Лика часто просила бабушку рассказать ей о далеком времени, когда она сама была меленькой девочкой. Кровавое начало века двадцатого для нынешней молодежи было уже так далеко, что казалось, больше выдумкой, чем правдой. Как жили в те времена люди? Как они вообще выжили в огне Первой Мировой, в революциях, в Гражданскую? О чем думали? Что было главным в каждом новом дне? Конечно, девочка учила историю в школе. Но одно дело слушать сжатые данные о датах и событиях от учителя, и совсем другое от родного человека. Учебники могут дать только общую картину происходящего в прошлом. Но книги, по которым учились новые поколения, всегда печатали под контролем жесткой цензуры. Они переписывались на десятки раз в угоду политическим взглядам любого правящего строя. Только воспоминания очевидцев, могут быть точны и откровенны в мелочах. Взгляд обыкновенного человека, на прожитую им жизнь часто не вяжется с общепринятыми канонами. Именно тогда, в истории начинает пульсировать настоящее, живое, бесхитростное откровение. Откровение, пережитое через сердце. Через душу, которая сумела все принять, простить, и остаться верной в любви к ближнему.

 

Как-то поздно вечером бабушка Таня присела она на край кровати внучки, погладила ее густые пепельно-русые волосы и завела долгий рассказ.

- Всякое бывало времечко. Когда мир да лад. Когда война, да революции. Содрогалась моя ридна земля от горя, от взрывов снарядов, от слез пролитых, от крови, от страха за близких людей.

Первая Мировая-то на исходе была. Одно время немцы даже жили у нас в доме на постое. Веселые были. Угощали меня малую шоколадками, да галетами солеными. Много смеялись, на губной гармошке играли. Только мой батя, да старшие братья хмурые ходили. Не нравились им гости. А что делать? Вот как стала наступать русская армия, постояльцы и съехали. Собрали они вещички, да и пропали из дому. Мама Оксана приговаривала вслед: «Текать - не наступать».

Забрали супостаты всё, что было съестного из дома. Пригрозили нам, детям, оружием, чтоб не рыпались. Но так, не страшно совсем. Привыкли мы к тому времени к угрозам. Особенно и не замечали. Вроде так всегда було…

Война-войной, а кушать хочется всегда. Запасы семейные к тому времени кончились. Начало весны. Птицу всю побили. Порося еще зимой не стало. Только орехов грецких в коробе немного завалялось, пол мешка картошки, да с килограмма два муки. Картошку отец запретил есть. На семена оставил. Не одним днем думал.

Была у меня подружка Настасья – дочка попа-батюшки. Вот пришла я в церковь однажды. Поменяла у нее свечу восковую на два грецких ореха. Стою, гляжу в алые всполохи огня у иконы и молю боженьку, чтобы послал он нам хлебушка. Голодно, мол. Подходит ко мне Настасья и шепчет на ухо.

- Пойдем! Покормлю, чем бог послал.

Я за ней. Зашли в погреб. А там! Яйца в корзинах! Сало копченое! Хлеб! Крынка со сметаной и даже окорок свиной на полке лежит! Вот где богатство – то!

В этот день, мы с Настасьей поняли, что такое воровать… Без спросу вынесли мы в подолах еды, сколько влезло и шасть ко мне домой!

Ох, и страшно мне было сознаться, что я в погребок церковный влезла! Да еще и не одна, а с разрешения и помощью поповны. Грех-то какой! Отец вздохнул, погладил по голове Настасью, поцеловал ее в заплаканные глазки и поклонился до пола… А я такую оплеуху получила! До сих пор помню! Мама слезы платком вытирает, но молчит…

После этого мы с подружкой редко виделись. Досталось ей дома, по первое число! Дней пять сидеть не могла! Куда и кому еду носила, не признавалась, только плакала и причитала: «Что бог послал. Что бог послал».

Спасла она нас тогда. Не дала с голоду умереть. Потом папу машинистом забрали. Платили мало или никак. Но паек продовольственный был. Воду в печи нагреем, мама в чугунок немного пшеницы бросит, малюсенький кусочек сальца. Вот и вся еда. Горячее сырым не бывает.

А однажды уговорила я маму пойти на реку, за подснежниками. Понятное дело, идем по-над берегом. Я ищу цветы. Она - дикий чеснок. Как вдруг на горизонте появился самолет! Немецкий! Пропеллер стрекочет, летит низехонько, того и гляди, бомбу сбросит! Война-то еще не закончилась! Фронт рядом. Пролетел самолет над головами. Прижались мы с мамой к земле, руками головы закрыли. Лежим, не дышим. А он, гад, сделал круг и к нам снова! Вдруг слышим, загудело что-то сверху и несется прямёхонько на нас! Вижжит! Свистит! Точно, бомба!

Бежать бесполезно. Прикрыла собой меня мамочка и шепчет:

- Не двигайся! Ежели что, знай, живы будем, не помрем!

- Угу, – отвечаю. А глаза сами открываются, чтобы в последний раз на небушко взглянуть. Смотрю, у меня перед носом пробился из-под земли подснежник! И пахнет! Живы будем, не помрем. - Ой, мама, я подснежник нашла!

Упала бомба в метрах трех от нас! Просвистела и как бабахнет! Только странно как-то. Вроде что-то упало, но не взорвалось. Будто дерево треснуло. Тяжело так чавкнуло и рассыпалось. Чуть позже сверху еще что-то тяжелое упало, даже звянькнуло…

Звук удаляющегося самолета, наконец, утих. За лесом громыхала война, взрывались снаряды, там гибли люди… Но на нашем берегу реки все стихло. Только слышу, как мне на ухо мама молитву читает:

- Отче наш, живущий на Небесах! Да святится имя Твое, да приидэ царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный, даждь нам днесь…

- Мам, бомба не взорвалась. Давай посмотрим, что сверху упало?

- Ну, вот еще! Уходим. Беги за мной, доченька. Вдруг как вернется, окаянный самолет.

- Мама! Хлебом пахнет! И салом копченым!

- Откуда? Ой! И точно, пахнет…

Соскочили мы с земли. Глядь, а перед нами еда рассыпалась! Много! Оказалось, что подбитый самолет вез много груза с собой. Поэтому не мог высоко подняться. Вот и пришлось немцам сбрасывать бочки с едой, чтобы стать хоть немного легче…

Я побежала за братьями. Мама Оксана все тщательно собрала, что бог послал… А послал он вместо бомбы на наши головы поросенка, две головки сыра, несколько буханок хлеба, копченое сало, картошку, лук и даже морковь…

В этот вечер и весь последующий месяц наша семья не голодала! А недели через две и отец, как он говаривал, «с дальней командировки вернулся.» Но настоящим трофеем гордился мой брат Володя! Он нашел невдалеке от «взрыва» толстую чугунную сковороду, с пробитым дном.

Ох, и смеялся папа, когда понял, зачем им наша украинская сковорода нужна была! Оказалось, летчики в то время так берегли свой зад от пуль…

 

Бабушка Таня смолкла. Как будто забылась.

- Еще! Еще чего-нибудь расскажи! - взмолилась удивленная происходящими далекими событиями Лика.

- Вот только это веселое и смогу вспомнить…

- Не, ба! Так не честно. Давай дальше.

 

А потом наступило непонятное время. Страшное. Власти царя батюшки не стало. Революция кругом. Моя ридна Украина разрывалась на части. Где белые, где красные. Где зеленые, да бандиты разные… Все есть хотят. Оружием бряцають. Воровство, разбой. Соседку, нашу, графиню, что родственницей царю приходилась, красные беременной расстреляли, да закопали в песок у воды. Отряд под предводительством Иванова поселился в ее дворце. Пили, ели, дома богатые жгли, наряды царские на девок пьяных надевали. Потом узнал об их беспределе командир Цурюпа. ( Он потом большим начальником стал у красных). Арестовали Иванова и расстреляли за самовольство… Чуть позже белые заняли Корсунь. Откопали мученицу графинечку, похоронили с почестями. Ох, и плакал ее муж! Сама видела. Осерчали белые. Сожгли половину домов, кто красным помогал. Людей, что за власть советов были, расстреливали без суда… Но они тоже долго не продержались, убёгли. Банда Зеленых заняла их место. Так по кругу больше года власть и менялась… То красные, то зеленые, то белые, то еще какие бандиты… Многих повыжигали! Дома тетушки моей и двух дядюшек с домочадцами красный петух до тла съел. Нянька, соседка наша, что у тетушки работала, все серебро столовое с чужого дома себе забрала. А детей, что у ней были под присмотром бросила погибать… А потом на базаре хвасталась: «Поделом, мол, каждому досталось… барчукам проклятым…Надоть на корню их, сытых… Чтобы даже не кому и вспоминать…» А детишкам-то было, сестренкам моим и братикам… мал-мала меньше… Так от нашей большой семьи только несколько дворов и осталось… И то, повезло. Мой папа- Василий машинист был знатный. Нужен он был позарез любой власти. Потому и берегли. А что толку-то? Затаил он злобу лютую на любую власть. Замкнулся…. Многое и многих мой род потерял в той войне, да в революциях…

 

Во время всего долгого рассказа Лика молча держала руку бабушки Тани в детских маленьких ладошках и лишь иногда чувствовала, как вздрагивают ее натруженные пальцы.

- Бабуль, а почему он озлобился? Ведь революция освободила людей от ига царизма: Разве не так?

- От ига? Может и так. Только в то время у отца было хорошее состояние за спиной. И мы были в достатке. Всем детям бы на жизнь хватило. А так. Родню сожгли. Кого расстреляли. Кто за красных пошел воевать, кто с белыми ушел… Гражданская война никого не пощадила. Одним словом – смута… А потом, конечно наладилось все… Потихонечку, помаленечку… Я в школу опять пошла. Братья на заводе сахарном работали. Кто шофером. Кто где… А мой дядько, единственный кто в живых остался, даже был директором сахарных заводов Украины! Во! Но его в тридцатых годах расстреляли. Потому, как женился по любви на дворянке…

- А дедушка Василий?

- Папа? На людях конечно, больше молчал.. Только мама Оксана могла его развеселить. Умная была! Вот она, да дети в доме его душевный лед и растапливали. Еще одна радость у отца была – паровоз! Любил он железную дорогу. Мастером своего дела был. На том и стоял. Своих троих детей, да приемного племянника, что родителей лишился, нужно было не только прокормить, но и дорогу в жизни дать… Да так, чтобы все твердо на ногах стояли.

- Вот так значит. – вздохнула Лика. – Извини, но ты про твою подружку недорассказала. Что случилось с Настасьей? С поповной?

- Как мы немного на ноги встали, да в доме тепло от запаха хлеба воцарилось, стала я Настасье и их семье помогать. Церковь в запустение пришла. А потом из нее и вовсе, склад сделали. Когда муки, когда яиц от кур, или сальца шмат в тряпицу заверну, да в попов двор снесу . Мама видела все, но молчала. Иногда даже сама передавала гостинцы. Но недолго мы с Настасьей вместе дружили. Однажды прихожу – нет никого в домишке на окраине. Люди говаривали, будто арестовали их семью и вывезли… Куда? Неведомо. Помню только, что записочка на столе в их доме осталась, Настасьиной рукой писанная: « Пресвятая Богородица Дева Мария, моли Бога о нас. Аминь».

Ты прости меня, внучка, что я на ночь тебе столько страстей понарассказывала. Просто сегодня день памяти моего папы Василия… Помянула вот словом… Надо бы и на стол накрыть. Чаю хочешь?

- А почему нет? Я тебя люблю, бабулечка! Не плачь, я с тобой! – Лика поцеловала во влажные глаза бабушку Таню, соскочила с постели и пошла, ставить на огонь чайник. – Ты с сахаром будешь или с вареньем? Хочешь, я яблок в чашку нарежу, для вкуса?

- Давай с яблоками. Такой чай моим детством пахнет.