ДРУГОЙ МЕРИДИАН Я хотела бы жить в маленьком провинциальном городе, вроде Зальцбурга. И чтобы окна моей квартиры выходили на крепость и вершины Альп. И чтобы обязательно дул ветер, морозный и свежий горный ветер, и приносил с собой много кислорода. Чтобы летом и зимой на тех верхушках, за крепостью и вокруг, лежала снеговая шапка, а над ней – густой ореол из тумана и облаков. Я бы писала картины каждый вечер у окна. Я бы путешествовала за горизонт, в самую высь. Я бы гуляла по белым вершинам в легком платье из снежинок и росы. Я хотела бы всю жизнь дышать воздухом альпийской свободы, бродить по шахматным площадям Зальцбурга и смотреть на его мощную, широкую реку, облаченную тихими, провинциальными берегами. Этот город можно выучить наизусть. В нем можно скучать, если только не писать каждый день пейзажи и не ощущать безмятежную свободу простого существования. Я переходила с одной площади на другую и думала, что они, как шахматная доска, они хаотичны. Они похожи на лабиринт. Лабиринт из площадей. Такое я видела только в Зальцбурге. А ещё над моей головой низко висели тучи, и этот дневной полумрак застилал рассудок. Он морил – хотелось спать. Он расслаблял и убаюкивал. Тут невозможно влюбиться, думала я, тут можно только любить, уже смирившимся и утихающим сердцем. И умереть. С видом на крепостную стену в облаках, на храм небесный, что держится на трех горных хребтах. Тут солнце глаз не выжигает, тут оно не потревожит горной мглы, тут всегда будет полутень, комфортная и ленивая, усталая и смиренная – долина узких улочек. Я обходила рынок с пряными хлебцами и фруктами. Перед глазами пестрели лотки, звучали голоса, и мне вспоминался другой маленький городок в Чехии. Есть что-то единое в европейской провинции. Что-то глубокое и красивое. Что-то очень близкое моей душе. Я люблю брусчатые улицы, невысокие, старые здания, что с двух сторон стесняют эти улицы, а между ними – полоса неба, а в нем – редкая птица мелькает между туч. А тучи низкие-низкие. Я люблю смотреть на людей, которые толпятся в лабиринтах и узких проходах. Я люблю наблюдать за туристами. Они всегда открыты для новых впечатлений. Их глаза излучают много света. Они всегда дружелюбны, когда переживают восторг. Я сидела на ступеньках большого католического собора и смотрела на памятник святой Марии напротив. Над ней виднелась корона, но корона была пристроена не к голове святой, а чуть дальше, к зданию собора. А перед памятником пролегал каменный меридиан, через всю площадь. Если стать в самом начале его, то корона будет видна, как отдельный предмет, где-то чуть выше памятника. А если медленно двигаться в середину площади, приближаясь к памятнику, то визуально корона начнет опускаться прямо на голову памятнику. Где-то на середине площади корона идеально ложиться на голову святой и создается впечатление, что это один цельный памятник. Идти нужно ровно по отмеченному меридиану на площади и ощущения непередаваемые, как будто ты сам надеваешь царственный убор на образ пресвятой девы. С того места, где я сидела, было видно всю площадь и ровную линию меридиана, выделенную камнем другого цвета. А сразу напротив – возвышался другой собор, двери в который были открыты и шустрые туристы то проникали внутрь, то целыми группами вываливались наружу. И на ступеньках того собора я увидела его. Он махал мне рукой. Я послала ему воздушный поцелуй, он поймал его и прижал к сердцу. А потом встал и скрылся в темноте открытых дверей. Я улыбнулась, как будто рядом пролег мой меридиан и кто-то, дойдя до середины площади, одел мне на голову золотую корону. В этих лабиринтах невозможно заблудиться. Они все лежат вокруг одной крепостной стены. Между ними, как островки вечного покоя, таятся маленькие кладбища, случайные, красивые, как парковые аллеи из надгробий. И ещё водяные мельницы. Я встречала его ещё не раз среди толпы, за поворотом, у дома Моцарта и каменного перехода. Он всегда суетился, искал меня глазами. А я пряталась и снова находилась в другой части старого Зальцбурга. А потом поднималась на фуникулере на самую высокую точку и оттуда видела ангелов на небе, альпинистов, махающих рукой с альпийского плато, белых птиц среди облаков, весь Зальцбург на одном дыхании, разделенный бурлящей, темной рекой, ветер в лабиринтах площадей и его, его одного, маленькой точкой среди несметной толпы, заполняющей землю. Он улыбался, он был галантен. Иногда я незаметно прикасалась к нему и снова растворялась между людей. Иногда я замечала его глаза, но они тут же пропадали в веренице сотен других глаз. Своей невидимой связью мы оплетали весь город. И как Ариадна я держала в руках нить, которую за другой конец где-то удерживал он. Вечером в полной темноте, у фонтана в виде светящегося меча Джадая, я чувствовала аромат цветов и слышала его голос. Он не подходил ко мне близко, но я всегда знала, что он рядом. Я наугад выбирала дорожки в саду, чтобы выйти к реке и увидеть ее в ночной одежде могучих Альп. Я увидела, как по реке катиться белая точка, маленький кораблик – он скатывался по течению вниз, крутясь как волчок, а с палубы лилась музыка и смех людей. Он кружился как в танце, как белая чайка в мутной речной воде, а потом останавливался и, набирая обороты, шел против течения назад, чтобы снова пуститься в свой круговой, белый вальс. Он подошел сзади и взял меня за плечи. - Нам пора, - сказал он, и мы покинули набережную в самом центре Зальцбурга, самую красивую из всех, что я видела, самую чарующую, самую волнующую. Я знала, что завтра сюда не вернусь, потому что там, у гор, зрел дождь, с вершин спускался холод и проникал в самое сердце. Я чувствовала, как леденеют пальцы. Наш отель находился на пригорке. В его окна врывался горный ветер. А свет в окнах не зажигался. Наш отель был похож на призрак, и его постояльцы боялись ночью спать. Его бесполый хозяин внушал ужас, своей беззубой улыбкой приглашая гостей в свои владения. И весь холл был пропитан многолетним перегаром от старого коньяка и дешевой водки. В баре неизменно сидели двое. Один с бородой, как заводная игрушка. Стоило к нему обратиться, как он тут же принимался взахлеб рассказывать на хорошем английском об отличии австрийского диалекта от немецкого, о том, как он любит Зальцбург, и что готов прожить здесь остаток своих дней, об Америке, где часто бывал, и ещё о куче разных мелочей, которые я не до конца поняла. Второй – угрюмый и очень большой – просто сидел и зловещим взглядом пожирал остатки интерьера этого пропащего бара. Хозяин всегда занимал место за барной стойкой и изображал что-то на подобии трупного оскала на лице. Впереди у него свисал огромный кусок жира, от груди до самых колен, и от этого он передвигался как пингвин, перекатываясь с одной стороны на другую. В отеле гуляли сквозняки вперемешку с удушливым запахом отсыревшего грязного белья. В номерах на стенах кое-где попадались пятна крови. Прожженные сигаретой покрывала, простыни или шторы. По телевизору монотонно бубнил один и тот же австрийский канал. В коридорах стоял сигаретный дым и несколько брезентовых кресел. Никто не спал. Все боялись. На улице шел дождь, такой же монотонный, как голос телевизора. Холод проникал в каждую щель. Я курила на лестнице и думала, что именно в этом отеле снимали все фильмы ужасов, которые я когда-либо видела. Но мне было не страшно. Мне было душно, оттого что некуда бежать. Я нашла его номер по завыванию ветра. От его двери тянуло дождем. Он открыл дверь без вопросов, и без лишних слов я поцеловала его у дверей. Окна его комнаты были открыты настежь. В них бушевала ночь, вода затекала на подоконник, стекала на пол, заливала занавески. На столе горел один ночник, все остальное скрывал полумрак. Мне было не холодно, потому что все горело изнутри. Я раздевалась и чувствовала, как мое тело горит под его руками. Я чувствовала, как горят его плечи, губы. А потом он поднял меня на руки и прижал к стене. Стена тоже горела от пламени нашей страсти. В этом страшном отеле никто не спал по ночам. Только двое, я и он, наслаждались счастьем физической близости несмотря ни на что. Я была счастлива. Мое счастье длилось целый день и продолжалось в этом старом, забытым богом отеле, где-то на краю австрийской провинции. Сегодня, завтра, каждую ночь я приходила к нему без слов, и согревалась тепло его рук. …Мы лежали на своей одежде, которую подложили под отельные простыни, и вдруг он все испортил своим вопросом: - Тебя не смущает то, что я женат? Я же хотела романтики. Я же полностью смогла ее воссоздать для себя. Я же здесь, в центре Европы, где нет условностей и обязательств, нет принципов и рассуждений. Здесь есть только мое счастье и свобода. Я никогда бы не задумалась об этом. Наверное, никогда бы в жизни, если бы не этот вопрос, который все испортил. - А тебя смущает? - Да…, - сказал он, переворачиваясь на спину и уводя взгляд в потолок. Я молчала, потому что именно тогда ясно увидела, как через темноту нашей комнаты пролегли два меридиана, мой и его, и на какую-то долю времени пересеклись, здесь и сейчас, в этом мрачном номере, чтобы мы пережили одно счастье на двоих. Мы на полюсе земли. А дальше они разошлись двумя разными дорогами, другими меридианами, навсегда убегающими друг от друга. Я поцеловала его и встала, стряхивая с себя эту лунную пыль. Я ломаю это притяжение, прости. Ты прав. И мне пора идти. Но если бы ты был хоть на одну жизнь ближе ко мне или если бы существовал другой меридиан, один на двоих, то я бы тебя очень любила, очень. Я знаю это, я это чувствую. Я это видела. Но, увы, мы промахнулись, и корона слетела с головы. Я тебя никогда не забуду. Как и этот город с его снежными ангелами и этим несуществующем на карте отелем-призраком. Я вернулась домой, а его вопрос по-прежнему крутился у меня в голове. Я знала ответ, но боялась сама себе признаться. Я взяла телефон и набрала номер: - Привет, я вернулась. - Здорово! Я скучал! Давай в понедельник увидимся! - Ты знаешь…я не могу… - Почему? Давай во вторник! - И во вторник не могу…Я вообще не могу больше… - Что такое? - Ты знаешь…меня немного смущает одно обстоятельство… - Какое? - Оно смущает меня уже два года, как мы встречаемся. И я так больше не хочу. - Может, при встрече поговорим? - Нет. Мы больше не встретимся. Я больше не хочу с тобой встречаться. - Почему? - Меня смущает то, что ты женат… 26.02.09 Анна Кссо |