За окном мелькали ели, березы, осины. Но в основном все-таки ели. Они не подступали слишком близко к поезду, но словно пропускали его сквозь строй. Ни свернуть, ни разгуляться - только вперед. Оглянуться назад было страшно. Казалось, что расступившийся на время лес смыкается за последним вагоном, и обратного хода нет. Бежал и прыгал все один и тот же пейзаж, а поезд подгонял и поддразнивал его своей рифмой - ели синие, ели черные, ели светло и темно зеленые…

Сонька до одури натусившись, натанцевавшись полночи до нескончаемого гула в ногах, дрыхла без задних, прогуливая первый урок. Она бы и на второй не проснулась, если бы не звонок в дверь. Две трели прошли с мыслью «рассосется», третья - с раздражением «ну кто там приперся», на четвертой настойчивой Сонька сползла с кровати и, как была в длинной вытянутой и застиранной до прорех футболке, поплелась открывать дверь.

Почтальонша сердито бурчала что-то о своей нелегкой работе – будить бездельников, в то время как она вынуждена ходить по этажам со срочными телеграммами, но Соньке ее бульканье было до фени. Сонька едва удерживалась, чтобы не заснуть на пороге. Она нехотя расписалась за почтовое отправление, как назвала его почтальонша. Кстати, Соньку это здорово развеселило – со словом «отправление» у нее были связаны несколько иные ассоциации. Расписалась и захлопнула дверь, одновременно читая и пытаясь понять смысл полученной телеграммы. Текста было мало, как и смысла, в общем-то: «Встречайте бабушку тчк».

- Бабушку? Какую бабушку? Когда встречайте? Может это не мы – встречайте? – Сонька хлюпнулась в кресло, подтянула поближе телефон и, непрерывно зевая, набрала мамин номер:

- Антонину Сергеевну можно?.. Мам, тут телеграмму принесли... Да ничего, просто - «встречайте бабушку». Да, мам, там больше ничего нет. Ну нет, говорю! Сама придешь домой и увидишь…Да пойду я в школу, пойду. Сейчас накрашусь, поем…

На разошедшихся оборотах маминого недовольства Сонька нажала рычаг, трубку положила рядом, чтобы телефон не раздражал ее, и пошла на кухню «варить бутерброды», как она называла их подогрев в микроволновке.

Удивительное дело, но Соня никогда не видела свою бабушку. Не потому, что родилась поздно, не потому, что жила на Луне, и не потому, что не хотела ее видеть. Просто у родителей с бабушкой были какие-то непреодолимые исторические разногласия. Бабушка жила в Екатеринбурге, Соня с родителями в Красноярске – две судьбы, два мира. Телефона у бабушки не было – дичь какая-то. Мама - бабушкина дочь – иногда писала ей, в ответ от бабушки приходили небольшие аккуратные письмеца, но Соня их никогда не читала. На мамином сообщении «у бабушки все хорошо, здорова» интерес к теме исчерпывался, Соня спокойно переключалась на свои проблемы, отец же и вовсе от них не отвлекался. На Сонькин день рождения от бабушки каждый год приходили бандероли. Бабушка отличалась особой оригинальностью и присылала нечто непонятное. То сказки Гофмана, то книгу стихов Ахматовой, то чей-то миниатюрный писаный маслом портрет в старой рамке, а в последний раз – птичку из камня. Вещи были красивыми, даже изысканными, но куда их можно было приспособить? Жизнь Сониной семьи была весьма динамична, аскетична и, как и всякая взрослая жизнь, прозаична.

Сонины родители были походниками, скалолазами, фанатами гор, скал и любых труднопроходимых возвышенностей. Нет, в бытовой жизни у них все-таки было реальное дело. Папа занимался компьютерами, мама работала инженером. Но все это было так, между походами. Каждый новый год расписывался в семье с необычайной тщательностью. Папа с мамой сначала выбирали места своих новых экспедиций, потом эмоционально, и нередко ссорясь, делили временные права – захватывали сезоны каждый в соответствии со своим планом. Соньку до одиннадцати лет делили как нагрузку. Пытались брать ее с собой в небольшие походы, но Соня росла не их ребенком. Она терпеть не могла романтики костров, хрипящих песен под расстроенную гитару, холода и неудобства палаточного житья, вечно грязных рук, котелков, ледяной проточной воды ну и оставшихся «прелестей» кочевой жизни. На переходах Сонька ныла, цепляться и карабкаться на скалы не могла, а, может, не хотела. От горных лыж «закашивала» под больную и никакими уговорами ее невозможно было вытащить на трассу. Дети друзей легко учились быть ловкими как обезьянки, быстро привыкали к снаряжению, без проблем переносили некоторые естественные трудности. Тощая, жилистая Сонька же висла на страховке как тюфяк, заваливалась набок, еще не встав на лыжи, скучнела, капризничала и требовала вернуть себя домой. К одиннадцати годам уже взрослую, по мнению родителей, Соньку начали подкидывать родственникам на неделю другую. Это мало радовало родственников, безусловно, беспокоило родителей, но абсолютно устраивало Соню. С четырнадцати лет все еще более упростилось – Сонька спокойно и решительно оставалась одна, сама себя обслуживала, сама себя контролировала. Снижение успеваемости в эти периоды напрягало маму, но зов гор был сильнее – поездки редко отменялись…

Елена Михайловна имела строгий вид. Одним взглядом в самом начале пути пресекла попытки расспросов, ненужных разговоров и знакомств. На своей нижней полке она ехала по-королевски. Сейчас, как, впрочем, и всю жизнь, она не давала своему теперь уже немолодому телу возможности неприлично расслабиться, лечь, облачить себя в удобный теплый спортивный костюм. Тщательно причесанная в красивом пуловере и элегантных брюках в туфельках на небольшом каблуке с прямой спиной она сидела и читала книгу. Чай пила в день три раза, без всяких изысков с парой галет. Ходила в ресторан обедать и снова возвращалась в купе. Иногда поднимала от книги большие красивые еще и теперь глаза, всматривалась в пейзаж за окном. Ели синие, ели черные, ели светло и темно зеленые…

Соня не успела даже накраситься, когда пришла мама. То, что Сонька до сих пор не в школе, казалось, мама даже не заметила. Она пришла озабоченная, быстро переоделась и взялась за уборку. Пользуясь случаем, Соня решила школу сегодня пробросить и тоже вяло приступила к очистке территории в своей комнате. Мама, управившись в основном с квартирой, позвала Соню на совет. Дело в том, что мебели в квартире был самый минимум. Ни красоты, ни излишеств – диван, коричневая монументальная стенка, стол со стульями, кресло, тумба под телевизор и вторая такая же для всяких мелочей. В Сониной комнате – кровать, компьютерный стол с ободранным стулом на колесах, несуразное, но модное в последнее время сидячее место в виде большого мешка, одежный шкаф. Все. Третья комната была для души – в ней валялись спальные мешки, туристское снаряжение, часто развертывалась палатка, внутри которой устанавливался вентилятор, и таким образом велось просушивание пуха из старых спальников. По углам валялись горы обуви, пропахшей кострами и особо вонючей мазью, у окна к стене были приторочены лыжи - пар шесть на все случаи жизни.

- Сонька, это надо куда-то девать. Бабушке это показывать нельзя.

- Давно пора все это вышвырнуть, - используя момент, поддразнила мать Соня.

- Ну что выбросить, что? Тут все только нужное. Вот эти спальники папа приготовил…, - мама возбужденно принялась объяснять, что и зачем приобретено и принесено в квартиру.

Соня знала, чем это закончится, поэтому сразу прервала тираду:

- Мам, ну тогда на балкон.

- Точно, Соня, давай все, что можно, на балкон.

Вместе они взялись перетаскивать скарб. Мама все волновалась, как бы спальники не намокли, палатки не отсырели.

- Соня, лыжи давай обмотаем тряпками и полиэтиленом. Надо еще где-то клеенку взять, чтобы все хорошо укрыть.

- Мама, ну что с этим барахлом будет? Вы когда на снегу во всем этом окапываетесь, кто там думает, намокнет или нет?

- Ну, Сонечка, это же совсем другое дело. Для того все и должно быть приведено в порядок, хорошо просушено…Антонина Сергеевна терпеливо объясняла, рассказывала дочери всю технологию подготовки снаряжения. Соня ее совсем не слушала, лишь отметила про себя, насколько мать волнуется. Обычно она не стала бы тратить столько усилий на какие-то объяснения – рявкнула бы по-походному, что так надо, и все дела. Сейчас ситуация была непонятной. Мама явно нуждалась в поддержке, явно сильно переживала, и Соне стало ее даже жалко…

Елена Михайловна ехала к дочери во второй раз. Впервые она была в Красноярске больше пятнадцати лет назад, когда только родилась Соня. Глядя в окно, Елена Михайловна глубоко задумалась, вспоминая тот год.

Ее Тоня после школы поступила в политехнический институт, неплохо училась, была активной комсомолкой, общественницей. На третьем курсе увлеклась туризмом, ходила в походы по среднему Уралу. Отец, возглавлявший в то время одно из крупных промышленных предприятий города, не приветствовал увлечения дочери, настраивал ее в основном на учебу, приобретение профессии, вступление в партию. Тоне это не нравилось. Ее увлекала полная новизны и самостоятельности походная жизнь, проверка собственных сил на практике, в полевых, так сказать, условиях. Каждый поход тестировал их с ребятами отношения на прочность. Возвращаясь, было традицией обсудить каждого открыто при всех, высказать свои претензии, если кто-то повел себя не по-товарищески. Тоне это казалось высшим проявлением дружбы, ответственности, смелости.

Зато, приезжая домой, Тоня с удовольствием входила в их большую всегда чисто прибранную квартиру, плюхалась в ванну с пеной, отмокала, расслабляла натруженные в походе мышцы. Елена Михайловна всегда с радостью встречала дочь, готовила для нее что-то вкусненькое, неизменно свежей и накрахмаленной была приготовленная постель. Тоня с порога вдыхала любимый аромат дома, отмывшись и поевши, забиралась в постель и с удовольствием усыпала в любое время суток, когда бы ни приехала.

При своей огромной любви к единственной дочери, Елена Михайловна не переставала быть строгой, внутренне очень организованной и требовательной хозяйкой и матерью. Просто она уже много лет была женой своего мужа. В доме не могло быть грязной посуды, несвежего белья, отсутствия обеда. Квартира убиралась до блеска, специальной мастикой натирался пол, окна мылись два раза в сезон. Конечно, для домашней работы привлекалась помощница, но Елена Михайловна как полководец, руководила процессом, не упускала ни одной мелочи, да и сама не сидела без дела - работала на равных. Елена Михайловна и ее дом всегда были готовы к встрече важных гостей, приему особых персон. Поэтому Тонин походный скарб она требовала пристроить на определенное ему место сразу. Уже со второго дня мама настаивала на незамедлительном наведении порядка. Тоня должна была сама разобрать вещи, постирать одежду, унести в гараж рюкзак, штормовку и все не нужное до следующей вылазки снаряжение. Принципиальная и ответственная с товарищами дома Тоня хотела хотя бы часть этой тяжелой и неинтересной работы переложить на приходящую два раза в неделю домработницу. Поэтому, если возвращалась в неурочный день, старалась всеми способами уклониться от стирки грязной и пропитанной потом одежды, забросить подальше ботинки, не вымыв и тщательно не просушив их, и протянуть до прихода тети Маши, которая знала, что со всем этим делать. Номера такие проходили редко. Елена Михайловна умела быть настойчивой. Тоня даже пускала слезу, но напрасно. Приходилось доставать искусно упрятанные то на балкон, то в кладовую вещи и самой заниматься приведением их в порядок.

Папа умер внезапно – обширный инфаркт. Тоня в это время была на практике в Красноярске. Прилетела на похороны, очень плакала, жалела маму. Но через неделю вернулась обратно. Молодость - что бы ни происходило, у нее свои законы. Тоня влюбилась. Мальчик был местный, тоже студент. Такой же, как Тоня, увлеченный туризмом. Это он потащил ее в турклуб, договорился, чтобы их взяли в поход по Енисею, водил на красноярские столбы, научил лазать по скалам. Елена Михайловна знать не знала, какой переполох случился в институте, когда приехавший с проверкой куратор обнаружил, что одной студентки неделю нет на практике. Слава Богу, все обошлось, и скандал удалось погасить, но Тонино безответственное поведение не поддавалось пониманию.

Вернулась Антонина другим человеком. Теперь она жила ожиданием писем - бегала к почтовому ящику дважды в день…

Анатолий приехал свататься в зимние каникулы. Елена Михайловна не могла понять, к чему такая спешка, а также не допускала мысли, что ее девочка не передумает и выйдет замуж за этого некрасивого, небрежно одетого и какого-то чумного парня. Но Тоня вышла замуж. Свадьба была скромной – все-таки не прошло и года со смерти папы. Муж отбыл к себе заканчивать институт. О дальнейших планах как-то умалчивалось. Елена Михайловна впервые в жизни боялась первой завести разговор о Тониной семейной жизни. Перспектива приезда к ней в дом мужа дочери была столь неприятной, что Елена Михайловна на время решила опасную тему не поднимать. А к лету выяснилось, что опасения были напрасны - Тоня едет жить и работать в Красноярск к Анатолию.

Соня родилась весной. Елена Михайловна собрала все необходимое и прибыла на помощь дочери. У Анатолия была своя трехкомнатная квартира. Нет, конечно, квартира была родительская, но отец с матерью уехали работать в Индию, поэтому условия существования были вполне приемлемыми.

Первое, с чем столкнулась Елена Михайловна, грязь и абсолютный кавардак в доме. Пока Антонина была в роддоме, Анатолий с товарищами шили на дому палатку, готовясь к очередному походу. Ее не собранные воедино части, обрывки ниток так и валялись на полу. Остатки еды в кастрюлях, ни одной чистой тарелки, неприбранная кровать и полное отсутствие подготовленного места для ребенка. Тонька – уставшая и вымотанная, орущий ребенок, Анатолий, убегающий каждый вечер на какие-то сборы. Елена Михайловна, стиснув зубы, несколько дней разгребала вещи, стирала и гладила, приводила в порядок кухню, но в первую очередь купила ребенку кровать и определила ей специальное удобное место. Анатолий, приходя домой, не обращал внимания на происходящие изменения в квартире, по привычке где попало оставлял одежду, ел, складывая в раковину грязную посуду. Елена Михайловна терпела до того момента, пока не обнаружила на спинке детской кроватки его, с позволения сказать, брюки. Реакция не заставила себя ждать. Даже вспоминать сейчас о произошедшем не хотелось. Елена Михайловна как нашкодившего кота схватила зятя за загривок, ткнула носом в висящие грязные и мятые штаны, протащила до кухни, показав, где должна стоять чистая посуда, сгребла его грязную рваную сроду нечищеную обувь и вышвырнула вон из квартиры. Потом произошло бурное объяснение, в ходе которого Анатолий накинулся с упреками на Тоню, выговаривая, что не звал сюда ее мать наводить в его доме свои порядки. Испуганная плачущая Тоня просила маму успокоиться и не разрушать ее семейную жизнь. Елена Михайловна пожалела, что не сдержалась и затеяла скандал. Ей больно было видеть Тоньку плачущей. Взглядом взрослой и трезво мыслящей женщины она посмотрела на беспородного Анатолия, поняла, насколько слепой и безропотной от любви стала ее дочь, сдержанно простилась и на следующий день уехала…

 

- Мам, а что к нам бабушка раньше-то не приезжала? – во второй уже раз спрашивала Соня.

- Это долгая история, дочь. Сразу не расскажешь, не поймешь.

- Что там может быть такого, чего взрослый человек не может понять?

- Эх, Сонька. Знала бы ты, как я жила в детстве. Большая просто шикарная квартира, паркетные полы, дорогая мебель. Ты не поверишь, мой прадед по маминой линии был знаменитым вирусологом, известным ученым. У нас книги в доме были с собственными автографами Герберта Уэллса, Анатоля Франса, Владимира Маяковского. Дед был кадровым военным, вышел в отставку в генеральском чине. Отец руководил большим заводом.

- Ни фига себе, - прервала мать Соня, - а что ж ты никогда об этом не рассказывала?

- Что, Сонечка, рассказывать? Я к их достижениям не имею никакого отношения. Я сама по себе, какая есть. Ты думаешь, почему бабушка тебе то книги раритетные слала, то портрет прабабки – семейную реликвию, то воротнички с кружевом венецианским? А птичку в последний раз прислала – ты хоть знаешь, что это работа Фаберже?

- Мам, ты что, издеваешься надо мной? Какой Фаберже, какие венецианские кружева?

- Да нет, Сонька, не издеваюсь. Просто кому это здесь все надо? Я и отцу-то про это не говорила. Когда они с бабушкой однажды повздорили, она его обидела очень. Сказала, что в такой грязи только кухаркины дети могут жить, что он безродный невоспитанный никчемный. Отец тогда я не знала что сделает.

- Ну ниче вы общались!

И Антонина рассказала дочери всю историю своего знакомства с Анатолием, их встречу, полное совпадение взглядов на жизнь, интересов. Рассказала, как она полюбила его, и как любит до сих пор – так, что лучше мужа никого не знает.

- Вот ты, Соня, думаешь, что мы родители никакие, тобой толком не занимаемся, по горам все ходим. Понимаешь, дочь, когда мы вместе с папой, мне ничего не страшно. В каких бы передрягах ни были, не было у меня повода усомниться в его порядочности. Это он дома шебутной, неряшливый, а в походе он всегда командир. Ему никто не перечит, потому что отец знает, что делать и как. А то, что дома добра мы не нажили, так, знаешь, цели такой никогда не было. Нам интереснее было людей узнавать, природу увидеть, себя испытать. Это как наркотик, понимаешь. И мама моя ведь также с отцом жила – уважала его, прежде всего, гордилась им. Просто я встретила человека совсем другого слоя, ей непонятного. Она ведь тогда из-за тебя завелась, тебя, Сонька, защищала. А я ей даже сказать не могла, что Толька и ночами работал, и группы подряжался за деньги водить, только бы нам с тобой хорошо было, чтобы мы себя не чувствовали нищими. Он ведь, однажды у меня дома побывав, все сразу понял. И из какой семьи меня берет, и что жила я в условиях выше средних. Понял, но мне ничего не сказал…А ты думаешь, не переживал он, когда ты с нами в походы ходить не хотела? Сколько ночей мы с ним проговорили. Отец все повторял, что у тебя кровь голубая, что не сможет он соответствовать. И когда оставляли тебя одну с родственниками, я полдороги ревела, а папа все твердил «мы должны Соньку сильным человеком воспитать»...

Елена Михайловна пила чай и думала, насколько была права, уехав тогда, бросив дочь с маленьким ребенком? Все годы маялась, но гордость не позволяла ей через себя переступить. Тоня не раз писала, звала приехать. Но как до дела доходило, и Елена Михайловна готова уж была согласиться, так у них опять какой-то поход, какие-то горы «неимоверные». Захлестывала обида, что тогда дочь не поддержала ее в ссоре с зятем, что всю свою жизнь отдала ему. Не стала Тоня известным ученым, или главным инженером, как всегда было в их семье. Хотя… сама Елена Михайловна тоже никем не стала. Была просто образцовой женой, но ей этого было вполне достаточно.

В последнее время какое-то смущение бередило ее душу. Как же так? Жизнь идет, внучка выросла, а она все обиду в себе лелеет, все принципы свои вынашивает. Если у Тони так бы все плохо было, разошлись бы они с Анатолием давно. Но нет, живут. Тоня в каждом письме про него, да Соню, больше, чем про себя, пишет: «Мой Толечка», «Анатолий решил», «Мы с Толей еще не всю Сибирь обошли…»

Решилась ехать внезапно. Собрала дорожную сумку, купила билет и в самый последний момент подумала все-таки предупредить – послала телеграмму. «Встречайте бабушку тчк». Захотят – поймут…

 

Антонина увидела маму еще в тамбуре, когда поезд подходил к перрону. Постарела мама, как постарела. Но все такая же подтянутая, строгая, ухоженная – молодец!

- Сонь, вон бабушка, встречай.

- Бабушка! - во все горло заорала Сонька.

Елена Михайловна повернула голову. Симпатичная длинная худенькая девчонка бежала к вагону. Позади нее спешили Тоня с Толей. Он - все такой же некрасивый, но ничего, возмужавший, крепкий - держал под руку Тоню.

- Тонечка, девочка моя, - едва слышно прошептала Елена Михайловна.

Антонина - стройная, вся какая-то аккуратненькая, с красивой стрижкой, в яркой желтой с белым спортивной куртке и брюках - уже почти бежала к матери.

Поезд остановился. Проводница попросила немного подождать, пока откроет дверь. Елена Михайловна сдерживала нетерпение, но молчала, ждала, смотрела на встречающие ее три пары глаз. Наконец, дверь открылась. Проводница вышла на перрон и разрешила выходить пассажирам. Елена Михайловна первая начала спускаться. Анатолий подхватил ее на последней ступеньке и легко опустил на асфальт.

- С приездом, Елена Михайловна! Мы Вас ждали, второй день поезда встречаем.

- Спасибо, Толя. Я что-то забыла Вам сообщить номер поезда.

- Да ладно, Елена Михайловна, мы Вас столько ждали, - и он впервые крепко обнял ее и поцеловал.

Елена Михайловна положила ему на голову руку в изящной сиреневой перчатке, прижала к себе и сказала:

- Здравствуй, Толя.

- Мамочка, - Тоня со слезами обняла маму, - как хорошо, что ты приехала.

- Тонечка, дорогая моя, я так соскучилась. А девочку-то мне мою дайте посмотреть! Сонечка!

Сонькина мордочка всунулась между головой бабушки и матери.

- Соня, деточка…

- Товарищи, отойдите от вагона, людям неудобно спускаться, отойдите, - строгая проводница не любила непорядок на своей территории.

- Ну ладно, девчонки, поехали домой.

Елена Михайловна чуть замешкалась.

- Елена Михайловна, не бойтесь, палатки, спальники, лыжи мы убрали. Порядок навели. Только Вы на балкон не заглядывайте, - Анатолий подхватил ее дорожную сумку и пошел к вокзалу. Елена Михайловна, облепленная Тоней и Сонькой с двух сторон, шла следом и думала, как правильно она поступила, отправив телеграмму.