? Чёрт его знает, они давно не разговаривали.

– Привет, Женёк, – откуда-то сбоку раздался весёлый голос, и человек лет сорока уселся рядом со стариком на скамейке.

«Женёк?» – удивлённо повернул голову Евгений Викторович. Так его никто не называл уже лет двадцать. Все кто мог так его называть, давно уже растерялись из жизни старика.

– Держи.

И старик увидел протянутую в его сторону открытую пачку, с наполовину вытащенной из него сигаретой.

«Знакомый», – определил Евгений Викторович, глядя на лицо угощающего его сигаретой человека, – «Не помню. Мужик, ты кто?».

Достав из протянутой пачки сигарету, старик потянулся к услужливо зажженному огоньку зажигалки.

– Как дела-то, Карась? На рыбалку ещё бегаешь?

«Во как… Карась…» Карасем Евгения Викторовича называли давным-давно, и он, в прошлом заядлый рыбак, уже стал забывать своё прозвище. А сейчас, как ни напрягал свою память Евгений Викторович, он так и не мог вспомнить лица человека, который присел рядом с ним на скамейку.

– Да какая сейчас для меня рыбалка… Удочки на антресолях гниют давно… – затянувшись какой-то абсолютно безвкусной сигаретой, пробормотал старик. – «Спросить кто такой?.. Так, обидится, чего доброго… Ладно – сам вспомню».

– А что так? – усмехнулся мужик. – Собрался бы, да и сходил. Вон ведь – погодка-то какая…

«Сходил бы… Отрыбачил я уже своё, мил человек. Нога левая уже давно сама по себе гуляет. Хочет – болит, а хочет – не болит. Через неё, наверное, в могилу и попаду», – подумал Евгений Викторович и, старательно придав своему голосу бодрость, сказал:

– Так и схожу, как-нибудь. Мне ещё карася того поймать надо.

Мужик затянулся, и чуть качнул головой, выпуская в сторону табачный дым. Память старика напряглась изо всех сил, пытаясь подсказать правильный ответ, но так и не смогла достучаться до сознания Евгения Викторовича.

– Славка-то как? Обженился уже? – спросил мужик, усаживаясь поудобнее и забрасывая ногу на ногу.

«Ээээ, если ты этого не знаешь, значит, давненько мы с тобой не виделись. Сын-то мой, почитай уже шестнадцать лет как женат. Да только зря ты у меня про него спросил. Я про его дела не знаю, а он – про мои не ведает. Хоть и живём с ним под одной крышей».

– А что ему, бугаю здоровому, сделается-то? Весел и счастлив.

Чуть махнув рукой, разогнав сизый дым, мужик повернулся к старику и улыбнулся. И снова что-то до боли знакомое промелькнуло в этой его улыбке, и опять Евгений Викторович не смог вспомнить, что же за человек сейчас сидит перед ним.

– А ты, Карась, я гляжу, не меняешься. Всё шутишь, да шутишь, а вот правды-то из тебя не вытащишь.

– А кому она теперь нужна, моя правда? – спокойно пожал плечами старик. – Кто её слушать-то будет? Софья, что ли? Так у ней же на уме…

Прерывая зарождающиеся жалобы старика, у подъезда затормозила белая «Газель» с длинной надписью на борту – «Скорая медицинская помощь». Хлопнула дверь, и молодой врач с коричневым дипломатом в руках лениво прошёл мимо скамейки к двери подъезда. Следом за ним семенила толстая медсестра.

– Оп-паааа… – протянул Евгений Викторович, сразу позабыв про внучку, рыбалку и про то, что надо бы всё-таки вспомнить, кто же такой этот, курящий рядом с ним загадочный мужик. – И к кому же это у нас, а?

Быстро перебрав в памяти всех жителей подъезда, кому могла понадобиться скорая помощь, старик повернулся к мужику. Тот молчал, глядя прямо перед собой, и спокойно курил, сжимая сигарету в толстых, с круглыми ногтями, пальцах.

Деревянная дверь подъезда ещё раз скрипнула, и Евгений Викторович, повернувшись на её звук, увидел соседку – девчонку лет пятнадцати. Чуть прихрамывая, она сбежала по ступенькам и, словно не замечая старика, поставила на скамейку свою длинную ногу, застёгивая непослушную застёжку на босоножках. Её круглое колено при этом чуть не коснулось плеча Евгения Викторовича, и старик уже собирался сказать этой соплячке что-то очень едкое и обидное; как вдруг она, посмотрев в сторону газели и пройдя взглядом сквозь курящих на скамейке мужиков, полезла рукой за пазуху, поправляя съехавшую с плеча бретельку бюстгальтера.

Когда фигурка девчонки ловко скрылась за машиной, обалдевший Евгений Викторович посмотрел на соседа по скамейке. А тот, усмехнулся и, чуть приподняв левую ногу, потушил окурок о каблук давно нечищеного ботинка.

Память Евгения Викторовича, увидев эту картинку, взорвалась воспоминаниями двадцатилетней давности, заставив старика судорожно вздохнуть и выпрямиться на скамейке.

– Узнал… – усмехнулся мужик. – Узнал ведь, товарищ прораб, да?.. Ладно, не трясись. Не такие уж мы и страшные. Да я и зла-то на тебя не держу. Знаю ведь – ты тогда тот трос как надо закрепил. Видать, в тот день срок вышел. И для троса, и для меня… К тебе они приехали, Карась, – кивнул мужик на газель. – Реанимировать. Да вот только ни фига у них не получится. Доктор, небось, месяц как диплом получил, а уже разучился бегать от машины до больного. Да и лекарства у них, наверное, просрочены…

Спокойный голос собеседника пульсировал в ушах Евгения Викторовича, причиняя боль ещё большую, чем попсовые песенки Софьи, пропущенные в восемь часов утра электроникой музыкального центра, словно фарш через мясорубку. Старик никак не мог поверить в реальность происходящего. Хотя, о какой, к чёрту, реальности можно говорить, когда беседуешь с человеком, который двадцать лет назад, на твоих глазах…

– Пашка, – наконец-то выдохнул Евгений Викторович.

– Я, Карась, я… Да не трясись ты, говорю… Я потом подумал, да ещё и порадовался, что там всё так получилось. Тросом хрясь – и голова мозгами наизнанку. Я даже почувствовать ничего и не успел. Получилось не больнее, чем ногти остричь тупыми ножницами. А ведь некоторые годами мучаются – помирают… И тебе вон тоже повезло – во сне. Многие о такой смерти мечтают. – Пашка сплюнул и полез за новой сигаретой.

– Я… – начал старик и замолчал. Мысли пчелиным роем клубились в его голове, но так и не складывались в слова.

Пашка затянулся и, сморщившись, выбросил только что зажженную сигарету.

– Туфта всё это. Никотин на нас уже не действует. Тела-то наши – тю-тю. А от привычки ещё долго отвыкать будешь… Как там твою фамилию вывесили, так я тебя встречать и вызвался. Думаю, всё лучше будет, чем ты прямо тут родителей своих увидишь… Ну, пошли что ли, Женёк?

– Куда? – внезапно прорезался голос у Евгения Викторовича.

– К нам, – пожал плечами Пашка. – Не век же тебе тут сидеть, кошек пугать… Да тут недалеко, не бойся.

– Я не хочу, – наконец-то вполне внятно выразил свои мысли старик.

– Чего так? – искренне удивился Пашка и повернул голову, глядя на старика. – Тут-то у тебя что осталось? Друзья-то все уже там… Почитай – вся бригада наша. Только ты остался и Дробышев. Да и того уже вскоре ожидаем.

– Сын тут у меня. И внучка. Ей же ещё только…

– Ээээ, – усмехнулся Пашка. – Софья, что ли? Та, которая и слушать-то тебя не хочет? Сам же тут на неё жаловался, не прошло и пяти минут.

Евгений Викторович растерянно смотрел на Пашку.

– Жаловался… Да это я так… Я ж её люблю. Только ворчу по-стариковски.

– А ты ей об этом говорил? – усмехнулся Пашка.

– О чём? – не понял старик.

– Ну, о том – что ты её любишь.

– Конечно говорил.

– Давно?

Евгений Викторович растерянно замолчал. Оглянулся на окна своей квартиры, потом посмотрел на бритый затылок водителя «Скорой помощи». И как-то беспомощно взглянул на Пашку.

– Ясно, – сказал Пашка, поднимаясь со скамейки. – Только ты учти, Карась, коли назад собрался – то поторопись. Ещё немного, и вернуться-то уже не сможешь.

– А можно? – робко зашептал старик. – Обратно-то?

– Да можно, конечно, – пожал плечами Пашка. – Это же у меня выбора не было. Росчерк троса вещь конкретная. Меня же даже в закрытом гробу хоронили, так? Это же под венец без головы идти можно, а в гроб – так нельзя. А у тебя-то – что? Ерунда. Сердце остановилось. Его ж и снова запустить можно. Только ты, Карась, поторопись. И помни – мы там тебя ждём. Так что – особо не засиживайся…

Евгений Викторович ещё раз посмотрел на окна. Добраться туда, где сейчас трудится над спасением его тела неопытный доктор. Что может быть проще? Три ступеньки до двери подъезда и ещё восемь по лестнице до входной двери. Всего одиннадцать… А может – с Пашкой пойти…

Сказать внучке, что ты её любишь, помириться с сыном, хотя они оба уже забыли из-за чего вышла та ссора… Поблагодарить невестку… Как просто всё это сделать. Только сначала – надо пройти эти одиннадцать ступенек. Немного.

«Давай… – неслышно бормотал Евгений Викторович. – Давай, мужик… Ты смелый и сильный… Ты же, прораб… Всего-то ничего – пройти эти ступеньки… Ты сможешь!»

Пашка усмехнулся, смотря, как поднимается со скамейки старик. Потом сплюнул, скорчил рожу сидящему у колёс машины коту – отчего тот одним махом вскарабкался на верхушку тополя – и, засунув руки в карманы куртки, окликнул Евгения Викторовича, уже подходящего к двери подъезда:

– Карась! А на рыбалку-то сходи.