В мятом красном халате, с наивностью призванном изобразить богатую, бархатную, подбитую мехом шубу, с зажатым в руке колпаком и переброшенной на спину бородой на резинке он спускался с пятого этажа. На подоконнике второго рядом с покореженными почтовыми ящиками сидел зареванный парнишка.

- Ревешь всерьез или пустяки?

Парень отвернулся, не желая отвечать, и уткнулся лбом в пыльное окно.

- Ну, тогда подвинься, - и Алексей устроился рядом, опершись спиной о косяк.

- Чего ревешь, спрашиваю?

- Я не реву, - буркнул мальчишка, глянув исподлобья на Алексея.

- Как звать-то тебя? Меня можешь Лешей, - Алексей протянул руку.

Сделал это так, как здороваются мужики – привычно, по-свойски, просто потому, что у мужиков так принято. Секунду помедлив, парнишка ответил на рукопожатие узкой, как веточка, рукой.

- Степа, - замялся… и тут же поправился, - Степан.

- У меня, брат, тоже настроение ни к черту, - будто продолжая разговор, произнес Леша. – Хотел бывшую жену поздравить, мандарин принес, а она мне и про мандарины, и про поздравление все в двух словах объяснила. И никчемный я, и невезучий, и ростом как конек-горбунок. Все ей во мне не так, и особенно мои поздравления в дурацком красном халате. Восемь лет прожили, ни квартиры, ни денег, ни детей, один этот халат из года в год. И даже мандарины, которые приношу, всегда кислые, вырви глаз.

- Надо говорить «мандаринов».

- Что?

- Ну, вы сказали «принес мандарин», а надо «мандаринов». Множественное число винительный падеж, - не глядя на Лешу, пояснил Степан.

- Филолог, - усмехнулся Леша. – Только я не про множественное число. У меня он один, мандарин этот. Хочешь?

Леша вытащил из кармана маленький желто-оранжевый мандаринчик. Степа помотал головой, не хочу мол. Тогда Леша очистил мандарин, засунул в рот и скривился так, что, показалось, лицо целиком съехало к правому уху.

- Права Машка. Кислые. Может, сходим, прошвырнемся? Что в подъезде-то жизнь прожигать, - Леша улыбнулся, но кисло, как его мандарин.

- Пойдемте, - согласился Степан и спрыгнул с подоконника.

- Только давай, брат, сразу по-пацански. Никаких «вы». Забито?

- Угу.

 

На улице вьюжило. Морозец ощутимо прихватывал нос и щеки. Хмурый день давно перевалил за половину и по-стариковски кимарил в ожидании ночи. А город жил вне времени и совсем не ощущал холода. Он дышал предпраздничным нетерпением, сверкал разноцветными огнями, гудел клаксонами, вздыхал дверями переполненных автобусов, звучал тысячами телефонных звонков и приветственных возгласов. Заиндевевшие автомобили, обгоняя, и невежливо подрезая друг друга, подруливали к обочине, выбрасывали клубы белого пара и выгружали очередных покупателей перед огромным, как кашалот, универмагом. В его витринах в свете спотов сиял дорогой хрусталь, дизайнерские синтетические елки застыли с розами, бантами и стеклярусом на юбках, заносчивые манекены глядели поверх голов, красиво отставив длинные ноги, и демонстрировали меха со множеством нолей на ценниках. А двери универмага продолжали распахиваться и неустанно впускать - выпускать покупателей. На входе, нагруженные, как муравьи, пакетами и подарками, сограждане едва прорывались сквозь строй входящих и жаждущих попасть в царство предновогоднего торгового разнообразия.

Наблюдая это праздничное возбуждение, Степа представил, что мимо него проносится красавец-экспресс, внутри которого огни, веселье, карнавал. А он стоит на заброшенном, заметенном снегом полустанке, и лишь провожает взглядом этот поезд-праздник. Губа у Степки предательски дернулась и затряслась, а к глазам подступили слезы.

- Так что ж у тебя стряслось, брат? – Леша остановился, развернул к себе Степана и внимательно посмотрел на него.

- Они все время ссорятся, - подавив ком в горле, едва выговорил Степка, и слезы будто ждали - вырвались наружу.

- Кто ссорится? – не понял Леша.

- Род-дители-и-и! - навзрыд зарыдал Степка.

Леша схватил и крепко прижал его к себе. Степкино горе было отчаянным, болезненным и открытым, как рваная рана! Его худенькие плечи ходили ходуном. Всхлипывая и большими глотками хватая воздух, он пытался успокоиться, но никак не мог справиться.

- Ты не реви, брат. Ты только не реви. Пойдем, - Леша потащил Степку в проулок, подальше от проспекта, подальше от этой светящейся праздно-праздничной суеты. У мальчишки сердце рвется, какой там праздник!

 

- Я не знаю, почему они все время ссорятся. Мама говорит, что так жить нельзя, надо квартиру менять, у всех жизнь, как жизнь, а мы в трущобах. Папа говорит, что мы бы жили, как люди, если бы мама его не пилила и сама справлялась бы лучше с домашним хозяйством. Они ссорятся из-за денег, из-за отпуска, из-за телевизора. Из-за всего!

- Знаешь, Степка, у меня тоже так было. Жили с женой, мир не брал. Ей тоже надо было, как у людей. А я… Не могу я из горла вырывать, и локтями тоже… Она терпела долго, сначала поддерживала, помочь пыталась. А потом как-то под откос все пошло. И чем больше я хотел все исправить, чем хуже становилось. В итоге разошлись. Я ведь сегодня шел к ней, чтобы рассказать, что все, наконец, начало складываться. С работы ушел, плюнул и ушел. Аппаратуру купил. Жилье, правда, пока снимаю. Но это пока. Мои снимки журнал один купил, серию заказал. Там природа, с ума сойти! Степка, ты не представляешь!? Там небо такое, что пить эту голубизну хочется. И песок – белый, сухой и жаркий. Днем на раскаленном солнце, кажется, испаряется с ладони. К вечеру водой течет сквозь пальцы. А ночью становится тяжелым, как золото.

- А где это? – заинтересовался Степа.

- Да, неважно, Степка. Она все равно слушать не стала. Не верит. И я еще в этом халате мятом, и ростом, правда, не вышел. Неказистый. На деда Мороза никак не тяну. Она ведь у меня красавица.

Леша резко остановился и впился глазами в витрину маленького невзрачного магазинчика.

- А ну, пойдем, Степка, праздник сами себе устроим?

- Как устроим?

- Пойдем, увидишь.

Леша что-то долго обсуждал с продавцом, вытряхнул на прилавок все деньги из кармана, посчитал, прибросил и купил бутылку машинного масла, елочную гирлянду, запасные батарейки и прихватил чупа-чупс из стеклянного стакана на кассе.

- Держи, Степан! - протянул он Степке леденец.

 

Сквозь дыру в заборе они пробрались на территорию парка аттракционов. Это был, в общем-то, даже и не парк. Так, жалкое подобие. Настоящий парк несколько лет назад открыли в новом районе. А здесь остались скованные цепями качели-лодочки, разоренная и скособоченная карусель, два деревянных барабана с поручнями, чтобы держаться, когда ногами раскручиваешь. Смешно. Барабан выскальзывает из-под ног, удержаться на убегающей поверхности никак невозможно. Если догадаешься ноги вверх подтянуть, хорошо. А нет – свалишься непременно, еще и задницей больно брякнешься. Еще был столб, на который когда-то по праздникам самые отчаянные пытались взбираться за подвешенным призом, и будка с облупившейся краской и сохранившимися буквами «асса».

- Степан, давай, отгребай ногами снег, - скомандовал Леша, а сам поколдовал с замком. Механизм щелкнул, и цепь легко скользнула вниз, освободив качели.

Вместе со Степаном Леша принялся ворошить сугробы, откидывать в сторону и утаптывать снег вокруг качелей. Потом ловко подтянулся, держась за перекладину, щедро полил шарниры машинным маслом и принялся разгонять его по поверхности, потихоньку раскачивая качели то в одну, то в другую сторону. Старая конструкция заскрипела, застонала, противясь. Но Леша подбавил масла и вопреки всему заставил-таки старушку заработать. А потом обмотал поручень гирляндой, усадил Степку на сиденье, накинул сверху свою красную шубу-халат и щелкнул тумблером. Разноцветные огоньки наперегонки побежали вверх и весело заморгали.

Леша залез в промерзшую лодочку с противоположного конца, встал ногами на сиденье и с усилием начал раскачивать. Сначала медленно, трудно, но с каждым Лешиным приседанием качели все больше оживали, а их махи становились все шире и мощнее. Когда Степка взлетел над кустами, дух у него захватило, воздух кончился, и под ложечкой образовалась пустота. Один он никогда бы не решился так раскачиваться, но Леша все приседал и приседал, и лодочка все набирала и набирала высоту.

- Не боишься, космонавт? – крикнул Леша и, как в бане, еще поддал жару.

- Не-ет, - едва выговорил Степка.

- Не слышу!

- Не-а-а, - заорал Степка, и вместе с криком наружу из него вырвались страх и жуть. Внутри стало вдруг необычайно легко и весело. Все Степкино существо наполнилось свободой, смешанной с восторгом, и он расхохотался во все горло.

- Здорово! – заорал Степка, и Леша заставил качели взвиться еще выше.

- Держись, братан! – хохотал Леша.

- Держусь! – верещал вцепившийся в поручни Степка. Красный халат давно сорвало и унесло, ноги Степки то свободно болтались внизу, а то устремлялись вверх и выпрыгивали над головой.

– Еще! – орал он из последних сил. – Еще!

- Ну, держись! - тяжело дыша, приговаривал Леша и продолжал раскачивать качели до самого неба.

 

Когда, истратив все силы, Леша уселся на сиденье и вытянул ноги, качели еще долго усмиряли свой бег. Степка закрыл глаза и в полном удовлетворении плыл вместе с ними по воображаемым волнам. А потом они с Лешей устроились рядом прямо на дне и прикрылись красной шубейкой. Даже сквозь куртку от Леши исходило тепло.

- О чем ты мечтаешь, Степ?

- На новый год? – Степка немного помолчал, будто решаясь, сказать Леше или нет. - Я модель хотел. Корабля. Знаешь, деревянные, которые надо клеить. Шхуну Виржиния с косым парусным снаряжением. Только мне не купят, нипочем. Она семь тысяч стоит. Нам с папой даже один на двоих такой подарок мама бы не разрешила. И они опять начали бы ругаться.

Степка, еще пять минут назад хохотавший на весь парк, сжался, словно улитка в ракушке, и замолчал.

- Хорошее дело - парусник. И красивый, наверное, раз дорогой такой. Только я ведь тебя про мечту спрашивал.

- А парусник? – удивился Степка.

- Парусник, конечно, тоже мечта. Но, в принципе, это реально. Вырастешь, заработаешь и купишь себе. А я про мечту говорю. Знаешь, когда захочешь чего-то, что вряд ли возможно, а потом постоянно думаешь об этом. Каждую деталь прорисовываешь, каждую точечку представляешь. До дрожи, до фанатизма. Ждешь, надеешься, сны тебе снятся о ней объемные, цветные. И в какой-то момент вдруг понимаешь, что знаешь о своей мечте все. Что в твоей голове она уже стала живой, ощущаемой, осязаемой.

- А у тебя есть такая мечта?

- Есть, Степка… Есть, только рассказать я о ней не могу. Не поймут. Скажут, дурь.

- Кто скажет?

- Да хоть кто. Все.

- Скажи мне, Леш! Я так не скажу, даже не подумаю!

- Хм... Я, Степ, мечтаю уплыть в океан… рядом с белым медведем. Просто уплыть, ничего не страшась. Нырять вместе с ним на глубину, снова подниматься к поверхности, грести рядом руками, держаться за его бок и задыхаться от восторга. Вот закрой глаза и представь.

 

Леша почти лег, прижал к себе Степку и начал рассказывать.

Большая белая махина длиной метра три и весом килограммов восемьсот. Ему нет равных, Степка. И он это знает. Он всех сильнее, никого и ничего не боится. Он живет там, где даже нет земли под ногами – только лед и вода. Он абсолютно отчаянный и безрассудный. Куда и зачем он плавает, бог его знает. Но пускается в путешествия без всяких сомнений, с полной уверенностью в своих силах. И бороздит океан, будто твоя Виржиния. До ста километров проплывает. Представляешь? Подумать только, двадцать часов в воде! А он просто гребет широкими мохнатыми лапами, глядит вокруг заинтересованно, втягивает воздух большим черным носом, да отфыркивается от соленых брызг. И никаких берегов вокруг. Вода студеная, прозрачная, то темно-голубая, почти синяя, то бирюзовая на просвет. Порыв ветра, и она готова зазвенеть, как хрусталь. Шерсть медведя в воде шелковистая, гладкая, легкая. Он смешно поводит перепончатыми лапами, ныряет, чуть прищурив глаза, вспенивает воду вокруг себя тысячами пузырьков и довольный выныривает спустя пару минут. Он играет в воде, переворачиваясь на спину, подтягивает и облизывает лапы, выгибается и вытягивается во всю длину. Океан уверенно держит его крепкое тело, а белый медведь наслаждается обретенной в воде легкостью.

Я так хотел бы нырнуть вместе с ним! Поплыть рядом, снимая на камеру его с разных ракурсов. Хотел бы протянуть руку и дотронуться до него пальцами, осмелиться провести ладонью по широкому лбу, завертеться в создаваемом им водовороте, а потом шевельнуть ластами, оторваться и уйти далеко вперед.

 

Степка согрелся рядом с Лешей и будто наяву представил блестящую поверхность океана, белый искрящийся и вкусный как рафинад лед, яркое полярное солнце, погружающее в прозрачную воду свои лучи и делающее неописуемой ее голубизну. Завидев черную точку носа и белую мохнатую голову над водой, почувствовав качку от разбегающихся по сторонам волн, они с Лешей набирают полные легкие чистого морозного воздуха и ныряют, быстро уходя на глубину. Вода над головой играет бликами, волнуется, и вдруг вся приходит в движение. Степка видит работающие вразнобой и кажущиеся расслабленными широкие лапы с когтями и черными подушечками, покрытый шелковистой шерстью крупный корпус, прилипший к оконечности вытянутого носа большой воздушный пузырь.

Очередной мощный звериный гребок, как щепку, отбрасывает Степку в сторону. Леша успевает схватить его за руку и подтянуть к себе. Правя ластами, вместе они обходят медведя со стороны, снимают сбоку, снизу, ближе, дальше. А через мгновение, словно торпеды, устремляются к поверхности, рассеивая позади шлейф из миллиона воздушных пузырьков. Синева воды вскипает, выталкивая их навстречу солнцу и сверкающему в его лучах льду. Поплавком на воде качается мокрая медвежья морда, его чуткий нос едва заметно подергивается. Медведь игриво заваливается набок и ныряет, забрызгивая Степкино лицо.

- Она соленая, Леш! Вода холодная и соленая! – ошарашено проговорил Степка, вытирая лицо, и тут же заверещал во весь голос. - Соленая!!!

 

- Степа! Это ты? – из-за забора послышался встревоженный мамин крик.

- Мама, я здесь! – завопил Степка.

- Степан, Степа, я сейчас! - крикнул папа, перелезая через забор. – У тебя все хорошо? Ты замерз? Степа! Слышишь меня?

Папа обнял его, сжал со всей силы, потом отстранил, осмотрел и снова прижал. А по аллее без платка с растрепанными волосами бежала мама.

- У меня все хорошо, папа, - закивал Степка и тут же закричал, чтобы скорее успокоить маму, - мама, у меня все хорошо!

- Что ж ты делаешь, сын? Что ж ты придумал? Мы весь двор обежали, всю улицу. Как ты сюда забрался? Сидишь тут один-одинешенек.

- Я с Лешей… Папа, мама, а где Леша?

- Какой Леша, Степка?

- Леша в красном халате и с бородой на спине.

- Степочка, сыночек, какой Леша? Здесь нет никого. Посмотри сам.

Степка посмотрел на качели-лодки, сугробы. Ни утоптанного ими с Лешей снега, ни брошенного замка, ни бегущих вверх разноцветных огоньков... Связанные цепью качели, как вмерзшие в лед корабли, стоят на приколе до весны. Осталась только соль на мокрых Степкиных щеках.

 

Взявшись за руки, как не ходили вместе уже тысячу лет, папа, мама и Степка шли домой. На проспекте, проходя мимо кафе, мама вдруг предложила:

- Новый год только завтра. А сегодня.., может горячего какао?

- Какао? – Степка смотрел на маму удивленными глазами.

- Какао! Мы согласны на какао! - поддержал отец и легонько подтолкнул Степку ко входу.

Когда официант уставил стол чашками с дымящимся какао, глазированными булочками с корицей, и принес Степке огромный теплый сэндвич с курицей, за окном показалась знакомая фигура. Мужчина в красном халате, надетом поверх теплой меховой куртки, в красном колпаке и с переброшенной на спину бородой на резинке, топтался прямо у окна.

- Леша, - шепотом произнес Степка, и сердце его бешено заколотилось.

Степка не видел его лица, человек стоял спиной. Но прямо у Степы на глазах к Леше подошла высокая девушка. Почти на полголовы выше. Что она сказала Леше, и что он ответил, Степка, конечно, не слышал, но девушка смотрела на Лешу с нежностью и любовью. Леша вытащил из кармана и передал ей мандарин. Рука в цветной вязаной варежке скользнула под его руку. Леша чмокнул девушку в щеку. И тут на мгновение повернулся и подмигнул Степке. Только это был не Леша... Степка оторопел. Не Леша!.. Предательские слезы опять подступили к глазам. Он прижался носом к стеклу, чтобы родители не увидели, и засопел.

А парень с девушкой уже перебегали на другую сторону улицы. И с той стороны, совсем издалека, парень снова повернулся к Степке и помахал рукой. Степка шмыгнул носом и принялся махать вслед.

- Леша, ты самый настоящий Дед Мороз! И мечта у тебя настоящая! – шептал Степка, и от его горячего дыхания на оконном стекле остался неровный запотевший след.

- Смотри-ка, Степка, медведь на стекле получился, - папа обвел пальцем след.

- Белый. Он домой плывет, - Степка повернулся к отцу и улыбнулся.

- Пей, Степка, какао и тоже домой поплывем. Сегодня спать, а завтра с утра надо еще на почту сгонять. Тебе там извещение от Деда Мороза. Посылка какая-то.

 

Декабрь 2018