Былое и думы "Судьба редко препятствует мудрому" Эпикур - Ну, за встречу! Будь здоров, свояк! Давненько ты не был у нас. Давненько! Давай, нажимай на сало, небось соскучился. Я его давеча малость подкоптил, а вот и лучок с картошечкой. Такого у вас нет – всё натуральное. Да и самогон двойной перегонки с клюквой… Для себя ж делаем. Куда там ваша столичная! Что рассказывать-то? За это время уж многих соседей не стало, а кто просто уехал в город, как вы с Любкой. Пустеет деревня. И выпить порой не с кем. Нехай бы только пустела, а то и глупеет. Вот и мы всей деревней лопухнулись. Помнишь немого Фролова Кузьму, которого в деревне не шибко любили? Да и он, правда, никого особо не жаловал. А уж с тех пор, как его глухонемая супружница Настя померла, совсем рехнулся. Бабы наши, с одной стороны, жалели его – а то! Потерять жену, с какой всю жизнь с мальства. А с другой – а мы-то причём? Знакомы они были с Настей ещё с сиротского дома, и прожили вместе лет сорок. Детей, правда, так и не нажили. Бабы любили им косточки перемыть. Вечером, когда все дела наспех поделают, собирались и балаболяли про Фроловых. А о ком ещё? Не о себе же! Вспоминали, что они ещё с детства были такими нелюдимыми и скрытными. И для всех деревенских эта пара была, что бельмо на глазу - жадны, мол, ну сил нет! И то правда. Бывало, какой праздник, вся деревня гуляет, кругом песни да пляски под гармонь, выпивка, закуски и всё такое, а эти - в своём дому по хозяйству хлопочут. Казалось бы, на двоих, без детей, при пенсиях - что ещё надо? Живи да радуйся! А они за высоченным забором вкалывают с утра до ночи. У их там и куры с утками, и порося, и коза. Куда таку прорву?! А сад-то! И в охранниках - здоровущая собака, что понимала Фроловых без всяких слов. Однажды местная ребятня набухалась сивухи и полезла сдуру на забор – поглазеть, что там у их есть. Так собака чуть всех не порвала. Ребята попрыгали оттедова, с забора, с кандибобером. Кто чего себе порвал и поломал. Настя по воскресеньям, когда ещё здорова была, с раннего утра прошмыгнёт из дому с рюкзаком за спиной и тележкой с колёсами на автобус. И в город. Видать на базар. Говорили, что у их там уже свои покупатели были. И за дорого всё брали. Даже огурцы ихова засола шли нарасхват, потому, как шибко хрусткие получались. Чего они туда ложили, кто знает? А наши бабы, сидя на завалинках, только и лузгали семечки, да возмущались: – Ну и Фроловы! Ну и жадны! Куда им столько денег! Ведь и Кузьма тоже, мужик какой-то ненормальный, совсем непьющий. Может из экономии? Всем это, конечно, было интересно, но спросить про то боялись, - какой спрос с инвалидов? Да и как их спросишь? А врагов себе наживёшь! Мужики, каких на всю деревню и так осталось два с половиной калеки в эти разборки не влазили. У нас свои дела, ты ж понимаешь… Но, апосля, как Насти не стало, и мы-то думали: «Ну, Кузьма таперича изменится, подобреет… Может поближе прибьётся к мужикам! Третьим будет и на закусь хрустких огурчиков притащит». Ага, счас! Как ходил сычом, так им и остался, да и здороваться с людями стал кивком, не повернув башки. Правда, когда у евонной соседки, фельдшерши Пелагеи помер муж, оставив её с тремя детями и недостроенной избой, Кузьма здорово подсобил, и под конец крышу покрыл оцинковкой. А денег не взял. Но в город так и мотался по воскресеньям с рюкзаками да сумками, заместо покойной Насти. Только всему приходит конец. Том годе захворал Кузьма, и в два дня убрался… И скорая не помогла. А на следующий день понаехали из райцентра обратно скорая, милиция и заведующая детдомом Галкина, какая раньше схоронила его Настю. Собаку милиция сразу забрала. Врачиха скорой осмотрела Кузьму, составила какой-то акт, и тело увезла в морг. Бабы деревенские из любопытства толпой повалили во двор Фроловых. Милиция с понятыми начала глядеть помещение. Я в понятые попал. Беднота, я те скажу, – не дай бог! Ни ковров каких. Даже телевизора в дому нет! Стол, пара табуреток, и вся мебель – самоделка. Сделаны, кажись, давно, но добротно, путём! Видать Кузьма сам сварганил. А чистота, что в казарме! И на участке такой порядок, что наши бабы тока охали да ахали и удивлялись. Что курятник, что сарай козий, что свинарник – будто на выставке! Но не это главное. Главное, что на столе лежал конверт и на ём рукою Кузьмы: "Галкиной Софье Андреевне, заведующей детским домом № 2». При милиции она вскрыла конверт и прочитала: В случае моей кончины, завещаю передать дом с участком и живностью детскому дому №2, что в Кирпичном переулке. Это желание моё и моей покойной супруги, Насти." А ниже приписка: "Даже глухие слышат детскую беду." И подпись –"Фролов Кузьма»." Вот тада, заведующая и рассказала, что все эти годы, Настя с Кузьмой постоянно помогали детдому сурьёзными, так и сказала – сурьёзными денежными переводами и всякими продуктами. Вот тебе и Ёшкин кот! Лопухнулися мы так, что со стыда, глядеть друг на друга не хотелось. Это ж надо, сколь напраслины гнали на Настю с Кузьмой! Потом цельный год все бабы ходили как немые. И даже лузгать семечки уже не садились вечерами. Отпала охота. Похоронили Кузьму рядом с Настей. Много народу всякого пришло - с детского дома ребята и ихое начальство. Наши деревенские цветы принесли и скинулись на венок. Видать совесть всех мучила. С той поры, дом в деревне и хозяйство Фроловых, обернулось в подсобное детдомовское, и заведует им та же Пелагея, фельдшерша. Счас, правда, кто моложе, помогают ей по хозяйству. Вот такая история, свояк. Ну, давай помянем Настю с Кузьмой. Ты ж их как-никак помнишь. Может они хоть там нас слышат. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
